Выманивая звуки

    

  Тимофей Фазылов поехал на кордон к леснику Нефедову сдавать сосновые шишки. Мешки были плотно уложены на санях и обвязаны толстой  веревкой, еще с лета испачканной в дегте. Тимофей в своем темном полушубке восседал на мешках и правой рукой в меховой рукавице с торчащей изнутри овечьей шерстью, подергивал вожжи. В левой он держал втрое сложенный кнут, которым пока еще не было повода воспользоваться. Каурый мерин и без того шел бодро, а снег весело поскрипывал под полозьями тяжелых саней. День был морозный, с туманцем поутру. Над речкой, от разлившейся поверх льда воды, валил пар. От него заиндевели прибрежные кусты  ивняка и ольшаника. Пар от дыхания обволакивал  морду коня, отчего и ресницы и концы гривы каурого вскоре покрылись инеем. Увидев посреди дороги соседского парня Виктора Завражнова, Тимофей придержал коня:
- Куда собрался?
- С речки иду, хотел на карете по льду покататься, да сегодня вода наверх хлынула, весь наш каток наледью покрыла. Замерзнет, и тогда снова можно будет кататься.
- А хочешь, я тебя прокачу, вернее, мой  Орлик?
- Хочу, - согласился Завражнов.
- Тогда цепляй свою карету к саням.
         Виктор захлестнул бечевку за перекладину саней на простой узел, лег на карету животом, и повозка тронулась. И только тут он подумал о том, что дома его могут потерять, а он уехал с дядей Тимой, не предупредив бабушку. Так уже случалось не раз. Правда, до кордона тут всего-то полтора километра, и они наверняка к обеду успеют обернуться.
Ему еще ни разу не доводилось ехать на своей  карете таким вот образом. Обычно он взбирался высоко, к  краю улицы, подбиравшейся к самому подножью горы, и, разбежавшись, а потом, упав животом на карету и взявшись за руль, начинал набирать скорость. В этом околотке люди меньше утаптывали снег, и дорога для езды на коньках не очень подходила. Зато, чем ниже съезжала карета, тем более леденистой и накатанной становилась дорога. Если снега было не так много, то коньки задевали высовывающиеся из дороги камни, и от них отлетали снопы искр. Ближе к концу, где-то метров через триста-четыреста, карета мчалась так быстро, что слезы застили глаза, но ловкость выручала в любой ситуации. Иногда карета могла вылететь на автотрассу, где ехал грузовик или груженый бревнами лесовоз. Один раз Витя умудрился проскочить между трехосным автомобилем и прицепом лесовоза, – настолько внезапно выехала машина; а остановить карету, поставленную на три конька с передним рулевым, было практически невозможно.  Можно было только вырулить куда-то на обочину и влететь в отвал снега, оставленный бульдозером после чистики дороги.
Рыжеусый и краснолицый Фазылов что-то напевал по-татарски, а Виктор смотрел на  снежную дорогу, которую осваивали, плавно покачиваясь на буграх и рытвинах от копыт, все три конька, закрепленных шурупами на трех деревянных брусках с дощатыми перекладинами. Рулить не было необходимости, но Виктор держался за скругленные деревянные рукоятки, от постоянных катаний сделавшиеся отполированными до блеска. Бечевка, за которую Завражнов втаскивал карету на гору, вполне могла бы порваться, вонзись какой-нибудь из коньков в твердый снежный наст. Но коньки легко балансировали на неровностях, потому что Виктор добился самого плавного хода для своей кареты, а отсюда и хорошая скорость при спусках с горы. Никто на своем драндулете не мог догнать его. И это радовало Завражного. Все девчонки, которые выбегали после школы на стихийно образующиеся катки, кто с санками, кто с «ледянкой», старались подсесть к Виктору, чтобы промчаться с вихрем. На «ледянку», сделанную из куска толстой фанеры или сбитую из досок намораживали лед с нижней стороны. Ездить на ней было неудобно, а главное, не было никакого управления. Но если ее прицепить сзади к карете, то вполне можно мчаться, мотаясь из стороны в сторону, пока где-нибудь не слетишь с этой шаткой и тряской штуковины. Приятно, конечно, подурачиться.
    Завражнов едет по лесной дороге в сторону кордона и размышляет о своем. Каурый опорожнился на сверкающий наст и холявный наездник отпрянул от внезапно возникших перед носом парящих конских круляков. Вот воробьям будет, чем поживиться, а главное – горячее подали, с усмешкой подумал Виктор, оглядывая белый коридор дороги среди бело-зелено-коричневых сосен.
Вдруг легкий порыв ветра сбросил с ветвей высоченных деревьев две-три снежных шапки, которые вытянулись в легкий, отклоняющийся на ветру и искрящийся на солнце снежный шлейф. Где-то стучал дятел, разделывая шишку, вскрикивали галки и каркали вороны. Пяток снегирей обклевывали остатки ягод на придорожной рябине, и при появлении повозки, перелетели метров на тридцать вглубь леса. Они сели на высокую березу и с чириканьем стали озираться по сторонам. Виктор сидел спиной к повозке и в своей ватной телогрейке и шапке-ушанке, завязанной у подбородка, напоминал китайского болванчика, мерно покачивающегося в такт движения дощатой кареты, прицепленной к повозке.
Но вскоре Тимофей натянул вожжи и каурый, теперь уже  заиндевелый от макушки до хвоста, остановился перед тесовыми воротами кордона. Тимофей спрыгнул с повозки, достал из передней части саней небольшой топор и, поднимая то одну, то другую ногу Орлика, стал отбивать обухом топора набившийся в копыта коня плотный снег.  После этого он убрал топорик и подошел к воротам, косолапо вышагивая в своих больших серых валенках. Ватные штаны делали его массивную фигуру еще более солидной и прочно стоящей на земле. Он окликнул хозяина, и вскоре тот с другой стороны ворот стал со скрипом отодвигать железный засов.
Во дворе  Фазылов снял рукавицу и поздоровался с Нефедовым, который вышел в своей летней форменной одежде с зелеными листочками на петлицах и в мохнатой волчьей шапке, отчего голова его показалась неправдоподобно большой. Лесник приветливо улыбнулся поставщику шишек, добродушно хлопнул Завражнова по плечу и пошел открывать амбар, где он складировал принятую на вес продукцию. Шишки потом увозили в город, где из них с помощью сушки добывали семена для лесопосадок.
Тимофей набросил на потного Орлика теплую попону, чтобы не простудить своего любимца, и начал таскать мешки  к весам. Виктор тоже попробовал поднять мешок, но Тимофей остановил его:
- Не смей, пацан, родимчик выскочит!
Завражнов не знал, что это означает, но на всякий случай не стал рисковать своим «родимчиком».
Чтобы соседский паренек не обиделся за окрик, Тимофей подал ему мешок с овсом:
- Если хочешь помочь, то покорми Орлика, а то, когда дома давал, он морду
воротил. Сейчас после пробежки овес, думаю, ему в самый раз будет.
Виктор знал, как надо кормить овсом, и быстро стал пристраивать походную кормушку. Орлик сначала недоверчиво задрал заиндевелую голову и сверху покосился на него карими глазами, но потом разобрался в чем дело, сунул морду в крапивный мешок и стал хрупать овес.
Пока мужики взвешивали шишки и оформляли бумаги, Виктор успел поиграть с дворовым псом Калачом, названным так за его пушистый хвост-калач,  какой бывает у сибирских лаек. Пес был хорош как при дворе, так и в лесу: дома – сторож, на обходе участка – охотник на живность и следопыт, - если браконьер объявился. Виктор всегда видел лесника Нефедова в сопровождении  Калача, хоть зимой, хоть летом. Если хозяин принял человека приветливо, то и пес ласков.
- А ты прицепи к нему карету, он тебя не хуже Орлика прокатит, - посоветовал  парню лесник, пробегая по двору.
Завражнов так и сделал.
- Калач, вперед! - И карета покатилась по зимнику. Метров двести проехали. А
теперь вертай назад…
  Обратно Орлик шел порожняком, и карету трясло сильнее, чем на пути к кордону. Но это уже не имело значения. Теперь Завражнов лежал на спине и смотрел на небо, на нависающие, узловатые  с причудливыми изломами  ветви могучих сосен, на заиндевелые березы, на розовогрудых снегирей среди сверкающих веток и думал о том, как интересен мир, и как много еще предстоит узнать ему о нем, и многому предстоит научиться.
   Виктор огляделся по сторонам и увидел недалеко от дороги торчащую из земли трубу. Труба эта торчала с каких-то давних пор, когда в этих местах работали золотодобытчики. В землю она уходила под углом и была бы похожа на пушку, правда, конец трубы был загнут книзу. Для каких целей она тут служила, с какой другой трубой она соединялась и для какой надобности, Витя не знал, но однажды он был свидетелем того, как парни постарше вынули из нее пачку папирос. Поскольку труба была так расположена, что в нее не попадала дождевая вода, то она представляла из себя отличный тайник.
Завражнов был не один, а с Колей Зайцевым, который и заставил скрыться в придорожных кустах, когда взрослые парни приблизились к этому месту. Один из тех парней был братом Коли. Вот этот брат Шура и прятал в трубе свои папиросы по дороге к дому.
А жили Зайцевы  на Печах, где когда-то углежоги в специальных длинных, врытых в землю  кирпичных сооружениях  нажигали древесный уголь для металлургического завода. В те времена Печи являлись небольшим поселком и находились на расстоянии полукилометра от кордона. Шура Зайцев только казался взрослым, хотя на самом деле, он тоже был еще пацаном, и тоже боялся грозного отца, который мог выпороть за увлечение куревом. Потому он и прятал папиросы и спички в этой трубе по дороге из школы. Теперь Коля раскрыл секрет брата и мог бы наябедничать отцу при случае, особенно если получит подзатыльник ни за что, ни про что. Но он не собирался делать этого. Он просто решил красть у Шуры по две-три папиросы, чтобы не было заметно. Коля не очень тянулся к курению, но, зато он мог за эти папиросы  выменять что-нибудь ценное у других парней, скажем, этикетки от спичечных коробков или почтовые марки, которые сам он увлеченно коллекционировал.
   А Витя Завражнов решил использовать идею тайника для переписки с Надей Кадочниковой, которая начала ему нравиться совсем недавно. А произошло это в Куропаткино на новогодней елке, которую в леспромхозе организовали на день раньше, чем в Тайнинском. Праздник проводился в клубе леспромхоза. В этот небольшой поселок лесорубов Витя приезжал из Тайнинского проведать свою старшую сестру. Она работала в местном клубе заведующей, а Витя, наведываясь в иные дни, брал у нее биллиардную партию, и целый день резался со здешними мальчишками. Но в праздничный вечер сюда на танцы пришла Надя, вся раскрасневшаяся от мороза,  в своей белой пуховой шали, из-под которой выглядывали ее белокурые волосы. Завражнов увидел девчонку, обомлел, и сразу влюбился в нее по уши. В этот вечер он еще поговорил с ней о том, какой их ожидает праздник в Тайнинском. Беседа была непринужденной, потому что Виктор вел себя так, словно бы с ним еще ничего не произошло. Надю привез сюда отец на служебном «козлике», который по своим приисковским делам наведался к начальнику леспромхоза, да и задержался на ночь по его просьбе.
Вернувшись в прииск и снова увидев Надю, Завражнов вдруг решился дара речи. Он так оробел перед ней, что тут же отошел подальше, сделав вид, что не заметил ее среди веселящихся около елки школьников. Спустя несколько дней он стал искать повод, как заговорить с девушкой о том, что он хотел бы ходить с ней в кино, на танцы, а после провожать ее до дома. Но прошло с полмесяца, а повода не было найдено.
Теперь он через надежного друга Колю Зайцева даст знать Наде про тайник, который устроит в каком-нибудь укромном месте  в поселке, неподалеку от школы, магазина или клуба. В тайник он станет вкладывать загадочные письма. Он робел перед Кадочниковой, а благодаря тайной переписке он непременно заинтригует ее. Он добьется того, что девчонка будет всецело увлечена его идеей, но раскроет свой секрет не сразу. Ее надо сначала расшевелить, вызвать в ней интерес, и только потом, когда она уже не сможет жить без этих романтических посланий, он признается ей в любви.  Так случайно по дороге с кордона возникла у Вити эта блестящая мысль, над воплощением которой теперь следовало основательно поработать.
Он стал представлять себе разные закутки, где можно было бы устроить тайник. Мысль его начала торопить события: Завражнова уже не устраивала скорость, с которой  двигалась повозка по заснеженной окраине Тайнинского. Виктор решил сразу же по возвращении направиться в центр и найти там хитрый скрыток, чтобы он был доступным и для него и для Нади. Дабы не терять время даром, Виктор стал сочинять текст первого послания своей возлюбленной. Он снова лег  животом вниз и стал глядеть на накатанную дорогу, по которой сани начинало забрасывать направо или налево, в зависимости от наклона дороги или смещения саней в ту или иную машинную колею. Карету тоже стало мотать из стороны в сторону, потому что Орлик, чуя приближение к дому, стал набирать скорость по собственному желанию.
  Сосед, изрядно раскрасневшийся за эту дорогу, добродушно улыбнулся Виктору и стер меховой рукавицей иней со своих рыжих усищ. Тимофей спросил, понравилось ли ему ехать на прицепе, но что Виктор ответил: «Еще как!» Они попрощались, и Завражнов за веревку потащил свою карету от ворот Фазыловых к себе во двор. Наспех проглотив чашку горячего чая, ничего не объясняя бабушке, куда и зачем уходит, он тут же быстрыми шагами направился к магазину. Когда у него возникала идея, парень сразу как-то преображался, делался оживленней, в глазах появлялся блеск. Его голова начинала работать только на воплощение новых замыслов, и ничто не могла его сбить с панталыку. Завражного окликали мальчишки с ледяной горки,  его звали другие ребята, что катались на катке, и колотили по резиновой шайбе самодельными клюшками. К нему подошли и попытались остановить две одноклассницы, но он отмахивался, извинительно улыбался, прикладывал руки к груди, слегка склоняя голову и, ничего не объясняя, упрямо шел по главной улице к магазину.
Он оглядел побуревшее деревянное строение из двух половин, над дверями  которого бог весть сколько лет висели две вывески «Продснаб» и «Сельпо». Краска на вывесках выцвела и облупилась от времени. Виктор осмотрелся вокруг и пришел к выводу, что здесь всегда много народу и незаметно ничего не удастся сделать. К тому же подозрительные действия около торговых точек могут вызвать нездоровый интерес сторожа с берданкой, который после закрытия магазинов постоянно торчит в специальной будке с крохотными оконцами, топчаном и печкой-буржуйкой внутри. Обследовать надо клуб, решил Завражнов и направился к длинному деревянному зданию приисковского клуба. Но и тут с фасада не было ничего, что хоть как-то могло бы напоминать скрыток. Он обошел клуб сбоку, осмотрел деревянную лестницу, ведущую вверх, к кинобудке; забрел на задний двор, где летом молодежь вывешивала волейбольную сетку и устраивала состязание на разрисованной известью площадке. И тут в каменном фундаменте, на котором лет двадцать покоилось почерневшее деревянное здание клуба, он увидел  небольшое вентиляционное отверстие, с замурованным в нем куском стальной трубы. В эту трубу спокойно влезла Витькина рука в шерстяной рукавице. Это то, что надо. Таких вентиляционных отверстий в фундаменте оказалось несколько. Он выбрал наиболее подходящее. Зайти за клуб и взять письмо не так сложно не только для парня, но и для девчонки.
Думаю, что это устроит Надю. Теперь надо было написать таинственное письмо и сообщить об этом  через Колю желанному адресату.
    Завражнов вскоре отверг идею передать Наде весть о тайнике через своего друга Колю Зайцева. Та сразу же догадается, с кем она ведет тайную переписку. И тайное тут же сделается явным. Пришлось прибегнуть к помощи телефона. Поскольку отец Нади был начальником Тайнинского прииска, то в их доме имелся служебный телефон. Телефонные аппараты были еще в нескольких местах: в конторе прииска, на почте, в пекарне, в больнице, в пожарном депо и на кордоне. Всего Витька насчитал семь аппаратов. Надо же, столько телефонов, и ни один не годился. Правда, можно было еще позвонить из Куропаткино, из конторы леспромхоза, но для этого понадобится специально ехать туда за восемь километров. Летом Виктор мог бы слетать в леспромхоз на велосипеде, а зимой на попутных лесовозах или на лыжах. Он остановил свой выбор на Куропаткино, потому что в своем поселке кто-нибудь все равно может проболтаться про телефонный разговор о тайнике. Виктор не хотел рисковать.
Для начала надо было положить первое послание в тайник, а потом предупредить Кадочникову, что ее ждет сюрприз.
Письмо он сочинял все воскресное утро. Пришлось даже прибегнуть к художественной литературе, чтобы текст получился привлекательнее, а слова изящнее, да и об интриге он достаточно хорошо позаботился.  Оставалось спрятать послание в нужное место и отправляться в леспромхоз Куропаткино. Письмо он подушил из сестриного флакона. Тая не пользовалась ими, потому что с парнем, который их подарил ей, она рассталась. Духи были тонкие, приятные. Должны понравиться, решил Виктор.
Одно дело, когда человек просто так шатается по поселку, чтобы пройтись и прочитать афишу перед клубом, поглазеть на покупателей у магазина, посмотреть, чем торгуют на рынке около почты. Но совсем другое дело, когда он идет на воплощение тайного замысла. Он сразу меняется на глазах: движения у такого человека осмысленные, точные, взгляд делается цепким, чтобы не упустить что-то важное, способное помешать делу. У такого человека невольно появляется подозрительность: не следит ли кто за его действиями, не выкрадут ли его послание сразу же после того, как он завернет за кирпичную кинобудку и окажется на главной улице прииска. Но, к счастью, за Виктором никто не подглядывал, и он благополучно спрятал свое надушенное письмо в одном из вентиляционных отверстий клубного фундамента. Для верности Завражнов придавил конверт небольшим камнем: вдруг воздушная тяга всосет внутрь или вытолкнет наружу его послание.
Чтобы Надя без лишней волокиты могла найти тайник, он посчитал, что выбранное им отверстие является третьим от кинобудки.
Оставалось встать на лыжи, заехать к Зайцеву в захиревший поселок Печи и с ним вдвоем слетать на лыжах в Куропаткино. Благо, все по пути. Звонить он будет из конторы леспромхоза, в которой много лет дежурит знакомый сторож, дед  Крапивин, инвалид войны, весельчак и отъявленный матершинник. Иногда Виктор приходил к нему во время его дежурства, и тот разрешал печатать на машинке:
-  Ну, садись, дятел, постучи по клавишам. Одним мудазвоном станет больше.  Завражнов довольно легко научился этому делу и однажды почти без ошибок напечатал письмо своему старшему брату в армию.
А ведь это идея, обрадовался Виктор. Чем кропотливо склеивать письмо из газетных букв, лучше печатать текст на машинке. Только каждый раз придется мотаться в Куропаткино, потому что напечатать письмо в приисковской конторе и остаться  незамеченным, конечно же, не удастся. Что ж, размышлял Завражнов, придется, видно, попотеть.
  Посвященным в тайные воздыхания друга оказался только Коля Зайцев. Он сразу же собрался, встал на лыжи, и друзья направились в леспромхоз по целику, с трудом пробивая в глубоком снегу новую лыжную трассу вдоль проселочной дороги. Ехать на лыжах по дороге было еще труднее: лыжи то и дело норовят угодить в колею, то просто ноги разъезжаются на заледенелой дороге.
 Дома Виктор объяснил бабушке, что отправляется в Куропаткино, чтобы навестить старшую сестру. Бабушка положила в торбу, килограмма три картошки, несколько шелушащихся луковиц, несколько крупных головок чеснока, шматок сала с теплым пшеничным хлебом и горячих пирожков.
- Чеснок пусть кушает, а то, поди, простывает в плохо натопленном клубе, - дрогнувшим голосом сделала наказ бабушка, и украдкой утерла слезу концом белого платка.
- Да будет тебе сырость разводить, - успокоил внук.  - Тая там живет, как у бога
за пазухой.
- Да уж, за пазухой… - всхлипнула сердобольная бабуся.
Когда парни  благодаря деду Крапивину управились с телефонным разговором и составлением нового послания на печатной машинке, то сразу же направились к Тае. Сестра жила в противоположной стороне барака, в котором размещался местный леспромхозовский клуб. После чая, парни сходили в зал и срезались в бильярд. Когда в этот потешный клуб привозили кино, то люди шли в него со своими стульями и табуретками, потому что скамеек, как правило, не хватало на всех. В Куропаткино не была протянута электросеть из поселка Тайнинского. И о том, что вечером должно быть какое-то общественное мероприятие, весь поселок предупреждал дежурный по местной дизельной электростанции. Два раза мигнут лампочки, –  в клубе будет кино, три раза – общее производственное собрание.
   Возвращались ребята уже в сумерках. Но лыжня за день окрепла на морозе, и катиться по ней было легче, чем по первопутку.
От Печей Виктор помчался до дома один. Он строил предположения о том, какая будет реакция Нади на его письмо. Ему представлялись разные варианты: и то, как она с нежностью будет прижимать к груди его душистое письмо, и то, как сядет за письменный стол и будет подыскивать самые теплые слова для ответа, и то, как с первого же раза назначит ему встречу...
  К вечеру мороз стал крепче, отчего то там, то тут слышался треск промерзших сучьев. Когда Завражнов поравнялся с кордоном, то узнал заливистый лай Калача. Тот дал понять хозяевам про лыжника, проезжающего мимо по скрипучему от мороза снегу.
Надя училась в другом классе, и видеть он мог ее только на переменах. Но в это время в коридорах всегда такая суета, и все так возбуждены, что приглядеться к понравившейся девчонке нет никакой возможности. Если б она сидела на скамейке в саду, пребывая в раздумье или любуясь полетом бабочки, то он бы еще мог попытаться понять ход ее мыслей, мог бы попробовать проникнуть в тонкую материю девичьей души. Но такой ситуации среди зимы и возникнуть не могло. Оставалось только надеяться на ее ответ.
    За письмом надо ходить не самому, иначе Надя или кто-то из ее подруг выследят его, и все раскроется. Но тогда, какая гарантия, что «почтальон» не проболтается, когда его заприметят с конвертом около этого секретного «почтового ящика».
Опять Завражнову пришлось проводить обследование клубного помещения. На этот раз изнутри. Ни бильярдная комната, ни библиотека, ни кинозал не подходили для него. Понадобилось обойти сцену, забраться за кулисы, в склад. На складе лежали списанные реквизиты и ломаная мебель, остатки побитых инструментов духового оркестра и баян с пожелтевшими кнопками и разорванными мехами. В былые времена, когда прииск добывал много драгоценного металла, то и клуб снабжался куда щедрее.
Пыльный списанный барабан глухо отозвался на легкие постукивания пальцами. Среди этого хлама при свете тусклой лампочки Виктору удалось найти наполовину заваленную крышку люка в деревянном полу. А когда он, отодвинув кресло, с трудом открыл ее, то снизу пахнуло сыростью, плесенью и мышами. Лаз в подвал - это было то, что надо. Виктор зажег фонарик, посветил в темноту и осторожно  спустился вниз. Он в полусогнутом положении, постоянно уворачиваясь  от паутины,  пошел в сторону кинобудки, чтобы отсчитать третье вентиляционное отверстие. Потом вспомнил, что внутрь отверстия он вложил камень, которым придавил письмо. Куском мела он на всякий случай пометил свой тайник крестиком на бревне нижнего венца сруба.
Как выяснилось, камень Надя оставила, а письмо забрала. Однако ее ответного послания еще не было. Ответит или нет, гадал Завражнов. Если все пойдет хорошо, то почту он будет  приносить и забирать сам, причем, абсолютно не рискуя быть увиденным. Вот это я лихо придумал, радостно потер ладони юноша. Лишь бы она не отвергла его переписку. В любом случае, он будет писать снова и снова, пока не добьется своего.
   Так и получилось, как он подумал, когда пришел за ответом: Надя на первое письмо отвечать не стала. Тогда он написал еще более замысловатое и таинственное послание, где говорилось об интересном молодом человеке, влюбленном в светловолосое чудо с большими серо-зелеными глазами, и что этот юноша не спит ночами и все мечтает о встрече со своей возлюбленной.
Через пару дней после заново повторенной процедуры с закладкой письма, отправки на лыжах и предупреждения Нади по телефону из Куропаткино, Виктор Завражнов снова спустился в подвал и наткнулся-таки на небольшую записку, заложенную камнем. Сердце его бешено заколотилось в груди, как если б наживку на его жерлице схватила долгожданная щука и утащила на дно водоема, где она спокойно и вдумчиво имела возможность заглатывать рыбку вместе с крючком. При свете фонарика он с волнением развернул листок бумаги, вырванный из школьной тетради в клеточку, и прочел:
«Пошло и не модно. Н.» Виктор был страшно разочарован. Он так старался, подбирал эпитеты, сравнения, опробовал самые изысканные обороты речи, чтобы расшевелить  девушку, но все оказалось напрасно. Он вернулся домой, встал на лыжи и отправился на Печи. На удивление, ответ Нади вполне устроил друга. Коля сидел у стены с большой физической картой, где он мысленно рисовал маршруты своих будущих путешествий, когда станет взрослым и выучится на геолога. Он пробежал глазами поданный Виктором текст и сказал:
- Отлично, Витек, теперь есть зацепка. Значит, надо понравиться девушке, то
есть найти такие слова, которые без долгих кружений достигнут цели. Ищи метафоры, сравнения, выманивай звуки.
В следующее мгновение черная кудрявая голова Коли прислонилась к настенной карте и в карих глазах появилась томная мечтательность. Наверное, он тоже в кого-то влюбился, но только скрывает от меня, подумал Завражнов. Он, видимо, и сам подыскивает нужные слова, но пока безуспешно. И, давая совет мне, он, тем самым, говорит себе, что и как надо делать в сложившейся ситуации.
   До воскресенья оставалось еще три дня, и можно было спокойно сочинить толковый текст. Потом прокатать его на машинке и подложить в тайник. В связи с этой затеей у Завражного появилось много разных неотложных дел, тесных знакомств и  даже дружб. Две дружбы возникли непосредственно при приисковском клубе.  Во-первых, он наладил отношения с заведующим клуба, а также и с техничкой, которая тоже  имела ключи от складского помещения. Причина для регулярного посещения склада была неожиданная: буду ремонтировать музыкальные инструменты и подклеивать истрепанные библиотечные книги. Для начала он взялся за баян. Надо сказать, что Виктор был парнем мастеровитым. Учитель по труду гордился его шахматной доской, наполненной красивыми, вырезанными из липы фигурами. На стенде в школьной мастерской стоял его парусник и точный макет ракетного эсминца. Виктор решил взяться за дело серьезно. Для этого ему пришлось принести казеиновый клей, кисти, деревяшки, куски ткани и прочее. Ремонтировать баян он стал прямо в складском помещении. Только попросил лампочку ввернуть поярче. На электроплитке он растапливал клей, собирал недостающие детали, склеивал их, и, мало-помалу починил баян. Заведующий сам попробовал растянуть меха и пробежаться пальцами по клавишам и сказать в конце музыкальной фразы:
- Неплохо получилось, однако.
Успех окрылил Завражного и он взялся за книги. В глазах заведующего клуба Барышникова он стал уважаемым человеком. Заведующий был фронтовиком, имел ранение в ногу, отчего хромал при ходьбе. Много курил и сильно закашливался. Иной раз так зайдется кашлем, что весь делался пунцовым от напряжения. Но человек он был добрый и слово держал.

Кроме того, Завражнов тесно стал общаться с дедом Крапивиным в Куропаткино. Сестру Таю окружил  необыкновенной заботой. Она удивилась, что младший брат стал постоянно наведываться к ней с бабушкиными пирожками.
- Сроду зимой не ездил, а тут прямо лыжные гонки устроил, - стала рассказывать своей соседке Таисия.
- Значит, ценит сестру, - сделала вывод пожилая женщина. – Видно, доброе сердце у парня.
Виктор выслушал похвалы и молча  перемигнулся с товарищем. Они пили чай и должны были снова убегать домой по своей накатанной лыжне на прииск Тайнинский.
   По дороге, слово за слово, возник разговор про Володю Симонова, который жил в интернате, созданном при тайнинской школе. Симонов был вполне приземленным парнем и свои отношения с девчонками строил не на бесплодных воздыханиях, а на вполне конкретных сексуальных связях, причем сразу с двумя девицами из своего интерната. Девчонки эти были из дальних селений, как и Симонов. Они ездили домой не на каждый выходной. А Володя вообще за всю зиму не изволил посетить родителей и отведать домашних угощений. Катя и Оля, которые безумно любили этого парня, никак не могли его поделить между собой. Если одна дружит с Володей на этой неделе, то другая всю неделю ходит, как побитая. На выходные одна из девчонок едет домой и везет целую торбу домашней снеди. Теперь Симонов начинает дружить с ней, а вторая ходит вся в слезах и ждет воскресенья, чтобы переманить парня гостинцами или деньгами.
Иногда Катя и Оля закатывают такие сцены ревности, что учителя и единственная воспитательница интерната, устроенного при местной десятилетке, не знают, как быть с этим тройственным союзом. Были разговоры, чтобы куда-то перевести одну из девиц, но и та и другая наотрез отказались перебираться в какой-то новый, более далекий от их дома интернат.
- Вот как надо устраиваться в жизни, - подытожил Зайцев. – Учись у Симонова. Он жирует на чужих харчах, а твои идеи с тайными переписками только хлопоты создали и тебе, и мне.
- Но, согласись, что Надя никогда бы не стала дружить с таким павианом. Она девушка высоконравственная.
- Как знать, что у этих девчонок на уме.
Виктора покоробила последняя фраза друга, потому что он уже столько времени возвеличивал свою Надежду, что теперь ему никак нельзя было уронить ее, в чьих бы то ни было глазах. И тем более, разочароваться в ней самому.
Ничего, подумал Виктор, капля камень точит. А нежное слово обязательно отогреет  сердце любимой девушки. Последнее письмо, которое он отпечатал у деда Крапивина, было особенно проникновенным. Не обошлось на этот раз и без стихотворения:

Еще вчера, во сне летая,
Не думал, что наступит час,
Где я,
             того не ожидая,
Начну печалиться без Вас.

Мне жизнь покажется убогой,
А говор мира дик и груб.
Какой бы я ни шел дорогой,
Все – мрак
                без Ваших глаз и губ.

Мечтанья скрадывают ночи,
Надежды наполняют дни,
Где Ваши вспыхнувшие очи
Сиянью звездному сродни.


Не устоит, откликнется. А главное, начнет проявлять любопытство: откуда все это исходит?
   Завражнов был прав: Надежда действительно стала приглядываться к мальчикам. Что-то новое было в этом взгляде. Не поверхностно-пренебрежительное, как прежде, а вдумчивое, испытующее. Пренебрежение своих сверстниц Завражнов понимал, как оценку за ту безнадежность, какую вселяли мальчишки в девчонок, созревающих раньше и считающих, что толку от этих не дождешься. Если Надя начала смотреть на мальчиков более придирчиво и пристально, то это уже половина успеха. Он и на себе поймал ее взор, но сделал вид, что не замечает этого взгляда. Собственно говоря, в школе было не так много парней, и попытаться вычислить нужного не составляло большого труда. Но в том-то и дело, что «нужный» не собирался выдавать себя. Орех еще надо было раскусить, чтобы добраться до вкусного ядрышка. Этот процесс сделался увлекательным для девушки с богатым воображением. Поплавок исчез с поверхности затона, значит, щука заглатывает живца…
   Если первые два послания Надя забирала на третий-четвертый день после оповещения, то третьим письмом она завладела на следующий же день. При этом Кадочникова с подружкой Диной Ширяевой стала периодически прохаживаться в районе клуба и прилегающих к нему улочек. Наверняка решили запеленговать «почтальона». Постепенно круг девчонок, пытающихся помочь Наде в поисках автора писем начал заметно расширяться. Одна рассказала второй, вторая – третьей. История начала привлекать все большее число сторонниц Нади. Они шушукались на переменах, подозрительно оглядывались при приближении к ним кого-нибудь из противоположного пола. Они, по-видимому, установили часы дежурства и постоянно сменяли своих людей на посту. Помаячив несколько раз, девчонки переменили тактику, и стали вести скрытное наблюдение, потому что «почтальон» никак не желал появляться за клубом в присутствии посторонних. «Наружку» устроили со стороны  нижних огородов. Когда девчонки начали вести слежку из засады, то обнаружили массу забавного. Сбоку от кинобудки был общественный деревянный сортир, построенный в уголке,  у самого огорода, но все равно то один, то двое парней выходили из клуба, заворачивали за кинобудку и, пользуясь тем, что никого вокруг нет, отливали прямо на каменный фундамент клубного здания. А могли и не отворачиваться. Кто же знал, что в это время  из-за огородного забора, прикрытого бурьяном, с расстояния в двадцать пять-тридцать метров, лежа в снегу и еле сдерживая смех, за ними подглядывают две девчонки.  Иногда за клубом оказывались уже совсем взрослые парень с девушкой, которые целовались на зависть лежащим в дозоре, а то, случалось, парень запускал руку кое-куда, отчего девушка начинала брыкаться и визжать, но не из-за чрезмерного нахальства своего партнера, а из-за того, что у парня руки ледяные. В этом случае на помощь девушке приходили легкая затрещина и устное пояснение: дурак ты, и уши у тебя холодные. 
Несанкционированные и очень масштабные открытия сделали для себя девчонки благодаря выслеживанию таинственного курьера, после чего на целый вечер им было чем поделиться с подругами. Но вот что являлось удивительным: на протяжении всего этого отслеживаемого времени никто ни разу не подошел к тайнику.
Тем не менее, письма приходили регулярно. Это совершенно заинтриговало Надю Кадочникову. Она решила отвечать как можно чаще, чтобы им, наконец, удалось выяснить, кто пишет и доставляет в тайник обворожительные послания. За тыльной стороной клуба была установлена тотальная слежка. Теперь уже все Надины одноклассницы были втянуты в эту игру.
   Надя неожиданно для себя оказалась в центре внимания ее подруг. Ее рейтинг поднялся на невообразимую высоту. Все девчонки из класса напоминали рой ос, у которых некий злоумышленник, забравшийся на их излюбленный чердак, собирается сбить бумажное осиное гнездо. Стихийно образовалась частная сыскная служба, но, независимо оттого, что она постоянно пополнялась кадрами, расширяла зону действий и периодически обновляла базу данных, тем не менее,  результаты были нулевыми. Курьера обнаружить не удавалось. По всей видимости, решили подружки, что письма попадают в тайник ночью.
Началась весна, снег стал разливаться бурными ручьями, причудливо расплетаясь светлыми косичками вдоль всех дорог и склонов, наполняя мир журчанием, а молодые сердца надеждами на какие-то небывалые перемены.
   Завражнов отставил лыжи и в Куропаткино стал добираться пешком, к тому же, чаще всего один, потому что Николай начал уставать от этой затеи. К тому же с началом весны  у Зайцевых заметно прибавилось дел по хозяйству. Один огород чего стоит.
Ни мать, ни бабушка Виктора не понимали, почему он так часто ходит в Куропаткино, пока приехавшая на неделе Таисия не объяснила им, в чем дело. Она догадалась, что Виктор печатает какие-то послания в конторе, причем уже не только в выходные дни. Она сама застала его там, когда он сидел рядом с секретаршей и постукивал на машинке. Оказалось, что он угощал девчонку-секретаршу конфетами, а заодно со своими письмами печатал и порученные ей бумаги – так хорошо за эти недели он успел, как говорится, «набить руку».
В своем поселковом клубе он починил не только старый баян, но еще и штук сто потрепанных книг из библиотеки. За свои труды он получил от заведующего Барышникова свободный доступ в любое помещение клуба.
Завражнов за время прогулок в соседний леспромхоз стал более подтянутым и стройным. У него сошли прыщи, которые до недавнего времени изрядно досаждали юноше. Лицо его стало более открытым и мужественным, возможно, оттого, что верхняя губа покрылась легким темным пушком. Играть в бильярд теперь у него не было времени. Отпечатав письма и, передав старшей сестре гостинцы от бабушки, он тут же  отправлялся к себе на прииск. Велосипед, к сожалению, подвел его: лопнула задняя втулка, когда резко затормозил на крутом спуске. А чтобы купить новые запчасти, надо было ехать в город. Да и денег не было. Оставалось мотаться туда-сюда «на своих двоих». Когда лопнула втулка, а велосипед понесло с крутого склона, Виктор успел соскочить с него и какое-то время и он и велосипед мчались вниз почти рядом. Но потом он свернул к брустверу, распаханному бульдозером, упал и до кости распорол локтевой сустав правой руки. Завражнов вернулся на велосипеде в свою сельскую больницу, где ему промыли рану и наложили швы. Всю операцию проделывала над ним местный фельдшер – мама Нади Кадочниковой. На ее вопрос: «Где это тебя так угораздило?», Виктор ответил довольно многозначительно и туманно: «На пути к своему счастью, Инна Александровна». Какие-то черты этой обаятельной женщины угадывались и в Наде. Наверное, поэтому Завражнов испытывал чувственное наслаждение, от мягких прикосновений доктора.          
   Добираться до Куропаткино он научился самыми прямыми тропинками, которые годами пробивали лесорубы, охотники и ягодники в этих диких горах, заросших то ельниками, то осинниками, то сосняками. Воздух стоял настолько насыщенный запахами оживающей от зимней спячки хвои,  белых подснежников и ландышей, желтых анемонов, синих медуниц, что голова кружилась от всего этого целебного дурмана. Но голова его кружилась и от чувств, которые все сильнее овладевали его сердцем, потому что ни дня нельзя было прожить, не увидев Надежды. Ее золотистые локоны, ее серо-зеленые глаза, ее правильное овальное лицо постоянно восторгали его, и, по всей видимости, Надя однажды на перемене перехватила этот взгляд, полный обаяния и нежности.
Пришлось на несколько дней законспирироваться и не проявлять никакого видимого интереса к ее особе, чтобы не попасть под наблюдение агентов из Надиной сыскной конторы. А те рыскали в поисках неведомого воздыхателя, буквально чуть ли не рентгеновским аппаратом просвечивая каждого возможного поклонника Надиной красоты. Для них стало делом чести отыскать озорника, который так ловко сумел заморочить им головы.
Такого оскорбления девчонки не могли вынести. Они решили до начала каникул, во что бы то ни стало, выяснить, кто пишет Наде любовные письма и ждет от нее заочного признания в ответно пробуждающихся чувствах. На то, что чувства в ней стали действительно возникать, подружки не могли не обратить внимания. И это их стало волновать. Они решили уберечь Надю от поспешных решений.  Тайно от всех девчонки решили покараулить курьера всю ночь, благо уже становилось тепло и после захода солнца. Да и светлее делалось изо дня в день. Запаслись термосом горячего чая, бубликами и бутербродами, оделись потеплее, и по двое решили сторожить на излюбленном месте - за клубными огородами. Ночь распределили на отрезки, по два часа на каждую пару. Но поразительное дело: за все время дежурства так никто и не появился. Зато письмо наутро было на своем месте. Возмущению сыскарей не было предела. Они даже перессорились между собой, обвинив друг дружку в ротозействе. Было высказано предположение, что какая-то пара «слиняла» со своего поста. А может, сами в это время шашни крутили с мальчишками, вместо того, чтобы следить за курьером. Словом, в сыскной конторе возникли раздоры, разногласия и стало развиваться подозрение о появлении предателя в своих рядах. Это было нечто! Надя уже не знала, куда деваться от натиска своих подруг: слишком уж круто они взялись  за рассекречивание загадочного посланника Амура.

   Многие девушки засомневались в успехе, но только не Дина Ширяева. Она стала организовывать опрос среди парней старших классов. К ее удивлению, никто ничего не знал. А «расколоть» Николая Зайцева было невозможно: тайны своего друга он бы не выдал даже при пытках. Но наблюдать за деятельностью мальчишек Дине запретить не мог никто.
И вот некая странность стала выявляться в действиях Володи Симонова. Вообще-то все его одноклассницы были возмущены его поведением, когда он на выбор манипулировал сразу двумя девчонками, при этом попеременно склоняя их к сожительству. Впрочем, парни думали обратное. Им казалось, что две безнравственных девицы Катя и Оля развращают Симонова, да еще воздействуют на него, исходя из древней мудрости, которая гласит: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Мало того, что склоняют его, неокрепшего, к сексу, да еще заглумили парню голову своими скандалами, истериками, которые поочередно закатывают ему то одна, то другая. К тому же Катя и Оля еще уродуют его не сформировавшуюся психику, переманивая к себе путем подкупа. Вот они истоки коррупции, в которых потом наверняка будут обвинять Симонова, когда он превратится во взрослого дядю и какого-нибудь чиновника. Но если так случится, что его, по словам мальчишек, «возьмут за шкирку», то никто и не вспомнит при этом об истинных причинах, приведших человека ко взяточничеству. А начало разложения было положено не кем иным, как теми двумя девицами сомнительного поведения.
   Мнения разделились, а любовный треугольник  «Симонов и К*» по любому поводу стали склонять и те и другие.
Дина Ширяева решила вести наблюдение и за другими парнями. Странное дело: никто доселе не проявлял интереса к жизни поселковых парней. Чего они делают, что читают, куда ходят, с кем дружбу водят, на кого засматриваются, – все это было вне поля зрения девчонок. С появлением тайной переписки к местной гвардии мальчишек сразу же возник неподдельный интерес. Стали обсуждать все вечеринки с приглашением парней и девчонок, все  выходы в клуб, на танцы или в кино, драки, случавшиеся иногда среди них. Принимались во внимание все выезды в город или в соседние поселки, все вылазки на природу: кто пошел в поход на Золотую гору, с кем, и не забегали ли участники похода в аптеку за презервативами?
Мальчишки конечно же не могли не почувствовать такой нездоровый интерес к их персонам со стороны представительниц прекрасного пола. Особенно весной, при бурном половодье и цветении, когда, как говорят в народе, «щепка на щепку лезет».
   Дине показалась подозрительным и поведение Коли Зайцева, который жил на отшибе, мало общался с мальчишками из своего класса, а про девчонок и говорить не приходилось. Но он все время что-то писал: украдкой на уроках, в сторонке ото всех во время перемены. Отойдет куда-нибудь в укромное место и пишет что-то в своем красном блокноте. Никто не знал, о чем он пишет. Дина Ширяева решила, что надо выкрасть его блокнот и, может быть, он и явится ключом к разгадке секрета, связанного с перепиской.  Но Николай ни разу не оставил своего блокнота в портфеле, на парте или в пальто. Красный блокнот постоянно находился в грудном кармане  его клетчатого пиджака. В процессе охоты за Колиным блокнотом, Дина стала обращать внимание на то, какие у парня красивые черные кудри и как он свободно умеет держаться в присутствии девчонок. Обратила внимание она и на то, как он интересно рассуждает, когда выходит к доске отвечать по истории или по литературе. Сама не замечая того, она, как сказали ее подружки, по уши «втюрилась» в парня. Но долго вздыхать ей совершенно не хотелось. Она решила действовать, и безотлагательно. Теперь нужен был повод для того, чтобы «подъехать» к Николаю. Помогли ее исследования по части гаданий, ворожбы, влияния на судьбу человека его имени. Как-то она подошла к отдалившемуся ото всех Зайцеву и спросила, а что это он все пишет и пишет? Коля пожал плечами и нехотя буркнул что-то типа «да так, ничего особенного». Дина завела разговор об именах, которые ей о многом говорят. Она поведала, что означает имя Николай  в переводе с греческого - «победитель народов» и добавила, что для более полного разбора значения ей надо написать это имя и разложить его побуквенно. Дина попросила красный блокнот, стала что-то записывать и проводить анализ имени. Ни о чем не подозревающий Николай отвернулся в сторону распевавших на березе скворцов и не видел, как девчонка внимательно изучает содержимое его блокнота. Оказалось, что Коля пишет стихи, а стихи, используемые в тайных посланиях Наде, принадлежали неизвестному автору. Это навело на мысль о причастности Зайцева к этому загадочному словотворчеству.
Проделав анализ имени собеседника, где выяснилось, что  характер Николая  сдержанный, он обладает хорошей интуицией, умеет хранить тайны, у него аналитический склад ума и что он вообще-то должен нравиться девушкам. При этом Дина намекнула о своей неосведомленности по части истории, связанной с угольными печами. Но добавила, что эта неизведанная часть нашей истории, и она  ее очень интересует. При этом Дина сделала ударение на слове: «нашей».
Коля сразу же оживился, еще бы, это была его конек: рассказывать про существование углежогов, которые жили и трудились в этих местах со времен закладки знаменитых демидовских металлургических заводов!
Звонок на урок прервал их беседу, но они успели договориться о том, что тему только затронули, и диалог следует продолжить.
   Когда Николай пригласил Дину в гости к себе на Печи и пришел за ней, чтобы сопроводить к своему поселку в три уцелевших дома, то он встретил на улице  Завражного. Тот шел в сторону клуба и нес очередную связанную пачку  починенных им библиотечных книг. Чтобы не торчать в клубе часами, часть работы он брал на дом. Погода стояла теплая даже для апреля месяца, и на Викторе была только легкая ветровка с расстегнутыми полами, которые мотались на разноцветном весеннем ветерке. И его волнистые русые волосы тоже трепал южный ветер, отчего идущий навстречу Виктор свободную левую руку постоянно запускал в свою шевелюру и отводил густые свисающие пряди.
В коротком разговоре Зайцев поведал другу о том, что Дина Ширяева изъявила желание посетить Печи, чтобы он рассказал ей историю поселка.
- Ты только про историю с перепиской не трепись.
- Да ты что, старик!
- Ну, мало ли, вдруг сболтнешь невзначай. Станешь говорить, что я мотаюсь в Куропаткино, а там еще что-нибудь, тыры-пыры и все такое…
- Ты плохо думаешь обо мне. Я вполне контролирую ситуацию.
- Ну, бывай!
- Пока!
И друзья расстались. Один понес новое послание для своей пассии, а другой -заводить тесное знакомство с ее подругой.
   Возле торчащей недалеко от дороги трубы Коля остановил Дину и полез в нее за припрятанными в тайнике папиросами брата Шурки. Коля сам не курил, но, желая выглядеть мужественней, он затянулся горьким табачным дымом. И на удивление, даже не закашлялся, как в прежние разы, когда на двух-трех вечеринках неудачно пытался закурить.
Мысль о тайнике тут же осенила Дину: не отсюда ли ноги растут? Не Колины ли это проделки с письмами Наде.  Если он пишет письма и думает о Кадочниковой, значит, я для него не могу представлять интереса, подумала Дина. Это ей не понравилось. На всякий случай Дина решила выведать у Николая и другие подробности:
-  А кто еще знает про твой тайник и не может ли он красть твои папиросы?
Ничего не подозревающий Коля тут же сказал про друга и добавил, что Завражнов хоть и курит, но чужого без спроса не возьмет. И пояснил еще, что Витя на самом деле и не курит, а просто балуется или учится кольца пускать.
Значит, Завражнов, обрадовалась девушка. Она стала лихорадочно вертеть в уме образ этого довольно скрытного парня. Он далеко не из простых. Дина где-то прочла, что две бездны представляют собой человек и мир, где первый растворен во втором, а второй - в первом. Недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся. Дина с помощью метода индукции стала рассуждать от частного к общему. Если Виктор знает про Колин тайник, стало быть, он может и сам устроить нечто подобное. Наверняка папиросный схрон в трубе стал прообразом тайника, устроенного за клубом. Все говорит в пользу того, что таинственный Надин воздыхатель и есть друг Зайцева. Во всяком случае, если это Завражнов, то получается, что в ее интересах начать «обрабатывать» Надю на установление ею близких отношений с Виктором. Тогда  Николай уж точно должен достаться ей. А почему бы Завражнову не составить пару с Кадочниковой? В конце концов, парень ее любит, к тому же нашел такой необычный ход, проявил невообразимое упорство, а уж про то, как одурачил столько народу, и говорить не приходится.
Но при этом как заинтриговал девчонку, которая даже призналась ей как подруге, что она заочно влюбилась в этого необыкновенного мистера Х. Так почему бы теперь не начать подготавливать Надю к раскрытию тайны и снятию маски с лица столь необыкновенного и загадочного кавалера.
  На другой день, по пути в леспромхоз, Виктор вышел со спрямляющей путь тропы на каменистый большак, по которой погромыхивала телега Тимофея Фазылова.
- Куда направился? - останавливая коня, спросил сосед.
- В Куропаткино иду сестру проведать.
- Что-то ты совсем на улице не появляешься, раньше домой загнать нельзя
было, - сказал Фазылов, закуривая любимую «Приму», предварительно вставив сигарету в мундштук.
- Да все дела, дядь-Тима, - запрыгивая сбоку на телегу, сказал Виктор. - Перед
каникулами учебу надо подтягивать.
- А я слышал, что ты не  столько об учебе, сколько  о барышнях печешься, -
дёрнув вожжи, усмехнулся в усы Фазылов.
- Да ну, врут все, дядь-Тима.
    Потом оба надолго замолчали. Виктор посмотрел на заднее тележное колесо, которое со скрежетом съехав с камня, оставило на его округлом боку неровный белесый след. Орлик то крутил хвостом, то вздрагивал всей кожей, то вскидывал голову, выдёргивая лоснящиеся вожжи из рук хозяина. Не иначе, как к дождю, если коня так колбасит, подумал Виктор, и вспомнил, что отправился в путь без плаща. А-а, не сахарный, не растаю, решил он в следующий момент. И действительно, немного погодя  над поросшими лесом горами стали вздыматься  темные тучи, а вскоре где-то отдаленно прогрохотал  раскатистый весенний гром.