Ну, что за жизнь?!

Борис Сотников
                (рассказ)

          Недоумения 49-летнего инженера Гипромеза Мошкина начались, как ему казалось, с болезни отца, который лёг в онкологическую клинику с диагнозом рак правого лёгкого. В то вечернее посещение, когда Мошкин пришёл к отцу с домашней едой, которую приготовила для свёкра жена, отец, отказываясь от пищи, проговорил:
          - Не надо, Миша, мне уже ничего – умру скоро. Сам знаешь, прошёл всю войну, был ранен осколком снаряда в правое лёгкое, но после выздоровления и окончания войны продолжал много курить. Вот и докурился…
          - А зачем же ты курил, если знал, что тебе нельзя? – спросил Михаил тихо. Он вообще был человеком тихим, ходил с заботой на лице, боялся начальства, жены, которая командовала им и была грубой. А тут отец должен умереть.
          - Зачем, зачем?! – обиделся отец. – Жизнь-то была все годы тяжёлая. Всё ждал, что наладится, а она не ладилась. Сам знаешь, как всем живётся. Вот и курил от тоскливых мыслей.
          - Отец, чем же я теперь могу ещё помочь?.. Думал, хоть чем-нибудь вкусным тебя порадовать.
          - Да какие же у меня могут быть сейчас радости, Миша! Мысли-то – об одном: смерть у изголовья, стоит… А тут санитарку не дозовёшься, когда пузырь переполнен мочой! Все мы здесь, раковые, заброшены, никому не нужны… - Глаза у отца были тоскливые, как у голодной собаки, покорные. Старик.
          В тоске возвращался домой и Мошкин: ничем не помочь отцу! Безысходность…
          Отец вскоре умер, а безысходность в душе Мошкина осталась, словно и сам всю жизнь чего-то ждал, ждал, да так и не дождался, как вот отец. Да ещё жена остервенилась прямо совсем: всё ей не так, не эдак. Причём, каждый день…
          Вернулся вечером домой несчастным, а она всё тот же вопрос:
          - Пришёл? Опять с заботой на лице? Ведь домой пришёл, не в тюрьму! О чём думаешь?! Чего тебе надо?! Ну!..
          - Мне?..
          - А кому же ещё?!
          - Да ничего мне от тебя не надо, чего ты пристаёшь?..
          - Ах, вот оно что: я пристаю. А почему пристаю, ты хоть раз задумался? А сегодня ещё и так поздно, и попахивает!..
          - У тебя скверный характер, вот ты и пристаёшь. Командовать любишь, чтобы всё делалось только по-твоему!
          - А если бы я делала всё по-твоему, мы бы с тобой уже побирались, стали нищими!
          Он продолжал сопротивляться:
          - Ты даже мою фамилию не захотела брать, выходя за меня. Осталась на своей…
          - Да, осталась! – вызывающе наступала жена. – Потому, что не хотела быть мошкой, как ты, ничтожеством! С которым никто не считается, хотя ростом и вымахал в гвардейцы! И сын весь в тебя: не успел кончить институт, как его женила на себе эта девчонка с характером и села ему на шею! Нарожает детей, и будет он жить в капкане…
          - Зачем же ты пошла за меня? – непонимающе уставился он на неё. – Да ещё и дочку родила в 36 лет!
          - Молодой была, глупой! Ну и влюбилась: тихий, ласковый. Хотя фамилия твоя и тогда была мне не по душе. А потом поняла, узнав твоего отца, что фамилия у вас всех, Мошкиных, такая неспроста! Видимо, от клички пошла, так как в точности соответствует вашему характеру. А родила – случайно, аборт делать не хотела.
          Дальше он не слушал, ушёл в свою комнату и там вспоминал весь этот оскорбительный для него день, закончившийся, правда, неожиданно хорошо, но жена и это чувство испортила.
          Утром шёл на работу, но автобусы проезжали мимо остановки. Лишь третий остановился, но в двухстах шагах дальше. Пришлось бежать к нему. Однако молодые люди бегали быстрее, и Мошкин едва успел втиснуться последним. Свободных мест, разумеется, не было, и Михаил, сдавленный пассажирами у входной двери, обиженно рассуждал: "Ну. почему у нас нет никакого контроля за водителями, и они так своевольничают?!. А если так начнут себя вести лётчики аэрофлота… Интересно, возможен такой бардак в Германии или в Америке? Там, небось, такого шофёра сразу уволят…"
          Мысли прервал какой-то парень, задевший его рукой по голове. Отшатываясь, Михаил задел локтем соседку. Та обругала его: "Ну. чего дёргаешься?!." И ткнула его в ребро тоже. Тут автобус заскрипел тормозами, все повалились вперёд, и кто-то наступил Михаилу на ногу, а потом шофёр отпустил тормоз, и все повалились назад. Михаила сдавили так, что трудно стало дышать. Грубые мужчины матерились, не стесняясь женщин, от них несло водочным перегаром.
          Наконец, доехали до нужной остановки. Михаил выбрался и пошёл дальше пешком: надо было зайти в аптеку и в продуктовый магазин – задание жены. Первым на пути оказался продмаг. Там боговала наподобие шофёров молодая продавщица: поправляла перед зеркальцем причёску, подкрашивала губы, не спешила. Очередь накапливалась, терпеливо ждала.
          И вот уже ругань впереди. Но продавщица, наглая и грубая, забивала недовольных хриплым голосом: "Будете мешать, перестану отпускать вообще!" Михаил заметил ей: "А в Америке вас за своеволие капиталисты уволили бы с работы!" Она тут же выпалила ему: "Эй, ты, интеллигент! Меня – уволят или нет, это ещё вопрос, а вот тебя – дойдёт твоя очередь – я обслуживать не буду! Лучше сразу мотай в Америку жаловаться на меня! Какой умный нашёлся… Больше всех надо, да?!.
          Из очереди кто-то громко сказал ей:
          - Можно подумать, что ты – на зарплату живёшь! Знаем мы таких, обвешивателей!..
          Продавщица прокурено захрипела:
          - Хочешь сказать, воруем, да?! А ты сам попробуй здесь взвешивать честно! Думаешь получится? На, становись на моё место! – заорала она, отходя от весов в сторону с приглашающим жестом. – Да тя мой заведующий вмиг выставит! Почище американцев!..
          Очередь зашумела:
          - Ну, хватит тебе выкобениваться! Давай работай!..
          - Наглая какая!..
          Продавщица не унималась:
          - Плевать я хотела на вас! Много я тут зарабатываю, да?.. Другое место себе найду, а ты – постой тут, вместо меня! – Она вышла из-за прилавка. Все затихли, и продавщица, встретясь глазами с изумлённым Михаилом, принялась ему объяснять: - Заведующему… каждая из нас… кто здесь работает… должна дать к концу своей смены пятёрку! ОН те не станет заведовать за зарплату!
          Очередь возмутилась:
          - Милиции на вас, сволочей, не хватает!
          - Заткнись, нахалка!
          Продавщица подскочила к женщине:
          - Что-о, милиции? А она сама здесь, думаешь, не пасётся? Прокурору, думаешь, не возит его шофёр отсюда, прямо со склада?.. Да не вонючую путассу, которую вы жрёте, а осетринку, копчёную колбаску!
          - Ты – не нам это рассказуй! Народному контролю! – пробасил какой-то мужчина.
          Разошедшаяся продавщица отрезала:
          - Твой народный контроль – тоже отсюда питается! Ну, что, что зенки-то вытаращил?! Нету никакого контроля здесь, нету! Вот и нечего целку из себя строить, будто не знаешь, как жизнь наша устроена!..
          Михаил пошёл из очереди к выходу. Насчёт "осетринки" он знал: ни осетров, ни лангустов, ни крабов в этом рыбном отделе никогда не бывает. А селёдку он купит и в другом месте. Но он знал и другое: "родное правительство" продало все рыбные лакомства за валюту Германии и другим капиталистам на 20 лет вперёд, оставив, разумеется, необходимую часть и для себя: прокурорам вот, и так далее. И выносили это всё для них "через заднее кирильцо", как говорил с эстрады артист Райкин.
          Оскорбляли сознание Михаила и громадные лозунги под крышами высоких домов: "Слава КПСС!", "Да здравствует трудовой советский народ!" Ну, при чём тут КПСС? Зачем ей этот лозунг, если ест осетров, а трудовой народ ест "вонючую путассу", как сказала эта злая баба. И споткнувшись взглядом о метровые белые буквы под очередной крышей: "Наше общество – самое демократическое в мире", сплюнул.
          На работу он опоздал. Начальник сектора на "здравствуйте, Николай Дмитрич!" не ответил (а ведь намного младше по возрасту), а вопросил: "Почему опаздываете, Михал Петрович?!" Слов за слово, и поехало: "Уволю!", "сколько можно…", "никакого порядка и дисциплины…"
          Оказывается, на Брагина набросился (ещё до прихода Михаила) его начальник, Эпштейн. А на Эпштейна – сам Кулаков. И весь Гипромез с утра затаился, казался пришибленным, как сам Михаил дома перед женой. А жёны у всех потом удивляются, почему это мужья идут после работы не домой, а в ларьки.
          "Нет покоя, - думал Михаил, садясь за свой чертёжный комбайн, - ни дома, ни на улице, в магазинах, в очередях на транспорт, ни на работе. Ну, как жить в этом "демократическом обществе"?"
          К комбайну неслышно подошла подчинённая из его группы инженеров Нелькина и сказала:
          - Михаил Петрович, мне надо уйти на 2 часа. – И смотрела ему в глаза.
          Он спросил:
          - Может, вы скажете всё-таки, куда вам надо и зачем?
          - Могу и сказать, - последовал наглый ответ. – Но вы же всё равно не поверите мне.
          Голос у Михаила задрожал:
          - Так что я, по-вашему, должен делать?
          - Михаил Петрович, - доверительным полушёпотом начала объяснять Нелькина, - сегодня у моей подруги… учились вместе в Металлургическом институте, но она ушла с третьего курса в продавщицы… а сейчас только что позвонила… говорит, что у неё "сволочной день" и предложила мне в конце работы встретиться. В такие дни, когда у неё или у меня "сволочной день", мы обычно встречаемся в ресторане "Астория" и отводим души. Её муженёк "достал" её сегодня своей опохмелкой.
          - Но сейчас ещё только утро, - перебил он.
          - Вот я и хочу договориться заранее, чтобы не подводить её. Она – уйдёт с работы на пару часов раньше. Скажет, что плохо себя чувствует. А я обещала ей к этому времени сообщить о том, смогу ли.
          - И вам достаточно двух часов для отвода души? – спросил он с удивлением. И пояснил: - Я согласен с вами: сейчас не то что день, но и жизнь сволочная! Разве за 2 часа можно прийти в себя от такой жизни?
          - Согласна тоже, 2 часа маловато. Но всё-таки, когда музыка, вино, родные глаза напротив, то становится легче.
          Он опять удивился:
          - Но по вашему виду не скажешь, что вам трудно живётся. Это вот у меня – "вечно озабоченное лицо" по выражению моей жены.
          - Внешний вид – бывает обманчив, Михаил Петрович. Я ведь уже 4 года, как развелась с мужем. Пьяница, пришлось выгнать. И у Кати муженёк не подарок: алкаш тоже, да ещё и бабник. Но она продолжает мучиться с ним. У неё – двое детей, а у меня – только один. Вот, при такой сволочной жизни, как вы сказали, хочется иногда выпить и пожаловаться друг другу. Ну, так как – отпустите?
          - Конечно же, отпущу. Если что, скажу – послал вас на завод, на наш объект.
          - Спасибо вам! Вы у нас тут – самый добрый и понимающий начальник! Вас все наши сотрудники уважают.
          - А можно мне присоединиться к вам в ресторане после работы? У меня – тоже сегодня плохой день. Посижу, может, и вправду отмякнет душа.
          - С удовольствием вас примем, не сомневайтесь! Я Кате рассказывала о вас часто, она даже подумала, что я… ну, это… влюблена в вас.
          Он смутился:
          - Ну, что вы, я – на 15 лет старше вас, надо было ответить.
          - А на вид – не подумаешь, - удивилась она.
          - Сами же сказали, внешний вид бывает обманчив. А почему вы носите обручальное кольцо, если развелись?
          - Да мне так привычнее. Ну и чтобы не приставали мужчины, полагая, что доступная…
          - Ладно, договорились: идите!
         
         
          После работы Михаил зашёл в "Асторию" и… увидел рядом с Нелькиной, похорошевшей от музыки и вина, её подругу. Катя оказалась утренней хамкой из рыбного отдела. Не знал, что и делать: подходить, нет?.. Но за их столиком стоял третий стул, на котором лежала дамская сумочка, и он понял: это сигнал, что место занято для него. Пришлось подойти:
          - Добрый вечер, девочки! Вот освободился и я… - Поклонившись Кате, назвал себя: - Михаил Петрович!
          - Очень приятно, Екатерина Викторовна! – подала ему руку подруга Нелькиной. – А я вас… уже где-то видела… Заметный!
          Он делиткатно промолчал и сел. Тогда Катя усомнилась:
          - Возможно, я и путаю. За день столько людей проходит мимо прилавка…
          Михаил спросил Нелькину:
          - Ну, как, Ниночка, прошла хандра? Вы – прямо не узнать! – как похорошели.
          - Спасибо за комплимент, Михал Петрович! Но и у вас – тоже лицо изменилось… Вам налить?
          - А что вы пьёте?
          - Венгерское вино. Мускатель.
          - Согласен, если и вы со мной выпьете.
          - А за что будем пить? – спросила Екатерина, наливая вино в бокалы. – Я сегодня так нанервничалась!.. Злой у нас народ всё-таки…
          Поднимая бокал, Михаил заявил:
          - А вот за доброжелательство и выпьем, давайте! Вернее- за человечность, которой нам всем не хватает. Люди так обозлены, что их трясёт, будто за электропровод оголённый ухватились!
          - Правильно! – одобрила Екатерина. – Я сама себя сегодня не могла узнать, такое ляпала!
          Они выпили, и Михаил вдруг увидел перед собою такие милые, доброжелательные улыбающиеся лица обеих подруг, что задохнулся от неожиданной радости: "Как же я не замечал этой Ниночки столько времени? Да и её подруга совсем не та, разъярённая тигрица, которая была утром! Дивно устроены люди! То кажется, что готовы тебя убить или равнодушны, а тут – нате вам: можно влюбиться…
          Не видел он, что и сам похорошел и стал неузнаваемым Екатерина даже пригласила его на танец, когда опять заиграл ресторанный оркестрик из трёх музыкантов: пианист, аккордеонист и барабанщик.
          - А вы хорошо водите! – похвалила она его. – Обратите внимание, как смотрит на вас Нина! Мы - самая высокая и стройная пара здесь!
          А Нина смотрела на подругу с обидой: "У самой есть муж, знает, что у меня – нету, а увела моего знакомого, не задумываясь!.. Вот и вся "человечность"…
          Танцуя, Екатерина спросила:
          - Вот вы – про человечность. А почему все бедные – злые, а богатые – жадные?
          - Ну, богатым – не на что злиться. А почему жадные – не знаю. А кто же тогда хорошие люди, по-вашему?
          - Учителя, врачи, инженеры.
          - Выходит, интеллигенция. Умнее, потому и добрее.
          - А как вы относитесь к Нине?
          - Хорошо отношусь. Почему вы спрашиваете об этом?
          - Просто так…
          Музыканты перестали играть, и танцующие вернулись к своим столикам. Нина заявила Михаилу:
          - Следующий танец с вами – мой. Не возражаете?
          - Нет, конечно, - ответил он, зардевшись от мысли, что нравится ей.
         
         
          Провожая Нину, Михаил целовался с ней, затем оказался у неё в квартире. Видимо, она так изголодалась по любви, что отдалась ему сразу же, уводя его в свою комнату, как только увидела, что сын заснул.
          Вернулся домой Михаил поздно – жена набросилась на него с особой злобой, потому что он разбудил её, несмотря на то, что старался двигаться по дому бесшумно.
         
         
          Теперь Михаил стал встречаться с Ниной регулярно, оставаясь с нею после работы в чертёжном зале, где был пустующий кабинет начальника отдела с кожаным диваном. Узнал вскоре от неё, что Катя порвала свою дружбу с нею. Жила прежней жизнью лишь жена, которая ничего не подозревала. И Михаил с тяжёлым вздохом подумал: "Действительно, капкан: дочь ещё ребёнок, не бросишь. Ну, что за жизнь?!. Невозможно быть счастливыми…"

                Конец
16 июля 2007 г.
г. Днепропетровск