5.
Сад вокруг дворца принца – герцога Ленхорленса был старым и не очень ухоженным. В нем росли древние корявые липы с развесистыми ветками и потрескавшимися от старости стволами, одичавшие яблони, вишни и сливы.
Хмель и виноград, наполовину опутавшие их, также прикрывали некоторые строительные недостатки в архитектуре дворца, такие как местами облупленные и осыпавшиеся стены, а в одном месте – даже развалины не возведенной до конца залы. Обычно в саду прохлаждалось много придворных, у которых не было сегодня дежурства ни в покоях Осе – Карла, но в покоях принцессы Клары. Они бродили группами по дорожкам, говорили ни о чем, рвали от нечего делать листья с деревьев и тут же бросали их под ноги, втаптывая в пыль. От скуки беседа только и крутилась вокруг того, кто на кого посмотрел, да кто о ком вздыхает явно или тайно. Сердечные тайны, возможно, не занимали бы молодых людей так сильно, если бы не обстановка, которую усугубляло поведение Осе – Карла и принцессы Клары.
Принцесса Клара, несчастливая в личной жизни, всячески внешне выражала презрение ко всему, что касалось взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Она повсеместно проявляла свою железную добродетель и, словно Цербер, сурово охраняла чужую. Принцесса приближала к себе фрейлин, выказывавших неприступность по отношению к мужчинам и выражавших на словах к ним полное презрение. Особое удовольствие ей доставляли выходки или рассказы о выходках дам, которые подавали надежду искавшим их расположения кавалерам, а в самый ответственный момент давали им прилюдно от ворот поворот, сопровождавшийся жестокими насмешками.
В своей искренней привязанности к подобным девушкам принцесса часто обманывалась, ибо хитрые девицы, словно двуликие Янусы, вели игру на два фронта. Иногда козни их выплывали на поверхность, и с несколькими фрейлинами Кларе пришлось расстаться по весьма серьезным причинам, которые невозможно уже было скрывать. Иными словами, нескольких фрейлин пришлось спешно выдать замуж, причем трех в течение полугода. Оправившись от первого потрясения, принцесса приняла меры для поддержания добродетели остальных. Следующая виновная, Линса – Ойгла Трокмартон, была посажена в тюрьму Гальмар, являющуюся одновременно древнейшим монастырем, королевской усыпальницей, казнохранилищем и монетным двором. Туда же угодил придворный ее мужа, Оле - Ристард Шентон, спешно вернувшийся из-за границы, чтобы жениться на Линсе – Ойгле. Вслед за ними население Гальмара пополнило еще шесть или семь человек.
Однако принцесса Клара ненавидела не только тайные отношения придворных между собой, но и немилостиво встречала официальные просьбы о браке. Когда молодая госпожа Лирна Леер попросила ее о разрешении выйти замуж, принцесса ответила уклончиво, сославшись на то, что не может дать согласие, не зная мнения отца девушки. Лирна тут же написала отцу, и он прислал согласие на имя Клары. Принцесса не отдала письма, зато, напустившись на девушку по какому-то весьма подходящему случаю, посоветовала ей побольше думать о своих прямых обязанностях по отношению к госпоже и поменьше о замужестве.
Принц Осе – Карл, герцог Ленхорленс не терпел никаких отношений между своими придворными и придворными жены, во-первых, потому, что желал досадить принцессе, а во-вторых, потому, что, будучи сам не в духе из-за отъезда своего фаворита, он раздражался при виде всех, кто смотрел на мир не столь мрачно.
В этот день из – за жары в саду никого не было. Знойный воздух дрожал и окружающие предметы, казалось, преломляются в кривом зеркале. Маригюрд прошелся по пустынным дорожкам, потом устроился в тени и открыл Марка Аврелия, в котором привык искать ответы на все жизненные вопросы. Но на этот раз ответ из книги его не удовлетворил. Она раскрылась в том месте, где было написано, что каждое дело нужно творить с любовью к людям, так, словно оно последнее в твоей жизни, и тогда проживешь жизнь как достойный человек, которому не в чем будет себя упрекнуть. Маригюрд подумал, что он и так очень ответственно относится к разбору почты Осе – Карла и составлению разных бумаг, но с некоторых пор это не приносит ему удовлетворения. До разговора, начатого Грацианом, он испытывал только смутное недовольство, которое подавлял силой воли, считая слабостью. Теперь же он понял причину своего состояния. Все дело было в однообразии и несвободе. В детстве он глубоко усвоил, что знания нужны для того, чтобы иметь больше возможностей приложить свои способности в различных интересных сферах жизни. Он заставлял себя учиться ради будущего, яркого и полного значимых событий. Маригюрд весьма туманно представлял это будущее, но предвкушение жизни, бьющей ключом, тревожило его мечты. Учение закончилось. Его посадили в кабинет принца – герцога на хорошую должность, о которой мечтали многие. И он прослужил в ней два года. Он был недоволен. Раньше Маригюрд сидел и писал уроки, теперь он сидел и писал бумаги. Будущее наступило, но ничего не изменилось. Он был все так же под опекой короля Кристьерри, и у него все было и одновременно ничего не было. Он был свободен и одновременно несвободен. Он жил во дворце и мог легко получить доступ к любому из членов королевской семьи, но не мог никуда уехать, не мог сам ничем распорядиться. Король и королева были с ним добры и ласковы, но едва он заговаривал о каком-то из своих желаний, как они, если желание было связано с чем-то, в чем они видели опасность прекращения отношений попечительства, выказывали столь сильные сожаления, что вызывали у юноши угрызения совести и чувство вины за собственную неблагодарность. Он всегда уступал. Яркая жизнь, полная значимых событий, где-то была, но она шла мимо него. Вот и Энлиль с Грацианом почувствовали, что она – не во дворце. Они хотят уйти, и они уйдут, а он останется. Как долго продлится эта несвобода? Иногда Маригюрд боялся, что толки, временами доходившие до него, о том, что он никогда не вступит во владение своими землями и не станет независимым, окажутся правдой. Быть может, если он откажется от всего, король его отпустит? Нет, король не сможет, не избегнув косых взглядов других дворян, принять такой подарок. Пойдут разговоры, что он присвоил чужие земли. А может он, Маригюрд, не прав? Может, король и вправду печется о его благополучии, а он этого не понимает. Сколько людей в мире не имеют того, что есть у Маригюрда де Вера, так ли уж он несчастен? Юноша думал и приходил к выводу, что он неблагодарный. Однако эта мысль все реже успокаивала его недовольство: почему он должен быть счастливым, сознавая несчастье других? Он сокрушался, что не ценит того, что имеет, и желает большего, но ничего не мог с собой поделать.
В тени было душно. Маригюрд чувствовал, как по шее стекают струйки пота. Одежда прилипала к телу. Он поднялся и пошел по дорожке. Вдруг юноша заметил, что он не один. Маригюрд сделал десять шагов, стараясь держаться за деревьями. Сквозь ветки он увидел девушку, которая обрывала цветы липы и складывала в собранную юбку своего платья. У нее были каштановые волосы, челка, колечками завитая вокруг лба и длинные локоны, свисавшие по обеим сторонам лица. Верхняя часть ее платья была алой, а нижняя - серебристой. Маригюрд сразу ее узнал.
- Здравствуйте, госпожа Слейтон, - сказал он, выходя из своего укрытия.
- Здравствуйте, господин де Вер, - ответила Николоза. – Как здоровье моего брата?
- Господин Энлиль Слейтон страдает тяжелой формой тоски от жары, скуки и безденежья, - улыбнулся Маригюрд.
- Как и все мы, - улыбнулась в ответ Николоза.
Они стояли напротив, и только ветка липы, которую общипывала девушка, разделяла их. Лоб Николозы усеивали бисеринки пота, иногда они скатывались и висели на ресницах. Глаза ее были похожи на спелые блестящие вишни.
- Здесь настоящее пекло, - сказал Маригюрд, оглядываясь.
- Да, - подтвердила девушка.
- Это принцесса послала вас за липой?
- Нет, я сама пришла.
- Добровольно?
- Абсолютно добровольно.
- И что же вас заставило прийти сюда?
- Я люблю настой из липы.
- Но вы могли прийти вечером, когда прохладно.
- Нет, вечером здесь полно людей.
- Вы думаете, вам бы запретили обрывать липу?
- Нет, не думаю. Просто я устала от большого количества людей. Вам, придворным принца – герцога везет, вы живете всего по трое в одной комнате, а мы, бедные фрейлины, все тридцать в одном зале. Иногда так надоедает все время быть среди людей, что хочется закричать, затопать ногами и залезть под кровать.
- Подержать вам ветку?
- Если не трудно.
-Совсем не трудно.
- Спасибо, а то у меня не хватает рук: одной я держу юбку, чтобы цветы не просыпались, а другой – рву. А вас что привело сюда?
- В комнате душно. Энлиль и Грациан стонут со скуки. Мне надоело, и я сбежал.
- Значит, три человека могут надоесть, как тридцать.
- Значит, могут.
- А я не боюсь жары, господин де Вер. Я ведь в детстве жила в деревне. Моя няня все время заготавливала разные травы. Я тоже привыкла все заготавливать. Мы с ней сушили мяту, мелиссу, майоран, базилик, тмин. Вы умеете различать мяту и мелиссу?
- Нет.
- А еще я помогала ей чистить абрикосы для варенья и всегда много съедала при этом, но она никогда не ругалась. А в саду у нас росли большие яблони. Энлиль очень ловко залезал на них и обрывал яблоки. Если мы с ним ссорились, он ел их, сидя прямо на ветках, а вниз бросал только огрызки. Тогда я стояла внизу и плакала до тех пор, пока он не сбрасывал и мне несколько яблок.
- Энлиль был злой брат, - улыбнулся Маригюрд. – Погодите, я наклоню другую ветку.
- Спасибо. Нет, Энлиль был не злой. Во всяком случае, я была не лучше. Иногда я пользовалась тем, что я младше. Раз я пожаловалась, что он дергал меня за волосы, ведь мальчикам нравится, когда девочки плачут. Но в тот раз никто меня не трогал, и я пожаловалась специально, чтобы его наказали, а так как я была моложе, и отец верил мне больше, то ему сильно влетело.
- Какое ужасное поведение, госпожа Слейтон! – воскликнул Маригюрд. – Кто бы мог подумать, глядя на вас, что вы на такое способны!
- А вы никогда в детстве не лгали?
- Лгал, госпожа Слейтон, и однажды мне пришлось из-за этого очень худо.
- Расскажите.
- Мне было семь лет, и я страшно разозлился на учителя латинского языка. Я учился с принцем – герцогом, его сестрой и детьми некоторых знатных придворных. Не помню, какую тему мы проходили, но я ее не понимал, а все остальные ученики смеялись. Учитель пытался мне объяснить, но я уже был не в духе от смеха своих соседей и упорно твердил, что ничего не понимаю. Тогда, видя мое упрямство, педагог заявил, что отпускает всех остальных, а со мной будет сидеть до тех пор, пока я не пойму. Он бился со мной целую вечность, но я был твердо настроен не выполнять ни одно из его требований. Я считал его злодеем, а себя – жертвой, и от жалости к себе пустил слезу. Однако учитель не разжалобился, а заявил, что запрещает мне выходить из-за стола, пока я не выполню задание. С этим он ушел. Я не смел ослушаться, но с каждым часом ощущал себя все несчастнее и ревел не переставая. В это время в комнату вошел король и спросил, в чем дело. Я ответил, что учитель больно побил меня, потому что я не понял тему. В глубине души я надеялся, что учителя накажут, а то и выгонят вообще. Все бы мне сошло с рук, если бы не сестра принца – герцога, принцесса Шэерлот – Каролинэ. Ей тогда было восемь лет. Она была очень привязана к учителю латинского и произнесла в его защиту целую речь, разоблачив истоки моего наговора. Нам с учителем была устроена очная ставка. Он обратился ко мне со словами печального укора. Я до того был задет ими, что разрыдался еще больше и не смог повторить ему в лицо свое обвинение. Тогда король потребовал, чтобы я извинился перед наставником. Но это было выше моих сил. Я затопал ногами и закричал, что никогда этого не сделаю и что я ненавижу его. Тогда король приказал наказать меня розгами и запереть на неделю в спальне. Я находился в комнате совершенно один. Слуги приносили мне еду, но никто не разговаривал со мной. Мне казалось, что только смерть может искупить мои страдания. Я желал умереть, чтобы все страдали от того, что так жестоко обошлись со мной. Потом гнев уступил место стыду. Мне казалось, что все меня презирают за мой подлый поступок. Я не мог глядеть в глаза даже слугам, приходившим с едой.
Меня освободили из заточения раньше по просьбе оболганного мною учителя. Он не потребовал извинений и сделал вид, что ничего не произошло, когда я пришел на урок. Его великодушие подавило меня тем более, что принцесса Шэерлот – Каролинэ выразила презрение, отодвинувшись от меня подальше.
С тех пор я никогда не лгал даже в мелочах. Иногда я умалчивал, но не лгал. Вы презираете меня?
- Наклоните ветку, господин де Вер, - сказала Николоза, опустив глаза, но по ее улыбке он понял, что нисколько не навредил себе столь откровенным рассказом.