Мистер Холмс, расскажите мне обо мне

Ольга Новикова 2
               



- Миссис Хадсон, вы не хуже моего знаете, что мистер Холмс болен и всё равно его не примет, - раздражённо проговорил я, стягивая тесные перчатки.
-То же самое я говорила и ему, Доктор Уотсон, - развела руками наша квартирная хозяйка. По привычке  я говорю «наша», хотя в то время мы с Шерлоком Холмсом не жили вместе. Холмс занимался расследованием одной брачной афёры, которая могла иметь трагические последствия, если бы не его вмешательство, но само вмешательство не прошло для моего друга даром – опасаясь разоблачения, преступный мерзавец подослал к нему наёмных убийц. Холмс чудом остался жив, но получил тяжёлое сотрясение мозга, а также ряд других серьёзных повреждений – в частности, ушиб грудной клетки – из-за которых вынужден был отлёживаться на Бейкер-стрит, превратив свою спальню в штаб-квартиру, а меня  - в штабного курьера, сыскного агента и личного врача в одном лице.
- Я говорила ему, доктор Уотсон, - развела руками миссис Хадсон. – Но он сказал, что примет отказ только от самого мистера Холмса.
- Какая бесцеремонность! – возмутился я. – Он хотя бы оставил визитку?
- Нет.
- Нет?
- Он даже не назвался. Только сказал, что хочет непременно говорить с самим мистером Холмсом. А я тогда сказала, чтобы он в любом случае сначала поговорил  с вами.
- Когда же он придёт?
- В девять часов. Я ему сказала, что раньше вы вряд ли будете дома.
- Ну, хорошо, - сдался я. – Что Холмс?
- По-моему, уснул. Впрочем, не наверняка.
- А вы ему ничего не говорили о посетителе?
- Бог с вами! Конечно, нет.
- Ладно, миссис Хадсон, - устало вздохнул я. – Я сейчас сам на него взгляну, и если он не спит, мы поужинаем вместе, в его спальне. Один он есть не будет – уж я знаю. А когда явится тот человек, проведите его в гостиную и скажите мне.
С достоинством кивнув, миссис Хадсон удалилась, а я поднялся в затемнённую спальню Холмса.
Здесь стоял густой запах, составленный из табачного дыма, испарений кислот, чернил и одеколона – привычный запах Холмса, присущий ему неизменно, как внешность, как голос. Но сейчас к этим запахам примешивался густой аптечный дух, и от этого становилось немного тревожно и чуточку тоскливо. В свете ночника я увидел, что глаза Холмса открыты.
-Добрый вечер, - негромко сказал я. – Как вы себя чувствуете?
Он повернул голову, и  я снова, в который уже раз, страдальчески поморщился при виде огромного цветущего кровоподтёка на левой щеке, исказившего всё его лицо.
- А, Уотсон! У вас утомлённый вид. Много работы в клинике?
- Да, порядочно... Холмс, к вам тут просился какой-то странный человек. Однажды миссис Хадсон его выставила, но он сказал, что придёт снова – очень настойчивый тип.
- Чего он хочет?
- Понятия не имею. Но он настаивает, чтобы его выставили именно вы, а слушать других отказывается. 
- Любопытно...
Кое-что в тоне моего приятеля мне не понравилось.
-Имейте в виду, - сказал я, грозя ему пальцем. – Я отказываюсь бегать по поручениям. Хватит с меня барона Грюнера.  Да и с вас, между прочим, тоже. Сейчас мы с вами поужинаем, потом я вам сделаю перевязку, а потом, если этот тип всё-таки придёт, выгоните его сами. Выгоните, Холмс! – я повысил голос.
- Зажгите свет, - не слушая моих увещеваний, попросил он. – Только не в полную силу – от яркого света у меня начинает ломить затылок.
- Так – хорошо?
- Великолепно. Что вы там говорили об ужине?
Мы поужинали – то есть, это я поужинал; Холмс только делал вид, будто что-то ест – исключительно для того, чтобы доставить мне удовольствие. Его аппетит вообще всегда был очень капризен, а вследствие болезни и совсем пропал.
Когда же я перевязывал ему рану на голове, миссис Хадсон осторожно заскреблась у двери.
- Доктор Уотсон, он опять пришёл. Тот самый. Я провела его в гостиную, как вы и сказали, он там сидит теперь и листает ежегодный альманах. Что ему сказать?
- Пусть пройдёт сюда, - вмешался Холмс.
- Нет, не пусть, - твёрдо возразил я. – Кто знает, что у него на уме. Я сперва сам на него взгляну.
- Но, Уотсон..., - начал было с повышенного тона Холмс, но тут я мстительно залил рану на его виске едким антисептиком, и вместо продолжения он только зашипел сквозь зубы.
- Ну, вот и всё. Всю голову больше бинтовать не будем – достаточно простой циркулярной повязки. А вы, Холмс, не вздумайте вставать с постели ещё, по крайней мере, дня три.
Я. не особенно торопясь, вымыл руки, накинул домашнюю куртку и спустился, наконец, в гостиную.
У камина скованно сидел человек лет тридцати пяти  среднего роста, субтильного сложения с длинными и тонкими, как у пианиста, пальцами. По виду его никак нельзя было заподозрить в нахальстве – скорее уж, в излишней застенчивости. На нём был мешковатый дешёвый костюм, чуть ли не с чужого плеча, лёгкие парусиновые туфли и суконная кепка – весьма поношенная. Лицо бледное и измождённое, на лбу, у границы волос, свежий подживающий шрам.
- Кто вы такой? – не слишком любезно, но всё же любезнее, чем собирался, спросил я. – И что вам надо?
- От вас – ничего, - поспешно ответил он слабым и как будто бы даже испуганным голосом. – Я пришёл к мистеру Холмсу.
- А разве квартирная хозяйка не сказала вам уже, что мистер Холмс болен и никого не принимает?  - я строго нахмурил брови. – Мне представляется, ещё после этого вам следовало извиниться за беспокойство и удалиться, а сейчас я уже вторично говорю вам это. Такая настойчивость не делает вам чести.
- Мне всё равно! – выкрикнул он всё тем же надломленным голосом. – Будь вы на моём месте, вы бы тоже не очень-то церемонились! Где этот Холмс? Пусть сам вот так, в глаза мне скажет, что отказывается меня выслушать, и тогда я со спокойной душой пойду и утоплюсь в Темзе, потому что больше-то мне ничего не остаётся!
Выкрикнув это, он закрыл лицо руками и зарыдал.
Я почувствовал острую жалость к этому человеку, шагнул к буфету и налил четверть бокала бренди.
- Пожалуйста, выпейте и успокойтесь, - я старался говорить мягко.- Как вас зовут?
- Не знаю.
Мне показалось, что я ослышался.
- Как не знаете? Вы сказали, что не знаете?
-Совершенно верно, не знаю, - он залпом выхлебнул бренди и, всё ещё всхлипывая, посмотрел на меня мокрыми глазами. – Как хотите, так и называйте.
Я секунду подумал:
- Хорошо, идёмте со мной.
Для человека неподготовленного наш аноним сохранил при виде Холмса поразительное самообладание.
- Здравствуйте, - тихо сказал он и поклонился. – Извините меня.
- Здравствуйте, - откликнулся Холмс с улыбкой. Ох, с таким лицом ему лучше бы не улыбаться!
- Мистер Холмс, я прекрасно понимаю, насколько неуместен мой приход к вам сейчас, в такое время...
- Оставьте, - перебил его Холмс. – Я слишком скверно себя чувствую, чтобы выслушивать ещё и ваши реверансы. Переходите прямо к делу. Чем я могу быть вам полезен?  Если уж доктор Уотсон позволил вам сюда войти, значит, ваше дело и впрямь из ряду вон выходящее. Вам нужна моя консультация? Чего вы хотите?
- Мне трудно объяснить... Словом, я хотел бы, чтобы вы... чтобы рассказали мне... кто я такой.
Холмс вытянул губы и по-собачьи наклонил голову к плечу. Не знаю, как именно выразилось недоумение на моём лице, но оно должно было выразиться.
- Может быть, вы поясните? – предложил, наконец, Холмс. – Признаться, я что-то не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
Его гость заметно смутился:
- Ну, я слышал, будто вы можете, взглянув на человека, запросто рассказать всю его подноготную.  Кто он такой, чем занимается.
- В ряде случаев это правда, - кивнул Холмс.
- Ну вот. А я – случай именно такого сорта. Понимаете... я ничего о себе не знаю – даже имени. Я – никто. У меня нет дома, нет средств к существованию, нет родных, нет прошлого – нет ничего.
Он снова всхлипнул, но на этот раз сдержался.
- Как же это вышло? – очень мягко спросил Холмс.
- Я и это себе представляю очень слабо. По всей видимости, меня избили. В больнице, где я находился до сегодняшнего дня, мне сказали, что меня подобрали утром в прошлый понедельник на углу Брук-стрит. У меня был ушиб головы. Они продержали меня, пока я не пришёл в сознание, а потом хотели перевести в лечебницу при работном доме, потому что у меня нет денег, но я счёл за лучшее уйти. И вот пришёл к вам. Боюсь, это всё. Что я могу вам рассказать. Доктора, правда, сказали, что память, может быть, восстановится, но надежды на это мало. Вот я и хочу, чтобы вы навели меня хоть на какие-то мысли. Может быть, удастся найти кого-нибудь – родных, друзей – кто мог бы поддержать меня хоть первое время.
Холмс выслушал рассказ посетителя с огромным интересом. Предложенная загадка явно не оставила его равнодушным – я даже заметил в его глазах привычный сухой блеск. Но ответил нашему гостю он не сразу. Некоторое время он молчал, глядя прямо перед собой и теребя в пальцах край одеяла. Наконец, проговорил:
- Безусловно, кое-что я мог бы сказать уже сейчас. Но я хочу предложить вам большее. Сейчас время позднее... Послушайте, у вас есть какие-нибудь виды на ночлег? Нет? Уотсон, дайте этому человеку десять фунтов.
- Не спорьте, сэр, - сказал я, протягивая ему десятифунтовый билет. – Вы снимете комнату и купите себе еды. Утопиться в Темзе – вариант неприемлемый, а если вы останетесь живы, вам всё равно придётся добывать себе ночлег и пищу, и лучше будет, если вы сделаете это не преступным путём.
- Совершенно верно, - кивнул Холмс. – А теперь, Уотсон, прибавьте-ка газ – нужно хорошенько осмотреть мистера... Нет, но ведь как-то же мы должны к вам обращаться!
- В больнице меня звали Мистер Некто, - улыбнулся наш визитёр. – Лучше не привыкать к вымышленному имени.
Я повернул регулятор лампы-горелки, и в спальне стало светло, как днём.
-Эта одежда была на вас, когда вас нашли?
- Нет, мне её дали в больнице – она с какого-то умершего бедняги. Моя собственная оказалась так запачкана кровью, что её всё равно было не отстирать – пришлось сжечь.
- Ах, вот это жалость! – посетовал Холмс. – По одежде можно бы было сказать гораздо больше. Ну, нет – так нет, делать нечего. Увы, мистер Некто, для более досконального осмотра вам придётся раздеться.
Клиент густо покраснел, но сказал тихо:
- Что ж, я готов.
- Прошу вас.
Мистер Некто принялся неловко разоблачаться. Я увидел, что у него совершенно незагорелая дряблая кожа, а на груди и боках ещё несколько ссадин и кровоподтёков.
- А вам крепко досталось, - не удержался я от замечания.
- Должно быть. Я смутно помню, что меня били палками... нет-нет, не палками, - вдруг вспомнил он. – Не палками, а металлическими прутьями. Или, может, обрывками цепей... Где-то у воды. Не на Брук-стрит – где-то у воды... Не помню! О-о! – он схватился за голову и закачался из стороны в сторону. – Если бы я мог хоть что-то вспомнить!
-Успокойтесь. Успокойтесь! – повысил голос Холмс. – Возьмите себя в руки. И, кстати, дайте-ка мне их сюда.
- Что именно? – не понял некто.
- Ваши руки. Я на них взгляну.
Он протянул обе руки, полусогнув пальцы и обратив кверху сближенные запястья. Холмс внимательно осмотрел его кисти с тыла и с ладони, обратив моё внимание на незамеченную мною ранее татуировку между вторым и третьим пальцем левой руки – хитро переплетённые в вензель буквы «Э» и «Д».
- Не помните, откуда это у вас?
Несчастный только понуро покачал головой.
- ну что ж, вам ещё предстоят хлопоты по найму квартиры, - проговорил Холмс, пока я помогал мистеру Некто одеться. – Давайте встретимся завтра. Одиннадцать часов утра вам подходит?
- Благодарю вас, мне подходит любое время.
- Ну, вот и славно, - кивнул Холмс, - Тогда позвольте пожелать вам доброй ночи, а завтра я постараюсь кое-что для вас сделать.
Мистер Некто удалился, а я, закрыв за ним дверь, вернулся в спальню Холмса:
- Похоже, рассказ бедняги вас тронул?
Холмс не сразу ответил, погруженный в размышления.
- Тронул? – словно очнувшись, переспросил он. – Да, пожалуй, что и тронул. Он говорит, его нашли в понедельник... Как вы думаете, Уотсон, какие у него шансы на то, что память восстановится?
Я пожал плечами:
- Я бы на многое не рассчитывал, Холмс. Конечно, в медицине известны случаи восстановления памяти после периода амнезии под влиянием какого-то потрясения. Но здесь имело место, по-видимому, механическое повреждение мозга. Думаю, шансов маловато. Ему придётся снова строить свою жизнь. Но вы ничего ему не сказали. Вам удалось что-нибудь увидеть?
- А вам? – лукаво прищурился Холмс. – Вы ведь знакомы с моим методом и, уж наверное, попытались применить его в данном конкретном случае.
- Да, конечно, - не стал спорить я. - Впрочем, мои выводы наверняка ошибочны.
- Ну-ну, - грубовато подбодрил Холмс. – Не торгуйтесь. Кто-кто, а я вашим дедуктивным способностям цену знаю. Не могли же вы ничего не увидеть!
- Хорошо. Если вам угодно, я поделюсь своими мыслями. Во-первых, по-моему, это – местный житель.
- Почему вы так решили?
-  Говорит без акцента, несмотря на амнезию, запомнил название Брук-стрит, а потом сказал, что его избили не там, а около воды – значит, знает, что Брук-стрит к Темзе не выходит.
- Хорошо, принято. Дальше?
- Образ жизни последнее время вёл не слишком полезный для здоровья, почти не бывал на солнце. Холост.
- Потому что не носит обручального кольца?
- Да. И ещё потому, что жена давно бы обегала все больницы и нашла его.
- Допустим. Что ещё?
- Руки...
-Так, прекрасно. И о чём вам сказали его руки?
- Ну, они изящны... Пальцы длинные, проворные. И всё же работал он именно руками – на них следы старых царапин, и потом ещё мозоли – уж не знаю, от чего такие могли остаться – вроде как от карандаша, но не на первом суставе указательного пальца, а на третьем.
- Прекрасно, Уотсон, у вас острый глаз.
- И ещё татуировка, - ободрённый похвалой, продолжал я. – Эти буквы – либо его инициалы, либо инициалы его возлюбленной.
- Да, верно, - кивнул Холмс. – Возлюбленная  - не жена, чего ради ей бегать по больницам?
- Ах, да, - спохватился я. – Ну, тогда больше данных за то, что это его собственные инициалы.
- Не обязательно, но вероятно. Что ж, примем это за рабочую гипотезу. Уотсон, передайте в утренние газеты объявление: « всех, кто может сообщить о человеке... – его приметы приведёте – прошу известить...» Нет-нет, на ваше имя, а не на моё – вы забываете, что для барона Грюнера я при смерти. Шансов, что кто-то откликнется мало, но не стоит ими пренебрегать. А теперь вот что: бокал, из которого он пил...
- В гостиной.
- Принесите его сюда, но берите так. Чтобы не оставить собственных отпечатков на стекле. Знаете, дактилоскопия – прекрасный способ проверки теории практикой.
Я спустился вниз и принёс бокал, а мельком глянув на часы, убедился, что уже заполночь.
- Вот что, Холмс, - решительно заявил я, входя в спальню. – Вы сейчас же оставите все попечения об этом деле – равно, как и обо всех других – и ляжете спать. Не спорьте: вы сейчас – пациент, а я – врач.
- Хорошо-хорошо, только обработаю этот бокал магнитным порошком – много времени это не займёт, не волнуйтесь. И тотчас лягу.
Я пожелал ему спокойной ночи, и сам тоже ушёл спать в свою старую спальню – возвращаться домой уже не было смысла, я добрался бы туда к утру.
За день я устал, поэтому заснул сразу и крепко. Однако, часа в два ночи меня что-то разбудило. Я чувствовал жажду и встал, чтобы выпить воды. Из-под двери спальни Холмса пробивался свет. Мне это не понравилось. Холмс, правда, вполне мог спать и при свете – его привычки сводили с ума человека неподготовленного. Но ведь он сам говорил, что от света у него болит голова.
Я подкрался потихоньку к двери и рывком распахнул её. Холмс резко повернулся – толстый том тюремного «Календаря» выпал из его рук на пол.
-А, Уотсон! Вы напугали меня.
- Следовало бы вас напугать, - сердито сказал я. – Вы мне что обещали? Вы обещали мне, что ляжете спать. А сами? Вы что-то говорили о воспалении мозга для того, чтобы ввести в заблуждение барона Грюнера. Ну, так вы его заработаете. И самое натуральное.
- Ну, всё, всё, ложусь, - Холмс погасил лампу и откинулся на подушки. – Спокойной ночи.
Я вернулся к себе, не оставленный, впрочем, сомнениями, но усталость взяла своё – я заснул и проспал на этот раз до утра.
Когда я проснулся, часы уже показывали десять. Помня о том, что мистер Некто обещал быть в одиннадцать, я заторопился. В гостиной миссис Хадсон накрывала стол к завтраку на три персоны.
- Что же вы не разбудили меня? – упрекнул я, ибо у нас был уже установлен определённый порядок на этот счёт в случаях, когда я ночевал на Бейкер-стрит, а такие случаи за время болезни Холмса стали куда как часты.
- Мистер Холмс так распорядился, - объяснила миссис Хадсон. – Он сказал, пусть вы спите столько, сколько сможете.
- А сам он что делает? Он что, собирается спуститься?  - я кивнул на накрытый стол. - Ведь я вчера недвусмысленно сказал, что...
- Нет-нет, поспешила меня успокоить миссис Хадсон. – Он велел подать ему завтрак в спальню и уже поел. А это для вас и ещё двоих гостей.
- Двоих? Насколько мне известно, он ждал одного.
- Да, но с самого раннего утра он велел мне отправить целую лавину телеграмм и ещё записку некоему мистеру Шинвелу Джонсону. Насколько я понимаю, он его и ждёт.
- Пигги? – ещё больше удивился я. – И хочет, чтобы я разделил с ним трапезу? Право же, он слишком многого от меня требует!
Шинвел Джонсон, иначе Пигги, был одним из агентов Холмса в Ист-Эндских трущобах, где были, по всей видимости, сосредоточенны все его лары и пенаты. С законом этот джентльмен находился в весьма сложных отношениях, но положиться на него было можно, и сейчас холмс использовал его в деле Грюнера. Но в то же время я твёрдо знал, что Холмс никогда не позволит своему агенту встретиться с клиентом, пришедшим по другому делу. Что же он задумал?
Не желая и дальше бесплодно ломать себе голову, я рассудил, что проще будет расспросить обо всём самого Холмса, и устремился в его спальню.
- Доброе утро. Надеюсь, вы всё-таки спали хоть какое-то время?
- Да, конечно, - рассеянно откликнулся он, что-то помечая и перечёркивая в записной книжке.
- Миссис Хадсон сказала, меня ждёт перспектива завтрака в обществе мистера Некто и Пигги Джонсона? Должен признаться, Холмс, я не понимаю... Вы что, в самом деле хотите, чтобы Некто увидел Пигги?
- Вовсе нет. Я хочу, чтобы Пигги увидел Некто.
- Зачем?
- А я потом задам ему несколько вопросов.
Больше мне ничего не удалось добиться. А через несколько минут появился сам Пигги. Миссис Хадсон провела его прямо к Холмсу – тоже, разумеется, согласно его распоряжению.
- Ого! Ну и отделали вас, мистер Холмс! – с порога воскликнул Джонсон, не отличающийся особой тактичностью. – Могу угадать, их не меньше дюжины было, а?
- Не преувеличивайте, Джонсон, всего трое. И речь сейчас не об этом.
- Знаю. Прочёл в вашем письме. Вообще-то у меня, наверное, есть кое-что подходящее, да уж больно хочется самому взглянуть. Одна слепая старуха. Они не виделись с его девятнадцати лет. По вашему описанию вроде похож, но надо посмотреть.
- Смотрите, Джонсон, смотрите – я вас для того и пригласил. Только будьте осторожны – сами понимаете, дело тут нешуточное, и в ваших руках может оказаться человеческая судьба.
- А я – что? Разве я не понимаю? – забормотал Пигги. – Как вы скажете, мистер Холмс, так и будет.
- Сейчас он придёт, - сказал Холмс. – Вы сможете посмотреть на него и даже расспросить, если хотите. На всякий случай при вашей беседе будет присутствовать доктор Уотсон.
- А что я должен буду рассказать ему? – спросил деловито Пигги.
- Ничего.
- Ничего?
-Я сам всё расскажу, когда наступит время. Ого! Вот и звонок! Это, наверное, он.
Но это оказался не «он», а один из «нерегулярных полицейских с Бейкер-стрит» - молодой оборванец лет пятнадцати.
- Здравствуйте, доктор Уотсон, - вежливо приветствовал он меня, сняв свой поношенный картуз. – Я был в больнице, про которую мистер Холмс написал в своей записке. Вещи там сожгли – они всё такое всегда сжигают. А вот это было в карманах – пришлось целую крону дать, чтобы вернули, - он переложил в мою ладонь нож с длинным лезвием и толстую проволоку, изогнутую странным образом. Вручив мальчишке полторы кроны, я отпустил его и вернулся к Холмсу с Джонсоном.
- Покажите-ка, - заинтересовался Холмс предметами. – Ну как, Джонсон, ничего вам это не напоминает?
- Ну ещё бы! – оживился Пигги. – Нож это особенный – видите, клинок прячется в рукоятку, а при нажатии на кнопку резко выбрасывается.
- А проволока? – заинтересовался я.
- Своеобразный слесарный инструмент. – опередил Пигги Холмс. – Пожалуйста, Уотсон, оставьте вещи здесь, а мистеру Некто о них не упоминайте.
- Почему, Холмс?
Он не успел ответить – звонок у двери снова зазвенел.
- Ну, вот это-то уж должен быть мистер Некто, - сказал Холмс. – Вы помните наш уговор, Джонсон?
- Само-собой! – горячо заверил Пигги.
- Тогда идите оба являть чудеса гостеприимства, - велел Холмс. – А после завтрака, если, конечно, вы, Джонсон, сочтёте это возможным, проводите его ко мне. А вы. Уотсон, подыграйте Джонсону – я прошу вас. Всё, идите.
И мы послушно отправились вниз, хотя я так и не понял сути поручения, данного Джонсону Холмсом.
- Доброе утро, - заговорил с нами Некто всё тем же слабым и робким голосом. – Могу я видеть мистера Холмса?
- Сначала позавтракайте с нами, - пригласил я. – И разрешите вам представить мистера ..., - я замялся, не зная, следует ли называть имя Джонсона.
- Шинвел Джонсон, - поспешно назвался он сам. – Так меня зовут. Шинвел Джонсон.
Некто быстро вскинул на меня прозрачные глаза:
- Мистер Джонсон что-то знает обо мне?
- Увы, мой дорогой мистер Некто, - развёл я руками. – Просто мистер Джонсон наш знакомый, и так случилось, что он оказался здесь одновременно с вами. Пожалуйста, прошу вас обоих к столу.
Согласно инструкции Холмса, мы завтракали в почти полном молчании, а Пигги пристальнейшим образом рассматривал нашего Некто. Когда яичница была съедена, а кофе выпит, Джонсон поднялся с места первым:
- А теперь навестим мистера Холмса, джентльмены. Я думаю, что не ошибусь, мистер некто, если скажу, что у мистера Холмса есть сообщение для вас.
И снова глаза нашего клиента полыхнули надеждой. Он посмотрел на меня, ища подтверждения.
- Прошу вас, - я указал ему дорогу.
Холмс просматривал какой-то журнал, сидя в подушках. При виде нас он отбросил его и приветливо улыбнулся мистеру Некто:
- Добрый день. Как ваша память? Ничего нового не вспомнили?
- Нет, - сокрушённо ответил Некто.
- Что ж. Ничего, видно, не поделаешь. Зато у меня есть для вас кое-что новенькое, - говоря это, Холмс глаз не сводил с Пигги, а тот незаметно для Некто делал ему какие-то знаки.
- Вот что, - сказал Холмс. – Вы, пожалуй, сядьте, а то мало ли... Словом, мне удалось узнать ваше имя. Вас зовут Эжен Дюваль. Ваш отец родом из Франции, но мать – англичанка. Увы, это пока всё, что я могу вам сообщить. Но если вы придёте завтра, вы, возможно, узнаете всё остальное. Не подумайте, бога ради, будто я нарочно тяну время – я должен встретиться с одним человеком, который живёт довольно далеко и сможет прибыть ко мне ко мне только завтра утренним поездом. А вас я буду ждать к пяти часам, хорошо? Я надеюсь, что вы сможете опознать друг друга.
Некто выглядел крайне взволнованным, что, впрочем, было вполне объяснимо. Он, видимо, и верил и не верил Холмсу.
- Вы, конечно, не принц крови, - говорил между тем мой друг. – Этот сюжет, скорее, из романа, чем из реальной жизни. Насколько я понял, вы – слесарь, об этом говорят ваши руки. Видите мозодь? Знаете, от чего это? Это очень характерного для тех, кто работает с трудноподдающимися замками – такой след оставляет головка ключа. И вот ещё что: ваша бледность свидетельствует о длительном затворничестве. Мне приходит на ум только одно, что, впрочем, сочетается с вашей амнезией. Но я не стану подгонять события, чтобы потом не разочаровать вас. Итак, до завтра, любезный мистер Некто, а вернее, мистер Дюваль.
Новоявленный Эжен Дюваль удалился, я проводил его, как водится, до дверей и снова вернулся в спальню, где Холмс и Пигги вели оживлённый, но не слишком понятный разговор:
-Осечки быть не должно. Мистер Холмс. Ведь она слепа, как крот.
-Так-то оно так... Да кто знает? У слепых все прочие чувства великолепно развиты.
- Да ведь я её подготовлю мистер Холмс. И потом – ему девятнадцать лет было. Конечно, должен был измениться. Да, будет вам беспокоиться, мистер Холмс! – воскликнул он и чуть ли по плечу Холмса не потрепал. – Ей же ей, всё будет в лучшем виде! Комар носу не подточит.
-А татуировка?
- Ну, на этот счёт я вам вот что скажу: слепой может знать о том, что татуировка есть, коли скажут. Но как уверенно знать, что татуировки нет? Эжен Дюваль служил во флоте – ну, и накололи – великое дело!
-Ну-ну, - всё ещё с сомнением пробормотал Холмс. – Что же у нас остаётся? Эти драчуны?
-Драчуны – пустяк. Скорее всего, какие-нибудь наёмники, вроде тех, что и вас..., - тут Холмс поморщился, словно раскусил лимон и невольно тронул синяк на скуле, а Пигги продолжал. - Какое им до него дело? Убили – ну, и убили.
- Ну что ж, - решившись, наконец, кивнул Холмс. – Пусть будет, что будет. Действуйте, Джонсон.
У меня было большое искушение устроить Холмсу допрос с пристрастием, едва Пигги ушёл. И всё же я по своему обыкновению воздержался, зная по опыту, что едва ли это к чему-нибудь приведёт, и что я узнаю достаточно, когда придёт время. Таким образом, к делу Некто мы в тот день больше не возвращались.
У меня было много работы в госпитале, я провёл там весь день, и на Бейкер-стрит вернулся поздно вечером. Мне сразу бросилось в глаза, что внешний вид Холмса ухудшился – он выглядел бледнее, чем утром, и у него даже была лёгкая лихорадка. Поскольку обращаться к самому Холмсу за выяснением причин было бесполезно, я прошёл на половину миссис хадсон и спросил, не вставал ли мистер Холмс с постели.
 - С постели он не вставал, - сказала эта достойная женщина. – Но зато он снова писал весь день и рассылал все эти записки в тысячу мест, как какая-нибудь почтовая контора.
- Ах, вот в чём дело! А ведь я запретил ему помногу писать.
- Господи, доктор! – миссис Хадсон воздела руки к небу. – Да разве ему хоть что-то можно запретить!
- Это верно, - невесело рассмеялся я – я чувствовал себя очень усталым все эти дни.
Вернувшись в комнату Холмса, я всё-таки не удержался от замечания, но он даже не стал спорить со мной.
- Слишком много поставлено на карту, Уотсон. Простите, бога ради, за пренебрежение вашими предписаниями, но сцену надо было хорошо подготовить. Времени на генеральную репетицию у нас не будет.
- А какого человека вы ждёте завтра? – отважился я спросить.
- Некую Амарис Дюваль. Мать Эжена Дюваля.
- Его мать?
- Мать Эжена Дюваля, - повторил Холмс и на миг прикрыл глаза рукой.
- Вам нехорошо? – тут же испугался я.
- Нет-нет. Не беспокойтесь. Она приезжает из Йоркшира.
- Как вы её нашли?
- Через Джонсона. Он навёл справки. Но хватит на сегодня разговоров, милый мой доктор. Я вижу, что вы устали. Я – тоже. Давайте ложиться спать.
- Хорошо, - согласился я. – При условии, что вы, действительно, будете спать, а не изучать потихоньку от меня какой-нибудь очередной справочник. Серьёзно, Холмс, я вовсе не хочу быть вашим цербером, но вы же сами видите, насколько вы ещё слабы.
- Не беспокойтесь, не беспокойтесь, дружище, - зевая, проговорил Холмс. – Я буду спать.
Когда я проснулся, снизу доносились голоса, в одном из которых я узнал дребезжащий баритончик Пигги.
Поспешно приведя себя в порядок, я вышел из комнаты и заглянул в гостиную. В кресле у окна сидела поразительно красивая, хрупкого сложения женщина лет пятидесяти пяти- шестидесяти, одетая более, чем скромно, но чисто и аккуратно. В её тёмных волосах серебрились редкие седые пряди – единственное, что выдавало возраст. Прекрасные бархатные глаза были странно неподвижны.
- Здравствуйте, - скованно пробормотал я. – Месье Дюваль, если не ошибаюсь?
- А-а! – подскочил ко мне Пигги. – Коллега Уотсон!
Коллега? Хорошо ещё, что я не эмоционален и не склонен к обморокам. Не помню, однако, чтобы я когда-нибудь лазил по карманам или вскрывал сейфы. Однако, спорить с Пигги я благоразумно не стал. А тот продолжал разливаться соловьём:
- Позвольте представить вам, мадам Дюваль, моего коллегу и доброго друга доктора Уотсона. Это по его рекомендации я обратился к мистеру Холмсу, а он был настолько любезен, что оказал мне содействие.
Я по-прежнему ничего не понимал, но, зная манеру Холмса вести дела, и не пытался – тем более, что мадам Дюваль с улыбкой протянула руку:
- Я вам очень благодарна, доктор, за то, что вы помогли отыскать моего мальчика. Я знаю, он наделал много глупостей в жизни, но сердце у него доброе, и если бы не эта его болезнь, мне лучшего помощника вовек не сыскать.
- Как психиатр, заявляю, - напыщенно проговорил Пигги Джонсон. –что кроме нарушений памяти – так называемого синдрома «Дежа-вю» - вашего сына ничего такое больше беспокоить не будет.
«Ах, вот как! – подумал я про себя. – Так значит, ты – психиатр, старая ты пройдоха!»
- Простите, - робко спросила женщина. – Этот синдром... Он не опасен?
- Нет-нет, конечно же нет! – успокоил «психиатр» Пигги. – Насколько я понял, мадам Дюваль, вы не видели сына много лет?
- Да-да. С тех пор, как он ушёл служить во флот, я от него только письма получала. А потом, когда я ослепла и не могла больше читать и писать, он мне тоже стал писать всё реже. За последние пять лет – и ни разу. Так, узнавала кое-что о нём от чужих людей.
Эти слова не очень-то понравились Пигги – его физиономия заметно помрачнела:
- От чужих людей? – переспросил он. – От каких чужих людей? Разве в вашей деревушке остался кто-то, кто его знает?
- Нет-нет. Это не из соседей. Но в миле от нас у дороги есть трактирчик, и сын трактирщика как раз ездил в Лондон и привозил мне приветы на словах. Да только и он умер в позапрошлую эпидемию весеннего гриппа. Вот и оборвалась последняя моя ниточка.
- Ах, вот оно что! – физиономия Джонсона снова прояснилась. – И с тех пор вы ничего о сыне не знали?
- По его прежнему адресу сказали, что он больше не приходил и в мастерской не появлялся. Я, конечно, знала, что у него с головой не всё в порядке, но чтобы так... А теперь он поправился, вы говорите?
- Да, только ничего не помнит. А сначала нам пришлось повозиться. Представьте: он сначала вообразил себя каким-то не то убийцей, не то грабителем, наговорил на себя с три короба, будто его хотели убить за что-то,  пытался бежать, скрыться. Кончилось тем, что он выбил стекло в палате. и на улице его избили и ограбили, да так, что он попал в муниципальную клинику. Мы его насилу нашли – спасибо коллеге Уотсону.
Меня ещё раз передёрнуло от этого «коллеги», а Пигги плёл и плёл с самым невозмутимым видом:
- Так, знаете, бывает: травма головы разрешила бред, он его попросту забыл. И очень хорошо, и не напоминайте ему ни о чём таком, а будет сам пытаться вспомнить, отвлекайте изо всех сил. Если вас что-то встревожит, тотчас телеграфируйте по тому адресу, что я вам дал – и всё будет хорошо.
- Слава богу! Но когда же? Когда? – нетерпеливо спросила женщина. – Когда я, наконец, смогу обнять моего Эжена?
- Сегодня вечером. Да, вот ещё что, мадам Дюваль: его мастерская ушла за лечение, и в Лондоне больше у него ничего и никого не осталось. Более того, в Лондоне ему вообще лучше больше никогда не бывать – привычная обстановка может, знаете ли, заставить свернуть на прежние рельсы... кхм... Лучше будет, если вы уедете первым же поездом.
- Конечно, уедем, - заверила женщина. – Мы сделаем всё, как вы скажете, доктор.
- Вот и отлично! – потёр руки наш «психиатр». В таком случае, в моём присутствии надобность отпадает. Разве что я мог бы пока отвезти вас в какую-нибудь приличную гостиницу, чтобы вы отдохнули с дороги и подготовились к встрече.
- Но разве мне не нужно поговорить сначала с мистером Холмсом? – удивилась мадам Дюваль.
- Думаю, это ничему не поможет. Я говорю с вами по его поручению.
- в таком случае, мне будет удобно, если вы и в самом деле проводите меня – Лондона я совсем не знаю. А вам ещё раз позвольте выразить свою признательность, доктор Уотсон.
Я пожал её руку, проводил до дверей их обоих и ворвался в спальню Холмса, готовый, весь кипя, наброситься на этого интригана. Холмс – сама невозмутимость – пил сладкий чай с молоком и грыз печенье – самый благонравный пациент на свете.
- Только что здесь, в вашей гостиной, - вкладывая в свои слова весь доступный мне сарказм, проговорил я. – Познакомился с талантливым психиатром – Пигги Джонсоном. У меня уши вяли от той чуши, которую он нёс – смею предположить, с вашего благословения.
Холмс ослепительно улыбнулся. Обнажив два ряда безупречных зубов:
- Успокойтесь, милый Уотсон. Действительно, я – режиссёр этой пьесы и. слава богу, если вы хорошо подыграли Шинвелу. Но ваш лексикон, дружище, просто ужасен. Напрасно вы так разволновались, право...
- Все у вас достойны доверия, - с обидой проговорил я. – Шинвел Джонсон, бывший каторжник, и тот... А вы всё интригуете, интригуете... Чем вы так уж лучше барона Грюнера?
Я ожидал на этот гневной вспышки или язвительности – собственно, для того и было сказано, я старался задеть его.
Холмс протянул руку и потянул меня, понуждая опуститься с ним рядом, на край его постели.
- Друг мой дорогой, не сердитесь, - проникновенно проговорил он, глядя мне в глаза тем обезоруживающим, открытым взглядом, который ему со мной всегда удавался – я и тут растаял, как пластилин. – Без Шинвела Джонсона мне было никак не обойтись. Практически он всё устроил, он нашёл эту женщину, списался с ней, вызвал...
- Господи! Да кто она? Ведь этот Некто – не сын ей.
- Не сын...,- Холмс невесело улыбнулся моей проницательности. – Сын её – Эжен Дюваль – умер в сумасшедшем доме, она об этом не знает.
- А у вас откуда такая информация?
- Тоже от Джонсона. Случайное совпадение. Но нам сейчас важно то, что инициалы совпадают, и что слепая женщина едва ли сможет опознать сына после более, чем десятилетней разлуки.
- Хорошо. Пусть. Вам зачем это нужно?
Холмс смотрел в сторону:
- Ну, а почему не допустить, что я просто хочу сделать счастливыми двух человек?
- Потому что я вас не первый день знаю. Что-то есть у вас за душой такое, о чём вы не решаетесь мне сказать. Последний раз с этим выражением лица вы лезли в особняк Милвертона. Что вы готовите на этот раз? Я вас умоляю, Холмс, не таитесь от меня. Последнее время я стал за вас бояться.
Я видел, его тронули мои слова, но, ласково глядя на меня, он, тем не менее, покачал головой.
 - Не сейчас, Уотсон. Потерпите до вечера. И уж, во всяком случае, мне-то здесь точно ничего не грозит.
- Хорошо,- сказал я. – До вечера я потерплю. Мне нужно заняться своими больными. Я буду у вас к чаю. Если я правильно понял, вы запланировали развязку вашей пьесы именно на этот час.
- Вы поняли правильно, - кивнул мой друг. – И приходите обязательно. Как вы сами понимаете, Джонсон свою роль отыграл. У меня не будет другого помощника, кроме вас.
- И тогда вы мне всё объясните? – подозрительно спросил я.
- Да, я вам объясню. – пообещал Холмс.
Удовольствовавшись этим обещанием, я ушёл – меня и в самом деле ждало много врачебной работы. Однако, на Бейкер-стрит я попал немного раньше, чем предполагал – из-за статьи в «светской хронике», касающейся нашего преступного барона Грюнера.
- Холмс! – ворвался я в его спальню. – Грюнер в пятницу уезжает. У нас совсем не остаётся времени, а тут ещё ваша афёра с этим Некто!
- Что-нибудь придумаем, - рассеянно отозвался Холмс.
Я заметил, что он сильно нервничает – он то принимался барабанить пальцами по прикроватной тумбочке, то снова и снова облизывал тонкие бескровные губы, то вытаскивал из спичечного коробка по одной спичке и переламывал в пальцах пополам.
- Что, если я сегодня нарушу свой постельный режим? – неожиданно спросил он. – Всё равно мне придётся вставать, хотя бы из-за барона Грюнера. Днём раньше – днём позже, что это меняет?
- Вообще-то, наверное, ничего, - неуверенно пробормотал я. – Но... вы уверены, что уже в силах?
- Подайте мне, пожалуйста, домашнюю куртку, - попросил Холмс. – И на первый раз всё-таки подставьте плечо.
- Холмс...
- Нет-нет, всё в порядке. Просто я залежался... Вот так. Пойдёмте в гостиную – гости вот-вот появятся.
Он держался на ногах вполне твёрдо, но был ещё заметно слаб.
- А знаете, - желая немного развеселить его, сказал я. – Если бы эта леди могла вас видеть, она сегодня пришла бы не одна, а, по крайней мере, с нарядом полиции. Ибо если пару дней назад вид у вас был ещё довольно жалкий, и вы походили на жертву преступления, то теперь, когда раны в значительной степени поджили, вы производите впечатление громилы с довольно-таки вздорным характером.
Холмс улыбнулся шутке, но оставался при этом как-то одновременно и рассеян, и болезненно сосредоточен. В гостиной, усевшись в кресло, он было закурил, но тут же закашлялся и отшвырнул трубку.
- Да что вы, словно кур воровали! – не выдержал я.
- Очень удачное сравнение, - невесело усмехнулся мой друг. – Интересно, всякая ли ложь неугодна богу?
- Я слышал о лжи во спасение, - уклончиво отозвался я. – Но вам я не отвечу. Я не понимаю до конца сути вашей махинации, и я вам не верю.
- Но вы не подведёте меня? – с беспокойством спросил Холмс. – Не скажете ничего такого, что нарушит игру?
- Когда я подводил вас? – снова обиделся я.
- Это правда, на вас всегда можно положиться. Не сердитесь, милый Уотсон. Может быть, я совершу сегодня смертный грех, а может быть, благодеяние, за которое и большее мне простится.
- Тогда приступайте, - я поднялся, услышав звонок. – Вот ваши актёры.
Первой прибыла мадам Дюваль, но ей не пришлось ждать долго – Некто явился почти тотчас же.
Он вошёл в гостиную и замер на месте, переводя беспомощный взгляд с Холмса на меня. Его волнение выражалось в дрожании рук и резкой бледности.
- Вот, проговорил Холмс чуть сипловато. – Вот он, мадам Дюваль. Доктор Джонсон вчера предварил вас, так что большим потрясением встреча быть не должна, и всё же... Может быть, вам принять что-то успокоительное?
- Уверяю вас, со мной всё в порядке, - отозвалась эта хрупкая леди. – Где же он, мой сын? Эжен!
- Я здесь, - в страшном волнении откликнулся Некто – только тут я заметил вдруг, что они чем-то похожи – тонкокостные, бледные. Сходство не было родственным. Но оно могло быть выдано за родственное.
Холмс стиснул подлокотники так, что кисти опухли венами.
- Эжен? – женщина беспокойно задвигалась, словно стараясь сквозь слепоту всё-таки разглядеть стоящего перед ней человека.
- Мама? – с той же робкой вопросительной интонацией эхом откликнулся Некто.
- Эжен! – она подалась вперёд, и он заключил её в объятья.
- Итак, - проговорил Холмс. – Узнали вы своего сына, мадам Дюваль?
Я услышал странное напряжение в его голосе и, взглянув на него, увидел, что мой друг сильно побледнел и, пожалуй, близок к обмороку.
Я протянул руку и сжал его кисть в своей. Он быстро глянул на меня – его глаза тревожно и лихорадочно блестели.
- Узнала ли я Эжена? – переспросила, смеясь сквозь слёзы, мадам Дюваль. – Да как же мне его не узнать! Он это, мой родной мальчик! Эжен! Эжен!
Новоявленный Эжен Дюваль, вытирая одной рукой слёзы, другой крепко прижимал к себе свою слепую мать.
- Милая моя мама, - наконец, проговорил он. – Я ведь, ты знаешь, ровно ничего не помню из того, что было. Я и лицо-то твоё насилу вспомнил – так плохи мои дела. Тебе придётся обо всём рассказывать мне.
- Я расскажу, мой мальчик. Я всё-всё тебе расскажу. Мы поедем сейчас домой. Но сперва поблагодарим доброго доктора и мистера Холмса за то, что они помогли нам вновь обрести друг друга. Поклонись им, Эжен.
- Мистер Холмс, - пробормотал Некто. – Я понимаю, что деньгами чувств не выразишь, но всё же...
- Нет! – вскричал Холмс в таком ужасе, словно увидел змею. – Никаких денег! Вы мне десять фунтов должны – вернее, не мне, а Уотсону – вот на том и разойдёмся. Позвольте пожелать вам счастливого пути и всего хорошего.
Мать и сын удалились , рассыпаясь в благодарностях, но каждое их слово, казалось мне, ранит Холмса в самое сердце. Едва за ними закрылась дверь, он откинулся на спинку кресла, вытирая взмокший лоб.
Я плеснул ему на дно бокала бренди и сел напротив.
- Ну а теперь скажите честно, Холмс, что вы такого сделали, что вас бросает то в жар, то в холод?
- Я, действительно, обманул эту славную женщину и этого молодого человека. Но не потому, что не узнал о клиенте правды, позволившей бы ему вернуться на то место в жизни, которое он занимал.
- Так значит, вы узнали, кто он?
- Узнал.
- Кто?
- Помните, я завёл с вами разговор об этом, и вы довольно правильно охарактеризовали нашего Некто по признакам: бледная кожа, как результат затворничества – этот человек, действительно, провёл много времени в помещении. Затем, квалифицированный ручной труд. А вспомните, как он протянул мне руки, когда я попросил показать их, - и Холмс с точностью воспроизвёл тот самый жест. – Вам это ни о чём не напоминает?
Я похолодел:
- Постойте, Холмс, да ведь так протягивают руки, чтобы... чтобы...
- Чтобы полицейский надел на них наручники, не так ли?
- Ну да. И вспомните содержимое его карманов. Этот нож...
- А другой инструмент – универсальная отмычка.
- И бледность его – тюремная бледность, да?
- Да, Уотсон.
- Понимаю... Потом татуировка – и вам уже не составило труда... Кто он?
- А вам о чём-нибудь говорит имя Эшли Дэбервиль?
В моей памяти словно молния вспыхнула – я вспомнил кричащие заголовки газет лет  десять назад: « Дерзновенное ограбление! Неслыханный взлом! Гроза банковской твердыни – в Скотланд-Ярде».
- Я дактилоскопировал его, если помните, - говорил между тем Холмс. – А потом подключил к делу Шинвела Джонсона – вы же знаете, у этого пройдохи везде свои люди. Он опознал Дэбервиля и он же нашёл эту женщину, недавно лишившуюся опоры в старости и единственного кормильца. Целый ряд совпадений поразил моё воображение – если хотите, я увидел в этом волю провидения.
- Волю провидения?! – вскричал я, в гневе стискивая кулаки. – Волю провидения?! Вы – Бог, да? Холмс, говорю вам, как друг: вы зарвались! Вершитель судеб! Авантюрист! Как вы смели проделать это?! Как вы смели навязать беспомощной женщине негодяя и преступника? Так обмануть её! И теперь она будет думать, что рядом с ней сын, а сын её умер. А вы – вы, Холмс – подсунули ей каторжника, к которому, быть может, вернётся память, и он зарежет её и ограбит. Теперь-то я понимаю, что там Пигги плёл про его бредовые идеи. Вы сумасшедший, Холмс! Опасный сумасшедший!
Он ничего не отвечал мне и не мешал бушевать – только закрыл лицо руками и сидел молча.
Я, наконец, что называется, выпустил пар и выдохся.
- Нет никаких гарантий, что память к нему вернётся, - глухо сказал Холмс.
- Но нет гарантий и обратного, - уже спокойнее сказал я.
- И всё же... даже если память вернётся к нему, я думаю, он сам не захочет вернуться к собственной памяти. Эта драка... я ведь тоже навёл справки. Те двое, по-видимому, наняты его подельниками. Дэбервиль сдал в полиции награбленное – в том числе и чужую долю. Полагаю, он пресытился криминалом и ещё тогда решил покончить со своими делишками. Едва он освободился - около месяца назад – к нему, видимо, были предъявлены по этому поводу претензии. После освобождения он, действительно, работал какое-то время в слесарной мастерской – благо, навыки сохранились. Драка и произошла неподалёку от неё. Это у темзы, в Ист-Энде.
- А как он попал на Брук-стрит?
- Один пьяница - ломовик подвёз его. Хотел, наверное, обратиться за помощью, да испугался, как бы его самого не приняли за громилу – ну, и бросил его на людной улице – авось подберут..
- А эта информация откуда? Тоже от Пигги?
- От него.
- Интересно, когда вы успели обо всём с ним сговориться? Я не понимаю. Вы написали ему – и что, он пришёл уже совершенно подготовившийся?
- Мы встречались ещё и в ваше отсутствие. – опустив глаза, виновато проговорил Холмс.
- В моё отсутствие?
- Да. Я не хотел вас посвящать в нашу авантюру, справедливо полагая, что вы её не одобрите. Ну, и так, собственно, и есть...
Я встал с места, подошёл к окну и, отвернувшись от Холмс, стал смотреть на улицу. Мне было горько на душе.
И вдруг я увидел наших Дювалей – они, как видно, решили сделать перед отъездом кое-какие покупки, и сейчас выходили из мануфактурной лавки на противоположной стороне улицы. Мадам Дюваль куталась в новую. Только что купленную шаль и что-то, смеясь, говорила Эжену, а тот слушал её, улыбаясь робко, но счастливо. И я вдруг поймал себя на том, что именно воспринимаю его, как Эжена Дюваля, сына этой хрупкой красивой женщины.
Я почувствовал, что Холмс подошёл и встал у меня за спиной – вискои и ухом я чувствовал его дыханье и понимал, что он смотрит на то же, на что и я.
- Это ещё ничего не значит, - сказал я сердито. – И это, тем более, не оправдывает такого недоверия ко мне.
- А ведь вы, - таинственно понизив голос, проговорил Холмс, - на самом деле уже не сердитесь на меня.
- Сержусь, - буркнул я.
- Нет, не сердитесь, - лукаво повторил Холмс.
- Сержусь.
- Неправда.
- Правда, - я уже с трудом сдерживал улыбку, и он понял это по моему голосу.
- В сущности, вы уже склонны признать, что я прав, - смеясь, проговорил он.
- Не признаю.
- Признаёте.
- Да нет же!
- Да.
- Нет.
- Да.
- Нет.
- Да, Уотсон, да. Полно, не сдерживайтесь – вам ведь хочется рассмеяться, правда?
- Неправда, - сказал я и, махнув рукой, рассмеялся вместе с ним. – Всё же вы невозможный авантюрист!
- Верно. – всё ещё улыбаясь, проговорил Холмс. – И сейчас на уме у меня ещё одна авантюра. Уотсон, скажите, вы понимаете что-нибудь в китайском фарфоре? Нет? В таком случае, прошу вас, посвятите ближайшие двое суток глубокому изучению этого предмета...