Вот уже почти 12 лет я пытаюсь написать что-то по-настоящему стоящее и достойное, но всякий раз получается что-то мелкое и незначительное. Всякий раз, когда в голове неспешно пролетает мысль о новом сюжете, о чьей-то новой жизни и цепляется крыльями за мелкие детали, обрастая – как новогодняя ёлка шариками – яркими эпизодами, шутками и образами, мне удается выхватить лишь перо из ускользающего хвоста. Я пытаюсь запомнить все детали и повторить все в точности на бумаге, пропущенной сквозь каретку старенькой печатной машинки.
Но стоит только мне войти в раж, как мысль растворяется. И пытаясь как можно больше излить воспоминаний о птице-вдохновенье, я начинаю судорожно стучать по маленьким круглым кнопкам-молоточкам, отбивающим неровный ритм. И каждый раз приходится переводить каретку, которая так и норовит выскочить из машины и нарушить незамысловатый гармоничный механизм.
Нет, конечно, дочь пыталась научить меня пользоваться компьютером, показывала куда надо нажимать и что делать. Я даже пытался что-то запомнить и записывать. Но идея работать, шагая в ногу с прогрессом, провалилась, как только я столкнулся с жужжащим устройством, не желающим пускать меня в программу написания документа. Проклятая машина алчно защищала свои владения, в которые я нагло врывался. Как будто был голодным студентом в дешевой куртке и кедах на босу ногу, а он – охранником в дорогущем элитном ресторане, в который я хотел попасть, чтобы съесть не менее дорогущий и элитный бутерброд с чаем. В какой-то момент мне показалось, что кряхтение, доносящееся из серого вытянутого ящика – было недовольством, с которым пришлось мириться старику охраннику, убедившемуся, что я не голодный студент, а вполне обеспеченная личность.
И вот когда перед лицом открылся долгожданный чистый лист, на котором мне предоставляется возможность творить, мысль убежала. Рассеялась. Растворилась. Осталась лишь первая фраза, которую я прокручивал в голове, чтобы не забыть основное. Не удержал мысль. Разбилась о стену ожидания. И тогда я готов был поклясться пользоваться карандашом и тетрадками в клетку с таблицей умножения на задней стороне обложки для записей своих мыслей. Серый ящик с моргающими огоньками лампочками издал треск и какое-то хрипение, будто дитя прогресса злорадно смеялось над моей неопытностью и не желало подчиняться моим интересам.
Теперь только машинка – проверенная временем, надежная и неприхотливая. И пусть с ошибками, но я создаю очередной рассказ, который твоя мама назвала бы «шедевром».
Ты очень на нее похожа. Те же глазки, в которых отражается полмира, та же улыбка, которая служит мне маяком в дебрях моего сознания. Та же родинка на краешке брови слева.
Теперь только ты мой самый благодарный читатель, который честно даст понять: стоит ли развивать сюжет дальше до состояния романа или повести. Ты такая же искренняя, как и твоя мама и совершенно не умеешь скрывать эмоции. Но это в плюс. Именно так я со стопроцентной уверенностью могу судить о качестве отпечатанного мной на старенькой печатной машинке. Если история удалась, то ты улыбаешься, если нет – хмуришь брови и долго молчишь, подбирая слова, которые, как тебе кажется, не обидят меня и в тоже время корректно подчеркнут изъяны моего творчества.
Вот и сейчас я жду вердикта от тебя. Боже, ты такая маленькая, хрупкая. Удивляюсь, как тебя ветром не сносит. Сидишь сейчас на маленьком креслице, забравшись на него с ногами. В одной руке держишь белые листы с ровными строками разнокалиберных букв, а на другой руке грызешь ноготь большого пальца, как-то неестественно его вывернув.
Эмоции сменяют друг друга на милом личике, отнимающем у тебя несколько лет истинного возраста. Когда-то я любил писать для тебя маленькие сказки. Но ты – как только получила нужные навыки – стала сама читать. И только тогда я полюбил наблюдать за тем КАК ты читаешь. Когда я читал тебе вслух со своей интонацией, как и должно было быть, ты просто слушала и смотрела на меня своими глазами в полмира, никак не реагируя. А когда ты стала читать те же мои сказки сама, про себя, сливаясь с тишиной в комнате, которую мне было страшно нарушить – на твоем лице сразу же появились эмоции. Те, которые я ждал от тебя все твое несмышленое детство. И с тех пор я только наблюдатель.
Что-то не так. Ты только что улыбалась, закусив нижнюю губу, дав передышку горемычному ногтю с неровным краем, а теперь нервно кусаешь поочередно то верхнюю, то нижнюю губу, сдерживая дрожащий подбородок, и шмыгаешь носом. Глаза лихорадочно блестят и кажется стали больше и ярче.
Так не должно быть. Почему же ты плачешь? Там ведь нет ничего грустного.. Всего лишь очередной взгляд на отношения между людьми.
Вот что мне теперь делать? Только и остается нервно ходить из угла в угол, сдерживая что-то волнующееся в животе. И ведь надо было тебя послушать и бросить курить? Сейчас бы затянулся и никаких проблем. В конце концов, это мое здоровье, и курил я на улице. Сплошные нервы.
Ну вот ты опять улыбаешься, значит хорошо написано! Бальзам на мою истерзанную душу.
Последний листок остался. Скорее уже читай – невыносимо ждать.
Топот босых ног. Улыбка и тусклый блеск от размазанных по щекам слез.
– Пап, это шедевр! – лопочешь ты, сдерживая волнующую радость, прижимая мятые листы к груди – Если бы мама была жива, ей обязательно понравилось бы!
– Тогда почему ты плакала? – спрашиваю я, вырывая рукописи из цепких рук дочери.
– Потому что очень красиво и трогательно! В жизни так не бывает, поэтому и шедевр..