Менты

Александр Котюсов
      Менты

 

— Бухнем?! — то ли спросил, то ли предложил Дрозд.

Наше дежурство только закончилось. Сырой, промозглый, по-ноябрьски дрянной день с мелким неприятным дождем, грязью под ногами и темнотой, начинающейся сразу после обеда, завершился. Завершился, как и положено, за полночь. Внизу нас ждал служебный “уазик”, готовый развезти всех по домам. Типичные и банальные до бессмысленности для этого времени суток вызовы: пьяные драки, убийство на почве ревности, воровство на вокзале, два украденных на улице телефона, изнасилование — наша обыденная каждый день работа на сегодня подошла к концу. Этот день, как и сотни других, накрученных нами в ментовке, встал еще одной галочкой в прожитое. Он ушел, оставив в душе грязь, сырость и ненависть к людям. Ноябрьская улица, как мокрота в легких, поселилась в наших душах, заставляя маяться и ждать окончания смены. Мы будто бегали по кругу в череде одинаковых, словно крысы с помойки, дней, различавшихся разве что временем года. Впрочем, мне все так и казалось серым, даже в майские длинные, солнечные дни.

— Ну? — уже вопрошающе произнес Дрозд. — Пить, спрашиваю, будем? Опять же, Витька помянуть надо. Сегодня девятый день все же. Святое дело, мужики.

— Витька надо помянуть, — согласился Серый, — хороший был парень, добрый, с сердцем, не как все.

Я не возражал. Домой идти не хотелось. Дома ждет холодная постель, пьяная соседка, а в глазах похоть, — крутилась каждый раз после смены навязшая в памяти строка Розенбаума. Как все похоже, словно с него списывал.

 

Витька убили на прошлой неделе. Кажется, в четверг, ну да, именно в четверг. Убили по-глупому. Он просто увидел драку на улице и решил вмешаться. Парни-малолетки дрались зло, по-пацански, яростно лупя упавших ногой в лицо. Собственно, они и сами бы разобрались в проблемах своих мальчишечьих. Витек ехал мимо в служебной машине, почему-то один, что полностью запрещено инструкцией. Где был его напарник в тот момент, выясняют сейчас ребята из отдела внутренних расследований. Я-то лично уверен, что он закатился к своей бабе на часок-другой, а Витек... Витек — парень добрый, не стал другу отказывать в важном деле, тем более всякое случается, вдруг и самому в дежурство припрет. Так вот, Витек вышел из машины и пошел тех парней разнимать, за что почти сразу получил нож в живот. Парни разбежались тут же, в разные стороны, не глядя на безмолвно умирающего на грязном асфальте Витька.

Витек долго лежал на тротуаре, пока случайные прохожие не вызвали “скорую”. Она приехала поздно, очень поздно, только через полчаса. Главное, пробок-то не было совсем, что их так долго держало?! На десять минут раньше бы, и Витек остался жив. Он лежал на асфальте и зачем-то пытался своими слабеющими руками вынуть нож. В итоге вынул. Сил ему было никогда не занимать. Это его и убило. Так сказали врачи. И написали в своих справках.

А я лично считаю, что если б они не смолили в курилке еще пять минут после поступления сигнала… мол, не помрет, докурим… и медсестер не щупали в ординаторской… эй, Клав, ты сегодня ночью со мной дежуришь, так что готовься… то Витька бы спасли. А так… Он уже не дышал, когда они приехали, на своей тарахтелке и вышли, делая серьезные лица. Фильмов, должно быть, американских насмотрелись про “Скорую помощь”.

Парней, кстати, которых убили Витька, поймали на третий день. Вначале двоих, а те уж раскололись под допросом с пристрастием. Наши сыскари классно работают, особенно когда дело касается своих. Отдубасили тех за милую душу. Да, бить подозреваемых нельзя, все знают. А что делать, оказали противодействие работникам органов при задержании, вот в протоколе запись имеется. Сейчас с ними следователь разбирается. Но Витька уже не вернешь.

Выпьем, обязательно выпьем за тебя, Витек. И отомстим. Пусть земля тебе будет пухом.

 

Я достал бутылку водки из шкафа за папками с файлами, у меня всегда там припрятано на всякий случай. Лысый тоже нашел у себя, немного початую, не допили с прошлого раза, пришел срочный вызов, еще чипсов разных и минералки. Разлили по стаканам и выпили молча, стоя, не чокаясь, по-мужски, потупив глаза и занюхав гадость рукавом. Я увидел, как у Серого на глазах выступили слезы. Вспомнил друга, подумал я, или водка в нос ударила? Сколько помню, Серый никогда не был сентиментальным.

Разлили снова.

— За всех наших, — произнес Лысый, — кто не дожил до этого дня. За ментов!

Водка пролилась внутрь потоком, и я почувствовал, как становится теплей, и это тепло неожиданно ударило в меня злостью и ненавистью, ненавистью к моей скотской жизни, работе, черным, грязным будням и таким же пустым и серым выходным и праздникам. Внутри что-то заклокотало, словно кто-то отправил вослед дешевой сорокаградусной зажженную спичку, и она подожгла пламя в моем теле.

Сели. Лысый достал пачку “Кента”, восьмерку, эх и крепкие он курит, и пустил по кругу. Закурили. Густой вонючий дым быстро заволок дежурку, смешавшись с запахом пота и мочи, тянущимся из обезьянника, в углу которого, закутавшись в лохмотья, спал задержанный ночью бомж.

Под водочку пошли обычные полурабочие, полуличные разговоры. Сколько их уже прошло за долгие годы дежурств. Каждый из них тянул за собой клубок наших привычных уже, но неразрешимых проблем.

— Жена заболела, — затянулся дымом Серый. — Я к нему прихожу вчера, — он неопределенно показал пальцем на потолок, но все поняли этот жест, — выпиши, говорю, матпомощь, лекарства дорогие, покупать надо, а зарплата у сержанта сам знаешь какая. А он, смеется, сволочь, аж пот с рожи капает на погоны. Чего, говорит, не знаешь, что ли, как сержант должен деньги зарабатывать. У тебя вон рынок на участке расположен, иди продавцов тряси. Мне, что ль, учить тебя, деревня? Лучше других, что ли? Там половина, говорит, без регистрации за прилавком, так что есть чем поживиться.

— Это что, — добавил Лысый, — мне парни из другой смены рассказывали: он вызвал старшего, только назначенного, еще должность не обмыл, и говорит: с каждого дежурства будешь мне бабки приносить, это я тебя на должность предложил, стало быть, должен мне.

Лысый назвал сумму. Все присвистнули.

— Тот ему: как я ее соберу-то? — продолжил Лысый. — А эта крыса в ответ: не мое, мол, дело. Пистолет у тебя есть, удостоверение, погоны, форма. Вот и иди, собирай, район криминальный, рынок, вокзал, всегда есть кого за шкирку схватить, справишься. Себя-то, мол, не обижаешь небось, говорит. А откажешься бабки подгонять, не работать тебе в органах, уж я-то знаю все грешки ваши, мигом под статью загремите.

— Ну че, — поинтересовался я, — и чем закончилось?

— Согласился, — ответил Лысый, — а куда ему деваться, двое детей уже и третий наготове. Не в дворники ж идти. А больше он и не умеет ничего, только мальцов строгать и хулиганов ловить. Тем более комнату служебную в общаге занимает уж три года. Вылетит из ментуры — и с детьми на улицу или вон обратно в деревню к себе картошку полоть. Дело, конечно, нужное, но семью не прокормишь.

Все замолчали. Каждый думал о своем. Злоба, злоба росла во мне и выла. Выла диким волком, загнанным в угол, окруженным флажками. Выла и требовала выхода. Я и так двинул сегодня одному на вокзале, он стал права качать: я, типа, не обязан паспорт с собой носить, не имеете права, мы в демократической стране живем. А рожа у самого воровская, хитрая, сразу видно, карманник мелкий. Как получил поддых, сразу стал шелковый, паспорт нашел в момент и про демократию не заикался более. Надо было еще и в нос ему двинуть, чтоб в следующий раз знал, как перечить, посмотреть, как хрустит хрящ, сворачиваясь в сторону, и юшка красная брызжет тонким фонтаном. Сука. Жаль, ребята оттащили, он бы надолго нашу милицию запомнил.

 

Две бутылки закончились вмиг. Разлили по последней. Выпили. Покурили еще. Время было далеко за полночь. Уходить не хотелось. В окна стучал с порывами ветра холодный осенний дождь. Хоть зима побыстрей, что ли, подумалось вдруг, забелит грязь немного.

— Пошли рыло начистим кому-нибудь, — предложил я неожиданно даже для самого себя.

Парни посмотрели на меня, переглянулись. По их лицам чувствовалось, не против они, ой не против. Тоже накопилось за неделю рабочую в их душах грязи и ненависти. Очистка, нужна была очистка. Смыть, смыть с себя собранное, впитанное, проникшее в наши души и сердца. Водка, как катализатор, ускорила процесс принятия решения и притупила мелькнувшие по началу мысли о долге, совести и чести российского милиционера.

— А че, пойдем, — пьяно согласился Серый, — у меня с утра кулаки чешутся. Тем более сегодня пятница, тринадцатое. Лохам не обидно будет. Подумают, что чертовщина. Считай, сам Бог велел.

— Бог, может, и не велел, — добавил Лысый, — а нутро точно требует выхода, пошли парни, я с вами.

Дрозд молчал, сосредоточенно глядя в пустой стакан.

Я встал, надел кобуру, лежащую рядом.

— Зачем тебе оружие? Сдай, до беды доведешь, — проснулся Дрозд.

— Не ссы, знаю, что делаю. Попугать только гадов, — хмуро ответил я. — Надо б еще выпить, — посмотрел я на порожние бутылки.

— Надо. На обратном затаримся. Или прямо на улице у ларька, — поддержал меня Лысый.

 

Мы вышли в заплеванный, усеянный окурками двор. Улица встретила нас слякотью и промозглым, пробирающим до костей ветром. Сразу захотелось обратно в тепло, но внутренняя злоба толкнула в спину сильно, двумя руками. У ворот стоял дежурный “козелок” и неодобрительно смотрел на нас пустыми фарами.

— Пошли туда, — Дрозд неопределенно махнул рукой.

Мы зашагали во тьму.

Улица была черна и безлюдна. Лампы в фонарях на ней были разбиты еще в прошлом году, и никто даже не заботился о том, чтобы их снова вставить. Месяц назад ночью одного из наших подстерег какой-то урка и саданул бейсбольной битой по голове практически на выходе из ворот отделения. Ладно, башка у парня крепкая была, там же кость, шутили по-доброму мы, оклемался он через пару дней. Урку, понятно дело, не нашли, кто ж его видел-то в темноте, да и сиганул он от ворот сразу, но мы тогда сильно оторвались, разнесли с десяток киосков в округе. Но свет от этого на улице так и не появился.

Впереди показалось двое парней. Они шли, громко матерились и оживленно жестикулировали. Наша цель, — пронеслось в голове молнией.

— Стоять, — заорал я, — стоять, суки, руки вверх, ноги на ширину плеч. Стрелять буду. Не двигаться. Милиция.

Пьяной рукой своей я выхватил пистолет и навел его на прохожих. В темноте живая мишень не фокусировалась, и я видел лишь темное шевелящееся пятно. Парни, не сговариваясь, побежали в разные стороны. Значит, точно уголовники, подумал я, раз убегают. Есть грехи за ними, есть. Стараясь прицелиться с более близкого расстояния, я побежал за одним, который мне казался крупнее, а значит, в него было проще попасть, но споткнулся о лежащую на тротуаре трубу и упал.

— Б..., — вырвалось у меня. Я встал, потирая ушибленное место. Убегавших не было видно. Как и пять минут назад, улица была пустынна.

Я прислонился к стене дома и убрал пистолет в кобуру. Руки саднило.

— Может, лучше еще выпьем, — предложил Лысый, — тут киоск за углом. Ну, вы знаете, который круглосуточно работает.

Все согласились. Я, прихрамывая, пошел за парнями.

— Слышь, Лысый, — вспомнил вдруг Дрозд, — а правда пацаны говорят, ты на спор бутылку водки выжираешь без закуси и за один глоток? Брешут, поди. Не может такого быть. Ну ладно еще без закуси, это можно поверить, а вот как это за один глоток, в рот-то больше стакана не влезет.

— Влезет, влезет. Я на спор как-то и два пузыря выпивал, — отозвался тот, — лишь бы не платить.

— А сейчас можешь? — поинтересовался Дрозд.

— Купишь — смогу, — недолго размышлял Лысый.

Киоск был закрыт, но внутри горел свет. Я постучал в окошко. Продавец боязливо выглянул, но, увидев наши погоны, открыл сразу. Та еще сволочь, — пронеслось у меня в голове.

— Водка есть? — спросил я

— Так это… не положено же ночью торговать, постановление же, вы на прошлой недели сами проверяли, ходили, — начал он.

— Чего-о-о-о… — оттолкнув меня, начал задавать вопросы Лысый, — ты, гнида, нам водку продавать не хочешь? Не любишь ментов, наверно? Мы тут тебя и свору твою торгашную целый день защищаем, а ты нам отказываешь. А ну-ка лицензии давай показывай, накладные на товар, разрешение на работу, паспорт с пропиской.

— Есть, есть, — сразу осознал свою ошибку тот, — водка есть. Вам какую? — полез он под прилавок.

— Хорошую, — увесисто заявил моментально подобревший Лысый, — тока чтоб не вашу паленую, чернота! Отравишь мента, мы тебе эту бутылку в жопу потом вставим. Две давай сразу. Видишь, парни, как с населением работать надо, — добавил он уже нам, — ласковое слово, оно и кошке приятно.

Продавец выставил два пузыря из окна. Я потянулся к кобуре, расстегнул с характерным щелчком, там, в маленьком внутреннем кармашке, у меня всегда заначка припрятана. Даже в темноте при свете тусклой киосковой лампы было видно, как округлились глаза продавца.

— Не надо денег, это вам подарок от нашего магазина, — словно торопясь жить, выкрикнул он.

— Молодец, быстро учишься, — отметил я, убирая руки с кобуры, — тогда еще минералки и шаурму свою вонючую каждому. Раз уж ты сегодня неожиданно такой добрый. И стаканов не забудь на всех.

Забрав пакет с покупками, мы отошли от ларька.

— Давай вон там выпьем, — кивнул Дрозд на проходящую рядом теплотрассу, — тепло, опять же, и есть на что поставить.

Мы сели. Дрозд оторвал зубами козырек бутылки и передал ее Лысому.

— Ну, показывай свое мастерство, — произнес он.

Лысый взял пузырь. В его огромной руке тот смотрелся как маленькая чекушка. Лысый хитро подмигнул мне и начал, как заправский фокусник, делать рукой плавные круговые движения. Вначале медленно, потом все быстрее и быстрее. Мы как завороженные смотрели на него. Через полминуты мы увидели, что водка в бутылке превратилась в маленькое торнадо, в ее центре образовалась внутренняя воронка. Еще через полминуты Лысый перестал крутить бутылку и плавно опрокинул ее над своим открытым ртом. Из бутылки в глотку Лысого полилась водка. Она ввинчивалась штопором в его горло без привычных побулькиваний, словно прозрачный горный ручей, красиво, как на картине. Лысый не глотал. Казалось, водка сама входила в него, доставляясь без остановок напрямик к месту высадки — желудку.

— Один, два, три… — считал я секунды зачем-то, — пятнадцать.

Лысый бросил пустую бутылку через плечо за трубы и откусил огромный шматок шаурмы. Мы смотрели на него восторженно.

— Красиво. Прямо бармен-шоу, тебе в кабаках за деньги выступать, — первым прервал молчание Дрозд, — где научился?

— В учебке, в армии, когда служил, — ухмыльнулся Лысый, как будто выпил поллитра кваса, — там и не такое бывало.

— Ну ты гигант, — добавил Серый, — давайте, парни, опрокинем еще по одной за искусство Лысого пить и поражать наше воображение. Вишь, какие люди на страже Родины стоят. Медаль надо ему. Или лучше орден.

— Да уж, — заметил я, — у нас медаль дадут, потом догонят и еще раз дадут.

— Ну давай за Лысого-то накатим, — Серому не терпелось.

Мы выпили еще, и я пошел отлить за угол дома.

 

Когда через пару минут я вернулся, взору моему предстала следующая картина. Лысый лежал на земле возле теплотрассы, широко расставив руки и ноги. На лице его блуждала странная улыбка, в которой можно одновременно было прочитать радость и боль. Дрозд и Серый тщетно пытались поднять практически бездыханное тело.

— Вырубился вмиг, как отрезало, — объяснил мне Дрозд, — сидел, говорил что-то, вначале связно все, затем му-му, ну и вдруг враз замолк и упал.

— Поехали, домой его отвезем, — предложил Серый, — поздно уж.

— Сейчас “козелок” подгоню, ждите здесь, — сказал я.

— А кто поведет? Мы ж все пьяные, — услышал я уже вослед.

— Ерунда, дорогу найдем. Скажи еще, что нас кто-нибудь остановит и оштрафует, — засмеялся я, — мы же менты, блин. Забыл?

Я подогнал явно соскучившегося “козла”, мы все вместе загрузили Лысого на заднее сиденье, Дрозд сел с ним рядом, я за руль, Серый справа.

— Адрес помнишь? — спросил Серый.

Я кивнул, не впервой.

 

Жена Лысого открыла дверь, как будто она ждала его всю ночь. А впрочем, может быть, действительно ждала. Он хоть и был непутевым пьяницей, этот Лысый, но, по слухам, любил ее сильно, души в ней не чаял и даже дарил ей розы на день рождения и Восьмое марта, о чем стыдливо умалчивал, но мы-то все в отделении знали. Разве можно утаить такие вещи от ментов. Мы положили Лысого в коридор, вот забирай парня своего, и собрались уходить. Жена посмотрела ему в лицо и вдруг заголосила нечеловечески:

— Он же умер!!!

Я оглянулся и наклонился к другу. Нет, вроде чуть дышит, только очень тихо, еле-еле. Я несколько раз тыльной стороной ладони ударил Лысого по щекам — никакой реакции. Изо рта его потекла белесая пена.

— Лысый, — закричал Дрозд, — ты чего, малыш? Ты почто нас пугаешь?

— “Скорую” давай вызывай, — сказал Серый жене.

Она стояла рядом и ревела по-бабски, с истерикой.

— Да заткнись ты, дура, — заорал я на нее, — на х… “скорую”, они опять через час приедут, вспомни Витька лучше, взяли его, выносим, сейчас сами до больницы довезем, два квартала всего ехать.

И мы потащили Лысого вниз к “козелку”.

 

— Открывай, б… — орал я, стуча сапогами в запертую дверь дежурной больницы, — открывай, милиция.

Щелкнул ключ, и в образовавшуюся щель показалось испуганное лицо немолодой санитарки. Я оттолкнул ее грубо, выхватил пистолет и закричал:

— Доктора зови, доктора. Убью всех!

Парни сзади несли бездыханного Лысого под руки. Его голова висела, а ноги безвольно тащились по грязному больничному кафелю. От Лысого вдруг отчетливо и неожиданно резко запахло калом. Обосрался, подумал я.

В коридоре появился молодой врач, в очках, медицинской шапочке и халате. Я наставил на него оружие и закричал:

— Лечи, быстро!

— Уберите пистолет, — спокойно и уверенно произнес он.

Я опустил руку. Я всегда уважал уверенность.

Лысого положили на койку, и доктор начал щупать пульс. Потом вынул маленький фонарик и посветил им в открытый глаз.

— Ваш друг умер, — сказал он твердо.

— Нет!!! — мой крик разнесся по всей больнице. — Нет!!! Врешь, вы все врете. Коновалы…

Я снова поднял пистолет и, не целясь, выстрелил во врача...

 

В городе май. Я сижу на залитой теплым весенним солнцем скамейке в городском парке. На раскинутой передо мной клумбе веселятся тюльпаны. Их много, они ярко-желтые, в цвет солнца. Иногда налетает ветер и колышет их головки. Они стукаются друг о друга и словно шепчутся о чем-то важном. Я сижу спокойно и пью пиво. У меня полные карманы семян подсолнечника. Я купил их тут недалеко, возле рынка, у бабки. По десять рублей за стакан. Сразу два стакана. Сам я семечки не ем, от них становятся черными руки и зубы, а мне это не нравится. Я кормлю семечками голубей. Ко мне их налетело чуть не сотня. Некоторые наглеют и начинают поклевывать шнурки на моих ботинках, и тогда я кидаю им еще горсть черных семян. Голуби бросаются за ними, отталкивая друг друга. А я просто прихлебываю пиво из бутылки и живу этим свободным солнечным днем.

Я не убил доктора. Промахнулся. Пуля попала в окно и вылетела наружу. Доктор оказался нормальным мужиком и не стал писать заявление. Наше руководство решило тоже не поднимать шума и уволило меня из рядов по собственному. Подписывая бумагу, начальник сказал: “Ты, это… зайди через полгода. Затихнет все, восстановим. А сейчас отдохни немного, сбрось злобу, так бывает. По себе помню”.

Полгода истекают завтра. Завтра я позвоню ему и попрошусь обратно. Я знаю, меня возьмут. А кто же еще будет охранять наших граждан за эти ничтожные деньги, которые называют зарплатой, и разгребать дерьмо, которого вокруг — просто горы. Только такие, как я. Простые российские парни.

Лысый выжил. Доктору — пятерка. Не знаю, что там он с ним сделал, но Лысый не умер. Я захожу к нему иногда домой. Мне кажется, он узнает меня, во всяком случае, кивает всегда со своего кресла на колесах и издает какие-то булькающие звуки. Что-то похожее на му-му. Кажется, это были его последние слова, которые слышали парни. А еще он крутит левой рукой (правая парализована), как будто стремится закрутить воронку в бутылке и поднимает ее над открытым ртом. Его жена тогда идет на кухню и варит ему манную кашу, а я подхожу к окну и начинаю плакать, чтобы он не заметил. Похоже, за эти полгода я стал сентиментальным.

Киоск того урода мы сожгли. Сожгли через три дня после случившегося. Подошли ночью, приперли дверь палкой, плеснули бензина и бросили спичку. Горел он долго, потрескивал, а потом стали взрываться бутылки с водкой. Ребята в отделе догадывались, что это сделали мы, но никто слова не сказал, так дело и замяли. Так и надо с такими, нечего паленую водку продавать. Если б водка нормальная была, может, с Лысым и сейчас все в порядке было. Ведь не он же виноват, что ему выпить захотелось, а урод этот, торговец.

Парней, которые Витька убили, оправдали. Хороший у них адвокат попался, доказал, что якобы Витек, выскочив из машины, начал бить их рукояткой пистолета по головам и орать, что сейчас всех замочит. Они его тогда и пырнули в целях самозащиты. Может, так оно и было, допускаю, кто же сейчас разберет.

Витька ведь тоже эта жизнь достала.

Ничего, я адреса тех пацанов записал. Всех.

Вот выйду скоро на службу, разберемся...