К реальным событиям и персонажам изложенное не имеет никакого отношения. Почти никакого. Но всё равно, прошу не обижаться.
«Вжик, вжик» - натужно скрипят дворники, размазывая мутную жижу по лобовому стеклу. Напрасный труд! Не успевают щётки пройти и половины пути, как грязная плёнка вновь покрывает окна. Это не дождь! Это потоп! Похоже, там наверху кто-то забыл перекрыть вентиль, и все запасы воды вылились на нас в одночасье. Ничего не видно. Все едут с включенными фарами и гудят непрерывно. Свет фар разбивается о стены дождя и огненными брызгами опускается вниз. Настоящая водная феерия! Светопреставление! И всё-таки мы движемся. Генка привстал и, наклонившись вперёд, буквально уткнулся носом в стекло. Руль он держит в левой руке, а правой, для равновесия, упёрся в потолок.
Ничего не понимаю. Что можно разглядеть в этой каше. Я не выдерживаю:
- Ген, слушай, давай на обочину. Переждём. Чёрт с ним с этим поездом. Не последний же!
- Не ной, Серёга, прорвёмся! Главное под мостом проскочить. Там всегда вода собирается, заглохнуть можно.
А Генка то, похоже, завёлся. Теперь его лучше не трогать. И чтобы больше не отвлекать, добавляю:
- Ну, смотри сам! Делай, как знаешь! Тут я тебе не советчик.
Откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Хорошо всё-таки, что удалось вырваться! А ведь если б не Толик – плакал бы мой отпуск. Ещё вчера всё было под вопросом. Система, которую мы настраивали весь месяц, никак не хотела запускаться. Заказчик, несмотря на наши дружеские отношения, рвал и метал. Михалыч ходил как раскалённый утюг – шипел и матерился на всех без разбору. Соваться к нему в это время со своим отпуском было равносильно самоубийству. Последние две недели работали вообще без выходных. Чего только не пробовали. Всё без толку. А вчера Толя, ни с кем не советуясь, ввёл новые параметры и – пошло! Когда разобрались, оказалось, что изменил он всего два коэффициента. По этому поводу тут же накрыли стол. Больше всех радовался Михалыч: смеялся, со всеми чокался, обнимался. Тут-то я и подсуетился со своим заявлением. Подмахнул, не глядя. Повезло! Вернусь, надо Толику бутылку поставить.
Размышляя таким образом, я не заметил как заснул. Перед глазами стали возникать картины, навеянные событиями последних дней, правда в какой-то странной, гротесковой форме. Сначала приснилось, что я сплю. Спокойно так, безмятежно. Вставать не надо - выходной. Хорошо! Неожиданно, сквозь сон, слышу голос Ольги. Она, похоже, давно встала и теперь зовёт меня из соседней комнаты. Ну, что за напасть? Даже в выходной нельзя выспаться! Босиком, в одних трусах, иду на зов. Ольга стоит в дверях и, указывая пальцем в угол, с возмущением обращается ко мне:
- Посмотри, как ты кронштейн поставил. Телевизор того и гляди грохнется. Шуруп и тот нормально вкрутить не можешь. Мужик называется! Ни о чем попросить нельзя!
Во, понесло! И чего ей не спится? А впрочем, уголок-то, кажется, действительно повело. А ладно, авось не свалится. Но надо как-то выкручиваться и, сделав недовольную мину, бубню:
- Ну и что тебе не нравится? Нормально стоит. Еще сто лет простоит. А наклон я специально сделал, чтобы с дивана было удобно смотреть, - насчёт дивана это я хорошо придумал, молодец. И главное, - быстро нашёлся.
В этот момент слышу скрип. Поднимаю глаза и с ужасом замечаю, что телевизор начинает медленно сползать к краю платформы. Хочу рвануть, чтобы подхватить его - и не могу - столбняк. Я замираю и с ужасом слежу за приближением катастрофы. Наконец телевизор достигает края, наклоняется и медленно мордой вниз падает на пол. Я вздрагиваю и просыпаюсь. Во, кошмар-то!
Сон мой, судя по всему, продолжался считанные секунды. Ничего не изменилось. Дождь продолжает неистово барабанить по крыше, противно визжат дворники. Генка, в той же позе, продолжает крутить штурвал нашего корабля. Неожиданно вспыхивает молния и перед глазами предстает фантастическая картина подводного мира. Шоссе превратилось в сплошной, мутный поток. Вместе с ним мы несёмся вниз – к железнодорожному мосту, очертания которого смутно просматриваются впереди. Это его, наверное, имел в виду Генка, говоря о предстоящих трудностях. Рядом другие машины. Подобно катерам, они разрезают поток своими мощными телами, и вода веером разлетается у них из-под колёс. Не успевают затихнуть раскаты грома, как свет гаснет, и плотный занавес вновь накрывает нас. Я закрываю глаза и тут же отключаюсь.
Передо мной озеро. Идёт проливной дождь. Поверхность воды будто кипит. Это от пузырьков. Они образуются на месте падения крупных капель. Пузырьки лопаются, возникают вновь. Иногда поднимается ветер, и тогда тёмные полосы ряби бегут по поверхности. Там, где волны накатывают на берег, образуется слой белой пены. Волны выплёскивают её на откос, откуда она медленно, как сметана, сползает вниз, в воду. На покатом берегу выделяется фигура человека. Он пытается выбраться наверх, туда, где начинается мелкий березняк, но ноги скользят по мокрой глине. Человек падает, встаёт, снова падает. В его манере держать голову и ставить ноги есть что-то знакомое. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить - кого он мне напоминает - и не могу. Неожиданно приходит мысль, что человек этот похож на меня. Нет, не похож, это и есть я. Что же получается? Значит я, как бы со стороны, смотрю на самого себя. Оригинально. Наваждение какое-то.
Неожиданно чья-то рука опускается мне на плечо. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Это Толик.
- Серый, шеф вызывает, пошли, - говорит он. Оказывается, мы стоим у окна нашей лаборатории. Откуда взялось озеро под нашими окнами? Странно!
- А что ему надо? – обращаюсь я к Толику – Вроде всё решили.
- Он не сказал, но, судя по голосу, хорошего ждать не приходится.
- Слушай, Толь, может ты один? Я же в отпуске.
- Не получится. Сказал, чтоб без тебя не приходил.
Я бросаю последний взгляд в окно. То же озеро. Зато фигура исчезла. Ну, слава богу! Хоть с раздвоением личности покончено.
- Ладно, пошли, - говорю я и следом за Толиком выхожу из комнаты.
Кабинет шефа рядом и через секунду мы уже стоим перед его столом. Шеф в ярости. Лицо налилось кровью, того и гляди удар хватит. Он стоит, держась обеими руками за край стола, и, наклонившись всем телом в нашу сторону, с места в карьер начинает:
- Вы что же, мерзавцы, себе позволяете? Вы меня что, за дурака держите? Думаете, я вашу туфту буду молча глотать? В отпуск захотели? Я вам покажу отпуск, - дальше следуют перлы, на которые способен только он. Вот почему в его кабинете цветы не приживаются. Не выдерживают. Здесь аура отрицательная.
Дождавшись момента когда шеф делает перерыв чтобы набрать в легкие воздуха для новой порции помоев, я вклиниваюсь:
- Алексей Михайлович! Что случилось? Вчера ведь всё работало.
- Работало? – лемеха у него уже надулись. - А вы компьютер-то сегодня вообще включали…? - Мы молчим. – Так включите! Ваша система с утра висит.
- Не может быть, Алексей Михайлович. Ошибка какая-то. Мы сейчас проверим, всё исправим, – бормочу я, пятясь к дверям. Толик уже выскочил и ждёт меня снаружи.
- Вот - вот! И пока не сделаете, из лаборатории не выходить! - кричит он нам вслед.
Длинный, полутёмный коридор. По стенам, на большом расстоянии друг от друга, тусклые лампы. Конца коридора не видно – теряется в темноте. Это не наш коридор, это какие-то казематы. Бросаемся вперёд. Где-то там должна быть наша лаборатория. Неожиданно пол начинает медленно подниматься. Коридор становится похож на разводной мост. Постепенно наклон увеличивается. Ноги скользят по крутому склону. Пол как будто смазан маслом, и мои кожаные подошвы не держат. Толик в кроссовках и легко карабкается вверх. Добравшись до вершины, он протягивает мне руку, но я срываюсь и качусь вниз. Снизу раздается гомерический хохот Михалыча. Он стоит с электрическим чайником в руке и поливает перед собой кипятком. Жуть. В последний момент, мне удаётся затормозить, и я снова карабкаюсь вверх. Но, сделав несколько шагов, опять срываюсь.
- Да скинь ты наконец свои башмаки, - кричит Толик.Я сбрасываю ботинки и в одних носках взлетаю наверх. Толик уже перепрыгнул на другую сторону и машет мне оттуда. Я прыгаю и кончиками пальцев цепляюсь за край моста. Пытаюсь подтянуться - и не могу. Когда сведённые от напряжения пальцы уже готовы разжаться, Толик хватает меня сзади за ремень и втаскивает наверх. Мы скатываемся вниз и оказываемся перед нашей дверью. Вбегаем и бросаемся к компьютеру. Мелькают цифры, параметры. Система генерит. Толик останавливает картинку. Проверяем входные данные. Очевидно, что мы работаем на краю диапазона. Значит, здесь система теряет устойчивость. Что делать?
- Слушай, Серый, а что если ввести цикл по параметрам? Мы ведь тогда сможем, автоматически, подстраиваться под сигнал – обращается ко мне Толик.
- А ведь точно! Давай попробуем. Толик всё–таки голова!
Кто – то трясёт меня за плечо, и я слышу сквозь сон:
- Серый, а Серый, проснись. Приехали.
Открываю глаза. Передо мной смеющееся лицо Генки. Он перегнулся через сиденье и, не переставая хохотать, трясет меня.
- Серый, ты чего так орал? Приснилось что? Я из-за тебя чуть в самосвал не въехал.
Медленно прихожу в себя. На небе ни облачка. Нещадно палит солнце. О недавней буре напоминает только мокрый асфальт, да поднимающийся от земли пар. Мы у вокзала. Смотрю на часы. Время ещё есть. Генка молодец.
- Серый, вы где собираетесь? Может, поближе подъедем? - Вместо ответа я прошу у него мобильник.
Трубку долго никто не берёт. Наконец, слышу хриплый голос Толика:
- Серёга, ты откуда?
- С вокзала.
- Что-нибудь случилось? Я думал ты уже в поезде.
- Да нет, только подъехали. Толь, слушай, мне кажется, на краях генерация может возникать. Попробуй ввести цикл по параметрам.
- Серый, ты что - заболел? Ты же в отпуске. Какой цикл? Какие параметры? Ерунда какая-то! Откуда ты это взял?
- Ты сказал.
- Когда?
- Да только что.
- Ты чего? Где это я мог тебе сказать?
- Во сне.
- Ну ты, Серый, даёшь! Тебе не отдыхать, тебе лечиться надо. - Толик надолго замолкает. Потом продолжает:
- Хотя что-то в этом есть. Надо попробовать. А вообще, чудишь ты, Серый, ей богу чудишь. Слушай, если все время о работе думать, может и отпуск ни к чему, а? Давай лучше я вместо тебя съезжу!
- Не, Толь, я уж как-нибудь сам. Это всё из-за штурмовщины нашей. Заклинило. Но теперь всё! Нет меня. Умер! Так и передай всем. Ну, бывай, побежал я!
Прав Толя – ахинею эту надо из головы выкинуть, иначе шизануться можно. Я возвращаю мобильник Генке. Мы сворачиваем к воротам и подъезжаем прямо к платформе. Все уже собрались. Ждут только меня. Саня с трудом удерживает Муху на поводке. Та нервничает – отвыкла от такого скопления людей. Поздоровавшись, сразу пускаемся в путь. Вещей много, за одну ходку не перетащить. Я иду следом за Саней и давлюсь от смеха. Он передал поводок Тёме, но похоже переоценил его силы. Как тот ни упирается, а справиться с Мухой у него не получается: она таскает его по всей платформе, не обращая никакого внимания на окружающих. Все в ужасе шарахаются от этой пары, не забывая помянуть в сердцах нерадивых хозяев. Саня пытается догнать их, но с рюкзаком и байдаркой это у него плохо получается. Теперь Муха мотает за собой не только Тёму, но и Саню с байдаркой. Этот караван грозит снести и раздавить каждого. Чтобы как-то обезопасить людей, я поспешаю следом, периодически поправляя тележку с байдаркой. Вот такими широкими галсами мы добираемся, наконец, до вагона. За то время что мы потратили на выбранный Мухой маршрут, ребята успели перенести оставшиеся вещи. Заносим всё в вагон и выходим прощаться.
Не люблю я эти минуты. Какое-то напряжение висит в воздухе. Словно расстаёмся навсегда. Будто на фронт провожают…. Кто-то нервно смеётся, кто-то болтает без умолку. Генка смотрит на нас с тоской. Завидует. Мыслями он тоже с нами.
Наконец проводница загоняет всех в вагон. Поезд трогается. Медленно уходит назад платформа с провожающими, проплывают привокзальные ангары, убогие железнодорожные мастерские.
Ну всё, поехали!