ПРОВОДЫ НА ФРОНТ
(осень 1914 года)
Быль
Перечитывая дневниковые записи, сделанные моим дедом в пятидесятых годах 20-го столетия, я наткнулся на очень интересный эпизод – дед вспоминал свое детство, начало Первой Мировой войны, проводы на фронт казаков. Просто и без выдумок дед описывал яркие впечатления детства, когда мирная жизнь разом и бесповоротно изменилась…
Перед ним встали картины былого. Пьяные ватаги казаков, одетые в парадные формы, с лихо выставленными чубами из-под голубых околышей фуражек, с гиком и свистом, пошатываясь, двигались по станичным улицами и громко пели:
За Уралом, за рекой,
Казаки гуляют.
Казаки не простаки…
И как-то вдруг мелодия ухарской казачьей песни обрывается и стонущие голоса выводили прощальную казачью песню:
Уехал казак на чужбину далеко
На добром коне на своем вороном.
Он край свой родимый на веки покинул,
А сам не вернулся в родительский дом.
Дружно подхватывают молодые голоса и песня несмолкающим эхом несется по степям, лесам и полям.
Напрасно казачка его молодая
Утро и вечер на север глядит.
Ждет, поджидая с восточного края
Откуда мой милый казак прилетит.
Песня сливается в единую мелодию плача и стона, а казаки поют новую песню:
Скакал казак через долину,
Через Маньчжурские края…
В это время раздается звон колокола. На площади у церкви показываются колонны с портретами царя и иконами.
Смолкают казачьи песни. Атаман, бешено сверкая глазами, строит колонну. За ней выстраиваются отцы и матери, держащие слева под уздцы оседланных добрых казачьих коней.
Кончилась традиционная церемония. Атаман подал команду «по коням».
Казаки подходят каждый к своему коню, привычно прыгают в седла, берут в руки поводья и нагибаются для прощального поцелуя, крепко прижимаясь к родным. Стоящие женщины часто сморкаются в подолы, в платки, трут воспаленные от слез глаза, пугливо посматривая на атамана.
Прерывистое тихое всхлипывание заглушается громким плачем старой казачки Прохоровны, провожавшей младшего сына на войну:
«Милый ты мой сокол, мое ясное солнышко! На кого ты меня покидаешь, кому ты меня оставляешь!»
Не напрасно льет слезы Прохоровна. Много у нее горя: в молодости похоронила мужа, двух сынов вырастила одна, старшего сына в службу царскую проводила в 1904 году, да так и не дождалась. Не поднялась ее сына рука на рабочих, когда его сотню бросили на разгон рабочей демонстрации. Жестоко с ним расправились – не помогли ему Георгиевские кресты, полученные за смелую казачью хватку в далеких маньчжурских краях. Сбрили с казачьей головы кудри русые, заковали в кандалы и отправили молодого урядника на каторгу.
Провожая последнего сына, заливала свое горе Прохоровна слезами горючими. Пуще прежнего она боялась за судьбу младшего сына. Горячее было сердце у молодого казака! Не далеко и до беды…
Впереди у казаков были долгие годы кровавой войны, а тех, кто уцелел, ждала междоусобица гражданской войны, репрессии, расказачивание…