ПоПс

                В ваших мозгах жиреет попc.
I
Будильник зазвенел в самый неподходящий момент. Некоторое время Сарычев продолжал надеяться, что надрывный, леденящий душу звук – это всего лишь часть сна, некоторое его продолжение. Находясь в зыбком пограничном пространственно-временном континууме между явью и мороком, Дима попытался, было, продлить то призрачное ощущение небытия, которое он испытывал в сновидении. Но отвращение, вызываемое трезвоном будильника, нарастало, и настал момент, когда оно стало непереносимым.
Окончательно проснувшись, Сарычев, шлепая ногами, поплелся в ванную. Там, облокотившись на раковину, серьезно рискуя обрушить ее, Дима долго смотрел на свое отражение в зеркале. Не сказать, чтобы то, что он узрел, внушало какой-то серьезный оптимизм, но в последнее время Сарычева подобное положение дел не удивляло. По возвращении из армии его не покидало чувство, что за те два года, который он провел вдали от дома, кто-то произвел наглую подмену. Тот двигающийся механизм, который сейчас пялился на себя в зеркало, конечно, напоминал прежнего, до-армейского Диму, но сходство это было, во-первых, весьма отдаленным, а, во-вторых, его вообще трудно было обнаружить. У человека,  знающего Сарычева в институтский период его жизни, могло возникнуть обоснованное подозрение, что некая зловещая сила похитила Диму, заменив его то ли на клона, то ли на искусно выполненную подделку в виде кибернетического организма. В принципе, приняв гипотезу похищения и функционирования в настоящий  момент ненастоящего Сарычева, затем следовало бы сделать еще один шаг, а именно – решить, куда в таком случае делся прежний Дима. Иногда Митя пытался подойти к этой проблеме, но каждый раз он чувствовал при этом такую же безысходность, какую переживает обычно подросток, впервые задумывающийся о смерти или всерьез обнюхавшийся растворителя для краски «Снежок».
Ни в коем случае не путать с торговой маркой «Отбеливатель «Снежок». «Отбеливатель «Снежок» – морозная свежесть и аромат вашего дома!
Впрочем, даже если нынешний Сарычев был копией предыдущего, то копией, как уже упоминалось выше, неплохой, искусно сработанной, ибо некоторые качества оригинала были не чужды и этой, с позволения сказать, кукле. В частности, это касалось увлечения ночными прогулками, которые, в свою очередь, редко заканчивались хорошо. Сейчас, тупо пялясь на свое отражение в зеркале, Дима смутно припоминал, что вчерашний вечер, начавшийся в кафе, затем плавно перерос в ночь. Сарычев точно знал, что ночью он уже не сидел в каком-то замкнутом в пространстве помещении, а шлялся по ночному городу (причем в настоящий момент ноги болели так, будто эти скитания периодически перерастали в бег), но было ли все так на самом деле в настоящий момент сказать было трудно.
Находиться перед зеркалом бесконечно было, к сожалению, при всем желании вряд ли практически осуществимо, поэтому, периодически тяжело вздыхая, Сарычев умылся и почистил зубы, а затем поплелся на кухню готовить завтрак. На часах было без пятнадцати шесть, так что, чтобы успеть на работу, надо было поторапливаться. Дима уже оделся и напился кофе, когда внезапно вспомнил, что сегодня – воскресенье. После всех принесенных жертв было глупо раздеваться и ложится досыпать, поэтому Сарычев тяжело вздохнул, немного подумал и решил: «Пойду – погуляю что ли».

 «Я люблю его за то, что он любит меня», – орали невидимые певицы, и от их уверенности в том, что они действительно верят в то, о чем идет речь в словах, которые вырываются из юных глоток, веяло ледяным дыханием вечности. «Глядя в холодное серое небо, я лежу на могильном камне. И повсюду крадутся тени, куда достанешь ты взглядом. Окруженный ими, бессильно, понимаю, что эта реальность, существует только поскольку, постольку жизнь в красе своей расцветает. И нету другой цели, и нету другого смысла, жизнь сама по себе бесценна, как говорил Заратустра. Разума злые законы – это счастья хрупкого цепи, и в них беспощадно закован я, попавший в коварные сети. Подавлен бушующим миром, столь прекрасной и яростной жизнью, отвечаю любовью на любовь их, пусть порой бескорыстно - наивно».
«Я люблю его за то, что он любит себя», – за соседним столиком два уже немолодых, но пьяных человека оживленно беседовали так, что обрывки их разговора порою заглушали музыкальный фон, создаваемый истошно орущим динамиком. «Я всегда верил, что здоровый эгоизм необходим для строительства по настоящему демократического общества». - «Не говорите. Без эгоизма мы ж куда? Да никуда! Так и будем сидеть в этой азиатчине». –«Страшно подумать! Кстати, недавно у нас вышел серьезный спор – кого считать первым демократом. Как вы считаете?» - «Думаю, Моисея». – «Да, возможно вы правы. Пойти на нескончаемые жертвы и лишения, связанные с жестким реформированием прогнившей системы и движением к ранее невиданным рыночным ценностям, основанным на новом договоре, открывающем удивительные перспективы в историко-экономическом плане. Да это, не побоюсь сказать, предтеча и иудейский пра-Чубайс! А вы как считаете?» – «Знаете, это все, конечно, очень интересно, но мне все же почему-то кажется, что первым либералом и демократом был Нарцисс». – «Неужели?» - «Понимаете, всепоглощающая любовь к себе – вот истинная ценность, которой, в конечном итоге, обуславливается и  принимает новый смысл земное существование! Ведь для чего же еще можно и следует жить? И что еще, кроме вытекающей из любви к себе любви к жизни, может представлять высшую ценность существования? Как можно не понимать таких простых и адекватных вещей?» – «Не говорите. Знаете, порой просыпаешься среди ночи, и хочется плакать. Ну почему, почему здоровый эгоизм так преследуется в этом гадюшнике? Откуда эта зависть, эта нелюбовь ко всему эгоистичному, либеральному, рыночному? Ведь даже журнал «Эгоист» не в силах просветить эту дремучую славяно-финскую избу. Все настолько грубо, вульгарно, никакой цивилизации. Вот возьмите, к примеру, пана Збыгнева Бжэзинского. Ведь совсем другой уровень! Глыба, титан, монолит!» – «Человечище! Что и говорить! А тут… Яков Абрамович недавно решил прогуляться инкогнито, так шовинисты все равно как-то пронюхали, что перед ними либерал… И, скажите, даже определить трудно, откуда проистекает этот фашизм – то ли наследие проклятого тиранического наследия Ивана Грозного, то ли следствие общей культурной отсталости и бесспорной умственной неполноценности…»
«Я люблю его за то, что он мне говорил», – слева от столика две девушки с интересом слушали своего собеседника. Бритый затылок и кожаная куртка последнего наводила на неминуемые ассоциации с проклятой эпохой девяностых, но внешний образ зачастую обманчив, и, насколько можно было понять из доносящихся обрывков, разговор за столиком шел весьма специфический. «Не надо думать, что если вы – не литературные персонажи, значит можно вытворять что угодно, и что для вас не существует никаких норм и правил. Разговорная речь, которой вы, в принципе, должны владеть на должном уровне, подчиняется своим строгим законам. Во-первых, это должна быть спонтанная, непринужденная устная речь образованных носителей современного русского литературного языка. При этом ожидается, что она лишена черт просторечия – Таня, обрати на это внимание – и свободна от «уличного» жаргона и диалектизмов (что, кстати, должно быть интересно для тебя, Ирина). Во-вторых, само использование разговорной речи обуславливают три особенности внеязыковой ситуации: неподготовленность и спонтанность речевого акта, непринужденность высказывания, а также непосредственное участие говорящих в речевом акте. Если с внеязыковой ситуацией у вас все в порядке, то по оставшимся вышеприведенным критериям вашу разговорную речь роднит с разговорной речью русского языка только одно: формально (еще раз подчеркну слово формально) вы, девчонки, считаетесь образованными носителями русского языка. Во всем остальном у вас полная лажа. Но это только цветочки. На следующем интересующем нас уровне мы сталкиваемся с понятием закономерностей разговорной речи, и здесь уже в прямом смысле волосы дыбом встают, если хорошенько подумать, до чего мы, точнее вы, дошли. Особенности разговорной речи, дорогие мои, во многом связаны с тем, что значительная, если не подавляющая часть информации содержится не в тексте высказывания, а в самой ситуации общения (для этого есть свой термин – конситуативность разговорной речи, но приводить его вам, в сущности, бессмысленно, так как все равно вы его едва ли не сразу забудете). Из этого, в свою очередь,  вытекает следующее: говорящий рассчитывает на то, что слушающий, опираясь на контекст ситуации общения, без труда сумеет извлечь необходимую ему, но не представленную в явном виде информацию. Этот контекст, в свою очередь, складывается, в частности, из следующих факторов: место действия, в котором происходит коммуникация, мимика и жесты говорящего и слушающего, особенности стиля общения, или так называемого речевого этикета, принятого в той или иной среде. Да, вы правильно сделали, что загрустили – дураку понятно…»
Жирный кавказец, с трудом разместивший на стуле свое тело, довольно бубнил своей собеседнице, худой, довольно молодой женщине с крашенными белыми волосами:
Слюшай, что значит «прописан», не «прописан»? Я тэбе муж или кто? Муж? Тогда все будем делить поровну. А пока собирай манатки и уматывай из квартиры…
Но Алек, куда я пойду? Ты забыл – ведь это же моя квартира. И, потом, ты же какие мне вещи обещал, когда за мной ухаживал? Что каждый день в рестораны ходить будем…
Обэщал, не обэщал.  Нэ помню. Уходи, куда хочэшь, видеть тэбэ не желаю, паскюда ты такая. К мэне сэстра приезжает и мат, а у мэня дома проститутк…
«И даже цветы мне дарил».

II
«Сегодня речь у нас пойдет о некоторых проблемах функционирования языкового сознания вида homo sapiens. Сразу оговорим следующее: согласно одной из существующих точек зрения, «языковое сознание – это образы сознания, овнешняемые языковыми знаками. Практически большинство образов сознания имеют языковое овнешнение, хотя и не все. Постоянно в обществе формируются новые образы сознания при помощи старых образов в процессе производства и восприятия развернутых текстовых описаний и только затем получают овнешнение в виде отдельного слова». Из этого емкого определения, которое мы в дальнейшем будем считать рабочим, видно, что в рамках данной проблемы приходится иметь дело с такими терминами, как «сознание», «знак», «общество» и т.д. Сразу скажу: для меня большинство из этих них представляют собой, скорее, квазитермины, так как, по большому счету, нельзя твердо говорить не только о том, верны они или нет, но и даже о том, есть ли они, или в данном случае мы имеем дело с частью великой иллюзии. Поэтому не забывайте ко всему, что вы слышите во время наших занятий, относиться критично.
С «овнешненными языковыми знаками» образами сознания вы сталкиваетесь довольно часто. Если захотите проделать этот интересный эксперимент еще раз, то просто загляните в обыкновенный словарь. Типичный неспециализированный словарь по определению отражает языковое сознание наивного носителя. Ясно, что ожидать особого богатства от языкового сознания рядового носителя не приходится. В учебнике вы найдете ставший хрестоматийным пример, когда для наивного языкового сознания вполне достаточно, что стакан – это то, из чего пьют, а не стеклянный сосуд в форме цилиндра.
Следующий уровень проблемы, на который мы выходим, концентрируется вокруг двух центральных понятий. Это будут понятия «ментальная репрезентация» и  «ментальный лексикон»,
Ментальная репрезентация – одно из ключевых понятий когнитивной науки, относящееся как к процессу представления (ре-презентации) мира в голове человека, так и к единице подобного представления, стоящей вместо чего-то в реальном или вымышленном мире и потому замещающей это что-то в мыслительных процессах.
 Последнее определение указывает на знаковый или символический характер репрезентации и связывает исследование репрезентации с семиотикой, то есть заставляет предположить существенность для данной единицы не только ее содержания, но и способа ее представления в психике человека. Совокупность репрезентаций составляет то, что называется памятью, а поэтому и в ней различают словесную и образную, или эпизодическую (событийную) память; совокупность вербальных репрезентаций называют ментальным лексиконом, и, наконец, совокупность всех концептуальных репрезентаций (т.е. смыслов и аналоговых, и символических репрезентаций) именуется концептуальной системой, или же концептуальной моделью (картиной) мира.
Особое значение в анализе репрезентаций придается их генезису и происхождению у отдельного человека в онтогенезе. До сих пор не разрешен старый спор о том, с чего начинается формирование репрезентаций и каково то исходное состояние психики, которое характеризует родившегося и вступающего в мир человека - tabula rasa или же некие врожденные предпосылки для образования репрезентаций, или, наконец, уже сложившаяся врожденная система таких репрезентаций. Представителем своеобразной компромиссной точки зрения по этому вопросу был Ж.Пиаже, выдвинувший идею о постепенном складывании разных типов репрезентаций по стадиям. В связи с этим хотелось бы обратить ваше внимание на следующее. Во-первых, Ж.Пиаже, если вы желаете получить зачет, вам все равно придется прочитать. Во-вторых, это прочтение вам ровным счетом ничего не даст, так как, несмотря на множество исследований по когнитивному развитию ребенка, вопрос о том, как возникают «первые» репрезентации и как из более простых репрезентаций рождаются более сложные до сих пор не вполне ясен, а адекватная теория репрезентаций пока отсутствует.
Одной из причин такого безобразия, вероятно, явилось то, что исследованию до сих пор подвергались отдельные аспекты этого феномена. Для того чтобы выработать единую теорию репрезентаций необходимо привлечь данные разных наук (психологии, философии, моделирования искусственного интеллекта, нейронаук и формальной семантики) в рамках единой когнитивной парадигмы знания. Это, помимо прочего, означает, что в теории репрезентаций должны быть пересмотрены взгляды на то, что именно репрезентируют репрезентации, а также и те модели, которые описывают организацию репрезентаций. Попытки такого подхода уже имели место. Часть такой новой организации была описана в терминах ассоциативных сетей, часть – в терминах коннекционизма, а часть – в терминах фреймов, скриптов и сценариев. Громадные возможности кроются в объединении и синтезе этих вышеперечисленных попыток, в результате чего становится возможным представить более глобальную картину функционирования репрезентаций в еще большем разнообразии их форм и типов.
Ментальный лексикон, известный также как «внутренний лексикон», «словесная память» или «информационный тезаурус человека» – это система, отражающая в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах, а также выполняющая сложные функции, связанные не только с указанными языковыми единицами, но и стоящими за ними структурами представления экстралингвистического (энциклопедического) знания.
Говоря о ментальном лексиконе, мы сталкиваемся с первостепенной важностью на этом уровне такой единицы, как слово. Именно слово, по мнению некоторых выдающихся современных лингвистов, является центральной единицей хранения и использования информации, доступа к ней и ее извлечений из памяти говорящих и т.п. При когнитивном исследовании лексикона исследователь сталкивается как с проблемами, связанными с когнитивными функциями слова, так и с проблемой организации словаря. Надо сказать, что прежние представления о том, что наш внутренний лексикон представляет собой неупорядоченный набор или простой список слов конкретного языка безнадежно устарели. На смену им пришли многочисленные теории относительно устройства и формального и семантического строения лексикона как принимающего заметное место в обработке и переработке языковых знаний. Эти теории обладают огромной значимостью как для современной лингвистики, так и для психологии, так как помогают понять соотношение слова с объективацией (или, как ее еще называют, лексикализацией) структур знания и механизм вербализации разных концептов. Нас в лексиконе нас больше всего будут интересовать проблемы структурации, в частности, типы представленных в нем отношений и связей и формирующиеся здесь более крупные разряды слов (лексические поля, категории, фреймы).

III
Очередной вечер, начавшийся довольно неплохо, завершился безобразно. Сарычев после работы сразу забрел в небольшую забегаловку. Грязная пивная, в которой Дима коротал досуг, была выстроена довольно давно, знала не одно поколение алкоголиков, и в народе получило прозвище «аквариум».
Последнее было вызвано тем, что в свое время неизвестный архитектор, произвел над зданием смелый эксперимент, щедро застеклив его со всех сторон так, что, в конечном итоге, прохожие получили сомнительное удовольствие наблюдать пирующих внутри пьяниц прямо с улицы. Теперь любой желающий мог видеть, как внутри коротали немногие оставшиеся в жизни часы полузомби в дырявых майках и грязных спортивных штанах.
Любимое занятие русского интеллигента – выяснение мнения русского народа – в аквариуме было обречено на страшный провал. Никакого народа в забегаловке отродясь не бывало; здесь испокон веков собиралось изысканное быдло из района, в котором проживал Сарычев, а также забредали бродячие разложенцы из близлежащих спальных бараков. Впрочем, Диму то, о чем думал этот контингент и думал ли он вообще, не интересовало; сам он являлся в «аквариум» с одной целью – напиться.
Пиво в грязной кружке было теплым и противным, что, впрочем, придавало происходящему некий шарм. Сарычев, стараясь не смотреть по сторонам, стал доводить себя до кондиции. Конечно, поступая таким образом, он уподоблялся уродам вокруг, но в последнее время это слияние с алкоголиками приносило Диме даже определенное моральное удовлетворение. Дело в том, что Сарычев вот уже с год чувствовал себя настолько маргинальным элементом, что даже стать частью мирового быдла было для него очевидным прогрессом.
«Доза, фантик, чёрный бантик», – орал невидимый магнитофон. Очередной летний хит был запущен в производство, так что от жутковатого произведения сверхмодного певица, прославившегося тем, что он блистательно сыграл роль Василия Шуйского в новом патриотическом боевике «Семибоярщина III» некуда было скрываться. Смирившись с этим как с неизбежным злом Сарычев продолжал поглощать мерзкое поило, не вникая в слова песни.
«Закрывайте, не скучайте.
Вниз – не важно, я отважный,
Брызги, раны, ураганы».
Слева от Сарычева невысокий мужик в спортивном костюме демонстрировал чудеса координации в пространстве. Судя по всему, «аквариум» был далеко не первым пунктом в сегодняшнем скитании этого индивида по волнам бренного людского существования, и нализаться он к этому моменту успел дай боже. В связи с острым алкогольным отравлением, этому человеку сложно было уже даже просто сохранять вертикальное положение. Тем впечатляюще со стороны выглядела его отважная борьба с самим собой. Причудливо изгибаясь и колеблясь как тростинка на ветру, алкоголик ухитрялся переливать большую часть содержимого кружки себе в рот, прикуривать сигарету и затягиваться ею, так что Сарычев, вот уже минут примерно пять ожидавший, что сосед повалится под стол, невольно залюбовался этим алко-факиром и даже стал испытывать чувства уважение к нему и нечто вроде гордости за собственную страну.
«Вот вам, гады!», – думал Митя чуть не плача. - «Купили всех и вся, геноцид свирепствует, а все равно, выкусите, ничего у вас не получится. Не сломать нас, пока такие люди есть. А они были, есть и будут! Так что хоть головой об стену бейся ты, Бжезинский, сука старая!»
Тем временем алко-факир не унимался. Чудом сохраняя равновесие, в прямом смысле балансируя на грани, он вдруг+– отколол следующий номер. Одной рукой размахивая тлеющей сигаретой, а другой кружкой пива мужик вдруг принялся козлиным голоском подпевать слова песни:
Тык – наколка. Шик, иголка.
Кап-кап красным, ты прекрасна.
Лед, лодыжки, приз под крышкой.
Закрывайте, не скучайте!
– Ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы.
Сарычев невольно вздрогнул от раздавшегося неподалеку рева. Хрупкая атмосфера всеобщей любви и братства, воцарившаяся было в «аквариуме», в одну секунду была нарушена самым бесцеремонным и ужасным способом. Вскочив с места, Сарычев обратил взгляд на то, что происходило у входа.
Испитого вида молодой человек бился в конвульсиях на чудовищно грязном и заплеванном полу «аквариума». Вид у лежащего был страшный. Белое с зеленоватым оттенком как у мертвеца лицо было сведено судорогой в какую-то причудливую неживую гримасу. Глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Оскаленные зубы еще больше усиливали сходство со зверем, из рта на подбородок капала слюна. Из горла раздавался тот самый непонятный то ли рев, то ли крик. Рядом с лежащим его юная подружка, сама сейчас от испуга похожая на ведьму, орала тонким голоском: «Саша! Что с тобой ?!!»
Некоторое время Сарычев, закрыв глаза, пытался внушить себе, что все это – лишь часть грандиозной иллюзии. Но вопли молодой подружки начинающего алкоголика были столь истошными, что, казалось, напрямую били по мозгам. Отдых был безнадежно испорчен.
– Доктор есть в зале? – произнес Сарычев, ни к кому не обращаясь.
Странно, но сидевшие в «аквариуме» продолжали заниматься своими делами, как будто в самом деле ничего не произошло.
– Я спрашиваю, врач есть здесь? – Дима несколько повысил голос, но и это не вызвало ровно никакого эффекта.
– Понятно.
Дима вытащил свой устаревший морально «мобильный», набрал «1» и нажал «вызов». Когда на другом конце раздался голос, произнесший банальное «ало», Сарычев, стараясь не смотреть по сторонам, хрипло пробурчал: «Иван Федорович? Это Митя. Тут в «аквариуме» чертовщина какая-то твориться».

IV
– Тебе это не надоело? – голос спецуполномоченного больно бил по мозгам. Дмитрий, прикрыв глаза, старался думать о хорошем, но беспощадная как холокост речь Григорьева никак не давала абстрагироваться.
– Три года, как вернулся. Твои друзья, с которыми  ты вместе служил, все прекрасно устроились. Женились, детей наделали, люди как люди. Некоторые уже карьеру сделали. А ты на кого похож? Что ты постоянно в драки лезешь? Руки чешутся? Так найди им другое занятие!
– Ты что думаешь, если в Македонии побывал, то теперь что угодно можно делать? Я ведь не шучу. Что это вы вдруг себя богоизбранными возомнили? Я, между прочим, два раза в Чечне был, но Рэмбо себя никогда не считал, и алкоголикам по этому поводу челюсти не ломал. Кто тебе право дал так себя ставить?
Дима почувствовал, что у него от стыда зарделись уши. «Странно, – подумал он, – вроде бы пора уже привыкнуть, а все равно каждый раз чувствуешь себя нашкодившим школьником. И тут, видимо, уже ничего не поделаешь».
– А что? В меня, между прочим, стреляли, меня, взрывали, да я, если хорошенько подумать,  в грязи по уши ползал…+А не надо думать! Не надо! Не ты один! – Иван Григорьев бухнул здоровенным кулаком по столу так, что подскочила кипа бумаг.
– Много ребят в Македонии служили. Хороших и разных. И их тоже взрывали, стреляли в них, и что только с ними не делали. У меня племянник, когда вернулся, тоже на себя непохож был. Целыми днями на диване валялся и в потолок смотрел…
Дима закрыл глаза и стал вспоминать один из последних дней перед отъездом домой.
 На базе царила предпразднично-виноватая атмосфера. С одной стороны, все чувствовали несказанное облегчение, что уносят ноги с Балкан. С другой стороны, над этой радостью словно готические призраки витали воспоминания о тех, кто отправился домой еще раньше, в цинковых гробах или до неузнаваемости искалеченным. При этом, хотя никто не хотел себе в этом признаваться, над этой печалью витала подленькая радость, что хотя твой приятель, с которым ты еще за компанию недавно глазел на одних девок, уже кормит червей или переживает переход в новое состояние инвалида, а ты по-прежнему молод, красив и здоров. Что и говорить, эта смесь из радости, вины и снова радости образовывала особый нравственный слоеный пирог, в котором здорово увяз персонал базы «МСС-3».
Сарычев лежал на узкой кровати и смотрел в потолок. Казарма была почти пустой, только двое помятого вида старослужащих рассматривали фотографии, а новоиспеченный офицер Федор Карнаухов любовался на свое офицерское отражение в большом зеркале. После кошмарных семи месяцев сама возможность лежать и смотреть в потолок была равносильна награде; Дима никогда не подозревал, что такое нехитрое занятие может приносить столь положительные эмоции. Из открытого окна веяло запахами весны и неслись звуки старой песни:
Родина. Еду я на Родину.
Все кричат «уродина»,
А она мне нравиться,
Хоть и не красавица,
К сволочи доверчива,
Ну а к нам тра-ля-ля-ля-ля-ля…
Эй, начальник!
Тут начался незатейливый проигрыш, и внезапно один из «дедов» громко пробурчал: «Что за черт?». «Ты чего, Сергей?», – его приятель удивленно уставился на товарища. «Как чего? Почему он поет «родина – уродина»? Что, другой рифмы нет? Почему хоть уродина?» «Сложный вопрос. Понимаешь, Серж, русская рифма по своей природе довольно ограниченна в том смысле, что в массовом сознании она на удивление быстро исчерпывается. Это отмечал еще Пушкин, гениальный русский поэт, когда в своем «Домике в Коломне» иронически заявлял: «… уж и так мы голы. Отныне в рифмы буду брать глаголы». Он же в статье «Путешествие из Петербурга в Москву» уже всерьез писал: «Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке мало. Одна вызывает другую. «Пламень» неминуемо тащит за собою «камень». Из-за «чувства» выглядывает непременно «искусство». Кому не надоели «любовь» и «кровь», «трудный» и «чудный», «верный» и «нелицемерный» и проч.  Е. Розен в своей статье, напечатанной Пушкиным в «Современнике» в 1836 г. вообще обещал скорый конец царства рифмы. Конечно, гений русской словесности со свойственной ему горячностью несколько преувеличивал трагичность ситуации, в этой области возможны варианты, взять хотя бы приблизительную рифмовку или составную рифму, но в целом его феноменальный ум смог в очередной раз проникнуть сквозь глубину веков и вскрыть механизм мышления русского человека. А специфика последней проблемы в том, что при всем богатстве вариантов среднерусский индивид всегда будет в массе своей рифмовать «любовь» и «кровь», «человек» и «век», «Родина» и «уродина». Хотя с последним все еще сложнее. Дело в том, что одним стиховедением здесь не обойдешься. Ассоциация «нравиться – красавица» логична потому, что связь «нравится – уродина» типична скорее для богемы, чем для среднего индивида. Пара «Родина – уродина» здесь обладает своей спецификой, которую трудно понять, не учитывая отношение государства к человеку на необъятной территории нашей России. А вот если это принять во внимание, нет ничего удивительного  в том, что связь «родина – уродина» уже давно осознается не на уровне простого созвучия, а на прочной ассоциативной связи, в которой тесно сплелись причина и следствие…»
«Как жаль, что меня с первого курса отчислили!», – с горечью подумал Сарычев. За окном бушевала весна, слышались звуки песни и веселые голоса товарищей на улице, а Федор Карнаухов, не вникая в суть разговора двух старослужащих, смотрел на свое отражение в зеркале и улыбался. Через час Карнаухова срочно вызвали в штаб. Американцы пригласили союзников на торжественный банкет в честь окончания первого этапа миротворческой операции, и Федора решили премировать участием в пьянке. «Пусть развеется!», – решили в штабе, – «заслужил!» По пути на американскую базу какой-то албанец запустил в БТР из гранатомета. Офицера Карнаухова, прихоти ради сидящего в новой форме на броне, разорвало на куски.
– … да, можно сказать - ничего. Так что я тебе вот что скажу – завязывай! В следующий раз никаких поблажек уже не будет. Иди, и больше не попадайся!
Сарычев поднялся со стула. Сидевший напротив Григорьева парень наоборот продолжал сидеть.
– Ну что? – недовольно буркнул Иван, - я сказал – иди домой! И больше не попадайся!
Когда правонарушитель проходил мимо Сарычева, Дима вдруг понял, что парень уже довольно немолод, по крайней мере, морщин на лице у него было гораздо больше, чем следовало ожидать.
– Балбес! – Григорьев облегченно вздохнул и открыл ящик стола. – Тридцать пять лет мальчику, а все бесится. В пивной сломал челюсть налоговому инспектору! Со смещением! И, Дим, ситуация хуже не придумаешь – всем понятно, что у человека после Македонии крыша поехала, каждую неделю что-то подобное откалывает, а сделать с ним ничего не можем. У его жены такие родители, что налоговый инспектор вынужден написать, что сам упал со стула и сломал челюсть, причем повредив во время своего падения этому Рэмбо кулак. Ну что тут поделать? Рано или поздно его за такие номера просто убьют, и будут, бесспорно, правы, но, видимо, тут уж ничего не поделаешь. Ты что стоишь? Давай, садись!
На столе уже виднелась бутылка «Саранской», а Григорьев возился с каким-то туго завязанным пакетом.
– Вот, дура! Зачем так завязывать? – Иван недовольно покрутил головой. – Зачем, спрашивается, жениться, если пакеты завязывать не умеет? Ты это учти. И помяни мое слово, Дима, этот Рэмбо добром не кончит. И жена его не спасет. Поделом – ты ведь тоже в Македонии служил, ну и что? Вот что я скажу – не в войне тут дело, а в человеке. Если скотиной родился, скотиной и помрешь, и никакие албанцы тут ни причем.

Обратный путь домой Сарычев проделал на ватных ногах. Мир вокруг заметно шатался, и поэтому приходилось прилагать усилия, чтобы избежать преждевременного контакта с землей. Уже у двери подъезда возникли проблемы с ключом, который упорно не хотел попадать в отверстие. Когда, наконец, дверь распахнулась, Сарычев услышал вдруг плач. Повернувшись, Сарычев увидел малыша, которого за руку вела молодая мама.
– Ыыыыыы, - хныкал маленький человек, - мама, она мне не дала!
– Ну и бог с ней, – девушка вытерла мальчику слезы, которые, однако, тут же снова градом покатились по щекам, – дружи с теми девочками, которые дают…
«Воистину так», – подумал Сарычев, и, шагнув в холодный, пропитанный загадочными запахами подъезд, с грохотом захлопнул за собой дверь.

V
– Выходите по одному! – скомандовал Григорьев.
Вскоре после этих слов из подвала по одному стали вылезать люди. Сарычев непонятно зачем хотел обыскать первого из появившихся, но Иван недовольно буркнул: «Не лезь к ним, Дима! Еще подцепишь чего. Они же все больные. Ты только посмотри!».
Жители подвала действительно выглядели неважно. Здесь, судя по всему, отсиживались сплошь выходцы из азиатских стран, но, даже учитывая их национальную специфику, худоба и желтизна тел, на которых мешками болталась грязная одежда, не могла не поражать. Синяки под глазами, спутанные жесткие волосы, незаживающие язвы – все это производило такое гнетущее впечатление, что Сарычев невольно отшатнулся от все вылезающих и вылезающих из подвала то ли людей, то ли гигантских муравьев.
– Троян, – проорал  Григорьев, – ты что, заснул?
Жейнов, как обычно, возник неоткуда. Рядом с ним шагал упитанный азиат в спортивном костюме.
– Переводчик? – то ли спросил, то ли констатировал Иван.
Троян кивнул головой. Вообще, при взгляде на него Сарычев почему-то всегда вспоминал старый фильм «Ожившие мертвецы». Не сказать, что Жейнов был похож на покойника, более того, в последнее время он стал нормально одеваться, и на его щеках появилось подобие румянца. Тем не менее, на всем поведении Трояна лежал такой оттенок механистичности, что и сам он воспринимался скорее как крупный механизм, чем человек. В этом отношении существовало заметное сходство между ним и вылезающими сейчас из подвала нелегальными эмигрантами, которые также больше смахивали на зомби, чем на мыслящих индивидов, обладающих свободой воли и гражданскими правами. Сходство Трояна с заводной куклой увеличивалось еще и тем, что Жейнов на протяжении всего периода времени, когда Сарычев его знал, очень мало говорил. Вот и сейчас – в ответ на риторический вопрос Григорьева он не ответил «да», а только кивнул в знак согласия.
– Хорошо, – Иван вытер пот со лба. – Тогда донеси до этих, чтобы они строились у стены.
Переводчик, не переставая улыбаться, выкрикнул что-то, и вылезающие из подвала безропотно стали выстраиваться у стены. Их было так много, что в некоторый момент Дима даже стал бояться, что стены на всех не хватит. Но, к счастью, внезапно людской поток из подвала иссяк.
– Документы у них есть? – Григорьеву с его габаритами приходилось в этот день очень непросто, выглядел он так, будто при полной форме оказался в парной.
– Откуда? – произнес переводчик на удивление хорошем русском. – Нет у них ничего. Оформляйте их сразу в приемник. Что с ними возиться?
– Думаешь? – Григорьев задумчиво посмотрел на терпеливо стоящих у стены людских муравьев. – А если по ошибке не того определим?
– Да вы взгляните на них, - переводчик от избытка чувств даже всплеснул руками. – Какую тут ошибку можно сделать? Для них же лучше будет, если  их депортируете. Здесь они просто помрут.
– Троян! Давай, загоняй этих в тележку. Мы с Димой посмотрим, не остался ли кто в подвале.
Жейнов, не выказывая ровно никаких эмоций, отправился к водителю автобуса. Переводчик остался на улице, с любопытством следя за тем, как подгоняемые двумя солдатами нелегалы стали залазить в транспорт, очень напоминавший общественный, но невыгодно отличавшийся от него решетками на окнах.
Подвал, в котором обитали нелегалы, очень смахивал на один из вероятных кругов ада. Несмотря на жуткую жару, царившую наверху, здесь стоял какой-то потусторонний, могильный холод. Грязные неживые бетонные стены еще больше усиливали впечатление того, что находишься в гипертрофированном склепе.
– Глякось, – идущий впереди Григорьев резко остановился, – слушай, Дим, а здесь жмурик.

– Даже не могу объяснить, как это могло случиться.
Глава фирмы, пожилой азиат в дорогом костюме пытался выглядеть уверенным, но, что совершенно не свойственно его расе, заметно волновался.
– Когда вы их завезли? Почему пользуетесь услугами нелегалов? – Григорьев недовольно водил ручкой по листу бумаги, на котором уже виднелись какие-то непонятные каракули. Сарычеву, однако, с его места порой казалось, что эти каракули – на самом деле кабалические знаки, таинственная абракадабра, и в эти мгновения начинало казаться, что Иван на самом деле зловещий чернокнижник. Впрочем, стоило взглянуть на лицо Григорьева, и эта иллюзия молниеносно улетучивалась. Иван, немилосердно запотевший в душном кабинете, раздувал толстые щеки, шумно дышал и регулярно тяжело вздыхал.
– Три месяца назад.
– Три месяца. Где их документы, разрешения на работу, миграционные карты?
– Вот, все здесь, – засуетился азиат, путаясь в застежках толстой папки. – Все есть, все в полном порядке. Наша фирма всегда работала в полном соответствии с законами.
– В таком случае я не понимаю, – принимая папку Григорьев фыркнул как сердитый морж, – почему ваши иностранные рабочие, завезенные из страны - нашего традиционного экономического партнера, в подвале сидели?
– Так куда их еще девать? – Сарычеву показалось, что азиат искренне удивился.
– Как куда? Снимали бы им жилье.
– Дорого выходит. И потом, мы пробовали жилье снимать, даже общежитие выкупили. Так все катастрофой кончилось.
– Какой катастрофой?
– Восемь человек умерли за месяц. – Азиат вытащил на удивление российский мятый платок и вытер со лба пот. – Алкогольная интоксикация. Нас потом страховая компания задумала кинуть, так проверок было штук двадцать, плюс медицинские экспертизы шли одна за другой. И все проводились за счет работодателя.
– А я думал, что только русские так пьют, – Григорьев сделал у шеи странный жест рукой, призванный то ли изображать повешенного, то ли показать, что больше в горло ни капли не влезет.
– Мы тоже вначале так думали. Все-таки древняя восточная культура, конфуцианские традиции и все такое. При этом вначале все шло неплохо. Работали много, нахвалиться было нельзя. И потом такой скандал. Про нас тогда на перовом канале чуть было программу не сняли.
– Что же их, наши споили?
– В том то и дело, что вряд ли. Мы же предвидели такой поворот событий. Там была охрана, русских за километр не подпускали. Весь маршрут был – на работу и обратно в общежитие. Полное отсутствие контактов с аборигенами. Работали как ослы, думали уже новую партию завозить – и тут такой скандал. После этого приличных рабочих к нам уже не отпускали. Последующие партии пришлось набирать из дешевой рабочей силы, из самого дна. Держали их в этом подвале, тоже под охраной, никуда не выпускали. Думали, что на этот раз пронесет.
Глава с досадой махнул рукой.
– Где они выпивку взяли, если их никуда не выпускали? – Григорьев задумчиво смотрел на листок с иероглифами, наугад вытащенный из папки.
– Понятия не имею. Возможно, охрана недоработала. Хотя, вы знаете, я уже начинаю думать, что тут без мистики не обошлось. Мы ведь начинали дело как национальная компания, набирали одних русских, даже девиз был «Поддержим своих». Потом стало невыгодно – от спирта умирали быстрее, чем отрабатывали затраты на них. Чтобы не терпеть убытки, переключились на самый дешевый рынок рабочей силы, выбрали страну с низким уровнем смертности от алкоголя. И вот тебе – то же самое. Ладно бы пили водку, ну пусть самогон, так ведь опять «Кирюшей» отравились! Кто им рассказал, что бытовой растворитель можно пить, они же в жисть бы сами не догадались, менталитет ведь не тот!
– Да, действительно мистика, – задумчиво произнес Григорьев, – а можно ваш паспорт?
– Пожалуйста. – Азиат вытащил из пиджака книжицу в жутко дорогом кожаном футляре.
– Ничего себе! – Не сдержался Григорьев, прочитав содержимое. – Семенов Виктор Павлович. Никогда б не подумал! Ой, извините!..
– Ничего, – пробормотал Семенов, пряча паспорт обратно в пиджак, – мне никто не верит, что я русский. Даже жена. А ведь я родился в совхозе «Светлый путь».

Когда Григорьев с Семеновым ушли, Дима поднялся, чтобы налить себе воды. На полу лежал красивый листок, видимо выпавший из паспорта Семенова. Сарычев нагнулся, поднял неожиданный трофей и развернул его. На листочке рисовой бумаги красивым почерком было выведено: «Главный идеал демократии – свобода – прекрасен, но столь  же прекрасен, сколь и недостижим. Свободе личности мешает казуальность окружающего мира. Мир, ввергнутый в пространственно-временные причинные отношения, не может не быть тоталитарным».

VI
– Масштаб проблемы, к сожалению, оказался несколько выше, чем это предполагалось.
Докладчик в жутко дорогом костюме нервно схватил свою жидкую козлиную бородку, дернул за нее, затем выпил «Боржома» из бутылки и продолжил свою речь.
– Первоначально предполагалось, что уменьшение население приведет к положительным результатам. Так, сокращение числа пенсионеров, очевидно, сняло бы с государства гнет выплат нетрудоспособным членам. Точно также вымирание маргинальных членов общества в специально отведенных для них гетто сняло бы многие социальные проблемы и позволило бы избежать даже потенциальной возможности смены политического курса в дальнейшем. К сожалению, процесс, тщательно продуманный и поощряемый правительством с одобрения партии «Неделимость и Процветание», являющегося парламентским большинством, внезапно вышел из-под контроля. Грядущая эпоха демократии неожиданно наткнулась на серьезное препятствие в лице нежелания нашего шовинистического населения продолжать либеральные реформы и его стремительном вымирании. Мы вынуждены поднять сегодня этот вопрос по одной простой причине. Полученные за прошлый год налоги от еще живого и платежеспособного населения поставили под угрозу главную запланированную реформу  – увеличение в двадцать раз денежного содержания членов правительства, аппарата президента, сенаторов и депутатов нашей думы. Кроме того, миротворческая миссия в Македонии обходится дороже, чем предполагалось, а мира там так и не предвидится. Господа, я вынужден сегодня констатировать – полученных доходов не хватит на всех.
– Как это не хватит? – Раздался возмущенный крик в зале. Вскочивший депутат Скотобабко, потресая кулаком, вопил как недорезанный поросенок.
– Как это денег нет? Цены на нефть растут, а нам здесь рассказывают басни! Что говорят наши олигархи?
– Наши олигархи? А они вам сейчас сам все скажут.
При этих словах сидящий в ложе правительства глава компании «Саранск-нефтегаз» Рафик Чумузян выпучил глаза и вдруг заорал как недорезанный поросенок:
– Цены на нефть, цены на нефть, да ты что, побойся аллаха! Какие цены на нефть? Что они тебя беспокоят? Нефть чья – твоя, что ли? Что тебе до нее дело? Министр правильно сказал: нефть – это наше богатство. Вы то что беспокоитесь? Хотите как в семнадцатом году все отнять и поделить? Да вы еще не покаялись, что царя расстреляли! Шовинисты! Чума красная!
С этими словами Чумузян вытащил на свет висевший на шее медальон с изображением Николая второго и, обливая его горючими слезами, принялся целовать лик гражданина Романова.
В зале воцарилась тишина. Лидер движения «Свои» Лиздец было встал, но вице-спикер парламента Матьола Рафальски, у которой прадедушку в Херсоне на куски разрубил шашкой пьяный белый поручик, так на него цыкнула, что Лиздец мешком свалился на свое место.
– Господа, господа! – засуетился человек на трибуне, – Не будем ссориться. Господин Чумузян абсолютно прав. Рыночное государство не имеет право вмешиваться в частный сектор, к которому относятся наши нефтяники и газовики. Так что оставим эти прокоммунистические неконструктивные лозунги. Нам необходимо предпринимать конкретные шаги. А эти популистские лозунги пора уже оставить в прошлом.
При этих словах Чумузян мгновенно успокоился и снова спрятал свой медальон. Лишь покрасневшее жирное лицо выдавало, что секунду назад Рафик выл как обворованная в выходной день баба на базаре.
– Так мы уже принили. – произнес депутат Свистобуй, лениво развалившись в кресле. – Или мы не парламентское большинство? Партия «Неделимость и Процветание», как вы помните, предложила и приняла закон, позволивший провести эксперимент во владимирской области…
– Увы, – сразу помрачнел человек за трибуной, – этот эксперимент, как бы сказать, не совсем удался. В общих чертах, можно сказать, что завезенные китайцы не оправдали наших надежд. Налоговые поступления от них минимальны. Плюс оказалось, что условия, в которых жило вымершее население, для китайцев оказались нетерпимыми, отсюда эти возмущения, приведшие даже к захвату местной городской думы экстремистами-маоистами и трагической гибели губернатора, – кстати, члена «Неделимости и Процветания» Хашима Фиргуева, – которого озверелые азиаты вышвырнули в окно и растоптали на улице.
– Так что, больше не будем завозить китайцев? – с на удивление глупым выражением лица произнес Лиздец.
– Конечно, будем. Надо же кому-то жить на территории нашей страны. Но облагать китайцев налогами представляется нецелесообразным. Придется оставить их в покое. К сожалению, такое терпеливое население, как наш вымирающий народ, подыскать очень сложно. Но работа над этим ведется. Есть данные, что в южной Америке есть племена в джунглях, считающие высшим даром богов те издевательства, которые учиняет над ними касик и его приближенные. По мнению этих племен, власть царя – от бога. Так что все, что делает касик, помогает его поданным в будущем попасть в страну вечного блаженства. Особенно этому способствует конфискация имущества со сдирание кожи заживо с последующим помещением репрессируемого в термитник. Но вопрос о трудовой миграции этих индейцев пока что находится в сфере межправительственных переговоров.
– А что же нам то тогда делать? – задал вечный вопрос депутат Хаслам Биджиев. – Деньги же надо откуда-то брать.
– Наш комитет по либеральным реформам, – засуетился человек за трибуной, – вынес необычайно демократическое и рыночное предложение. Ввиду острой нехватки налогоплательщиков, предлагается считать умерших за злостных налогонеплательщиков. В связи с этим предлагаются следующие меры.
– Во-первых, все умершие налогонеплательщики как нарушающие закон подвергаются штрафу в размере десять минимальных окладов.
– Во-вторых, последующие после смерти десять лет родственники обязаны выплачивать не только налоги покойных, но и так называемый «штраф на мертвецов», предполагаемый размер – триста долларов на умершего индивида.
– В-третьих, сами родственники облагаются штрафом в размере пятьдесят минимальных окладов за то, что своевременно не оповестили налоговую полицию о желании мертвецов избежать налогообложения.
Некоторое время депутаты молча и восхищенно обдумывали, что им только что было предложено. Казалось, что треск от их работающий на предельном напряжении мозгов наполнил собой все пространство комфортного помещения для заседаний.
– Здорово! – наконец восхищенно произнес Лиздец, – надо же до такого додуматься! Вот это государственный подход!
– Настоящий хозяйственник! – похвалил человека на трибуне Хаслам Биджиев.
– Данные меры, – скромно потупившись продолжил оратор, – позволят не только полностью выполнить все запланированные реформы, включая постройку в Монте-Карло санатория для членов парламентского большинства, но и провести в следующем году в Петербурге транснациональную конференцию «Либерализм и глобализация». У кого-нибудь есть вопросы?
– А что тут спрашивать, – Скотобабко махнул рукой как шашкой, – нельзя же теперь сворачивать с полпути! Мы должны построить либеральное демократическое государство, мы его и построим! И ничто не свернут нас с намеченного пути! А все эти временные трудности – мы их будем решать.
– Тогда предлагаю голосовать, - облегченно воздохнул человек за трибуной и стряхнул волосок с лацкана своего фирменного пиджака.

На улице несколько десятков угрюмых пикетчиков под черными знаменами дружно скандировали «Долой!» Охранники с автоматами лузгали семечки и обсуждали грядущий суперконцерт в Дом Правительства группы «Scooter», презентующей свой новый мега-альбом «New World Order – no chauvinists, more homosexuals». Один из полицейских, еще молодой парень, одетый почему-то не в камуфляж, а во вполне гражданские футболку и джинсы подошел к митингующим, которые при его появлении сразу умолкли.
– Мужики, – хрипло выговорил он, – вы бы шли отсюда. А то сейчас «Свои» подъедут. Они сегодня перед концертом всех шовинистов в Москве отлавливают. Как бы вас не побили…

VII.
«Сегодня мы продолжим тему, которую начали изучать на прошедшем занятии. Если вы помните, мы закончили на проблемы структурации лексикона, в связи с чем упоминались типы представленных в нем отношений и связей и формирующиеся более крупные разряды слов, к которым можно отнести лексические поля, категории, фреймы).
Итак, в теории знаний для изучения и представления знания используются различные структуры знаний – фреймы, сценарии, планы. Приведем термин, данный М. Минским: «фрейм – это структура данных, предназначенная для представления стереотипной ситуации». Если попытаться развернуть эту мысль, то можно сказать, что фрейм является концептуальной структурой для декларативного представления знаний о типизированной тематически единой ситуации, содержащей слоты, связанные между собой определенными семантическими отношениями. При этом в зависимости от конкретной задачи структуризация фрейма может быть существенно более сложной – фрейм может включать вложенные подфреймы и отсылки к другим фреймам
Понятие фрейма омонимично. Онтологически – это часть когнитивной системы человека; в этом смысле фрейм можно сопоставить с такими понятиями как гештальт, прототип, стереотип, схема. В когнитивной психологии эти категории рассматриваются именно с онтологической точки зрения.
Если брать инструментальную сторону категории фрейма, то это структура для декларативного представления знаний. В имеющихся системах искусственного интеллекта фреймы могут образовывать сложные структуры знаний; системы фреймов допускают иерархию, когда один фрейм является частью другого фрейма.
По содержанию понятие фрейма очень близко категории толкования. Действительно, слот – аналог валентности, заполнение слота – аналог актанта. Основное отличие между ними заключается в том, что толкование содержит только лингвистически релевантную информацию о плане содержания слова, а фрейм, во-первых, не обязательно привязан к слову, и, во-вторых, включает всю релевантную для данной проблемной ситуации информацию, в том числе и экстралингвистическую (знания о мире).
Важность понятия «фрейм» трудно недооценить. Дело в том, что если вначале научное познание мира сводилось к разложению его на составные части, то в дальнейшем этот путь привел к вполне ожидаемому тупику. Любой структуралист скажет вам, что формальное исследование проблемы рано или поздно приводит к выходу на уровень, функционирующие на котором явления неразделимы на дальнейшие составляющие. Нет ничего удивительного в том, что объяснить происхождение таких феноменов наука в современном ее состоянии ни в силах. Об этом, в частности,  говорит Гербет Спенсер, когда утверждает, что несмотря на все наши попытки проникнуть в сущность окружающих вещей «конечная тайна останется такой же тайной, как и прежде». В самом деле, при всех наших попытках объяснить генезис вселенной объяснить, что было до момента ее появление, и что будет после ее конца, никто даже не пытается. Более того, даже такие фундаментальные для мыслительных спекуляций понятия как «материя», «пространство», «время» до сих пор изучаются при очень ограниченном подходе как некая данность, при этом никто всерьез и не пытается объяснить, что происходит с материей в нематериальном мире, или как проявляет себя время в период безвременья.
В этом отношении фрейм принадлежит к таким же неразложимым понятиям, истоки происхождения которых вряд ли можно на сегодняшний день объяснить. Поэтому мы изучаем фрейм как реально существующее явление, не пытаясь понять, откуда взялись структуры, из которых он образуется, и почему эти структуры стали функционировать именно тем или именно другим способом мы, собственно говоря, ответить не можем. Парадокс подобной ситуации заключается в том, что креационисты, терпящие при прочих обстоятельствах одно поражение за другим, в таких условиях внезапно оказываются чуть ли не единственными, кто способен выдвинуть хоть какую-то рабочую гипотезу. Так, польский теолог Бенедикт Каузка утверждает, что творение фрейма равносильно творению мира. При таком подходе существование действительности вокруг нас оказывается возможной только благодаря тому, что некогда в сознании высших приматов оказались заложены структуры, содержащие знания о мире. Ясно, что эта теория прямо служит подтверждением идеям креоционизма: при таком подходе ясно, что кто-то должен был вложить эти знания в головы приматов и запустить механизм отображения мира, иначе они никогда не смогли  получить внятное миропонимание и так и бегали бы по лесам и полям или сидели бы на деревьях. Но, отбросив идеологический аспект, ради которого эта теория, собственно, и создавалась, мы внезапно обнаруживаем в рассуждениях Каузки интересный для нас момент.
Фрейм не существует сам по себе, он является более крупным разрядом единицы, которую мы для удобства назовем словом. Что такое слово и его конкретное связь с процессом, называемым «мышление», несмотря на все споры и существующие школы остается для нас тайной за семью печатями. Известно одно – слово не может существовать без смысла. В процессе дальнейшего развития эти смысли могут меняться и даже переходить в противоположные, но в любое слово изначально заложен некий исходный смысл, иначе сами вербальные механизмы были бы просто невозможно. Эти смыслы не являются, как я уже сказал, чем-то раз и навсегда установленным, они трансмутируют и видоизменяются. Отсюда возникает вопрос – а может ли смысл исчезнуть из слова? Как это ни парадоксально, но мы должны ответить на него положительно. Каузка считает, что момент, когда слово теряет свое конкретное наполнение, является неким «часом X». После него конец света является уже не тревожно ожидаемой потенциальной вероятностью, а свершившимся фактом.
Механизм этот можно представить следующим образом. Фрейм в таком случае уже не включает всю релевантную для данной проблемной ситуации информацию, так как слово без содержания представляет собой концентрированную пустоту. С пустотой в сознании индивид не может уже функционировать в материальном мире; он, грубо говоря, растворяется в этой пустоте, или же поддается ассимиляции любой действующей силы, заполняющей этот вакуум.
Таким образом, мы можем объяснить те локальные концы света для определенных человеческих цивилизаций, которые сплошь и рядом встречаются в истории известного нам мира. Так, миф о вавилонской башне является преломленным в сознаниях поколений и искаженным отражением события, которое действительно могло иметь место. Падение вавилонского царства стало возможно тогда, когда язык коренных обитателей междуречья обессмыслился настолько, что политический крах сопровождался тотальным переходом древнейшего населения Междуречья на язык пришельцев-семитов.
Таким образом, можно сделать следующий вывод. Различия в ментальном лексиконе теоретически делают невозможными столь долго предрекаемый «союз востока и запада». Долгожданная наследниками протестантских сект эпоха «единого мира» является по своей сути гигантским мыльным пузырем, который, скорее всего, лопнет до наполнения конкретным содержанием. Глобализация, эта панацея от всех бед прекрасного грядущего завтра, теоретически и практически возможна только в одном случае – если всю землю будет населять один народ, говорящий на одном языке и мыслящий по одной и той же схеме. В любом другом случае различия в мироотражении и миропонимании (для которых, кстати, фреймовые механизмы играют важнейшую роль) не позволят появиться такому транснациональному монстру.
Дело даже не в том, что, называя одни и те же вещи разными именами, разные типы цивилизаций наделяют их непохожим значением, хотя и в этом тоже. Конструируемая с помощью фреймов языковая картина мира у разных народов идет по разным механизмам; если итоговый результат получается похожим, то это является не доказательством принципиального сходства мышления различных рас, наций, народов и этносов, а простым совпадением, которое вытекает из законов комбинаторики.
Все вышесказанное, тем не менее, не означает, что глобальный мир – невозможное явление. В настоящий момент это, скорее, абстракция. Но при выполнении некоторых условий, главное из которых – устранение фреймовых различий в построении картины мира и воспитание мирового быдла с одним языком, религией и порядком, создать такой дивный новый мир очень даже реально. И в этом процессе у глобалистов есть сильное оружие…»

VIII
У входа в лабораторию Григорьева и Сарычева встретил курящий Виктор Назаров, апатичного вида блондин, занявший пост благодаря женитьбе на дочке главы крупной фармакологической компании. Какая связь была между производством инсулина и деятельностью практикующегося патологоанатома – это Дима не очень хорошо понимал. Впрочем, Назаров был неплохим парнем, если не считать  некоторых странностей.
– Пришли? – не здороваясь приветствовал подошедших Назаров.
–А ты чего ожидал, что мы приплывем? – беззлобно огрызнулся Григорьев. – Как у тебя дела?
– Не то, чтобы очень, – Виктор смачно затянулся, в результате чего немедленно закашлялся.
Вообще, Сарычев давно подозревал Назарова в позерстве. Некие основания для этого, вероятно, были, так как Виктор часто вел себя так, будто играет какую-то роль в низкобюджетном фильме. Впрочем, подобное ощущение, что его снимают в плохом кино, давно уже не давало покоя и Сарычеву. Диму ни сколько не удивило бы, если после дикого крика «снято!» неизвестные декораторы стали бы растаскивать мир вокруг на куски, чтобы спрятать его на складе.
– А в чем дело? – Григорьев вытер пот со лба. Жара очевидно донимала спецуполномоченного, и Сарычеву порой казалось, что вот-вот и Иван буквально растает, как снежная баба весной.
–Да как сказать, – Виктор аккуратно затушил окурок об стену, – зайдите, что ли.
Дима обратил внимание, что Назаров тушил сигареты об одно и то же место на стене, так что на облупленной зеленой поверхности образовался своеобразный выжженный пятачок.
Внутри, в кабинете Назарова, было хорошо. Работал кондиционер, и среди июльской жары рабочее место Виктора казалось неким московским вариантом аравийского оазиса. Жалюзи были плотно закрыты, так что зайдя Назаров сразу же включил свет. Обстановка кабинета была совсем европейской, несколько смущали, правда, два древних еще советских плаката на одной из стен. На них показывалось строение человека. На одном был изображен скелет, на другом – человек без кожи, причем неизвестный художник ухитрился здесь добиться замечательного эффекта. Если так можно сказать, и выражение лица скелету, и физиономия освежеванного выражали типичный для эпохи оптимизм и веру в будущее. Казалось, что стоит им сойти с картинки – и трудовые свершения страны с помощью новоявленных  работников немедленно выйдут на новый уровень.
Примечательна была и история плакатов. До медицинского Назаров окончил биофак одного из университетов, и как-то сдавал один из экзаменов. При этом предмет он не учил, более того, всю ночь перед мероприятием весело пропьянствовал. В ожидании своей очереди Виктор потихоньку трезвел, и в ужасе понимал, что ничего хорошее его не ожидает. Находясь в этом постпохмельном отчаянье, Назаров принялся от безнадеги призывать на помощь всех знакомых языческих богов.
Зашел Виктор последним. Вот здесь с ним и произошло странное событие. Экзаменаторы о чем-то весело переговаривались. Но стоило им увидеть страдальческое лицо Назарова, и смех разом стих. Пока Виктор топтался на месте у стола с билетами, один из преподавателей пролистал его зачетку, зачем пошептался о чем-то с товарищем, и вдруг что-то написал в документе и протянул его Назарову. Виктор, чувствуя некую сюрреальность происходящего, взял зачетку, перевернул ее и увидел оценку «хорошо» и подпись.
– Молодой человек, проговорил второй экзаменатор, болезненного вида бородач, не поможете нам? Отнесите плакаты.
Нечего и говорить, что плакаты Виктор потащил с преогромным энтузиазмом. Но по дороге он внезапно увидел на краю одного из пособий мелкую надпись. Типографским шрифтом там было набрано «Пенза. Типография «Хорс». 1946».
Это был очевидный знак судьбы. Назаров тут же, не выпуская плакатов из рук, спустился в небольшой закуток, где обычно собирались курящие студенты. Друзей там не было, зато явно скучала одногруппница, на которую ранее Виктор не обращал особого внимания, помнил только, что зовут ее то ли Настя, то ли Рита.
– Привет! – увидев Назарова, неожиданно обрадовалась девушка. – Сдал?
– Сдал. – Пробормотал Виктор.
– Честно говоря, он рассчитывал занять денег у одного из многочисленных приятелей, но раз так получилось, то отступать было некуда, и Виктор решил взять быка за рога.
– Оксан, – пробормотал он, глядя в пол, – у тебя сто долларов взаймы не будет?
Экзаменаторы еще не ушли, и когда вернувшийся Назаров предложил им деньги за плакаты, то они посмотрели на него как на дебила.
– Ты что, упал? – Произнес бородач.
Пунцовый от стыда Виктор стал, было, бормотать какие-то извинения, но тут первый преподаватель, еще молодой мужчина с заметной лысиной вдруг нервно произнес:
– Да забирай ты их себе. Мог бы и так стырить. Кому они нужны? Только принеси нам чего-нибудь выпить. Вы нас сегодня совсем замучили. Вот, ****ь, воистину: у каждого свои причуды
Этот день стал в жизни Назарова едва ли не важнейшим. Отдавать деньги ему было нечем, но очарование Виктора уже тогда было общеизвестно. Девушка, у которой он занял деньги, вскоре стала его подругой, а затем и женой. В лице ее отца Виктор получил большой денежный мешок, который здорово помог ему в решении проблем. Оба преподавателя, с которыми он напился в тот день до поросячьего визга, сыграли для Назарова важную роль. Бородач, у которого были огромные связи, помог ему поступить в медицинский университет. Полысевший молодой человек был братом главного военного врача города, благодаря этой связи в Македонии Дима служил в госпитале ООН, который почему-то располагался в Хорватии. По окончании службы Назарова сразу взяли заведующим лабораторией криминалистики, при этом никто не сомневался, что должность эта проходная, и что за ней последует дальнейший серьезный карьерный рост. Так что плакаты, которые теперь висели в рабочем кабинете Виктора, оказались для него счастливым талисманом.

IX
Большую часть жизни Троян Жейнов испытывал чувство неловкости к окружающим его людям. Это еще можно было бы понять и объяснить, делай Троян гадости ближнему своему налево и направо. Но проблема усугублялась тем, что этот опостылевший моральный дискомфорт Жейнов переживал даже тогда, когда гадости делал не он, а они делались по отношению к нему; к слову сказать, так чаще всего и происходило. Если бы Трояну вовремя подсказали, он вполне мог бы запросто решить эту главную проблему своей жизни. Для этого нужно было просто стать на позиции модной философии, провозглашающей индивида единственной самоценностью в квазисуществующем мире.
Увы, родители объяснить это Жейнову не сподобились, а потому всю свою сознательную жизнь он мучался от того, что не может удовлетворять желаниям окружающих его людей. На втором курсе института Трояну должны были читать философию, и вполне возможно, что идеи философии жизни вполне могли стать для него долгожданным спасением. Не исключено, что он мог в таком случае со временем возомнить себя сверхчеловеком и проповедовать идеи дионисийского разнузданного познания действительности путем сношения с жизнью как единственного правильного. Но после первого курса вышел знаменитый президентский указ. Жейнова спешно отчислили и отправили вместе с такими же ошалелыми вчерашними студентами в Македонию.
Там мучения Трояна достигли своего апогея. По злой иронии судьбы он был зачислен в штаб военно-полевого госпиталя. Работа была не особо сложной и заключалась в том, чтобы возить туда-сюда раненых, убитых, вытаскивать различный мусор, чаще всего состоящий из ставших ненужными частей тела и т.п. Другой посчитал бы такое за превеликое счастье, но Жейнов вдруг стал до нервных судорог переживать страдания тех, с кем по долгу службы приходилось сталкиваться каждый день. Это, в свою очередь, выражалось как в постоянном душевном томлении, которое никого по большому счету не интересовало, так и в более неприятных вещах. Например, из-за непрекращающегося душевного дисбаланса Троян не мог толком ни поесть, ни поспать, и вскоре стал похож на фирменного зомби. Кожа Жейнова приобрела землянисто-зеленый отенок, под глазами образовались несходящие круги, щеки кожа на лице, казалось, обтягивала кости черепа без всяких признаков жира. Когда Троян в обвисшем камуфляже толкал перед собой тележку с медикаментами, то трудно было определить, кто перед тобой: то ли закоренелый наркоман, с затянувшимся процессом моральной и физической деградации, то ли оживший мертвец; последнее, к слову, казалось более правдоподобным.
Неизвестно, как события развивались бы дальше, и во что бы это, в конечном итоге, вылилось, только ожидать счастливый конец здесь вряд ли было уместным. Лица, от которых Троян напрямую зависел, стали уже поговаривать о том, что необходимо что-то предпринимать, при этом в качестве главного способа расшевелить на глазах тающего солдата. Это грозило и без того измученному Жейнову крупными неприятностями. Как раз в такой напряженный момент жизни с ним случился следующий прелюбопытный казус.
В один из дней, дождливых майских дней, Троян сидел в коридоре на скользкой кушетке. По странному стечению обстоятельств, в госпитале наступил полный штиль. Не надо было никого никуда возить, не надо было бегать туда-сюда, выполняя команды, в общем, Троян отдыхал.
«Не спим!» – произнес бодрый голос из репродуктора, – «Радио-ретро сегодня предлагает нам вспомнить музыку начала века. И начнем… Начнем мы… Да какая, в принципе, разница! Начнем».
Раздался потрясающе трагичный проигрыш, а затем вызывающий дрожь в членах неземной девичий голос затянул слова песни:
Меня полностью нет,
Абсолютно всерьез…
Конечно, песня на этом не закончилась, там речь шла и о других вещах, но Жейнову было не до этого. В его измученном сознании слово произошло, наконец, смыкание ранее разъединенных проводов, и при свете внезапной вспышки он вдруг осознал всю абсурдность своей предыдущей жизни. В самом деле, у Трояна зачастую складывалось впечатление, будто мир, в котором он находится, на самом деле помещается на каком-то участке сверхскоростной информационной магистрали; но, мысля себя виртуальным компьютерным персонажем, он допускал типичное заблуждение.
Виртуальность возникла задолго до компьютеров, более того, в определенном смысле компьютеры, как и вся квазидействительность, порождены этой самой виртуальностью. Слова старой песни внезапно напомнили Трояну простую и очевидную вещь: полное и абсолютно серьезное небытие возможно только в абсолютной пустоте. Мир, в котором до сегодняшнего дня находился Жейнов, был настолько абсурден, что объяснить эту абсурдность виртуальностью или какой-нибудь модной теорией было просто невозможно; здесь, при попытке связать концы с концами, сошли бы с ума и самые изощренные софисты, впрочем не они одни. Единственным способом объяснить существование столь абсурдного мира, было признать его несуществование, и, сделав это, Троян впервые с рождения вдруг почувствовал несказанное облегчение.
Все большие и малые неприятности, крупные и локальные неудачи, несложившаяся жизнь, македонский полевой госпиталь, дурно пахнущие военные сапоги, стертые до мяса ноги, тычки и подзатыльники, получаемые по поводу и без повода на протяжении вот уже многих лет, а главное – чувство вины перед оставляющими тебя дураками из-за того, что ты оказался в дураках, возможно, не в той степени, на которую они рассчитывали – все это в одно мгновение потеряло для Трояна актуальность. Перед лицом Великой Пустоты даже думать о таких мелочах было нелепо.
Когда через пятнадцать минут полевой хирург Берманянц шел по коридору с бутылкой спирта, то он вдруг узрел картину, от которой его ноша чуть было не упала и не разбилась вдребезги об не очень чистый каменный пол. Достопримечательность госпиталя Троян Жейнов, страдающий анарексией на почве непонятного нервного расстройства, заставляющего его принимать страдания окружающих за свои, с каменным лицом пожирал его, Берманянца, сухой паек, предназначенный на закуску. При этом глаза у Жейнова были совсем безумные. От испуга полевой хирург чуть ли не бегом последовал в свой кабинет, заперся в нем на ключ, забаррикадировал дверь наличной мебелью, и только тогда почувствовал себя в относительной безопасности.

«Вознесясь вверх», – размышлял час спустя Жейнов, таща в руках пластиковый мешок с останками пятнадцать минут назад разорванного на куски прямым попаданием офицера, – «он поднялся из этого мира, добился исполнения всех желаний и стал бессмертным»

X
– Твой племянник на днях заходил. – Назаров курил, сидя развалившись на своей кушетке. Иван Григорьев, сидя за столом Виктора с интересом рассматривал какие-то брошюры, сваленные в кучу на столе. Сарычев удобно разместился на кожаном кресле, которое стояло прямо под вентилятором, так что сейчас Дима в буквальном смысле слова чувствовал, как мороз пробегает у него по коже.
– Егор? Ну и что? – Григорьев лениво закрыл одну брошюру и тут же принялся листать другую. – Инопланетян еще не нашел?
– Нет. Наверное, ищет. Но и без того озадачил меня выше всякой меры. Они с напарником были в тамбовской области. Там при эксгумации обнаружили сразу несколько случаев, когда у трупов были отрезаны головы. Решили, что тут работает какая-то секта, поэтому обратились в тринадцатое управление, а там сразу отправили Егора с напарником выяснять, в чем дело.
– Ну и что, сатанисты отличились?
– Если бы, – Виктор потушил в изящной пепельнице в виде черепа одну сигарету и тут же закурил другую. – В общем, оказалось, что это местное население отрезало своим покойникам головы.
– Зачем? – Григорьев захлопнул брошюру и изумленно уставился на Назарова.
– В общем, после долгих отпирательств и скандалов выяснилось, что кто-то распространил слухи, будто бы ожидается повальное оживление покойников.
Тут Дима почувствовал уже не искусственный холод на спине.
– Что, что? – Казалось, что у Ивана Григорьева от изумления вот-вот глаза вылезут из орбит.
– Оживление мертвецов. Будто бы население вымирает со страшной силой, работать уже почти некому, налоги сокращаются, а государственный долг, наоборот, растет. Будто бы в связи с этим разработана новая методика, позволяющая оживлять мертвых. И, якобы, по ночам  какая-то секретная группа выкапывает только что похороненных, а затем оживляет их и переселяет в другие места. При этом человек оказывается настоящим зомби. Он не помнит, кто он, чувства притуплены, эмоции и привязанности отсутствуют напрочь, но работать при этом может как лошадь.
– И что, в этот бред поверили?
– Еще как! Более того, многие берут у родственников и друзей обязательство, чтобы те в случае смерти отрезали у них голову, так как в таком случае воскрешение, якобы, невозможно. Кстати, особенно это распространено среди тех, кто отслужи в Македонии. Так что задумайся, Сарычев.
Митя почувствовал, как его спина покрывается холодным потом.
– Жуть какая-то.
– Вот именно, - Назаров невозмутимо продолжал красиво выдыхать никотиновый дым. – Теперь дело передается в другие инстанции. Но мне по любому предстоит как-то квалифицировать происшествие? Причем богатство потенциальных вариантов поражает. Что это? Массовый психоз? Последствия локального отравления некачественным спиртом? А может, соседние государства вовсю испытывают на нас новейшее оружие?
– И к какому выводу склоняешься?
– Не знаю, – Назаров как-то неопределенно покачал головой, – хотя, если подумать, то неясного тут очень мало. Если человек будет месяц пить чистый яд, а потом умрет, все скажут, что это закономерность. Если наши люди пьют чистый яд годами, так что удивительного, что теперь крыша начала съезжать коллективно? Но как это объяснишь вышестоящим инстанциям? Там требуют конкретных результатов. Так что напишу, что случился массовый необъяснимый психоз, причем не исключена его внешняя причина. Внешний враг сейчас актуальная тема, так что такой вывод должен понравиться.
– Ну а что по нашим делам?
– По-моему, все просто как дважды два. Точно такое же явление, как и на тамбовщине. И у азиата, и парня, который Дмитрия напугал, серьезная интоксикация на фоне начавшейся атрофации внутренних органов, плюс много еще чего. Можете в справке посмотреть. Зачем вы их ко мне привезли – я этого просто не понимаю. Здесь все очевидно.
– Вить, но ты нас тоже пойми, – засуетился Григорьев. – С азиатом вообще едва ли не международный скандал. Он, оказывается, числится у нас в научной командировке, проходит по международному обмену. А вместо того, чтобы интеллектуально расти, этот мерзавец со своими одноплеменниками пьянствовал в подвале вполне официального международного промышленного предприятия. Так что тут нужно замять дело, причем чтобы все документы были в идеальном порядке, без малейшей возможности придраться. А этот парень из «аквариума»… Ты его просто не видел. Он так бился в припадке, что казалось, будто его на куски разрывает. Мы с Димой всякое видели, но такое…
– С ним, кстати, интересная вещь случилась. Долго объяснять, но тут типичная заморочка из нейро-лингвистического программирования. В общем, этот пацан уже долгое время был ходячим мертвецом. Просто, чтобы активизировать программу самоуничтожения, для этого нужен обычно внешний провоцирующий фактор, чаще всего даже незначительный
– А какой? – Григорьев задумчиво почесал ухо.
– Да какой угодно. Духота в пивной. Ссора с подругой или родителями. Плохая или хорошая погода. Но, скорее всего, музыка. Кстати, это очень распространенное в последнее время явление. Музыка, обычно попса, в сочетании с алкоголем приводит к непредсказуемым результатам. Мозг внезапно начинает функционировать по какой-то еще неизученной программе. Человек начинает вести себя как сбившийся механизм. Со стороны смотрится это просто ужасно. Да вы сами все видели.

Когда Григорьев уже вышел, Назаров внезапно спросил у Сарычева.
–Дим, кстати, а какая музыка звучала, когда у этого пацана крыша съехала?
– Да что-то старое, – постарался вспомнить Дмитрий, – там еще такие слова были: «Закрывайте, не скучайте. Вниз – не важно, я отважный…» Что то типа того:
- Тык – наколка. Шик, иголка.
Кап-кап красным, ты прекрасна.
Лед, лодыжки, приз под крышкой.
Закрывайте, не скучайте!
Назаров довольно кивнул головой.
– Все прекрасно сходится. «Приз под крышкой», «закрывайте не скучайте»  –  это же замаскированные крышка гроба и похороны. Вот тебе и внешний фактор.

XI
Перед тем, как перейти к следующему этапу нашего общения, хотелось бы напомнить следующее. Этот курс читается не для того, чтобы вы во время лекций отсыпались. Не забывайте, что на время занятий я становлюсь старшим по званию, и, следовательно, могу применить против вас такие репрессии, которые и венгерской революции не снились. Сейчас прозвучат данные, полученные в результате последних исследований, и, в принципе, не предназначенные для разглашения. Надеюсь, сам факт того, что вы получаете доступ к такой информации, поможет вам в лишний раз осознать свою избранность и ту ответственность, которую она на вас налагает.
Десять лет назад по поручению правительства группа академика Трупаря провела анализ ментального лексикона среднерусского индивида. На данные исследования возлагались большие надежды, так как предполагалось, что это поможет нам, наконец, внятно сформулировать национальную идею.
Результаты исследования группы Трупаря повергли в шок. Выяснилось, что слова, находящиеся в сознании у наших граждан, давно уже потеряли конкретное содержание. Соответственно, фреймовая картина мира, которой оперируют многие из наших соотечественников, является одной гигантской фикцией.
Этот процесс начался ни вчера. В стране, в которой тотальный контроль над человеком всегда являлся главной целью государственной машины, бежать куда либо в физическом мире невозможно, тебя все равно везде найдут и, как показывает пример Бендеры, где угодно достанут. Таким образом, на долю угнетенного населения выпадают две альтернатива. Первая – эскепизм из бытия путем перехода в сверхбытие. Это чаще всего имеет место в виде ритуального самоубийства, принимающего форму планомерного потребления доз алкоголя, несовместимых с жизнью. Такого рода практика, кстати, издавна практиковалась индоевропейцами, у которых религиозные мероприятия редко обходились без упившихся вусмерть священной сурьей.
Второй путь – духовный эскепизм – более приемлем для государства. При нем индивид не переходит в то сверхбытие, откуда его невозможно извлечь даже с помощью репрессивного аппарата, а просто обезличивается. Это обезличивание, осуществляемое планомерно, чаще всего происходит путем уничтожения смысла слов. Таким образом, помимо всего прочего, создаются еще и великолепные условия для последующей ассимиляции населения и перевода его на нетипичное миропонимание, что в условиях навязываемой глобализации открывает воистину неограниченные возможности.
Процесс уничтожения смысла слов достаточно прост. Чтобы добиться этого, достаточно планомерно применять такие методы, как употребление слов в непривычном значении или также употребление иноязычных слов. Главное, чтобы индивид не понимал значения вербальных конструктов, с которыми сталкивается на каждом шагу. Этот первый шаг приводит к тому, что разрушается фреймовая связь, причем подобный процесс может затрагивать целый народ. В результате новый человек с разрушенным традиционным фреймовым механизмом  не только доволен жизнью и способен платить налоги, что само по себе немаловажно, учитывая все растущие потребности бюрократического аппарата и стремительно таящие ресурсы страны, но и с радостью готов принять любое чуждое мировоззрение. Последнее позволяет строить глобальное классово неравное общество в крупных масштабах без особых потерь. Механизм построения такого рода супердержавы свободного капитала великолепно изложен Збигневом Бжезинским в его фундаментальном, богато иллюстрированном восьмитомном труде «My Anal Intercourse with Liberalism and its influence on World’s New Order». Нас, впрочем, Бжезинский интересует в последнюю очередь, поэтому поговорим лучше об еще одном эффективнейшем механизме разрушения фреймовых связей – о так называемой поп музыке.
По отношению к попсе издавна бытует снисходительное отношение, сходное с тем, которое наблюдается по отношению к душевнобольному. Люди, делающие так, допускают страшную ошибку. Все эти «Аббы», «Н-Синки», Бритни Спирсы, «Скутеры» и их ужасные восточноевропейские собратья вовсе не набитые дураки, которыми их считает более продвинутое население. Эти рафинированные вопящие телепузики являются частью тщательно продуманного и беспощадно реализуемого плана превращения планеты в единое государство под управлением группы мудаков, кормить и обеспечивать которых обязано подавляющее большинство земного шара.
Если прочитать интервью, которые щедро дают эти амёбы шоу-бизнеса, можно сплошь и рядом наткнуться на следующую мысль. Главное, к чему стремятся все эти одноклеточные – старательное обессмысливание музыки и текстов. Подается это под тем соусом, что де на дискотеке ничто не должно мешать процессу и отвлекать от танцев. Между тем еще раз напомним – обезличивание слов есть главное условие формирования вселенского быдла. Этот процесс начался уже давно и уже привел к эффективным результатам.
Можно сколько угодно умиляться на выпускников «Фабрик звезд» и плясать под музыку «Руки вверх», и при этом не сознавать, что с каждой секундой воздействие поп-музыки приводит все к большему нарушению фреймовых связей в сознании. Этот процесс очень напоминает зомбирование, только дело обходится без таких зловещих атрибутов, как яд, ритуальные песнопения, похороны, откапывание мертвеца и т.д.  Все происходит чинно, хотя и не лишено уродства, скорее, этического, чем физического характера. Просто в результате человек из мыслящего существа превращается в сосуд, не наполненный конкретным содержанием. Мыслить он уже не может, так как все связи ментального лексикона у него разрушены, но на рефлексивном уровне жизнь продолжается.
В этом процессе есть один необычайно увлекательный момент. Дело в том, что так называемыми «песенниками» в текст каждого шлягера закладывается сразу несколько так называемых «кодовых слов». Это обыкновенные слова, абсолютно безобидные для сознания человека, еще способного мыслить. Но для поп-зомби это заклинание, воздействие которого по силе и эффективности превосходит даже используемый гаитянским колдуном bokor тетродотоксин. К тому же, в отличии от яда, результаты вербального воздействия проявляются мгновенно. В одну секунду человек превращается в жителя нового глобализированного мира с принципиально новым сознанием. Это очень похоже на то, что делают с адептами в разного рода сектах, но имеет свою специфику. Процесс вербальной зомбификации необратим. Разрушенные фреймовые связи не восстанавливаются. То мировосприятие, которое создается путем воздействия «кодовым словом», возможно лишь несколько изменить воздействием следующего кодового слова, но никакой естественной эволюции, так называемого «отката» при этом уже не происходит.
При таком положении дел иногда случаются интересные вещи. Дело в том, что предугадать, какое слово в том или ином контексте окажется «кодовым» довольно сложно. Иногда «кодовые слова» оказываются в тексте по недосмотру: автор песни либо не учитывает потенциальное воздействие такой конструкции на сознание, либо просто не распознает ее, так что эти конструкции так и называют «лишние». При условиях, когда сознание человека уже ослаблено (например, болезнью или длительным употреблением наркотических и алкогольных веществ), такого рода неконтролируемое и непрогнозируемое воздействие «лишних кодовых слов» приводит к потрясающим результатам. Происходит мгновенный вызванный подсознательным приказанием выброс энергии, что на внешнем уровне проявляется в виде неконтролируемой агрессии, либо в необъяснимых с точки зрения медицины судорогах и конвульсиях, зачастую приводящих к прекращению жизнедеятельности. Впрочем, хотя подобное случается далеко не редко, но чаще всего «поп-зомбификация» происходит гораздо удачнее. Процесс создания жителей нового общества, обладающих единым сознанием и единым мироощущением, давно уже идет полным ходом.
Все вышесказанное говорит об одном. В грядущей мировой войне главной силой будут не полчища оккупантов и не полицаи с надписью «Madonna» на фуражке, а всего лишь толпы поп-зомби. Если вам кажется, что с последними лучше иметь дело, пересмотрите старый фильм «Шон живых мертвецов», и тогда станет ясно, что все мы уж сегодня являемся самыми настоящими камикадзе».

XII
Дмитрий, закрыв глаза, сидел в квартире Жейнова за кухонным столом. Хотя по служебным делам с фактом смерти ему приходилось сталкиваться едва ли не ежедневно, но происшедшее все равно не укладывалось в сознании. Еще вчера, после возвращения от Назарова, они с Григорьевым  застали Трояна в рабочем кабинете. По дороге в управление Иван и Дмитрий обсуждали те данные, которые находились в одном из отчетов Назарова. Речь шла о тамбовском психозе. Дима считал, что дело тут в отравлении некачественным алкоголем, Григорьев же полагал, что происходящее – лишь одно из следствий так называемого «послевоенного синдрома».
– Пойми, Дим, - горячился Григорьев, – легко все списать на пьянство. Мол, все, что можно мы уже пропили, теперь за мозги принялись. Но я думаю, что дело тут в другом.
– Дело в том, что мы прошли через слишком большое количество войн. Учитывая, что главная из них – война государства против собственных граждан – не прекращается ни на минуту вот уже более чем две тысячи лет понятно, что рано или поздно должен был наступить срыв. Это все равно, что упорно бить по цепи кувалдой. Рано или поздно найдется слабое звено, которое не выдержит и порвется.
–Впервые мы поняли, что происходит что-то непонятное, когда из Македонии стали возвращаться ребята из первого президентского призыва. Вот тут уж даже у бывалых ветеранов волосы дыбом встали. Раньше если кто выпьет лишнего и в окно стрелять начнет – то сразу скандал, сенсация. Телевидение подъезжало, о происшествии печатали в газетах, назначали экспертизы. А сейчас в один день таких случаев шесть штук случается, и ничего, все уже привыкли.
– Мне вообще кажется, - продолжал Григорьев, – что с Македонией наше правительство лоханулось. Эта оказалась как раз та последняя соломинка, которая сломала спину быку. После нее крыша поехала буквально у всех. И что мы имеем на сегодняшний день? Если отключают свет – начинается стрельба по электрикам. Когда зимой отопление отключили, неизвестный подорвал котельную у ближайшего дома с автономным обеспечением. В общем, в обмен на хамство государство получило терроризм. Что интересно, с точки зрения капитализма это является типичным примером рыночных отношений, только польза от такой либерализации весьма сомнительная. К чему все это в конечном итоге приведет – предсказать сложно, но уже сегодня можно говорить, что ничего хорошего в ближайшем будущем ожидать не приходится. И пример с тамбовским психозом здесь типичный, потому что свидетельствует о том, что в головах наших граждан достаточно давно уже происходят таинственные и необъяснимые процессы.
Когда Григорьев с Сарычевым появились на рабочем месте, Троян Жейнов скучал за своим столом.
– Как дела – каким-то безжизненным и равнодушным тоном спросил Иван Григорьев.
Троян пожал плечами. Вообще, выглядел он плохо, другое дело, что к этому все уже привыкли. Сарычев прекрасно помнил, что когда он впервые увидел Жейнова, который в тот момент как раз катил носилки с останками офицера, выпрыгнувшего в приступе депрессии с крыши недавно выстроенного небоскреба в Скопье, то невольно подумал: «Интересно, кто более живой – кто на тележке, или кто ее толкает?» За прошедшее время Троян не изменился. Впрочем, проблемы с бывшими участниками миротворческой операции в Македонии стали уже привычным явлением, и на фоне своих бывших сослуживцев, палящих в окна, устраивающих безобразные драки с членами молодежного движения «Свои» и по пьяной лавочке ломающих челюсти налоговым инспекторам, похожий на ходячего покойника Троян смотрелся чуть ли не как ангел, случайно залетевший в один из ярусов ада.

Включенный телевизор внезапно заверещал, как недорезанный поросенок, и на экране появилась заставка теленовостей.
– Здравствуйте, господа россияне, – улыбаясь проговорила ведущая, звезда первого канала Алина Будрысова. В последнее время популярность Будрысовой достигла неимоверных размеров. Во многом это объяснялось тем, что в интернете на сайте Dimidrol@ru вдруг неведомо откуда всплыло порно, главной героиней которого была жизнерадостная Алина в своем совсем юном варианте. Это привело к трем последствиям: во-первых, народ принялся, словно помешанный, смотреть выпуски новостей с Будрысовой, и она из ведущей дневного пятиминутного выпуска вскоре превратилась в монстра, к вящей радости общественности всплывающего на перовом канале через каждые два часа. Во-вторых, «Димидрол» с треском закрыли, обвинив в связях с уйгурскими террористами измаилитского толка, а видео объявили топорной подделкой, причем верность последнего утверждения как дважды два доказал ведущий скандальной программы «ФСБ» Феликс Скабежинский. В-третьих, президент Литвы Раймондас Часнаускас вдруг воспылал к Алине любовью настолько, что забыл о своей постулируемой ненависти к восточным оккупантам. Так как эта любовь стала всерьез угрожать единству Европы, то администрация Часнаускаса, совсем одурев от происходящего и не зная, что делать, вдруг отыскала у Будрысовой литовские корни (согласно срочно найденным в архиве города Каунас летописи тринадцатого века, Алина была прямым потомком легендарного Будрыса, воспетого в свое время Александром Сергеевичем Пушкином в его гениальном переводе с польского) и предложила русской секс-бомбе срочно перебраться на историческую родину. Получив такое предложение, Алина, скромно улыбаясь, обещала подумать, но пока что продолжала радовать мужское население России своим присутствием в выпусках новостей. Впрочем, сегодня Будрысова улыбалась не так обольстительно, как обычно, и была явно чем-то опечалена.
– Жуткое происшествие в центре Москвы, – скороговоркой выпалила Алина, – сегодня в шесть часов утра совершенно покушение на легенду узбекского футбола Олега Машинина. Подробности от нашего специального корреспондента Владислава Мышьяка. Владислав?
– Спасибо, Алина. Согласно предварительным оперативным данным сегодня в шесть часов утра легендарный защитник клуба «Локомотив» возвращался домой после празднования дня рождения в модном ресторане «Джихад», что находится на улице Тверская 4. По неизвестным причинам футболист оставил свой «Роллс-Ройс» возле ресторана и, по всей видимости, собирался поехать на метро. Но возле спуска в метро неизвестный фанатик накинулся на Машинина и семь раз воткнул ему в голову вилку. Согласно очевидцам, смерть футболиста наступила после первого втыкания, однако это не остановило маньяка, который…
– Видал? Вот что творят! – Григорьев шумно плюхнулся на свой стул. – Это к тому, что я тебе говорил. Наверняка этот маньяк – бывший «македонец». Попомни мои слова. Что же за жара! Дим, не знаешь, похолодание не обещают?
– Вроде нет, – Сарычев посмотрел на часы на стене. – Федорыч, а не пора нам?
– Не спеши, - Григорьев сладко потянулся, – сейчас мой племянник должен зайти. Он как раз сейчас не в командировке, такое редко бывает, хоть повидаемся. Троян, ты останешься?
Жейнов покрутил головой.
– Занят чем?
– Ага.
– Ну, тогда иди. Мы здесь еще долго будем.
Троян как-то виновато улыбнулся и вышел из кабинета.
Той же ночью Диме позвонил Иван Григорьев и сообщил, что Жейнов покончил с собой.

XIII
«Одним из любимых мифов, культивируемых общественным сознанием, является открыто выражаемое или тайно таящееся в глубине подсознания мысль о том, что народ – это нечто вечное. На самом деле, это опасное убеждение вытекает из необоснованной концепции богоизбранности какого-либо народа.
То, что государства, существующие на сегодняшний день, являются сравнительно новые образования, ни для кого не является секретом в силу своей очевидностью. История знает немало примеров великих стран, существовавших на земле, но сгинувших в далеком или сравнительно недавнем прошлом. Египтяне, шумеры, халдеи, парсы, этруски, римляне – этот список, если его продолжать, займет немало места.
Данный процесс возникновения и исчезновения государств не должен вызывать удивления хотя бы потому, что в его основании лежат два исходных принципа любого прогресса – интеграция и дезинтеграция. Интеграция, сиречь процесс, в котором преобладает происхождение единого из раздельного, характерен для более ранних этапов. Благодаря ей из отдельных семей образуются общины, из общин более мелкие племена, из последних более крупные племена, и так далее, вплоть до монструозных империй, занимающих по полмира. Впрочем, до каких бы размеров не разросся организм, пусть даже социальный, ничего не спасет его от дезинтеграции, процесса, в котором преобладает происхождение раздельного из единого. Именно понимание этого факта поможет понять всю бредовость периодически появляющихся мыслей об «Единой Африке», «глобальной деревне». Создать такое образование, объединив страны, зачастую стоящие на разных ступенях развития и почти всегда обладающие различными мировоззрениями и мировосприятием, не так уж и сложно. Но избежать неизбежной последующей дезинтеграции, которая проходит очень болезненно и практически всегда сопровождается военными конфликтами не удалось еще ни одному светочу либерального мира.
Если государства имеют обыкновение исчезать с ходом времени, что же происходит с народом, населявшим ту или иную исчезнувшую страну? Ответ очевиден – эти народы также перестают существовать. При этом не должны смущать сохранившееся названия – арабское население Египта, Ирана и Ирака не имеет никакого отношения к людям, населявшим эти страны в период их могущества.
Правда, здесь могут последовать возражения, базирующиеся на модной теории глобализации. Впрочем, эти возражения, так же как и породившая их теория, гроша ломаного не стоят. Возьмем, к примеру, теорию ассимиляции, с которой сейчас носятся как дурень с апокрифом. Ассимилировать человека – значит лишить его всех национальных самодостаточных признаков, и никаких оговорок при этом быть не может. Такие выдумки как «генетическая память» и прочие порождения исчерпавшего себя либерального сознания, призванные спасти ассимилированные народы от окончательного растворения в массе завоевателей, в лучшем случае являются типичными квазипонятиями.
В этом смысле необходимо помнить, что славяне, которых ассимилирует Китай, арабы или дьявол-его-знает-кто будут кем угодно, но не славянами. Более того, следует ожидать, что именно первые волны подобных ренегатов в дальнейшем будут особо зверствовать по отношению к тем своим собратьям, которые имели глупость стоять в стороне от неизбежной, как нас упорно убеждают изо дня в день, глобализации. Живой пример такого рода уже существуют – то, что вытворяли во время гражданской войны в Югославии принявшие другую веру сербы, придумавшие для себя название «бошняки», не укладывается ни в здравый смысл, ни в кодексы войны и отношения к гражданскому населению.
Таким образом, «долгие лета» провозглашаемые в молитвах монархистов сгинувшей империи, закончатся гораздо быстрее, чем можно это представить. Чтобы представить себе масштабы происходящего, вы можете сходить на ближайшее кладбище и посмотреть на надписи на тех могилах, на которых еще ставят кресты. Если этот визит ничего вам не даст, просто вспомните, что вы делали вчера вечером и в каком состоянии проснулись утром. Хотя лучше об этом не задумываться, так как итоговые пункты такого размышления будут неминуемо попадать под статью «О разжигании национальной розни».
Другой великий миф – это вечность русского языка. Дураку ясно, что когда русскоязычное население перекочует на кладбища в достаточном размере и на смену ему придут люди говорящие на другом (добавлю здесь – вряд ли индоевропейском) языке, то никто из пришельцев не будет учить русский. Возлагающая, говоря по-диккенсовски, большие надежды на китайцев губернатор нашей второй столицы госпожа Мимикрейко может не обольщаться насчет того, на каком языке будут надписи в управляемой ею городом, когда китайское население в нем достигнет хотя бы 40%. Впрочем, она может попросить господина Бжезинского, и он с удовольствием объяснит ей сущность понятия глобализация, основанного на принципе «выживает сильнейший». То есть, если турки хорошо выращивают клубнику, то именно Турция будет кормить клубникой весь глобализированный мир, а остальные глобализированные выращиватели клубники должны заняться чем-нибудь другим, есть исключительно турецкие ягоды и при этом делать довольные лица, дабы не вызвать своими протестами подозрение в принадлежности к мировому терроризму. Нечего и говорить, что если такой принцип действует по отношению к глобализированной экономике, то почему в области глобализированной культуры должно быть иначе? Если территорию нашей страны будут населять большей частью эфиопы, то говорить они будут на эфиопском, если это будут арабы, то Коран сменит букварь в качестве самой читаемой книги гораздо раньше, чем это можно представить.
Сегодняшняя лекция последняя в нашем курсе. Вскоре вас ожидает выпуск. Честно говоря, мир, в которых выпускает вас alma mater гораздо гаже, чем это может казаться. Желать жить в эпоху перемен, как это обстоит у наших восточных соседей, само по себе проклятие; у нас же эпоха перемен, судя по всему, уже давно превратилась в кальпу перемен.
Мир вокруг нас давно уже превратился в помойную яму, страдания в которой ежесекундно усугубляет широкой рекой льющийся в наше сознание попс. Не удивительно, что все больше и больше людей предпочитают покидать эту реальность, перемещаясь туда, где ни правительство, ни налоговая инспекция, ни группа «Руки вверх» проникнуть не в силах, так как на нематериальных уровнях вселенной главное правило глобализованного мира – «все на покупку, все на продажу» – столь же безосновательно, сколь и претензии Рональда Рейгена на бессмертие. И хотя Кодекс воина, о котором мы вам талдычим вам пять лет, должен стать основой вашего жизненного пути, боюсь, это не поможет уберечься от вызываемых этим вселенским бардаком неприятных размышлений и тупиковых выводов. В таком случае вспомните следующее:
То, что зовут духом Пустоты, находится там, где нет ничего. Этот тезис не укладывается в человеческое понимание.
Пустота – это ничто. Только познав то, что существует, ты сможешь узнать то, что не существует. Это Пустота.
В пустоте – достоинство, и никакого зла. Мудрость обладает существованием, принцип имеет существование. Путь обладает существованием, дух есть ничто.

Эпилог.
За Григорьевым с лязгом захлопнулась обитая железом дверь. Сарычев неподвижно сидел за столом, уронив голову на руки, лежащие на столе. В мозгу Димы, словно заезженная пластинка, звучало содержание предсмертной записки Трояна Жейнова:
Какая попсня! Какая попсня!
Вырубите на ***!
*****
В конце концов, что есть смерть, как не выход в безвоздушное пространство?