"....Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь.... "
Проводы
На площади у сельсовета стояло много подвод. Лошади не терпеливо мотали головами, а от звучавшей из репродуктора музыки у них часто вздрагивали уши. Музыка звучала тревожно, прерывалась через каждые пять минут, в перерыве Левитан в унисон музыке извещал о на падении фашисткой Германии на страну, на землю людей, медленно подходящих к сельсовету с поникшими головами. Беда! Пришла беда!
Люди подходили целыми семьями, мужчины на ходу успокаивали женщин стараясь убедить их, что война быстро кончится, и что они даже не успеют, по ним соскучится, а женщины слушали и плакали. Одни плакали тихо, утирая слёзы платочком, другие размахивали руками, словно подбитые птицы крыльями и кричали бессвязно, и надрывно. Идущие рядом с взрослыми дети недоуменно смотрели на происходящее. Ребята, постарше пытаясь понять и осознать окружающее их действо, крутились и бегали от одних к другим, малыши же жались к взрослым, и при каждом резком звуке широко раскрывали глаза, наполняя солёной влагой, которая в любой момент была готова потечь по нежным детским щекам. Время обеденное. Июньское солнце старается во всю свою горячую мощь, будто хочет прогреть людей до самых глубин их душ, в которые проник злой, кровавый и леденящий холод войны.
Ивеевы шли к сельсовету большой дружной семьёй, шли проводить на фронт старшего сына Михаила и зятя, мужа дочери Анны. Впереди при полном параде шагал, глава семейства Максим Ивеев, на его широкой груди красовались георгиевские кресты. Он был полный кавалер Георгия Победоносца, прошёл империалистическую войну 1914 года почти до самого конца, там и потерял руку по самое плечо. Ивеев старший шёл четким солдатским шагом, его военная выправка бросалась сразу, так же как и пустой рукав левой руки, (он был левша), заправленный под поясной ремень. В его последнем бою уже раненый, он не склонил головы перед врагом, истекая кровью, заменил убитого командира, и поднял роту в атаку. Раздирая рот от нестерпимой боли Максим Ивеев скомандовал сидящим в окопах солдатам:
- За мной ребята! Вперёд за Родину! За землю нашу! Вперед! И первым бросился на врага, увлекая за собой солдат дороживших своей землей.
Вот и сейчас идя к сельсовету, он шагал так, будто опять вёл в бой, в атаку, повторяя про себя всё те же слова:
- За Родину! За землю нашу!
Рядом с ним, держась за его пустой рукав, шла маленькая, стройная, словно девочка подросток жена, мать его детей Евленья. Ни годы тяжелой жизни, ни множество родов не смогли поблекнуть её красоты. Она была так хрупка, нежна, и светла, что хотелось, взглянув на неё воскликнуть:
- Явление! Чудо природы! Неземная красота!
И в сегодняшнем её состоянии скорби от неё исходил свет любви и доброты, освещавший идущих рядом детей.
Настя и Михаил, как старшие дети семейства, шли с правой руки от отца. Они тихо говорили между собой о том, что муж Насти так и не появился дома. Он загулял неделю назад, и никто из родных не знал где его искать, а Настя тем более. Она долго переживала, но последнее время решила для себя, что это её уже не касается. Семья у них так и не создалась, как она ни старалась, между ней и мужем не было ничего общего, если не считать дочь, которую она несла сейчас на руках. Девочка ещё совсем малютка, только месяц назад сделала первые самостоятельные шаги, но её отцу до достижений дочери не было, ни какого интереса. У него была другая жизнь, другой интерес, далеко от дочери и жены. Где эта жизнь шла, протекала или бурлила, они не имели ни малейшего представления.
За главой семьи вторым и третьим рядом шли остальные члены семьи. Подойдя к сельсовету, Ивеевы встали напротив крыльца сельсовета, встали не кучей, а стройным рядом, как и шли. Сказалось воспитание, которое получали в этой семье, в этом старинном и многострадальном роду. Роду Ивеевых пришлось много испытать. Века и жизнь трепали и кидали их род, словно корабль в шторм, рвя родовой флаг на куски, но род гордо нёс голову и выжил наперекор всем штормам и политическим бурям. «Честь имею» - для этой семьи с дворянскими корнями со времен Петра Великого не пустые слова, смысл жизни.
Площадь гудела, будто потревоженный улей. Люди ждали председателя сельсовета и военкома. Ждали и в тоже время желали, чтобы они задержались, все от мала до велика понимали, что после их выступлений будет короткое прощание с родными и близкими уходящими на фронт.
Настя продолжала разговаривать с братом. Михаил убеждал её переехать в родительский дом, говорил, что так ей будет легче переносить невзгоды военного времени. Вдруг, она почувствовала, кто- то смотрит на неё, и невольно вздрогнула. Настя, догадалась, кто смотрит на неё, чьи глаза словно сверлят ей спину. В секунду вспомнилось недавнее прошлое, дрожь пробила по всему телу, и оно затрепетало, но разум остался благоразумным, говоря ей: «Это было давно в другой твоей жизни, ещё в девичьей жизни, ты сейчас уже не та и это не твое успокойся, уймись и образумься».
Последние два года Настя постоянно уговаривала себя, что та жизнь и любовь были не настоящими, а красивым призраком, мечтой, и чему никогда не суждено воплотиться и сбыться. Да была первая большая, сильная любовь, но не было надежды быть с любимым. Любимый был женат, у него было двое детей и это было не призраком, а реальностью. Тогда в той девичьей жизни Настя заставила себя расстаться с любимым, отказаться от своего счастья, чтобы не причинить горя его детям, она очень любила, но переступила через себя и согласилась выйти замуж за другого, что бы Николай не ушел из семьи.
- Миша – еле слышно спросила она брата – ты видишь Янушкина Николая? Он смотрит сюда? Михаил утвердительно кивнул головой и так же полушёпотом произнёс глухое, короткое:
- Да. Значит, она не ошиблась и не забыла этот взгляд, как не старалась, поэтому и почувствовала, его, свою любовь. Медленно развернувшись, Настя пересадила дочурку на другую руку, пытаясь, таким образом, защитится от окружающих, и не дать повода лишний раз пересудам и сплетням полоскать ей душу, затем так же медленно она подняла свои синие, как васильки глаза и устремила взгляд вперёд, и буквально наткнулась на взгляд Николая. Глаза Янушкина смотрели на неё в упор и горели огнём отчаянья, страсти и нежности. Всё было в пламени его глаз смотрящих неотрывно на Настю.
- Боже, боже мой, что это с ним! – с горечью воскликнула она и тяжело вздохнув, продолжала говорить сама себе – как же он изменился, бледен и худ, как живой труп.
Николай стоял широко расставив ноги высокий худой с мертвенно бледным лицом, резко очерченными скулами и крепко сжатыми губами, около него стояли двое его детей и жена, а третьего маленького мальчика он как и Настя держал на руках. Мальчик капризничал, вертелся и размахивал ручонками. Янушкин поглаживая свободной рукой ребенка, пытался успокоить его, но ему это плохо удавалось, ребёнок чувствовал, что отец не с ним сейчас, хотя и держит на своих больших и сильных руках.
Пелагея, жена Николая, проследив за взглядом мужа, тоже увидела Настю, сердце её заколотилось в груди как пойманная птица в сжатых ладонях. Она никак не ожидала увидеть здесь свою соперницу.
- Почему она тут? Почему не в городе? Почему не провожает мужа на фронт? Ребенка вон родила, кажется девочку, почему же здесь почему? Зачем приехала? Ах, да провожать брата. - Так мысленно спрашивала и отвечала себе Пелагея. Сколько выстрадала она из-за любви мужа к этой красивой с синими глазками женщине, сколько слёз пролила, один бог только знает. Она знала, что Николай любит не её, что любит другую. В душе у неё ещё жила искорка надежды, теплился крохотный уголёк. И вот сейчас в эти минуты надежда погасла, уголёк остыл, она почувствовала, увидела то, чего так боялась, увидела вновь вспыхнувшую ярким пламенем любовь её мужа и чужой женщины. Любовь, разгорающуюся здесь на площади с новой неистовой силой, и уже ни какая сила не властна, остановить и потушить это пламя, этот всепоглощающий огонь, огонь любящих сердец. Сердце Пелагеи билось, стучало, руки обессилили, голова закружилась и загудела, и стараясь не заплакать она сдерживала свои слёзы в горле солёным - горьким комом.
Голос председателя молотом – ударил по сгустившейся ситуации. Люди на площади повернули головы и устремили на него свои взгляды и на стоявшего рядом с ним военкома. Председатель начал говорить о долге защитника родины, долге солдата, о беде постигшей страну. Сразу после председателя продолжил военком, он говорил громко, пафосно и долго. Слушая его, люди с каждым словом всё больше понимали: какая трагедия пришла в их дома, какой ужас поселяется в их семьях, и какой разгром будет на их земле, и от этого понимания сердца людей сжимались нестерпимой болью утрат.
Речи закончились, раздалась команда призывникам по подводам. Площадь, очнувшись от оцепенения, в котором пребывала, пока говорили ораторы, снова загудела, опять раздались женские крики, всхлипывания, напутствия уходившим на фронт.
Янушкин крепко прижав к груди малыша быстро передал его жене, попрощался со старшими детьми и обняв Пелагею, поцеловал в лоб, затем широким шагом пошёл через площадь, но не к подводам, а к семейству Ивеевых. Выражение решительности было во всем его облике и движении, и ни что, ни кто в этот момент не мог остановить стремительного марша этого мужчины на пути к его цели, на пути к его любимой.
Пелагея, моментально поняв выходку мужа покачнувшись, сделала нетвердый шаг за ним, но остановилась и только вскрикнула:
- Николай что ты делаешь, не надо, не иди к ней. Постыдись людей! Николай! Николай!
Но Янушкин не слышал окрика Пелагеи, он ничего не слышал и никого не видел вокруг, только Настя была в поле его зрения, только она, как ярко мерцающая звезда, которая манит своим светом и мерцанием, тянет к себе силой великого магнита его железную волю, прикрепляя на вечно.
Настя, увидав приближающегося к ней Николая, попятилась, пытаясь спрятаться за отца.
- Ты чего это пятишься? – остановил её вопросом Михаил.
- Николай идет к нам – ответила она.
Разговор детей услышал Ивеев старший и задержав своей единственной рукой дочь сказал:
- Стой на месте, не суетись, и не прыгай как коза. Солдат идёт прощаться. Он уходит на фронт, на войну, отказать ему ты сейчас в этом не имеешь права, это святое и не обсуждается. Иди к нему, простись. С богом!
Слова отца прозвучали резко, но Настя поняла всё. Отдав матери дочь, она летящим шагом пошла навстречу Янушкину.
Настя и Николай встретились в средине круга, который образовали подводы. Подойдя, друг к другу вплотную, они обнялись, и объятье соединило их в единое целое, сердца бились одним ритмом, души сплелись узором любви в неразрывную спираль, а разум пылал пламенем любви и нежности. Так и стояли они перед всеми людьми, находящимися на площади и глядели друг другу в глаза и говорили, и плакали, и любили как никогда прежде. Площадь онемела, тишина поразила и стар и млад, люди подчинились тишине боясь, шелохнутся, и спугнуть любовь.
Раздался плач ребёнка, это заплакала дочка Насти, очнувшись, будто от сна она отстранилась от Николая и медленно произнесла:
- Милый, я люблю тебя. Янушкин словно ждал её слов, он разжал свои громадные слегка огрубевшие руки и поднес их к лицу любимой, нежно едва касаясь, погладил по пылавшим щекам, затем снова стремительным движением прижал к себе и стал горячо, страстно целовать Настю. Николай целовал, а из глаз текли скупые, жгучие, мужские слезы. Настя, полностью отдавшись страсти любимого, растворилась в его объятиях. Расцеловав свою любимую, Николай прошептал:
- Больше жизни люблю тебя, жди меня, до свидания любовь моя, не прощай! И рывком отстранившись от Насти, словно боясь самого себя, пошёл к первой подводе. Он шёл, а люди молча глазами шли за ним, и как только Янушкин сел на подводу, тут же прозвучала команда военкома:
- По подводам! Он словно ждал этого момента, что бы отдать свою команду. Призывники потянулись к подводам небольшими группами, бабы заголосили, дети побежали вдогонку за призывниками. Раздалась вторая команда:
- Поехали! Лошади тронулись. Мобилизованные прыгали на телеги, дети побежали рядом. Обоз вытягивался, под разноголосицу плачущих баб и покидал площадь, село, родное гнездо.
Настя стояла на том же месте, где оставил её Николай, и смотрела вслед удаляющейся подводе, с которой на неё смотрели Николай и сидящий рядом с ним брат Михаил. Николай неотрывно глядел на Настю, словно запоминал её образ в подробностях, а брат махал своей темно синей кепкой, которая ему очень нравилась, потому что хорошо подчёркивала голубизну его голубых глаз унаследованных от отца. Площадь пустела, кто- то уходил домой, кто-то пошёл за обозом, что бы ещё немного побыть со своими родными и близкими.
К Насте подошел отец, тронул её за плечо и растягивая слова тихо проговорил:
- Пошли дочь домой. Пора, уехали они, идем. Настя встрепенулась, и заплакав прошептала:
- Отец, мне не хочется жить. Очень больно, почему так, зачем? У старого Ивеева закаленного жизнью и войной всё сжалось в груди и заныло как от сильного удара, но взяв себя в руки, он жестоко почти грубо произнес:
- Ты будешь жить у тебя дочь, а о твоей боли поговорим потом, сама должна понять, ты не одна такая, таких, как ты миллионы, целая страна. Подошла Евленья и протянула Насте девочку, маленькое, хрупкое, беззащитное существо. Настя прижала дитё к груди и медленно пошла в сторону родительского дома.