Когда не исчезли… то есть… буду называть вещи своими именами… хватит уже… этих стрекодельфных понятий. Буду говорить как есть.
Когда не умерли только Даяна, Пуговица (Пуговица почему-то держалась дольше всех, она вообще-то пошла в свое личное небытие последней), Аморельц и Репейник, нервы у меня все-таки не выдержали.
И я, прямо как был, измученный бессоницей и этими переживаниями, с вклокоченными волосами, в мятой рубашке – побежал к императрице.
Неужели она не сможет ничего сделать?
Никогда в это не поверю. Не может такого быть. Поговорю с ней.
Я с трудом нашел ее в одном из громадных залов дворца, постоянно меняющегося… Сейчас это бесконечная трансформация только злила. Она мешала, она задерживала меня.
А я ведь так торопился…
Потому что я в конце-концов поверил, что времени и впрямь остается мало. Жаль, что это знание досталось мне такой дорогой ценой.
Одна лестница выскользнула у меня из-под ног. Такое часто происходило прежде, но в этот раз я не успел схватиться ни за перила, ни даже за спасительные веревочные лесенки, что свешивались с этих перил… И упал прямо в воду, которая заливала в тот день несколько комнат дворца. Словно здесь началось этакое микро-новоднение – хоть какой-то ответ на происходящие снаружи события. Это хорошо! Хотя бы… не полное безразличие.
Я с трудом нашел Императрицу… с трудом. Перед этим я вымок в той воде, которую пришлось преодолеть, и множество пиявок и водяных фиалок присосались к штанинам.
Так я и зашел в зал, где она сидела – с вклокоченными волосами, со всеми этими водными потоками, льющими с меня словно с предстарелого водяного. С пиявками на брюках.
Я увидел ее, и даже сначала подумал, что это не она…
Мне показалось, какой-то мужчина сидит там у окна, и что-то высматривает снаружи. Потому что он был очень высокий и явно не женского пола: слишком широкие плечи.
Она оглянулась. Сегодня она и правда приняла странный облик полумужчины-полуженщины, длинные пряди волос (возможно, парик?) свисали вдоль лица с раскосыми скулами, и еще я заметил легкую небритость. И все-таки это была она, императрица… Я не знаю… узнавал ее по выражению глаз, что ли… точно также, как узнавал любого стрекодельфа, какой бы образ тот не надел на себя. Так в новом платье мы узнаем старых знакомых.
- Здравствуй, Костя. Что тебя привело к… нам?
Надо же, «к нам…»
- Их осталось совсем мало… И, честно говоря, я не могу на это спокойно смотреть.
- И поэтому ты пришел сюда… к нам?
- Я думал, что императрица все-таки обладает каким-то могуществом. И может это предотвратить…
- Ты ошибался.
- Выходит дело, я зря пришел.
- Да нет, не совсем так.
- …?
- Покажу тебе одну вещь. Посмотри в окно…
Я выглянул и проследил за направлением ее взгляда.
То, что я увидел, заставило меня содрогнуться.
Там, где прежде простиралась Стрекодельфия, теперь клубился дымчатый хаос…
Я был так шокирован, что пытался что-то сказать императрице, но не мог выговорить ни слова… Не знаю, как вам, а мне часто снится такая разновидность кошмара: я пытаюсь кому-то что-то объяснить, в чем-то оправдаться, что-то сказать, но не могу. Из горла лишь мучительно вырывается подобие хрипа…
Вот и сейчас было то же самое, только я не спал.
К счастью, она сочла нужным мне всё объяснить.
Больше всего меня поразило не то, что из окна я увидел весь этот беспорядок: летающие домики стрекодельфов, вырванные с корнем деревья и говорящие цветы, куски лабиринтов разного вида и сорта, драные платья и костюмы для Зимней ассамблеи, равно как и для прочих мероприятий, ручных и диких фантастических животных, равно как и настоящих, неопрозраченных и вполне себе вещественных представителей местной флоры и фауны… Нет, поразило меня не то, что всё летало, плавилось и клокоталось, в каких-то местах безумного пейзажа завинчиваясь воронками, а где-то спиралями, стремящимися к безусловной безупречности мебиусовой ленты… Скорей уж, я удивлялся, как такое возможно. Минут пять назад, когда я подходил к окну, Стрекодельфия была в порядке, то есть, я подразумеваю, конечно, саму страну, а не ее обитателей. Во всяком случае, декорации были на месте, лабиринты и библиотеки стояли на местах, астрономические обсерватории бодро крутили своими замысловатыми флюгерами и приборами, работающими на автоматическом ходу даже тогда, когда всем этим уже некому было управлять… И лестницы, и деревья, и реки продолжали заниматься тем, чем они обычно здесь занимались. А тут… я выглядываю в окно… а там творится такое…
Я разглядел среди клубящихся вихрей и торнадо летающих вверх тормашками ветроловов, чьи рожицы выглядели абсолютно довольными и кажется, даже ухмыляющимися…
Едва я успел это заметить, как императрица, натянувшая на себя сегодня этот мужеподобный облик, который, надо заметить, был ей не очень к лицу, поспешила мне объяснить происходящее:
- Это гнев ветроловов. Они, недовольные тем, что исчезают их хозяева, решили устроить маленькую революцию.
И она улыбнулась. Как будто это была всего лишь маленькая шалость…
- Революцию?
- Ну да. Не знаю, как в вашем мире такое называется… Мне кажется, что слово «революция» подходит тут больше всего.
- Знаете, я ведь не видел ни одной революции. Вот… я только читал о них в школьных учебниках. Так что имею о них весьма приблизительное представление.
- Но в книгах-то ты все же о них читал.
- Ну, читал. Революция – это вроде как бунт.
- Вот!!! Именно это слово. Они взбунтовались, я же говорю… Впрочем, это мелочь… Они наведут порядок довольно быстро… Ежели дать им такую возможность.
- Я-то думал, меня здесь ничего не удивит… больше…
- Не стоит терять способности удивляться, Костя. По мне, так это одно из лучших человеческих качеств… Как человеческих, так и стрекодельфных… Так и прочих… у многих других существ. Если я наблюдаю, к примеру, что жители Юпитера утрачивают свой талант радостного удивления, меня это беспокоит. Не поверишь, может, но от этого я погружаюсь в самую настоящую печаль. А в нее если окунешься, выныривать придется долго. Ты, Костя, слышал что-нибудь о цветке лотоса?
- Ммм… что-то связанное с востоком? Восточные медитации?
- Лотосы есть везде. Я тебе сейчас говорю про символ. Вот о чем я тебе говорю.
Он-она пододвинул к себе массивный, причудливый кальян. Вдохнул дым. Сладковатый аромат.
О чем императрица пытается мне сказать? О чем? Я ее не понимаю… Разве об этом сейчас надо говорить?
- Видишь ли, - продолжала она, - лотос – это цветок, который начинает свой путь в самой гуще глубокого, зловонного ила. Он появляется на свет, выбираясь оттуда, откуда, вроде, выбраться-то нельзя. Далее… далее он пробивает толщу воды, преломляющей солнечный свет. Однако до подлинного света еще очень далеко. Так и моя печаль – растет долго… лучше до нее не доводить себя… Вот поэтому, Костя, повторяю тебе: удивляйся. Удивляйся, как ребенок… Посмотри… Правда же, это выглядит потрясающе?
Императрица явно говорила о пейзаже за окном.
Я судорожно сглотнул.
Мне не верилось, что такое могли натворить эти вроде маленькие и безобидные существа, то есть ветроловы. Честно говоря, я думал, что их клетки – вещь сугубо декоративная. Теперь же мне представилась уникальная возможность посмотреть на то, что бывает, если расстроить ветроловов как следует… От всей Стрекодельфии не осталось, что называется, камня на камне…
И я ответил:
- Да. Это потрясающе. Разве что с рождением нового яблока может сравниться…
- Ах да! Ты это видел в космосе. Тебе показывала Даяна.
- Да.
- Ну так то событие космического масштаба. А здесь наши, местные, довольно ограниченные дела.
Ничего себе ограниченные, подумал я… И спросил:
- Значит, это скоро кончится? И они вернут все на свои места?
- Рано или поздно они немножко притормозят свой пыл и успокоятся. Им все равно придется смирится с тем, что стрекодельфы исчезнут, а они останутся.
- Придется смириться…
Я повторял за императрицей ее слова, отчасти просто так, машинально, отчасти, чтобы успокоиться… Хотя – как тут успокоишься? И она сказала:
- Это в какой-то степени зависит от тебя. Я хочу, чтобы ты сейчас спустился вниз, чтобы ты покинул дворец и поговорил с… кем-то из них. Скажи, чтобы они прекращали… это дело. Надо, чтобы они угомонились. Надо. Это просто необходимо.
- Они меня послушают?
- Послушают. Уж ты мне поверь, я знаю. Так что иди… и поговори. Один из них, кажется, ветролов, который прежде принадлежал Офли, сидит недалеко от дворца, возле реки. Пойди и поговори с ним. Он славный малый. Он тебя послушает, и тогда все это безобразие кончится быстрей.
- Как же я смогу дойти до реки? Там ведь уже ничего нет! Одни вихри. Я там просто погибну…
- А ты не думай, ты просто иди…
Императрица закрыла лицо руками, видимо, своим жестом давая мне понять, что разговор окончен.
И я пошел. Делать было нечего. Выбрался из дворца на удивление легко. Воды на обратном пути больше не было, и лестницы не убегали и не паясничали… Если меня унесет ветер и закружит, разломает в мелкие щепки этот хаос, значит, так тому и быть.
Я не успел отойти от дворца далеко, когда увидел ветролов Офли. Он сидел на берегу реки и выглядел довольно понуро. Еще бы, вся эта круговерть, которую они учинили, должна была их сильно утомить…
Одежда на его крохотном тельце была разорвана. Пальцы ручонок торчали во все стороны и слегка подрагивали от усталости и пережитого… Затраченных усилий.
Я осторожно присел рядом. Да уж…Что бы такое сказать ему? Как его убедить, чтобы они вернули все обратно? Да… Императрица явно отвела мне роль, с которой я вряд ли могу справиться… И все здесь так. Всегда… Меня уговаривают сделать то, что сделать невозможно.
Он наконец меня заметил, так как был всецело поглощен тем, что приводил в порядок свою разорванную обежду. Обрывки рукавов свисали длинными узкими клочьями. Он отрывал те, что выглядели совсем уж безобразно и были испачканы в голубой крови растений, вырванных с корнем, и дисгармонических жаб, лишенных своих защитных панцерей. Это было уже не исправить, вот он и злился, и отрывал совсем плохие лохмотья и бросал их в реку, которая все уносила в свою личную даль, впрочем, этот речной пейзаж больше не был безмятежен, отравленный хаосом, который учинили ветроловы…
- А… это ты… - произнес он через силу. – Чего надо? Знаешь, я сейчас не расположен разговаривать. Можно даже сказать, совсем не расположен.
Это было не слишком приветливо. Даже, скорее, совсем не приветливо. Но я совсем не обиделся, не встал и не ушел, а продолжил слушать его, а он продолжал говорить:
- Сегодня я разрушил восемнадцать башен. И устал, как ты понимаешь… Это тяжкая работа – разрушать. Хотя, разумеется, это все равно куда как легче, чем создавать что-либо.
Мимо нас пролетел большой шкаф… В чьем доме я видел его? У Пуговицы? Или у Весельчака? А может у любителя лестниц? На боковой стенке была нарисована крошечная экпериментальная лестница, точнее, не прорисована, а процарапана варварски на глянцевой безпречной поверхности лакированного дерева.
Летящий в порывах неистового ветра шкаф вращался с легкостью хрупкого бумажного самолетика и хлопал дверцами, как крыльями птица. Пролетая мимо нас, он едва не звезданул меня по плечу, так что, в каком-то смысле, я чудом остался жив. Да, сидеть тут было отнюдь не безопасно. Это дело надо было как-то прекратить.
Ветер свистел в ушах и развевал мне волосы, трепал их по моему лицу, засовывал непокорные пряди в глаза и в рот. Да, за время пребывания здесь я порядочно оброс. Мне бы подстричься… Что за идиотские мысли лезут в голову?
- Я разрушил восемнадцать башен… - повторил ветролов. – И еще кусок водного лабиринта. Так что я весь вымок. И хорошо потрудился. А я не люблю быть мокрым. Вот… Зачем пожаловал?
- Я всегда думал, что вы, ветроловы, очень мирные существа. А вас, оказывается, совершенно не напрасно держали в клетках.
- Думал, думал… все мы что-то думаем. Не всегда это имеет отношение к тому, что происходит на самом деле.
- Этот шкаф меня чуть не убил. Не лучше ли вернуть все на свои места? Честно говоря, обстановка в Стрекодельфии и так удручающая… Я хочу сказать, что она удручает и без того, что вы тут устроили.
- Тебя, Костя, забыли спросить…
Меня, конечно, удивляло, что он говорит со мной так ужасающе грубо, но я решил держаться до конца. И сказать ему то, что просила меня сказать императрица. В конце концов, если у меня не получится, это скажет ему она сама. Да, пусть сама говорит.
- Говори, зачем пришел. У меня еще много работы. Говори, и проваливай. Советую укрыться тебе в императорском дворце, а то, неровен час, чем-нибудь зашибет тебя…
- Зашибет?
- Сам видишь, как много тут летающих предметов.
- Я думал, ветроловы предназначены для ловли ветра…
- Ты мыслишь чересчур прямолинейно.
- … для ловли ветра или уж, во всяком случае, для доброй магии, а не для того, чтобы рушить тут все подряд.
- Ты думал… Мне некогда. Тебя прислала императрица, я правильно понял?
- Она хотела убедить вас… кого-нибудь из вас… тебя..
- Хватит мямлить! Говори быстрей! Меня ждут ветроловы Пуговицы и Аморельца. Мы хотим разломать как следует аэродром ластиков.
- Кажется, им это уже удалось…
Мимо нас в глухом тумане и клубах пыли пролетел, нервно дергаясь, один из ластиковых дирижаблей. Даже в условиях такой плохой видимости я разглядел, что внешние лопасти и винты на кабинке управления были переломаны… Перекорежены.
- Зачем вы это делаете? Вами владеет жажда разрушения? Императрица просила вернуть все на свои места. Она знает, что вы и без того это сделаете, но просит восстановить все по быстрее. Она говорит, сейчас не время для безобразий.
Ветролов улыбнулся, однако я слишком отчетливо видел, какой горькой была эта улыбка.
Дирижабль несло прямо на огромное дерево-дом Даяны…
- Отлично! – ему явно нравилось происходящее. Несмотря на усталость…- Все равно они меня ждут, потому что мы договорились. У нас еще много дел. Столько дел…
- Ладно. Я сделал все что мог.
И я обреченно всплеснул руками.
Он заглянул меня в лицо, прямо в глаза, с неожиданным интересом.
- Я вижу, что в душе-то ты – подлинный ветролов. Ты тоскуешь. Это видно по тебе. Тебе, как и нам, не нравится то, что происходит. Ведь нельзя было допускать их исчезновения, ты согласен?
- Вы поэтому так разбушевались?
- …
- И вы правда можете вернуть все обратно?
- А что, не верится?
В его голосе зазвучали гордые нотки.
- Мы вообще-то любим побезобразничать. Такова уж природа ветроловов. Кручу, верчу, запутать хочу, как говорится. Мы не только ловим ветер, мы его и производим… Воронки, вихри. Творить хаос – это наша суть, наша потаенная природа. Стрекодельфам удалось нас одомашнить, но теперь, когда они гибнут один за другим… И смотреть на это невыносимо…
Я не удержался, чтобы не сказать:
- Вот! И мне невыносимо.
Мне показалось, он чуть не заплакал…
Возможно, лишь показалось.
Но то, что раздражение его бесследно исчезло, это точно. Он больше никуда не торопился и никуда меня не прогонял. И он сказал:
- Понимаю твою печаль.
- А я – вашу, - сумрачно отозвался я, и добавил, - а вы не можете, раз уж лишились своих хозяев, перейти в подданство, скажем, к ластикам?
Ветролов Офли фыркнул, но без особого возмущения.
– Ластики не такие уж плохие существа, - сказал он. – Но… как ты себе это представляешь? Я… целую вечность прожил бок о бок с Офли… сроднился с ним… а ты теперь предлагаешь мне присоединиться к какому-то ластику… да будь он трижды великолепен… я… да ни за что…
И ветролов Офли пустил слезу, словно фокусник, вытащил откуда-то, чуть ли не из воздуха, дымчато-алый платок и оглушительно высморкался. От его сморкания у меня даже заложило левое ухо.
- Я просто так предложил…
- Ну ясно. Это чтобы сказать хоть что-нибудь. Некие слова соболезнования. По поводу утраты. Кстати, это ведь наша общая печаль.
- Ну так… когда вы вернете все на свои места?
- Еще немножко. Немножечко. Ты, кстати, тоже можешь принять участие в этом безобразии. Если ты сумеешь как следует зажмуриться, я возьму тебя с собой, и мы с тобой с удовольствием чего-нибудь разгромим. Разве тебе не хочется выпустить наружу свой гнев, свою обиду? Ну признайся, ты этого хочешь, ведь правда? Хочется, правда? Тогда зажмурь глаза… или, на худой конец, завяжи на них повязку, а то туда набьется пыль. Ваши человечьи глаза – это хрупкая вещь, уж я-то знаю. Вообще, вы, люди, существа чрезвычайно хрупкие.
- А ты… ты что, бывал в нашем мире?
Он мечтательно вздохнул, так, словно воспоминание доставило ему удовольствие, и сказал:
- Не у вас, но на планете, которая полностью идентична Земле.
- Что ты там делал?
- Не поверишь – я был человеком.
Это заставило меня улыбнуться. И я сказал:
- Ну почему же? Охотно верю.
- Вот и отлично. А сейчас… пойдем уже, что ли… Хватит тут сидеть. Река течет своим ходом, я и присел-то сюда просто на минутку, немножко отдохнуть, в то время как праздник всеобщего разрушения продолжается… Пойдем со мной, разгромим пару обсерваторий, а попутно я расскажу тебе о том периоде своей биографии, когда я, почтенный и умудренный жизнью ветролов, был человеком… Нет, нет, по своей воле, не в наказание за наши ветроловьи провинности, как ты, может быть, может быть, поспешно подумал. Все не так. Мне самому хотелось стать человеком, и вот я вселился в человечье тело…
- Но ты говоришь это было не на Земле…
- Говорю же, если планета, обладающая в точности такими же условиями обитания, как и Земля.
- Почему это я о такой не слышал… Хотя в свое время увлекался астрономией. И в космических путешествиях не раз бывал.
- Ну, правильно, может, ты и бывал… Только не там. Эта планета называется Гармонбоция, она вращается вокруг звезды-близнеца вашего уважаемого Солнца.
- Почему ты говоришь «вашего» - а не «нашего»? Ведь вы, ветроловы, живете в Стрекодельфии, а Стрекодельфия, как ни крути, географически расположена на планете Земля, и поэтому…
- Костя, Костя… Иногда с тобой бывает тяжело, - он покачал своей и без того замерзшей головенкой, тающей в мусорной густой пелене вокруг… - кажется, сейчас снова пойдет снег. Он будет густой. Хлопьями. Впрочем, это нам не помешает. Не должно, во всяком случае. У него на куцых плечиках сам собой образовался плащ из сгустка паутины, впрочем, весьма прочной. Там был капюшон, он его накинул на подобие головы…
- Чему не помешает?
- Как чему? Нашим с тобой разгромным действиям! Ты что предпочитаешь громить? Лично я, если честно, обожаю рушить башни – но их уже мной порушено, как я говорил, восемнадцать штук. Пора бы переключиться на что-то другое. А то, товарищи мои… - и он пошевелил заострившимися ушами, словно насторожившаяся лисица, словно и правда пытался прислушался к высказываниям своих родичей-ветроловов, словно и в самом деле мог услышать их в таком шуме, среди свиста, шуршания и потрескивания…- Это как если бы стадо взбудораженных носорогов вдруг промчалось сквозь вереницу ваших тесных человечьих комнат. Вот почему я их слышу. И вот почему, ежели я дальше буду рушить только башни, которых, кстати говоря, и без того осталось мало, сотоварищи мои могут подумать, что я впадаю в опасную зацикленность и даже, можно сказать, почти что зависимость, пагубную зависимость от разрушения башен…
Ну что за ересь несет этот окончательно свихнувшийся ветролов? Я начинал испытывать к нему трепетную нежность – ведь он не вел себя невозмутимо, как Лекарь, как Императрица и оставшиеся в живых стрекодельфы… Он не делал хорошей мины при плохой игре, не делал вид, что все происходящее – нормально. Что все это было уготовано судьбой. Он неистовствовал. Он был готов крушить и ломать все вокруг себя. Он бунтовал.
- Вот почему, думаю, надо нам с тобой отказаться от идеи рушить башни. Будем ломать лабиринты. Кстати, из лабиринтов получаются самые красивые обломки. Ты сам увидишь. Ты сам почувствуешь! А пока мы будем лететь на поиски подходящего объекта для ломания, я расскажу тебе, как я научился понимать психологию людей, обитая на планете Гармонбоция. А теперь – айда! Давай руку, и полетели!
И вот это дитя, существо, когда-то такое маленькое, ручное и уютное, миленько посапывающее в клеточке дома в Офли, а теперь гневное и взбудораженное, готовое не только поймать любой ветер, но и производить его в любых количествах – это дитя схватило меня за руку и потащило прочь от земли, в угрюмый звенящий хаос, внутри которого летали, завиваясь в причудливых воздушный спиралях, музыкальные инструменты, шкафы и стульчики, маятники и пуговицы, листья и деревья с вырванными корнями, клочья одежды чьих-то тщательно подобранных коллекций, крылья жабовидных бабочек и бубенцы, умчавшиеся прочь со своих дверных петель. Не говоря о мелочах: гвоздях, кусочках стекла, обломков рукотворных стен и нерукотворных скал… И все это вращалось, гонимое ветром, танцевало и даже не думало оседать на землю, презрев закон всемирного тяготения. Туда-то бывший ветролов Офли и тащил меня, туда и тянул, причем довольно настойчиво…
Ну все, мне конец… вяло и как-то чересчур спокойно подумал я. Такого финала я не предполагал. Что мне придется погибнуть сейчас, раньше всех оставшихся стрекодельфов, от смертельного пинка какой-нибудь стремглав мчащейся кровати, или контрабаса, или портрета медузы-горгоны в массивной раме из гнутых стальных прутьев толщиной с доброго удава… Или, что хуже, быть подхваченным, сплющенным и раздавленным куском стены?
Все это носилось рядышком, и как раз туда волочил меня ветролов, обладающий, как выяснилось, недюжинной силой. Я почувствовал, как ноги мои отрываются от почвы, неотвратимо и резко, ощутил приступ тошноты, хотя в самом полете как таковом давно не было для меня ничего страшного, и только нашел в себе силы промямлить:
- Наверно, я не смогу! Я просто не смогу… Знаешь, я не хочу ничего разрушать… Наоборот, императрица ведь послала меня уговорить тебя… чтобы ты повлиял на других и чтобы вы все это дело быстрей прекратили… вернули на место… Да, если честно, я с ним согласен. И… дескать… она сказала… все равно ваша революция ничего не дает. Стрекодельфы будут продолжать таять… и к тому же… вот ты меня тащишь, а я, кажется, с этим не справлюсь… эти вихри… этот хаос…
В то время как я произносил конец своей речи, стуча зубами и сталкивая хвосты слов друг с другом, мы уже отлетели от места, где сидели, довольно изрядно.
Мы поднялись над рекой. Отступать и вырываться из лап спятившего ветролова было поздно. Что ж, может, это и лучше – погибнуть сейчас. Вот так…
- Да подожди ты! – цыкнул он. – Подожди себя хоронить…
Ну конечно! Они же все тут умеют читать чужие мысли. Об этом не стоит забывать.
- Я сделаю тебя неуязвимым. К тому же, раз уж ты так боишься, на время, пока будем лететь до синей астрологической башни, - думаю, тебе не терпится разломать именно ее, ведь так, - так вот, на время полета я завяжу тебе глаза платком. К тому же так тебе легче будет слушать меня, пока я говорю о планете, так похожей на Землю. Там живут существа, по своему химическому составу чрезвычайно схожие с людьми. А пока…
И он взмахнул черным изящным платком, который волшебным образом извлек прямо из-за щеки…
- Пока, если позволишь, я завяжу тебе глаза. Так ты будешь чувствовать себя более безопасно. Не могу гарантировать, что во время нашего полета тебя ничего не заденет, но во всяком случае, ты ничего не почувствуешь…
И я смирился. Когда он завязал мне глаза лентой, действительно стало спокойнее. Пусть уж оно… происходящее… будет как будет…
- Хаоса ты теперь не видишь, - сказал ветролов… - и раз ты его не видишь, его как бы нет. Вообще-то я утратил мысль. Я вдруг забыл, о чем хотел тебе поведать. А уж если что-то забываешь, восстановить потом очень трудно…
- Ты хотел рассказать о том, как был человеком… на планете, очень похожей на Землю – напомнил я ему.
– Ах да! Верно! Вот слушай.
Мы неслись в пустоте. Я слышал звон и грохот, но мне действительно стало спокойно, словно все происходящее отступило куда-то очень далеко…
- Слушай. За время пребывания на этой планете я хорошо изучил людей. Поверь, они там точно такие же как и вы… Находясь в кожуре человека, мне довелось испытать весь тот радужный спектр чувств, который постоянно испытываете вы?
- Правда? И как тебе это понравилось?
Я утратил зрение, но не утратил способности разговаривать с ним. И ощущал к нему теперь полное доверие… Почти нежность. Мы были заодно. У меня даже зачесались ладони. Я почувствовал, что запросто смогу что-нибудь такое разрушить. Например, дверцы Библиотеки номер восемь, которые всегда казались мне очень хрупкими из-за своей избыточной красоты и чрезмерной ажурности… Я действительно в это поверил. В то, что смогу разрушать. Если ветролов Офли когда-то там в далеком прошлом мог быть человеком, пусть и на другой планете, то почему я не могу хотя бы представить, хотя бы вообразить, что я не человек, а ветролов, который гневается, утраивает революцию и собирается разрушить все вокруг?
- Мне это очень понравилось. Это было постоянное движение. Горечь. Разочарования, радость. Сплошные эмоции, короче говоря. Я не хочу сказать, что ветроловы стрекодельфов – это существа, которые живут с нулевым градусом эмоций. Нет, и мы способны испытывать печаль и веселье, и мы даже влюбляемся, в конце-то концов! Но когда я был человеком… Это что-то! Нечто! По сравнению с нами людей просто штормит… Гармонбоция в общем-то очень похожа на Землю. Те же закаты и рассветы, та же умиляющая душу смена времен года. Страны и города. Материки, разделенные океанами. Цивилизации и страны. Только немножко другие понятия и обычаи. Иное, чем у вас, представление о времени. Гармонбоция… Прекрасная, нежная, рискованная планета, исполненная истомы… Нега… Это витало в воздухе. Не передать словами, короче говоря... Кстати, можешь уже начинать громить, - неожиданно прервался он, - мы пролетаем мимо исключительно выгодной для разрушения штуковины – голубой лестницы… с ярко синими усами… она шипит от ярости, и самая нижняя ее ступенька вот-вот сорвется и полетит вслед за нами – болты еле удерживают ее! Ну что, долбанешь по ней? Я дам тебе кувалду, не беспокойся!
И тот, кто был прежде ветроловом Офли, попытался разжать стиснутые в кулак пальцы моей правой руки, дабы засунуть туда какой-то тяжелый предмет. Неужели и правда – кувалда?
- Прямо вот так и громить – с закрытыми глазами? – спросил я.
- Не нужно ехидства… - обиделся он. – Со временем ты почувствуешь, как это прекрасно! Давай! Давай же!!!
Я размахнулся и… ударил наобум. Показалось, что кувалда эта провалилась в пустоту. Однако слева раздался тихий охающий звук..
- Отлично!!! Потрясающий удар!!! Достойный всяческих похвал, - завопил ветролов Офли. – Ступеньки так и полетели! Прямо как зубы, выбитые в боксерском поединке! Ну что, ты почувствовал, насколько это здорово? Влепи ей еще! Освободи себя!
У меня, однако, не было желания никому ничего влеплять больше. Хотелось просто лететь в этой пустоте, которая согласно чьей-то неведомой воле становилась все более ледяной. Но холод я чувствовал недолго. Скоро все ощущения сменило поистине ледяное безразличие. Ну, холод и хаос кругом! Ну и что? Ну, повязка, которой прикрыл мне глаза ветролов, наверное, примерзнет к лицу? Ну и что? И пусть! Возможно, мне суждено погибнуть вместе с ними. И к тому же, чуть прежде, нежели предполагалось.
- Ты улыбаешься? Это уже лучше, - заметил он. – Только вот почему ты выпустил из рук кувалду? Мы же только-только начали разрушать! Ну ладно уж, возьму все на себя. А ты можешь просто присутствовать при этом действе. Это и без того огромная честь… для тебя… И знаешь, даже это присутствие рядом со мной окажет на тебя несомненное целебное воздействие. Можешь мне поверить.
И он, видимо, стал воплощать задуманное в жизнь, а именно – разить невидимые мне предметы, вещи, а возможно, и кое-какие живые существа. Каждое его действие сопровождалось восторженным воплем либо оглушительный визгом. Ну, чисто ритуальный клич древних индейцев во время выхода на боевую тропу!
В перерывах между этими визгами он истерически приговаривал: «Пусть все пластмассовые рыбы перевернутся вверх тормашками и порвут свои цепи в клочья! Пусть никчемные близнецы-чистильщики сапог сбегут от хозяев-угнетателей! Пусть сами вверх-тормашки выучат новый способ свиста…» Все это сильно смахивало на заклинания.
…Мало того, что они устроили весь этот хаос, они еще и пытаются заворожить его… Я спросил:
- Почему стало так холодно?
Он призадумался, словно я загадал ему неразрешимую загадку. Но ответил:
- Наверно, это потому, что я вспоминаю Гармонбоцию. Знаешь ли, это чрезвычайно холодная планета. Просто не поверишь, насколько она холодная… Зато остальные условия показались лично мне чрезвычайно похожими на ваши… то есть на земные. На Земле не бывает такого холода; а так, там – тоже самое… Немножно, конечно, отличаются всякие социальные штуки – обычаи, предрассудки. А внутри – то же самое, трепещущее, дрожащее, перемешанное. Та же сборная солянка, как у вас.
- Сборная солянка?
- Ну, я имею ввиду - все перемешано. Мысли и чувства. Сны и реальность. Сны то ведь должны быть разложены по полочкам. А у вас, у людей – ничего подобного. Вот мне и захотелось испытать, что же это такое – быть человеком. Вот так я попал на Гармонбоцию. На Земле, когда мне приспичило пережить это перевоплощение, свободных человеческих оболочек, подходящих для степенного, уважающего себя ветролова средних лет, попросту не нашлось. И вот я застрял на Гармонбоции. На много лет… А может, даже на несколько веков. Но не жалею об этом и в малой степени. Ни в коем случае. Время там текло незаметно… Не знаю, для кого как, но для меня именно так – незаметно и волшебно. А уж кому, как не ветроловам, понимать толк в волшебстве… Там все было необычно, таинственно и невероятно само по себе – знаешь, Гармонбоция являлась для меня чем-то таким, чем стала для тебя Стрекодельфия. Ведь мы, ветроловы, привыкли жить в атмосфере постоянных перевоплощений и преобразований, приноровились к смене красок и ролей, к играм, затеянным не ради достижения какой-то цели, а исключительно – для развлечения. Поэтому материальность ваших человеческих действий и утилитарность ваших целей, обыденность и простота повседневных человеческих дел нам, ветроловам, кажется чем-то чудесным.
- Это… как бы… наоборот? Так, что ли, получается?
- Ты будешь все время меня перебивать? Может, тебе стоит завязать еще и рот?
Я поспешил отрицательно покачать головой. Кажется, он сердился на меня не всерьез, а только для вида.
- Гармонбоция…
Я слышал, как он мечтательно прищелкнул языком. Видимо, ему, этому маленькому скрюченному существу, там действительно нравилось, на этом куске космического мусора, летящем сквозь черную бездну за тысячи световых лет отсюда…
- Когда я вспоминаю о ней, по спине бегут мурашки. Да, было холодно, но живущие там человечки оказались устойчивы к сильным морозам. Горы и долины… О, эти пейзажи…
Позолоченные лучами восходящего солнца крутые обрывы! Когда я рассказал про эти места своему хозяину Офли, тот рыдал, как младенец или хозяин гарема, у которого неизвестные злыдни украли его любимую турчанку. Он умолял меня показать дорогу на эту планету, но я не сделал этого из простого и вполне понятного опасения, что побывавши там однажды, стрекодельфы пожелают эмигрировать туда на веки вечные. Я попросил Офли, чтобы он заключил меня в ветроловью клетку, а ключ держал при себе, в надежном месте, а то и вообще проглотил, - лишь бы никогда мне больше не видеть этих сокрушительных снегов, этих гор… Должен сказать, это просто счастье, что об этом месте вселенной не знал Глюндельфлюц – не то он эмигрировал бы туда в поисках вдохновенья, а вовсе не в… куда он там сбежал, я запамятовал?
- Можно спросить…
- Валяй…
- У тебя было там какое-нибудь обыденное… какое-нибудь очень простое занятие? Ну, вроде ловли рыбы… Запускания фейерверков? Или, может, ты сажал там деревья? У тебя была там профессия?
- Это, в смысле, работа, что ли? Я и забыл, у вас ведь, у людей, это называется работой.
Так, кажется?
- Ну…
- Сейчас скажешь – что-то вроде того?
- Ну да. Лучше ответь, было ли такое занятие?
- Было, разумеется. Я так и знал, что ты об этом спросишь. Ведь вы, люди, не можете просто так жить и… радоваться. Вам же надо обязательно какое-то дело. Ну… то, что вы называете предназначением.
- Пусть так.
- Не «пусть так», а так оно и есть.
- Не обижайся, я просто спросил.
- Отвечаю. У вас, людей, есть обычай – дарить подарки. И еще: что дарят любимым? Ну? Вопрос без всякого подвоха?
- Дарят любимым?
- Что принято дарить у вас, у людей?
- Цветы. Игрушки. Драгоценности… Всякое дарят… у кого на что фантазии хватает…
- Стоп, стоп. Ты уже ответил. Цветы. Это ваша традиция. Так?
- В общем, да.
- Цветы. И у вас есть цветочные магазинчики, лавки и просто цветочные базары.
- Ну, есть.
- И там, на Гармонбоции, тоже существует такой обычай… Вернее, похожий. Тамошние обитатели, которые очень похожи на людей, дарят друг другу подарке. Так вот, я работал в лавке, где продавались такие подарки.
- В лавке? Ты продавал цветы?
- Лавка находилась в горном ущелье, между скал. Там постоянно дули ледяные ветра. Но лавчонка пользовалась невероятным успехом. Сюда приезжали издалека. И… я продавал не цветы. Вместо цветов особи мужского пола дарили своим подругам кое-что иное.
- Что?
- Скажи, ты постоянно будешь теперь меня перебивать?
- Да нет же, ну что ты…
- Ну вот… на Гармонбоции, среди этих скал, замороженных льдин и узор из инея на стекле, - там было принято дарить не цветы, а фонарики.
- Фонари?
- Ты опять?
- Все, молчу… молчу…
- Это необычные фонарики. Не такие, как у вас. Совсем другие. Они у них были как цветы. Они и правда смотрелись очень красиво… Даже не знаю, как и описать-то его тебе, чтобы ты понял. Фонарики были сделаны из выдолбленных пустых фруктов, и каждый из них – разной формы… И каждый – неповторим. А внутрь такой вот скорлупки запускались улитки. Они жили там во множестве… Улитки… понимаешь ли, тоже не такие, как у вас на Земле… и даже не такие, как тут, в Стрекодельфии. Они светились изнутри. То есть они-то и создавали вот этот эффект свечения фонарика.
Ветролов неожиданно замолчал. И я молчал тоже, мне не хотелось его больше не о чем спрашивать.
Мы молча летели куда-то дальше, кажется, он даже перестал разрушать…
Происходило это долго. А потом мы стали снижаться. Опускаться. Как я это понял? Не знаю? Я только представлял себе те фонарики, с помощью которых существа на Гармонбоции распространяли вокруг себя свой внутренний свет, и во мне все успокаивалось…
- Можешь открыть глаза, - сказал мне ветролов, голос которого вдруг снова стал холодным и чужим…
Я пропустил момент, когда он развязал повязку… А между тем, я действительно больше не чувствовал ее на своем лице.
- Открывай, не бойся, - настаивал он. – Мы, ветроловы, никогда не пакостим так, чтобы нельзя было ничего восстановить. Мы все вернули на свои места. Как обещали.
Я открыл глаза.
Все было так, как он сказал.
Невероятно.
Хаос исчез, словно и не было. Ветер стих. Солнце равномерно, хоть и робко, изливало с неба свой свет.
Все было в порядке.
Так, как прежде.
Только еще лучше.
Лабиринты стояли на своих местах. Библиотеки тоже. Императорский дворец. И жилища стрекодельфов.
Мне было отлично это видно, потому что мы вдвоем с ветроловом Офли стояли и смотрели на все это с вершины холма.
Все было также, как и до ветроловьей революции. Только чуть лучше. Лабиринты посверкивали своими гранями, башенками и бликами на камнях. Дворец змеился языками флагов, слегка подрагивающих под порывами ветерка, вновь присмиревшего, забывшего свою яростность и злобность…
Все было также, только чуть лучше. Словно всю Стрекодельфию взял в свои заботливые ладони кто-то очень большой. И отмыл ее до зеркального блеска, так, что она стала сиять, как новенькая.