От Преображенской площади до Черкизовской улицы пять минут неспешной ходьбы. Это если не останавливаться возле газетных киосков и не глазеть на витрины универмага с унылыми манекенами внутри. Собственно, а что на них глазеть? Манекены все равно никто не переоденет в модные нынче джинсы, которые днем с огнем в Москве не найдешь. Днем – точно не найдешь! А вечером — сколько угодно, у фарцовщиков, что топчутся на Преображенском рынке возле туалета. Но за такие деньги…
За такие деньги можно, например, съездить на Черное море, сходить в ресторан «Останкино» и ещё останется на то, чтобы неделю обедать в студенческой столовой.
Вика с досадой вздохнула. Ну почему, о чем бы она ни подумала, все сводится к этим синим штанам с кучей заклепок и лайбой на заднем кармане!
– Нам с тобой только о них и мечтать с нашей стипендией в сорок пять рэ, – ехидно показала она язык знакомому лысому манекену и свернула за угол.
Возле магазина, начинаясь у распахнутых стеклянных дверей и заканчиваясь где-то в необозримом «далеке», клубилась очередь. Молодежи в петляющем «хвосте» практически не было. Только два-три юнца сновали от «головы» к «хвосту» очереди, вполголоса переговариваясь с пенсионерами, которые, собственно, и составляли данную очередь.
«Пижамы выкинули, – равнодушно подумала Вика. – Или кальсоны. На худой конец – тапочки. Ну а что еще? Не колготки же, в самом деле». Вика глупо хихикнула, представив почтенного седовласого старичка в шляпе, кокетливо поправляющего на варикозных ногах черные ажурные колготки со стрелкой.
Мимо, стуча тростью и гордо выпятив грудь, на которой теснилось десятка полтора орденов, прошествовал фронтовик. Он подошел к дверям и попытался было зайти в магазин.
– Без очереди не пущу, – развернулась к нему мощной грудью крепко сбитая бабуля, и Вика с восхищением отметила, что на пышном бюсте у той теснится не меньшее количество медалей.
Ух ты, как интересно! Вика принялась наблюдать за необычной картиной.
– Без очереди не пускать, – занервничали сзади, – и вообще, больше двух штанов в одни руки не давать.
«Точно, кальсоны, – подумала Вика. – Импортные, должно быть. С начесом...»
Тем временем фронтовик принялся бесстрашно ввинчиваться в «голову» очереди.
– Ветераны без очереди, – упрямо бубнил он, работая локтями.
– Здесь все ветераны, – не сдавала позиций старушка с бюстом. – Штаны только по ветеранским отпускают!
В конце концов очередь выдавила упрямого деда на улицу и сомкнула свои стальные ряды.
«Что ж это за кальсоны такие, что из-за них такая суровая битва идёт?» – изумилась Вика.
В этот момент из магазина выпал щуплый, малорослый дедок с орденскими планками на ветхом пиджаке. В руках он сжимал два синих импортных пакета с изображением упругих ягодиц, обтянутых джинсами. К деду тут же метнулись юнцы, «пасущие» очередь.
– Даю стольник… Полтора стольника! – услышала Вика.
– Не продам, – угрюмо бубнил старый. – Внук просил две пары купить.
– Зачем ему две пары? – принялся обрабатывать деда коротко стриженный парень в джинсах и свитере. – Седалище одно, внуку вашему и одной пары за глаза хватит. А на полтора стольника вы сможете жить припеваючи и в ресторане каждый день ужинать.
Стороны еще немного поторговались и разошлись, довольные друг другом. Дед деловито заковылял к хвосту очереди, а парень устроился возле тополя, недалеко от Вики, и достал из пакета джинсы! Темно-синие, длинные, с квадратными складками и с заветными лайбами на кармане и поясе. Парень изучил надписи на этикетке, затем аккуратно свернул джинсы и сунул их в пакет.
– Простите, – робко спросила Вика, – это что, очередь за джинсами?
– Ну, – односложно ответил ее собеседник.
– А сколько они стоят?
– Сорок.
– Сорок рублей? – ахнула Вика. В портфеле у нее лежала свеженькая, только что полученная стипендия – сорок пять рублей, из которой еще не было потрачено ни копейки.
– А почему ...
– Отвали, – буркнул парень. – Штаны по ветеранским удостоверениям. Больше ничего не знаю. – Он отошел в сторону и замер в предвкушении новой жертвы.
«Фарцовщик, – догадалась Вика. – Сейчас скупит с полдюжины джинсов по сотне-полторы, а потом по двести–двести пятьдесят возле туалета «толкать» будет».
Умолять парня продать джинсы было бесполезно. Как бесполезно было просить кого-нибудь из ветеранов продать их за ту же цену, за которую они эти заморские штаны купили. Разумеется, старики покупали джинсы не для себя. Во всяком случае, в Москве Вика до сих пор не видела ни одного человека старше тридцати в этих модных брюках. Удивляло то, что по ветеранским продавали не семейные трусы, не носки и не пояса от ревматизма, а популярные заморские штаны. Хотя недавно однокурсница Вике рассказала, что в Сокольническом универмаге «выбросили» детские прогулочные коляски. Их тоже можно было купить только по ветеранским.
– «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно», – огорченно жаловалась Вике Маринка. – Мы два часа Митькиного вредного деда уламывали. А он за это, представляешь, потребовал купить ему кресло-качалку! Пришлось обегать пол-Москвы, чтобы найти раритет. Мы с Митей всю его степуху за два месяца в это кресло вбухали. Хорошо еще – Митя по ночам грузчиком подрабатывает. А так – хоть зубы на полку из-за этого кресла!»
«Может, мне тоже моего деда-ветерана попросить, – вяло подумала Вика. – Нет, не получится. Он ни за какие коврижки на улицу не выйдет. Всего боится».
Большой умница, в прошлом кардиолог, профессор одного из московских университетов, Семен Иванович уже года три вел себя, мягко говоря, неадекватно. Конечно, под себя он не ходил и мимо рта ложкой не промахивался, но в остальном был не более понятлив, чем трехлетний ребенок. Однажды, когда Вика, вернувшись из магазина, забыла закрыть за собой входную дверь, дед вышел в подъезд шестнадцатиэтажного дома и тут же заблудился между этажами. Домой перепуганного старика привела соседка. В свои восемьдесят два дед не соображал, где и в какое время он живет. Каждый раз, когда Вика собиралась в магазин, он испуганно напутствовал ее: «Деточка, ты там осторожнее, под конку не попади». Иногда он забывал, как зовут Вику и кем она ему приходится.
Единственным человеком, которого Семен Иванович узнавал и с нетерпением дожидался у двери пятнадцатого числа каждого месяца, была почтальонка Нона, которая приносила ему пенсию. Дед радостно встречал ее у дверей, трясущейся рукой расписывался в квитанции и, довольный, отдавал пенсию дочери, Викиной маме. Та пересчитывала деньги, вручала деду бумажный рубль и прятала пенсию в шкаф. Дед тоже куда-то прятал свою заветную рублевую бумажку. Но Вике ни разу не удалось подглядеть, где у него тайник. Как-то она попросила у деда пятак на метро. Старик разнервничался до слез, его даже пришлось отпаивать корвалолом. Но пять копеек так и не дал. Больше Вика у деда денег не просила.
«Нет, дед не подходит, – вздохнула Вика. – А вот место на всякий случай надо “застолбить”». – Она уверенно направилась к «хвосту» очереди. Симпатичная бодрая старушка в розовой мохеровой кофте пообещала запомнить Вику, чтобы, когда та приведет подходящего ветерана, пустить их в очередь.
– Я бы тебе, милая, джинсы эти заморские по своему ветеранскому взяла, но мне очень деньги нужны, а вон тот молодой человек предложил за каждую пару сто рублей. Сто и сто – двести. Минус моих восемьдесят – будет сорок. Это пол-пенсии.
Вика понимающе кивнула и отправилась домой. Она зашла в квартиру, сунула портфель под вешалку и заглянула в комнату деда. Дед сидел у окна и с живым интересом наблюдал за воробьями, которые пелериной накрыли ясень, растущий рядом с окном.
– Дедушка, сходим в магазин, – не надеясь на ответную реакцию, вяло предложила Вика.
Дед посмотрел на нее выцветшими глазами и, нечетко проговаривая слова, спросил: В лавку керосин привезли?
– Не керосин. Джинсы привезли, штаны иностранные. Их только ветеранам продают. По удостоверениям.
Дед, беззубо улыбаясь, смотрел на Вику.
– Ладно, дедушка, я пошутила. Ты обедал?
– Нет, ага… пойдем в лавку. – Дед решительно поднялся и принялся оглядываться в поисках своей палки с костяным набалдашником. – Пойдем в лавку за штанами, ага… – повторил он, наконец найдя ее и поудобнее обхватывая набалдашник рукой.
– Дедушка, да я же пошутила, – испугалась Вика, представив, что будет, если мама вернется домой и не застанет деда в квартире. Но дед уже, кряхтя, надевал старые растоптанные ботинки.
– Ну ладно. Будь что будет!
Вика вырвала из тетради чистый лист и написала: «Мамуль, нас не теряй. Мы с дедушкой гуляем во дворе». Записку она положила на комод, взяла складной стул и бросилась догонять деда, который уже вышел в коридор и примеривался к первой ступеньке лестницы.
– Дедушка, поедем на лифте, – сказала Вика, нажимая на кнопку. Дед невозмутимо кивнул, зашел в лифт и застыл по стойке «смирно».
Очередь продвинулась, должно быть, метров на десять. Бабуля в мохеровой кофте встретила Вику и ее спутника довольно приветливо.
– Удостоверение не забыли? – спросила она.
– Не забыли, ага… – Дед полез в карман, вынул завернутый в носовой платок документ.
– Да не мне, в магазине продавцу покажете.
– Вы не присмотрите за дедушкой? – смущенно попросила Вика. – А я сбегаю в магазин, узнаю, стоит ли очередь занимать. А то вдруг джинсы закончатся прямо перед носом. Вот обидно будет!
В магазин Вика зашла беспрепятственно – пенсионеры не пропускали в помещение только «своих». Они не сомневались: продавцы ни за какие коврижки не продадут джинсы юной особе, даже если она предъявит с десяток ветеранских удостоверений.
– Скажите, а сорок шестой размер еще есть? – спросила Вика у издерганной продавщицы, перебирающей шуршащие пакеты.
– Есть, – нелюбезно буркнула та.
– А нам хватит? – вмешался в разговор улыбчивый вихрастый парень, протискиваясь сквозь толпу и словно ненароком прижимая Вику к прилавку.
– Джинсы только по ветеранским удостоверениям, – замученно сообщила юнцу вторая продавщица. – Зря не стойте.
– А мы зря и не стоим, правда, девушка? – улыбнулся парень, еще теснее прижимаясь к Вике. Она отодвинулась от нахала и принялась выбираться из толпы.
Дед сидел на складном стуле и рассеянно слушал бабушку в мохеровой кофте, которая рассказывала, как чудесно она отдохнула этой весной в Подлипках и как в санатории к ней посватался один генерал.
– А вы не могли бы еще немного приглядеть за дедом? – попросила Вика Нину Никитичну, так звали доброжелательную старушку.
– Какой разговор, милая! Ваш дедушка замечательный собеседник. Мне давно не доводилось беседовать с таким эрудированным и воспитанным человеком.
Девушка удивленно подняла брови. Дед уже давно не разговаривал с посторонними.
«Ладно, пусть беседуют дальше, – мысленно хихикнула она. – А я сбегаю куплю эскимо себе, деду и славной бабуле».
Она подошла к ларьку, улыбнулась продавщице мороженного, сердитому мужчине с зонтом в руках и пыльному уличному коту, дремлющему у теплой стены. Крупные купюры Вика еще дома переложила из портфеля в правый карман кофты. В левом же кармане лежала рублевая бумажка. «Вот на этот рубль и будем кутить», – весело решила Вика. Купив три эскимо, она вернулась к своим.
Теперь уже Нина Никитична внимательно слушала, а дед вдохновенно, хотя и не очень внятно, излагал какую-то медицинскую доктрину. Старушка то изумленно ахала, то сочувственно качала головой.
Наконец вместе со складным стулом, дедом и Ниной Никитичной Вика вошла в магазин. От прилавка – а, значит, и от голубой джинсовой мечты – Вику отделяли всего три покупателя.
– Готовьте удостоверения и деньги заранее, – хрипло крикнула измученная продавщица.
Дед послушно раскрыл удостоверение. Улыбаясь, он держал свой документ на вытянутых руках, как первоклашка держит дневник в ожидании пятерки.
«Вот что, наверное, чувствует человек перед распахнутыми дверями в рай, – замирая от восторга подумала Вика. – И размер мой есть, и брюк хватило. И бабушка такая милая, и дед у меня молодец». В Викиной душе звучала музыка Гершвина. Почему Гершвина? Вика не могла этого объяснить. Просто звучала. Просто музыка. Просто Гершвина...
Вика уже предвкушала, как она завтра войдет в аудиторию в новых, с иголочки, джинсах. Как они обтянут стройные Викины бедра, и это будет самый счастливый день жизни. А потом будет еще много таких счастливых дней. Потому что на Вике будут настоящие синие «левисы»...
– Сорок рублей в кассу, – донесся до нее бесцветный голос продавщицы.
Вика пришла в себя. Дед смотрел на нее, лучезарно улыбаясь, и все так же торжественно держал на ладонях ветеранское удостоверение.
Ой, простите. Я задумалась. – Вика сунула руку в правый карман. Внутри кармана перекатывались три копейки, сломанный бегунок молнии... И ВСЕ!
Сорока пяти рублей, Викиной стипендии, переложенной из портфеля в карман, не было.
«Может, в другом кармане?», – подумала Вика, холодея и уже точно зная, что там стипендии тоже нет. Только сдача с рубля – тридцать четыре копейки.
«Может, деньги случайно выпали и теперь валяются под ногами, на полу?» Вика присела на корточки и тоскливо оглядела грязный линолеум, усыпанный черно-белой шелухой семечек и ненужными клочками бумаги...
«А мы зря и не стоим, правда, девушка?», – внезапно вспомнила Вика слова нахального юнца и поняла, что деньги она может уже не искать. Тот парень действительно стоял не зря. А вот Вике в этой очереди делать уже нечего.
– Я долго еще буду вас ждать? – раздраженно спросила продавщица.
– Извините. Я деньги потеряла, – еле слышно прошептала Вика и опрометью бросилась из магазина, чтобы не расплакаться при всех.
Волю слезам она дала на пятачке, возле тополя, откуда недавно наблюдала за очередью. Она бы раньше ни за что не поверила, что в человеческом организме такой запас слез! За пять минут Вика наплакала, должно быть, двухсотграммовый стакан соленой жидкости.
– Домой поедем на извозчике, ага? – услышала Вика. И обернулась.
В метре от нее с синим пакетом в руках топтался дед. Справа от него, прижимая к животу свои пакеты с джинсами и довольно улыбаясь, стояла Нина Никитична, или, как окрестила ее про себя Вика, «мохеровая бабуля».
– Вот. Штаны, ага…– пробормотал дед, протягивая Вике на вытянутых руках заветный пакет так же, как несколько минут назад протягивал продавщице ветеранское удостоверение.
– Дедушка, откуда у тебя… ты… отдал свои деньги?!!
– Отдал, ага.
Дед потоптался и неловко подставил согнутую баранкой руку Нине Никитичне.
– Вы меня хотите проводить? – догадалась та. – Ну вот и хорошо. А три рубля завтра занесете. Да и попросту – на чай вместе заходите… Ваш дедушка удивительный человек и чудный собеседник, – доверительно шепнула Вике за спиной старика симпатичная старушка.
Они довели Нину Никитичну до дома и попрощались с ней у подъезда.
Вика шагала рядом с дедом, прижимая к груди свое синее сокровище, веря и не веря в обретенное счастье. Какими словами нужно было благодарить деда за бесценный подарок? Деда, которого она считала уже без пяти минут растением. И который, не колеблясь, отдал свои драгоценные, накопленные за три года рубли, чтобы она, Вика, не плакала из-за каких-то заморских штанов.
– Дедушка, я тебя очень-очень-очень люблю! – всхлипнув, Вика прижалась лбом к плечу старика.
– Ага, – безмятежно улыбаясь, ответил дед и добавил: – Надо все-таки поймать извозчика.