Худощавая, немолодая женщина неподвижно сидела в пустой полутемной студии. В здании, кроме нее и вахтера, не было ни одной живой души.
Хотя… нет, еще одна живая душа, пожалуй, была… Где-то за декорациями шуршала, маясь бессонницей, старая телевизионная мышь.
Монотонно тикали часы над рассохшимся студийным трюмо: цок-цук-цок. Словно из прохудившегося крана сочилось по капле время…
Сегодня ночью часы перевели. Утром времени стало на час больше, вечером - на час меньше.
«А вдруг, – подумала Людмила, – для кого-то этот вечерний час был жизненной необходимостью! А его взяли и – чик – так безжалостно отстригли!»
Людмиле лишний утренний час был абсолютно ни к чему. Вчера вечером она забыла перевести часы и теперь коротала время в пустой темной студии одна-одинешенька.
На областном телевидении Людмила работала пятый месяц. В театре кукол ее ставку сократили еще до Нового года.
По воскресеньям и средам в большой студии записывали детскую передачу, в которой Людмила играла Незнайку. Точнее – озвучивала куклу из папье-маше. На постаменте за высоким столом-башней сидела рыжая добродушная журналистка Ксюша – ведущая программы, а внизу под «столом» – за деревянной ширмой – оживляли и озвучивали своих кукол Людмила и Мазай – талантливый актер и запойный алкоголик.
Напуганная в детстве скандалами отчима, Людмила избегала пьющих, поэтому каждая съемка с нетрезвым Мазаем была для нее пыткой.
Людмила надела на руку тряпичного Незнайку и бездумно уставилась в выпуклые пустые глаза куклы. Затем пошевелила кукольными руками и пропищала: «Здравствуйте ребята. Вы меня узнали? Это я, Незнайка. Я не умею умываться, одеваться, чистить зубы, я вообще ничего не умею…
«А я всё это умею, – подумала Людмила, погладив кукольной рукой себя по щеке, – но разве это имеет какое-то значение? Нет. Все это несущественно. Несущественно то, что соседка по коммунальной квартире постоянно занимает все конфорки в кухне, а ее хамоватый муж, сидя в туалете, курит одну за другой дешевые вонючие сигареты. И то, что в театре сократили, а на телевидении платят гроши. Все это мелочи. Ме-ло-чи!»
Легкий, неизвестно откуда взявшийся сквозняк призрачной ладонью провел по ее спине. Людмила вздрогнула и зябко скрестила руки на груди. Казалось, забытая на руке игрушка доверчиво обнимает свою хозяйку пухлыми тряпичными ладошками за плечо. Людмилиной руке в мягком фланелевом теле Незнайки было тепло и уютно.
– Как я хочу отдохнуть от этого бесконечного марафона! – пожаловалась ему Людмила. – Хоть месяц. Хоть неделю. Ох! Опять сердце прихватило. Давай-ка, дружок Незнайка, лекарство примем…
Людмила сняла куклу с руки, бережно усадила на трюмо и достала из сумки таблетки и пластиковую бутылку с чаем. После того, как врачи поставили ей неутешительный диагноз, Людмиле приходилось принимать лекарство по часам.
– Это, Незнайка, хорошие таблетки. Только ишемию ими не вылечишь. Нужна операция. А на операцию нужны денежки. Вон, взгляни, какое хорошее письмо мне подруга написала.
Людмила достала ветхую матерчатую косметичку, в которой лежало письмо от Любаши – ее единственной институтской подруги – и три тысячи рублей – половина телевизионной зарплаты. Все-таки Люба – настоящий друг. Выбила, выходила, вымолила в столичной клинике возможность бесплатной операции. Да что толку! Все равно надо выкупать лекарства, и неделя в стационаре - тоже удовольствие не из дешевых. На все это нужна астрономическая сумма – пятьдесят тысяч.
Людмила, наверное, уже в десятый раз пробежала глазами по ровным строчкам письма и сунула его в косметичку.
– Странно, – прошептала она, баюкая куклу. – Как тихо! Как будто никого нет в целом мире. Остались я и Незнайка. Сейчас он оживет, и мы будем болтать обо всем на свете…
– Привет служителям Мельпомены! – В студию вошел никогда не унывающий звукорежиссер Стас и включил дежурный свет. – Что это вы, Людмила Александровна, одна в полутьме сидите?
– А я не одна. Мы тут с Незнайкой про жизнь беседуем.
– Уж свет - вы на ногах… и нет от вас покоя. – Слегка помятый, легко небритый Мазай, распространяя вокруг похмельное амбре, подошел к Людмиле и Стасу.
– Ты бы хоть одеколон пил, что ли, – поморщилась Людмила. – От тебя же сивушным духом на километр несет!
– Милая, от меня пахнет благородным напитком на хмелю, а от тебя - нафталином! – невозмутимо парировал Мазай.
Людмила хотела ответить что-нибудь резкое, но тут разом ввалилась вся съемочная группа во главе с режиссером, и начался обычный телевизионный аврал.
– Боб, задник поправь! – простуженно орал из аппаратной по громкой связи режиссер Игорь Алексеевич, которого на студии все называли просто Гошей. – Ну ты что, ослеп? Он же кривой! И снимите кто-нибудь с Ксюши синий шарф – из-за него рир к черту сыплется! Сколько раз говорить – нельзя работать в синем. Дима – дай боковой свет. Стас, что с фонограммой? Почему она заикается?
Ассистент режиссера Лиля протянула Людмиле и Мазаю рабочие сценарии и прикрепила к воротникам «петлички» – крошечные микрофоны. Людмила никак не могла привыкнуть к тому, что работать приходится с листа, без репетиции. Но помалкивала, боясь лишиться работы.
– Кукловоды - под стол! – заорал Гоша, и Людмила с Мазаем послушно отправились за ширму.
– Мотор, начали! – рявкнул режиссер.
– Здравствуйте, ребята, – сладким голосом запела где-то под потолком рыжая Ксюша. – Вот и опять мы встретились с вами в нашей уютной кукольной гостиной.
– Мазай, дыши в сторону, – взмолилась Людмила.
Кукловоды стояли, тесно прижавшись друг к другу, в одной руке каждый держал куклу, в другой - текст.
– Перебьешься, – буркнул партнер и намеренно громко заорал прямо над ухом Людмилы: «Здравствуйте тетя Ксюша. Я так рад вас видеть!»
Людмила вздрогнула и тихо выругалась.
– А ты, Незнайка, почему не здороваешься, – зефирным голосом проворковала Ксюша и несильно ткнула Людмилу коленом в плечо. Та чуть не пропустила свою реплику. Писали большими фрагментами, и, замешкайся она еще на секунду, переписывать пришлось бы весь эпизод с самого начала.
– Все, перекур, – наконец махнул рукой оператор Влад, снимая наушники и спускаясь с крана.
Людмила отошла в сторону и достала свои таблетки. Сердце болело все сильнее.
«Скорее бы все это уже как-нибудь закончилось», – подумала она, запивая таблетку чаем.
– Что, сушняк замучил? – хихикнул за спиной Мазай. – Или под шумок коньячище хлещешь? Может, угостишь?
– Мазай, отвали по-хорошему, – еле сдерживаясь, чтобы не вылить чай на голову партнеру, попросила Людмила.
– Я в храме телевизионного искусства. И ты не имеешь права меня отсюда выгонять.
– Паяц!
– Синий чулок! – парировал тот и направился к осветителям.
«Пошел водку пить», – подумала Людмила. Мазая она, кажется, ни разу не видела трезвым. А знакомы они были уже около трех лет. Три года назад талантливый актер Саша Мазаев устроился на работу в кукольный. Говорили, что он приехал из Мурманска. Семьи у Мазая не было. Хобби ему заменяла бутылка, друзей – местные алкоголики.
– Ты бы хоть выражение лица поменяла. А то ведь у телевизионных тараканов повальные обмороки. – Мазай уже отметился в осветительской и, придя в приятное расположение духа, опять маячил рядом. – Слушай, а может, от тебя любовник сбежал? Хотя вряд ли. У тебя?! Любовник?! Нонсенс! О, о, о! Какой взгляд! Презрением ошпарила меня величественно грезящая нимфа! У меня в душе катарсис!!!
– Перманентный запой у тебя, а не катарсис, – отозвалась Людмила. – Из кукольного тебя вышибли, из драмы тоже. Даже из школьного театрального кружка попросили. Думаешь, здесь будут вечно терпеть твои пьянки?
– Алё, тебе не надоело? Зудишь, зудишь, как осенняя муха. Ты мне кто? Никто. Так – случайный партнер под столом. Так что бери своего Незнайку и не зужжи.
– Глаза бы мои тебя не видели.
– Прикрой и не зри!
– Работаем дальше! По местам! – прохрипел из аппаратной Гоша, и все с неохотой разошлись.
– Я не только Незнайка, я неумейка, – пропищала Людмила, чувствуя, как сердце судорожно выбивает неритмичную дробь. – Я не умею умываться, одеваться, чистить зубы, я – вообще ничего не умею. Но зато я хочу тонну мороженого, две тонны чипсов и море газировки. А ты, Любознайка?
– Стоп, – опять заорали сверху. – Ну кто так свет выстраивает! Дим, у тебя что, астигматизм? Ты куда прожектор поставил? Опять рир сыплется! Дай шестой и восемнадцатый. Поправьте же кто-нибудь задник! Что там за хвост торчит?! Любознайка, замри, я картинку настрою. Я сказал «замри», а не «трясись». Мазай, у тебя опять тремоло – кукла ходуном ходит. Что, с утра не выпил – день пропал?! Сколько можно водку жрать! Может, тебя закодировать?
– Шеф, ни в одном глазу! – обиженно выглянул Мазай из-под стола. – Шкаф передвигал, перенапрягся, вот рука и дрожит.
– А рояль ты не передвигал? Так, продолжаем. У меня время записи заканчивается, а мы с места не сдвинулись. Людмила Ивановна, с третьего абзаца.
– Да-да, конечно. «Любознайка, что это у тебя?»
«Это скворечник. Вернее, пока это только дрова».
– Что… это?! – сорвался на фальцет Гоша.
– Дрова…
– Мазай, блин!!! Какие дрова? Где тут дрова? – причитал режиссер, скатываясь по железной лестнице со второго яруса, где находилась аппаратная. – Дай сценарий! Ну и где тут про дрова? «Пока это всего лишь доски».
– Да какая разница?!
– Для тебя, может, и никакой, а для меня – большая. Нас дети смотрят. Дрова, тёлки, тачки… это из другой оперы. Дальше по тексту…
«Сегодня мы с Незнайкой расскажем о том, как смастерить скворечник для птиц, которые вернутся к нам весной».
– А весной к нам прилетят… – начала Ксюша и закашлялась.
– Иди, попей воды, – прорычал режиссер. – Перекур.
– Интересно, если какой-нибудь нервный зритель взорвет эту дурацкую студию, куда пойдет работать Гоша? – раздраженно пробурчала Ксюша. – Наверное, в тюрьму главным злобным надзирателем. А я – в школу, вести кукольный кружок. Хоть нервы никто мотать не будет!
– А знаете, мне вчера ангел приснился, – неожиданно для себя сказала Людмила. – Будто я стою на берегу озера… У ног - вода чистая-чистая, такой и в природе-то не бывает. Сквозь нее видно, как на дне колышутся трава и листья. А на пригорке, сзади меня, – большой обросший мхом камень. И вдруг на него садится белый голубь. Я стою к нему спиной, но почему-то вижу. Потом голубь превратился в девушку с белыми волосами и большими пушистыми крыльями. Она ко мне подошла. Обняла и повела прямо по этой прозрачной воде. Как посуху… Что бы это значило?
– Это, наверное, ангел-хранитель к вам приходил, – убежденно сказала Ксюша. – Я дома в соннике посмотрю, что ваш сон обозначает.
– А мне раз приснилось, что я в магазин пришел за бутылкой, – встрял в разговор Мазай. – А продавца нет. Я набираю-набираю беленькие, а потом вижу – на полу деньги лежат. Я хвать их и спрятал. Проснулся, в карман брюк на всякий случай руку сунул, проверить, а там – полтинник. Хотя точно помню: на дорогу у Стаса накануне десятку стрельнул. Мистика!
Съемка закончилась. Людмила брела по улице и жадно глотала сырой осенний воздух. Он пах прелыми листьями и поздними грибами. Сердце уже болело так, словно его прокручивали через винт мясорубки. Сколько же еще осталось? Нужна операция, это единственный выход. А без операции – год – два, максимум. Единственное утешение: в случае чего – никто кроме Любани плакать по ней не будет. Мужа нет. Детей тоже. Да и подругами не обзавелась.
Людмила открыла дверь коммунальной квартиры, поставила сумку на колченогую тумбочку и присела на стул. Соседей не было.
«Отдохну полчаса – и на почту. Надо сегодня за комнату заплатить». Людмила раскрыла сумку, сунула руку внутрь… и оцепенела. Косметички с конвертом и тремя тысячами в сумке не было.
«Только не волноваться, – обливаясь холодным потом, подумала она. – Молния в порядке, дно не разрезано, значит, не щипачи. Косметичку я доставала в студии. Значит, там она и лежит».
Людмила сняла трубку телефона, перемотанного синей изолентой. Нужный номер она смогла набрать лишь с третьей попытки.
– Никакой косметички в студии нет, – равнодушно сообщил вахтёр. – И после съемок ничего на вахту не приносили…
Людмила вытерла со лба холодную испарину. Кто-то взял косметичку. И она, кажется, знает, кто… На водку нужны деньги. У телевизионщиков иногда пропадали небольшие суммы, но ребята списывали это на собственную рассеянность.
«Сегодня я не стану его искать, – подумала Людмила. – Завтра и послезавтра съемок нет. А в среду я все ему скажу! Я при всех… я заставлю его покаяться! И пусть его выгонят. Правильно сделают».
Два дня она пролежала на диване, почти не поднимаясь. Даже соседи забеспокоились. Несколько раз притихшие супруги заглядывали в комнату и предлагали Людмиле бульон и чай.
В понедельник бледная, с бурыми кругами под глазами она появилась на телевидении.
Саша Мазаев стоял у трюмо и скептически разглядывал в мутной амальгаме зеркала свою опухшую небритую физиономию.
Людмила подошла к партнеру, встала за его спиной и уставилась в глаза зеркального двойника Мазая немигающим, колючим взглядом.
– Косметичку ты взял?
– Я.
– Ты… я даже не знаю, как тебя называть после этого… Люди еще не придумали такого слова…
– Люсь, погоди. Ты ее забыла на трюмо. Я заглянул, а там бабки. А у меня тут такое событие… именины. Ну, не удержался, извини, взаймы взял. А потом письмо… случайно прочитал. Я же не знал, что все так плохо! Потом я кинулся тебя искать. А ты уже ушла… Вот, возьми.
Людмила выхватила из рук Мамая косметичку и зло рванула молнию. Из косметички брызнули в разные стороны зеленые бумажки и веером легли у ног.
– Это… что?
– Мы с Ниной на дом в Геленджике копили, – присев на корточки и подбирая долларовые сотни, глухо ответил Мазай. – А три года назад она… ее не стало. Я с тех пор к ним не прикасался. Не мог… Здесь – если по курсу менять – больше пятидесяти тысяч. Тебе же на операцию пятьдесят тысяч надо?
Он поднял голову и теперь, робко и беззащитно улыбаясь, смотрел на нее снизу вверх. Его испитое лицо – с сизыми в прожилках щеками – было странно близким, родным.
– Прости, не знала.
– А никто не знал. Зачем?
– Саш, я… – начала было Людмила.
– Ладно, все! Да, еще – пусть тебя твоя гипертрофированная совесть не грызет, – поднимаясь и протягивая ей купюры, уже другим, грубовато-насмешливым тоном бросил Мазай. – Отдавать не надо. Я все равно пропью…
Он сунул в руки оторопевшей Людмиле скомканные зеленые сотни и направился к осветителям.
– Людмила Ивановна! Я посмотрела в соннике! – К Людмиле подбежала возбужденная Ксения. – Вы знаете, я не ошиблась – сон означает, что к вам явится ангел-хранитель и спасет вас от смертельной опасности! Беду отведет или еще что-то… В общем, что-то замечательное случится!
– Уже, – сдавленным голосом сказала Людмила. – Уже случилось. Минуту назад… – Она засмеялась, прижав к мокрым щекам косметичку.
– Все по местам! – рыкнул по громкой связи режиссер. – Почему свет не выстроен? У меня рир сыплется! Где осветитель, черт бы его побрал? Ксюша – за стол! Кукловоды – под стол!
Жизнь продолжалась…