Чехов в эпоху хаоса
«Все мы народ…»
«Предсказание» Эльдара Рязанова опубликовано в 1992 году, в эпоху, о которой сам Рязанов сказал: «Время было муторное, скользкое, невнятное». Повесть фантасмагорического свойства: герою, популярному писателю демократической формации Олегу Владимировичу Горюнову, цыганка напророчила скорую смерть; у него появляется странный двойник, ему угрожает месть кагебешников, в него стреляют, жгут его дачу и, наконец, убивают в подземном переходе… Параллельно развивается любовная интрига. В общем, полный набор событий для лихого киносценария. А речь, собственно, о том, какой должна быть общественная и нравственная позиция писателя. И как отрадно звучит признание героя, что образ Чехова с юности был для него путеводной звездой. «Я учился тогда на четвертом курсе медицинского института, но уже твердо знал, что пойду по стопам Чехова. С той разницей, что практиковать как врач не стану, а уйду в литературу немедленно. У меня уже было несколько публикаций, а Чехову в его годы такое не снилось». В этой декларации видна некоторая юношеская фанаберия («Чехову <…> такое не снилось»), хотя известно, что снилось ему и не такое. Тем не менее герою пришлось несколько лет поработать в «скорой помощи», и только потом он продвинулся в журналистику и кинодраматургию.
«Чеховское» начало постепенно раскрывается в мыслях и поступках героя. Известно, как Антона Павловича доводили всякие графоманы и просители. В сердцах он срывался и произносил что-нибудь такое: «суконное рыло». Точно так же и с нашим героем. Вот его допекает престарелый, выживший из ума актер столичного театра. Совсем как Чехов, герой произносит «умоляюще»:
- Только прошу вас, у меня плохо со временем… Так что вспомним чеховскую сестру таланта, а именно краткость».
Актер пришел уговаривать его совершить … самосожжение на Красной площади ради свободы, демократии и частной собственности!
Совсем как Чехов, герой слегка поддается суетности, в мелочах поступается «принципами» - особенно когда захочется поесть. Но в главном он тверд как скала. Он создал себе «установку»: быть честным, говорить то, что думает – на сцене, на трибуне, на телевидении… Конечно, это принесло ему массу неприятностей – в эпоху застоя в творческих кругах вовсю действовал принцип «промолчи, промолчи, промолчи». Помнится, и Антон Павлович не стеснялся сказать Суворину о мерзком направлении его газеты «Новое время», и Антон Павлович возвышал голос в защиту опального Максима Горького, и Антон Павлович возмущался травлей еврея Дрейфуса во Франции…
А как по-чеховски звучит мысль о призвании писателя служить своему народу! В повести эта мысль передана словами его последней возлюбленной Люды: «Он говорил, что в молодые годы , когда начинал писать, то считал народ чем-то святым. Народ в целом <…> мог быть не прав, народ в целом всегда безгрешен, а художники в долгу перед народом. Он сам себя всегда считал частью народа, ибо жил его интересами, бедами, разделял долю соплеменников». У Чехова эта же мысль звучит так: «Все мы народ, и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное». Или: «Если я писатель, то должен жить среди народа».
И вот на страну и на героя сваливается лавина ненастья… Страна разваливается, честный человек ограблен и нищ, торжествует бандит. «И свобода, которая наконец-то пришла, - сокрушается герой, - какая-то у нас уродливая!». Как не вспомнить фразу Чехова из записной книжки: если бы нам дали свободу слова, мы бы израсходовали ее на то, чтобы ругать друг друга в газетах. Черт меня побери! Такое впечатление, что Чехов - доведись ему попасть в исторический переплет 90-х годов - непременно бы оказался в компании Искандера, Аксенова, Трифонова, Войновича, Окуджавы, о которых сказано в предуведомлении, что именно их черты отразились в образе демократического писателя Горюнова.
Но что-то все-таки подтачивает доверие к герою… Вот он утверждает, что «черные силы во главе с коммунистами» творят безобразия – за этими словами в герое узнается сторонник либералов и демократов, которые, мы помним, придумали кличку «красно-коричневые» для массы обобранных трудяг. И, наконец, самое откровенное высказывание, - об этом и сказано, как об о т к р о в е н и и - о своем народе, попавшем в историческую беду:
«… это пришло к нему как откровение - он понял, что понятия «советский народ» не существует. Люди, родившиеся при этой власти и воспитанные ею, разучившиеся работать, разложившиеся от алкоголя, умеющие только доносить и убивать, грабить и делить, - это не народ. Это толпа, сборище, быдло. Мы <…> бывший народ».
Какие страшные слова – в устах писателя, почти Чехова… Народ – толпа. Народ - быдло. Между прочим, именно эта чумазая миллионная масса шахтеров и мастеровых поднялась на стачки, на забастовки, на митинги, чтобы вознести демократа Ельцина на вершину власти! И я спрашиваю себя: н е у ж е л и Ч е х о в с м о г б ы т а к с к а з а т ь о с в о е м н а р о д е? Уверен: не смог бы…
Вот такая странная метаморфоза произошла с «почти чеховским» человеком в эпоху распада. Прощает, или, точнее – извиняет Олега Горюнова – только то, что все-таки он действительно как бы и не народ, по крайней мере – не русский народ: отец у него был русский, а мать – Белла Моисеевна… И был у него выбор, которого никогда не было у русского народа: уехать в Израиль – или стать напрасной жертвой. Герой выбрал второе…
Повесть написана в интервале между путчем ГКЧП и расстрелом Белого дома. Интересно, что делал бы Горюнов в октябре 1993-го? Кричал бы по телевизору, как неистово кричал Николай Карлович Сванидзе про оппонентов Ельцина: «Мы их спровоцировали! Стрелять! Стрелять! Стрелять!».
Повесть Э.А.Рязанова написана рукой мастера, написана интересно, в манере, лично мне очень симпатичной: автор-рассказчик постоянно отвлекается от сюжета и рассказывает о жизни – о нравах в литературных кругах, о парижских впечатлениях, о любимых женщинах. Но стоило потянуть за «чеховскую» ниточку, и все встает на места: народ – русский, а интеллигенция у него – российская… (Рязанов Э. Предсказание // Юность, 1992, № 1-2).
17 августа 2005.