На неизвестном озере

               

        В тот первый и единственный раз, когда выпускники и вчерашние одноклассники, мы, решили и смогли отдохнуть вместе на песчаном и лесистом берегу у д.Сайма что на  озере Увильды  многое оказалось в первый раз, и заурядные с нынешней точки зрения  события  выходцами из городской толчеи тогда воспринимались приключениями. Например, уже просто доступность свежей и добытой собственными руками щуки  была очень необычна. А в те времена даже для меня, начинающего подводного охотника, непуганые щуки были что твои мишени в тире. Тем более ревностно, но исподволь весь курень наблюдал и за мытьём и за её чисткой, восторженно отмечая, что рыбы вполне хватит на всех. А после дружного обсуждения самостоятельно как никогда раньше в подобных случаях приняли решение, что поместить её до утра следует в таз, переложив крапивой и спрятав за палаткой в холодок. Сказано --- сделано. Прошло ещё около двух часов,  в костёр стали закладывать гнилушки, зелень так что он действительно стал куриться , отгоняя комаров от хористов у огонька, а все желающие направились в палатки. Наплававшись за день, я едва ли ни первым заснул, и от вожделенного тазика с рыбой меня отделяло только полотно палатки. Помниться  проснулся я от тычков в бок. Но этого оказалось бы недостаточно, если бы ни скрежещущий  звон и судорожные сотрясения всего нашего утлого жилища. Но проснулись  даже и мальчишки-школяры, племянники моего учителя подводного плавания, одноклассника как сейчас сказали бы --- качка. С опаской  я расстегнул полог палатки и осторожно выглянул наружу. После спальника --- зябко, сырость от тумана и сумеречно: солнце только изготовилось для работы. За угол палатки заглянуть удалось не сразу --- в голые коленки с болью впивались и камешки и крошка  сухих веток, да и опаска брала, поскольку уже по звукам было ясно, что заявился гость, гость крупный и бесцеремонный. Но когда мне это удалось, когда совершенно не понимая что это за чёрная копна, постукивая камешками на земле переваливается и какими то согнутыми штуковинами периодически  дёргает за растяжку палатки разглядел-таки сквозь предрассветную тьму громадного волосатого козла, вот тогда я и впал в ступор. Ну не знал я, что собственно делать с казалось бы диким козлом. Ни по улицам города, ни в зоопарке таких зверей видеть не приходилось. Даже когда из палатки выползли все её обитатели и минуту, наверное, созерцали деловую возню этой скотины ровным счётом ничего не изменилось. Для всех было просто непостижимо, что же этот козёл там делает. И всё же его турнули.  Отшатнувшись в сторону, он невольно увлёк за собой надежду нашего кулинарного ожидания, таз с точащими  то там то здесь ветками крапивы..  При слабом свете опалового небосклона козёл ещё разок успел сверкнуть глазами и так поддал носом таз, что ему позавидовала бы любая свинья, а нам стало ясно, что таз пуст. Его отогнали подальше и стали разбираться в деталях.  Таз действительно опустел, и кроме прилипших и торчащих в разные стороны кусков крапивы на дне плескалось с полстакана юшки --- щука то была и сочная и свежая …  Но самой рыбы нигде небыло. Только когда уже совсем  рассвело удалось найти несколько , увы, огрызков. «Увы» --- это к тому, что до того случая нам и в голову не могло прийти, что козлы едят сырую рыбу!  Таким образом, теплившаяся в начале надежда, что козёл пожирал  ту  крапиву, которой мы с таким радением перекладывали каждую рыбину, --- эта надежда лопнула. На завтрак  всем пришлось довольствоваться уже поднадоевшей рисовой кашей на сгущённом молоке. Но за чаем зашёл разговор о восстановлении приоритетов и массовом выходе за рыбой на лесное озеро к северу от Саймы. Собрались ближе к полудню: подготовили  удочки, накопали червей, запаслись мякишем, кто-то притащил небольшой бредень, а я дополнительно решил прихватить ласты, поскольку в моём представлении таскать-то бредень с ними будет легче. Конечно, позаботились и о посуде для улова. Единственно чем не удалось умерить свои желания – никто не располагал реппилентом.  В команде оказалось человек шесть- семь. Один, старый в тогдашнем нашем понимании сорокалетний мужичок из Алма Ата, родственник моих соседей по палатке, ну и одноклассники.
       Это задним числом я понял, что кто-то из нас очень близок был с местными рыбаками из Саймы, которые старательно объяснили маршрут и дали попользоваться бреднем, а тогда всё это оставалось за кадром. Путь оказался недлинным и шёл по лесной «покосной» дороге, которой всего несколько раз в году селяне пользовались при выезде на сенокос да за грибами-ягодами. То есть даже и о колее можно было говорить достаточно условно, поскольку не было на этой дороге травостоя.  Вот, следуя по этой дороге,  мы и увидели справа и чуть в сторонке просвет  в лесу и тяготевшие, вероятно, к береговой полосе случайные, среди господствующей вокруг зелени, сухие берёзы.  К воде, однако, выйти оказалось непросто. Когда по высокой траве дошли до опоясывающего озеро «мёртвого леса», появилась что называется --- хлябь. А ещё ближе к  открытой воде перемещаться стали каждый по своему разумению. Поскольку и тогда вес у меня был выдающийся, то мне пришлось лечь и ползти прямо по зелёной целине, невзирая на проблески воды в промятой траве, которые как трассеры обозначали преимущественные линии перемещения редких здесь рыбаков. Заряженный, как и все энтузиазмом и надеждой не иначе как на громадный улов, эти метры я преодолел играючи, сохранив в целости всю свою поклажу.
       На подобных лесных озёрах мне ещё не приходилось бывать, поэтому первое желание было оглядеться. Всё озеро можно было окинуть взглядом, не сходя с места. Всюду  на границе с открытой водой возвышалась стена камыша с отдельно стоящими то старыми пеньками, то растущими ивами. Собственно удить то можно было с них или с небольшой береговой гати из редких жёрдочек, но достаточно просторной для нашей компании. Только наш «старичок», забрав с собой бидончик, приманку для рыбы и удочку, стоя  взгромоздился недалеко на старый полусгнивший пенёк. Мы же кто как пристроились на гати.  Слёзы то была, а не рыбалка. Даже когда удавалось подсечь и достать пескарика, он почему то срывался и успевал исчезнуть между жёрдочками раньше, чем к нему успевали нагнуться. Всякий раз в этом случае ситуация повторялась в том, что прежде чем поправить насадку и забросить снасть снова, любой из нас отводил душу на комарах и прочей летучей кровососущей братии. Голым по необходимости ногам доставалось, пожалуй,  больше других, подвижных частей тела. У «старичка» дела шли лучше. Он хоть и шлепал себя по лодыжкам то одной то другой рукой, перебрасывая всякий раз удочку туда-сюда, но ему попадались карасики. И всякий был сосредоточен на своих проблемах, пока этот «старичок» ни издал нечеловеческий, истеричный вопль и ни плюхнулся в хлябь метрах в двух от своего «толчкового» пенька., Некоторое время не было слышно ничего,  кроме звенящего гуда комаров, шлепков о воду дяди-новопроходца и его брани. Бидон оказался перевёрнут, рыба пропала, а его удочку нам пришлось доставать потом, связав удилища своих в один жиденький хлыст. И не удилищ --- сделанных из подручного материала --- было жалко, а их оснастки, дефицитной по тем временам.  После этого мы все собрались на гати, и единодушно решили, что пройтись с бреденьком --- это наш последний и единственный шанс хоть чего-нибудь поймать на уху. Впрочем,  смущенно отсмеявшись, скорее для вежливого поощрения прыжка, мы всё же поинтересовались у «старичка» причиной переполоха.  Не уверен, что кто то из нас, не видавших тогда ни гюрзы, ни щитомордника, ни какой либо другой живой змеи был бы готов к такому испугу как наш среднеазиатский  умудрённый опытом гость. Он тщетно пытался взмахами руки отогнать со щиколотки щекотавшего его паута, пристально наблюдая за вздрагивающим в это время поплавком. Когда же решил прихлопнуть кровососа, то ощутил под рукой упругое змеиное тело.
Это лишь позже сообразили: --- безобидный уж, обвиваясь вокруг ноги щекотал её язычком, подымаясь от пенька к колену. Зачем? Да может быть на паутов  возжелал поохотиться, кто ж его знает.
На том и порешили.  Но было ясно, что после вылазки с бреднем независимо от результата придётся  возвращаться к своему очагу. Поэтому пока кто то, буквально, сматывал удочки, а другие готовили бредень, я доставал из укладки ласты и на этих хлипких жёрдочках, то опасаясь свалиться насторону, а то обронить в щель и утопить ласт, в конце концов натянул их оба.
        Нас оказалось пятеро, тех кто решился таки принять участие в бредовой авантюре. Но сказать о
 подробностях  спуска в воду мне совершенно нечего. В воду я ушёл первым, и сразу оказался поражён всем новым миром ощущений. Прохладная , чистая и глубокая вода вдоль береговых зарослей уже в трёх-пяти метрах от берега сменялась тёплой до потери ощущений и бульоноподобной жижей с какой то взвесью и странным… --- ну никак не скажешь --- дном, просто неким подобием, намёком на существующее дно. Спустя много лет узнал я слово---«сапропель», что вероятно и скапливалось ближе к центру этого лесного озера.  По консистенции это «нечто» можно было сравнить с взвесью в воде из пересушенных и затем истолчённых « в труху»,  замоченных до потери плавучести, почему то не догнивших  остатков осенних листьев и травы. Впрочем в деталях всю эту прелесть я ещё смог оценить уже через несколько минут.
       Место у бредня мне досталось крайнего замыкающего, который должен был вертикально удерживать жердину с прикреплённым « в растяжку» на ней полотном бредня, т.е. сетью, и задача которого сводилась к перемещению в этом вертикальном положении края сети совместно со вторым крайним замыкающим. Все остальные старались по своему разумению: кто то имитировал загонщиков, оставаясь впереди и сбоку от трассы нашего перемещения, а кто то оказался и позади бредня. Поверив ещё утром «старичку», мы все ждали, что обезумивший карась утащит нас вместе с сетью, и были готовы к сопротивлению. Дождались! Сопротивление движению вдруг возрасло,  и увеличивалось при любой робкой попытке хоть немного продвинуться вперёд.   Только когда вокруг бредня собрались все водоплавающие коллеги, а успех оставался призрачным, кто то из нас сообразил, что ведь зацепились за что то. Оказалось, что среди взбаломученной мути прятались и ветки деревьев. Некоторые прятались почти у поверхности воды, но были и такие , которые мне, например, удалось почувствовать на большой довольно-таки глубине под поверхностью отстоя --- ну никак не поворачивается язык дном назвать то что было под нами!  В какой то момент все дружно отказались от всяких надежд на рыбу,  и общим стало желание поскорее выбраться из того подобия воды в которое мы превратили свой участок озёрной глади после длительной борьбы за свободу.  Оказалось, что моя борьба была впереди. Ласты, которые в общем-то оказались не лишними в воде, как только ноги оказались в донной хляби только и помогали как «мокроступы» на болотине, т.е. они удерживали ноги от чрезмерного погружения. Помощь эта оказалась коварной.  Своего прямого назначения они выполнить попросту не могли,  а поскольку, пусть и случайным образом проваливались на разную глубину, то извлечь ласт всякий раз без осторожных усилий в опасении сорвать его с ноги и потерять, было невозможно. Ясно, что очень скоро я оказался не просто замыкающим, но уподобился буксируемому на берег буйку. За жердь я уцепился уже как за «соломинку», и вовремя. Дело в том, что нога в ласте проваливается пяткой вперёд, причём одновременно упругая часть ласта заставляет пятку осаживать назад. И надо же такому случиться, что при очередном шаге, при очередном погружении, сдвинувшаяся назад пятка и вся стопа оказались в развилке ветки-топляка. И это оказалось гораздо хуже, чем жёсткий задник не разношенного ботинка, хотя бы по той причине, что не расшнуренные ботинки я никогда не снимал  погрузившись с головой в коктейль взбитый из болотной мути целой бригадой незадачливых рыбаков.
Подать стопу вперёд и освободить пятку мешала лопасть ласта, которая тем самым и выполняла роль зашнурованного клапана на ботинке, а упереться и вырваться из западни сам я не мог --- упереться то было не во что. Выручила жердина бредня, точнее ребята, которые хотя и не поняли куда и почему я пропал, но в едином порыве на сушу выволокли меня за собой. До того случая, если мне и приходилось слышать о профессии «золотарь», то просто не откладывалось, забывалось это название, но зато на оставшемся жизненном пути и до сих пор мне оно памятно именно тем,  сколько и чего я успел выхлебать пока меня тащили на берег.
      В сгущающихся сумерках все препятствия до «покосной» дороги нам помогла преодолеть мошкара, а до своего костра мы добрались незаметно для себя: кто то высматривал в траве путь, а кому то уже «поплохело.»  Я, например, не мог отделаться от зудящего послевкусия  щедрой болотной ванны: чесалось  казалось бы всюду. И, хотя мне от щедрот болотных досталось больше всех, вряд ли кто нибудь из нас с лёгкостью мог назвать изредка бликующее в лучах заходящего солнца зеркало воды  как это было утром  манящим словом «озеро».
        Вообразить трудно с каким чувством неловкости мы разбредались по своим палаткам. Впрочем я едва только захватил своё полотенце как устремился к берегу. Кто посмеет, выйдя из подобной грязевой ванны, сомневаться, что Увильды --- жемчужина Урала. Несколько минут и о грязевых ваннах оказалось возможным забыть. Зато аппетит проснулся необыкновенный. Когда, насухо обтеревшись, я переоделся в ожидании ночной прохлады, то остался пока босиком --- носки куда то запропастились  Но тёплый после дневного солнцепёка песок только ласкал ступни ног, когда мне удалось наконец добраться до заветного костра. По слухам и арамату, в сдвинутом насторону от угольев ведре прели остатки борща. Наша болотная команда неудачливых рыбаков уже отужинала, и на мою долю осталось около трети ведра борща из которого ещё торчала ручка разводящего. Стола у нас небыло. Поэтому захватив миску, ложку, изрядный ломоть хлеба и, расположившись на любимом всеми бревне, я снял ведро с перекладины и окончательно перевёл дух. К тому времени солнце скрылось, и походную трапезную освещали только блики угасающего костра. Подчерпнув разводящим так, что немалая  моя миска затрепетала на коленке, осталось казалось бы вкусить плод. Но скажите, кто бы с лёгким сердцем в ожидаемом шмотке отварного мяса смог без смущения узнать носок. Нет, от борща грязными носками не пахло, но носок оказался мой. На второй, который после дневной просушки оставался ещё висеть чуточку в сторонке от костра на верёвке, я попросту не обратил раньше внимания именно потому, что отлично помнил о обеих моих носках, которые собственноручно разместил на ветерке после утренней постирушки. Что же, думаете борщ я вылил? Как бы ни так! Тем не менее в этот вечер наши,  уже ставшие традиционными, посиделки у костра не состоялись. Барды отдыхали. Зато уже ночью далеко разносились звуки рвотного рыка. Нет, соло никто не слышал, но на хор кто то обратил внимание, поскольку сразу после обеда к нам пожаловали гости. А вот  аромата от свежего воздуха лесного озера средь наших палаток  не прибавилось.