Вторым, после Морро, исчез Офли.
Его смерть уже не была такой неожиданной и внезапной.
Два дня после исчезновения Морро я лежал на диване дома у Даяны… и все думал, думал…
Даяну я там не застал.
Но я все равно пришел именно туда. И остался там, ждать ее…
Знал, искать ее по Стрекодельфии бесполезно.
Разве мне за ней угнаться?
Кто знает, где она сейчас? Может, летает, носится себе где-то в открытом космосе, скорбит о Морро… по-своему, так, как это нужно именно ей. Как это ей необходимо…
Подожду. Знаю, рано или поздно она выбьется из сил и вернется домой.
Но вместо нее пришел Лекарь.
Вот уж кого я хотел сейчас видеть меньше всего.
Почему-то он казался мне сейчас отвратительным, почти предателем.
- Тебе пора.
- ???
- Тебе нужно идти домой к Омосто. Он ждет.
- Ах вот как? А я то думал, ты скажешь, что мне пора убираться отсюда… подобру-поздорову. Ведь последний вздох Морро у меня уже есть. Но знаешь… я останусь здесь до конца… Или уйду… но только вместе с Даяной. Вот так. И мне плевать, что ты сейчас скажешь мне на это.
Он улыбнулся, хоть улыбка его была очень и очень грустной. Пожалуй, я еще не видел на его лице такой вот ужасно печальной улыбки.
- Сейчас ты не можешь уйти, - заявил он. – Да, ты получил вздох, но уйти тебе лучше все-таки не сейчас, а чуть позже. Ты не успел побывать дома у Репейника и Омосто. Они ждут. Тебе нужно пожить с ними, прежде чем они тоже… эээ… окончательно побледнеют.
- Черт тебя подери, Лекарь!!! Я просто не могу говорить с тобой… спокойно. Я просто не способен на это. Знаешь, иногда мне всерьез кажется, что у тебя нет никаких чувств. Что тебе на все плевать! Что ты просто спас свою шкуру! И все – теперь для тебя трава не расти… А сейчас уходи. А я буду ждать Даяну. И я сам разберусь, что же мне делать…
- Да нет, мне не плевать, конечно же. Это не совсем так.
- Не совсем так… - я не мог удержаться от того, чтобы не передразнить его. – Ну ясно.
- А ты напрасно так сердишься и так безумствуешь, Костя.
- Напрасно?
- Да. Я ведь тебя предупреждал, что это будет естественный процесс.
- Плевать на то, что ты предупреждал. Мне все это не нравится. Для меня мучительно то, что я никак не могу этому помешать.
Он рассмеялся, и это взбесило меня еще больше.
- Ты думаешь, что ты способен этому помешать? Ты всерьез так думаешь?
- К сожалению, я понимаю, что не могу ничего с этим сделать. Они ведь будут исчезать и дальше, так? И я не смогу их спасти? Спасти Даяну?
- Мне жаль, честное слово. Мне жаль. Ты и вправду ничего не можешь сделать, в том смысле, как ты себе это предстваляешь. То есть в смысле глобального… изменения сценария… назовем это так.
- Лекарь…
- Ну?
- Лекарь… я совсем не понимаю тебя… Как ты можешь говорить об этом так холодно… так спокойно… Ведь они – твои братья и… сестры… Ты был частью них. Ты был стрекодельфом… Ты был Охотником. Так, кажется, тебя звали? И пусть ты забыл об этом, или предпочитаешь так себя вести, чтобы я поверил в это… пусть… но ведь это было. Этого не зачеркнуть. Ты по своей воле… стал человеком… не знаю уж, по каким там высоким причинам… Какими высокими материями ты руководствовался… Не знаю. Ты не хочешь со мной об этом говорить. Что ж. Это твое право. Вполне. Пусть так. Но все равно, ты не можешь запретить мне думать, что ты их предал, чтобы спасти свою шкуру. Ты знал, что все стрекодельфы обречены на это побледнение. На исчезновение. И вот, чтобы с тобой этого не случилось, ты решил превратиться в человека.
- Пожалуйста, перестань повторять эту фразу… про шкуру. Где ты только понабрался таких слов, а, Костя?
- Буду говорить, как хочу.
- Не забывай, ты здесь всего лишь гость.
- Очень мило с твоей стороны напомнить мне об этом именно сейчас. Знаешь, в свете происходящих событий я даже готов совершить поступок, наоборотный твоему.
- Наоборотный?
- Я готов стать стрекодельфом. То есть – превратиться из человека в стрекодельфа. Чтобы разделить их судьбу.
- Во-первых, это невозможно. А во-вторых, не нужно этого пафоса… И к тому же, не забывай, это игра. И не тебе нарушать ее правила. Не тебе их изменить…
- А кто может изменить эти правила? Может, императрица? Может, она сумеет это исправить?
- Нет.
И тут в дверь влетела Даяна.
Вид у нее был совершенно безумный. Пугающий.
- Теперь его очередь.
- Чья?
- Офли… Я только что оттуда.
- Ну так пойдем…
- Пошли.
И они оба двинулись к выходу, словно так себе, собрались на увеселительную прогулку.
Меня прямо всего передернуло.
Стрекодельфный мир рушился на глазам, а им будто трава не расти!
Все погибало, все рушилось, мне постоянно хотелось себя ущипнуть, признаться себе в том, что я сплю…
Но проснуться я никак не мог…
Никак не мог проснуться… Что мне делать? Что же делать? Эта фраза вертелась в моей голове, а потом она, кажется, начала раскачиваться. С назойливостью маятника…
Лекарь сказал, что я должен пожить у Репейника и Омосто…
Потому что я не успел… не успел их узнать… Как будто мне удалось узнать остальных… Узнать в полной мере… Во всей полноте…Но ведь в этом есть доля правды. О других у меня есть хотя бы воспоминания… Какие-никакие, но есть… И даже записи, сделанные Акимычем.
И все-таки… Все-таки… Как можно было Лекарю оставаться таким спокойным, как можно было в данной ситуации указывать на то, что мне надо делать, а что – нет?
Акимыч выполз из кармана.
- Тебе лучше пойти вслед за ними, - сказал он.
Да, эти двое действительно ушли. Офли окончательно бледнел, Офли исчезал, а они как ни в чем не бывало отправились посмотреть на это…
Невероятное хладнокровие. Жестокость ребенка, который смотрит на неизбежную гибель жучка, перевернувшегося на спинку… Но, возможно, я и ошибался… Возможно, они тоже страдали, как и я, возможно, они были в растерянности, возможно, во мне говорила злость…
Как бы там ни было, пришлось идти вслед за ними, идти домой к Офли.
Офли… Именно у него я жил в самом начале… Его узнал первым. С ним только-только начал познавать этот чудесный мир…
Домик на ножках казался притихшим и озадаченным… Словно это милое существо ударил по голове кто-то огромный, бесцеремонный, обутый в грязные ботинки.
Я вошел. И опять, как в случае с Морро, были почти все.
Офли лежал в кровати, не шевелясь.
-Привет, - сказал я.
- Ты выглядишь неважно, - сказал Офли.
Всегда они так, невольно подумал я. Они всё на свете готовы превратить в шутку…
- Знаешь, я немного расстроен, - сказал я ему.
Говорить было трудно, слова застревали в горле.
- Скоро все кончится, - прошептала мне Даяна.
Они все были тут. Лампочки… Да, я заметил над кроватью Офли хорошенькие озорные лампочки. Они выглядели совсем новенькими, словно только что сошли с конвейера какого-нибудь чрезвычайно великолепного завода, где производят исключительно радость. Они создавали в комнате Офли такое настроение, словно вот-вот должно случится что-то хорошее… Словно день рожденья у кого-то.
- Ты плохо выглядишь, - повторил Офли. – Что с тобой?
Он явно спрашивал меня, а не кого-то еще…
- Видишь ли… - сам не верю, что мне пришлось на это отвечать, - я несколько расстроен происходящим.
- Фу-ты, ну-ты… - он приподнялся и состроил мне забавную грустную рожицу: карикатурно опустил уголки губ. – Совершенно зря. Смотри, можешь от этого расстройства сам ласты склеить…
Стоящий слева от кровати Весельчак радостно прыснул, а сидящий в ногах Репейник, сегодня весь какой-то весь каменистый и шершавый, заметил:
- Ему это все впервые… И не пугал бы ты его своей дурацкой присказкой про ласты.
- Ну а для вас самих-то это разве не впервые? Или вам и прежде случалось исчезать навсегда? – спросил я.
Они все слегка посерьезнели. Или мне это показалось? Наверное, все же, дело было не в них, это я проецировал свой страх на стрекодельфов, потому что, несмотря на выражения их лиц (которым, кстати, глупо было доверять – нельзя серьезно относиться к тому, что постоянно меняется)… Несмотря на выражения их лиц (которым, кстати, глупо было доверять – нельзя серьезно относиться к тому, что постоянно меняется)… Несмотря на выражения их лиц, они стали говорить вещи, которые исключали что-то плохое… У них явно было не настроение смертного часа, вот так…
- Нет, нам не случалось исчезать прежде. Так, чтоб совсем – не доводилось… - ответил за всех за них Закрытый. – Если только представить на секунду то, что находится там, за гранью бытия… То есть там, в небытие…
- Совсем дурачок, - пихнула его в бок Пуговица. – Бытие – небытие… фу, какая скукотища…
- Фыр-пыр! – буркнул Закрытый. – Не нравится, не слушай! Подумаешь, принцесса какая. Я просто хотел ему объяснить, почему нам не страно исчезнуть, хотя нам и не доводилось это прежде делать…
- Ты не объясняешь, а только разводишь еще больше воды! – возразила Пуговица (явно обиженная, но не слишком).
Я пытаюсь ему объяснить, чтобы он понял… А то… вы только посмотрите, какой он бледненький… Вот-вот в обморок хлопнется!
Меня почему-то совсем не задевало то, что Закрытый говорил обо мне в третьем лице – да еще как о ком-то, достойном жалости и сюсюканья… словно я был не я, а хрупкий марроканский таракан, надышавшийся ядовитого мора… окунувшийся, так сказать, в экзистенциальную дыру… тараканьего мира… Словом, мне было не обидно. Пусть говорят, что хотят. Лишь бы заговорили мою пустоту и страх… В конце-концов, их счастье, что они не боятся. Для их настроения у людей есть одно слово – «пофигизм». Рационалист, впрочем, назовет это безумием… или, может, глупым бесстрашием…
- И вовсе он не хлопнется! – вступилась за меня Даяна. – Просто, наверное, он плохо спал…
- Вы мне, уже, в конце концов, дадите закончить мысль? – почти взмолился Закрытый. – Я ведь только хотел ему объяснить, почему не стоит паниковать. Да, мы, стрекодельфы, еще не разу не исчезали навсегда… Но ведь все когда-то приходится делать впервые. И к тому же многим нашим знакомым… часто приходилось исчезать навсегда. Вот, например, клювошляпы…
И он многозначительно примолк. Так, словно я должен был догадаться или, что хуже, словно я сам отлично знал, кто такие клювошляпы, съел вместе с ними пуд соли и не только не раз видел, как эти самые клювошляпы исчезали навсегда, но и знал: зачем и надолго ли… В этом месте следовало бы улыбнуться, но даже на вымученную фальшивую улыбку у меня не хватало пороху…
- Клювошляпы много раз исчезали навсегда, правда, Офли? А потом возвращались…
- Не слушай его, Костя, - Офли вздохнул, как мне показалось, устало… - Он немного молотит чепуху. А вы, и правда, немножко помолчали бы… Может, хватит уже паясничать… Дайте, в конце-концов, побледнеть спокойно!
Увы, никто не хотел воспринимать его слова всерьез, а на Пуговицу, похоже, напал приступ неконтролируемого истерического смеха – немножко для приличия посдерживаясь, она все же прыснула и расхохоталась так, что казалось, вот-вот разлетится на тысячу жемчужин или бусинок – собирай их потом по всей комнате…
У меня и прежде часто такое бывало: какой-нибудь отдельно взятый кусок мира поглощал все мое внимание, все мое существо, мою личность. Но сейчас это было настолько неприятно, что я испытывал почти физическую боль. Если все это разыграно ими с одной целью: заворожить или запутать меня, что ж, - тогда это все слишком жестоко и тем более необъяснимо.
- Слушай, - Офли явно обращался ко мне. – Можно задать тебе бестактный вопрос?
Я кивнул.
- Не подумай, что это про Даяну.
И тут краем глаза я заметил, как Аморельц ущипнул Даяну за плечо.
Сегодня она была одета в платье с открытыми плечами – на месте этих самых плечей не наблюдалось никаких причудливостей и необычностей: ни крыльев, ни рептилиевых отростков, ни когтей. На месте плечей были самые обычные женские плечи. Но я знал, что эти – самые красивые в мире…
На месте щипка Аморельца осталось маленькое розовое пятнышко.
- Это совсем о другом… - сказал Офли.
- Конечно, конечно, - думая, что он не заметил моего ответного кивка, поспешил ответить я. – Спрашивай, что хочешь, Офли. И знаешь, я постараюсь тебе ответить… Честное слово, я буду очень стараться…
- Я вижу, что тебе очень горько. Я бы рад сказать, что все это шутка… что все это тебе примерещилось или даже приснилось. Я мог бы сказать, что дело обстоит именно так… Но это не так… И я ничего не могу объяснить тебе, Костя, и никто здесь не сможет… даже если бы мы очень захотели…
- Спрашивай, Офли.
- Кого из нас тебе жалко больше всего? Другими словами… о ком ты будешь больше всего сожалеть? Скучать? Без кого из нас реальность тебе будет не мила?
- Не надо, Офли… прости… я просто не могу на это ответить. Это исчезновение – оно… это плохая штука… возможно, слишком плохая… очень…Боюсь, я к этому не готов.
- Не волнуйся, - сказал Офли.
Меня поразила его кроткость.
Она казалась чем-то слишком запредельным, несоответствующим ситуации.
- Не волнуйся, мне совсем не больно. И я ведь знал, что все так и будет. Я знал. Я понимал, я это предвидел. Мы все это предвидели.
И тут он начал таять.
Все замолчали. Постепенно исчезли ноги, потом туловище, потом лицо. Всё.
Довольно быстро.
И вот Офли уже здесь не было.
А мне не верилось, что его нет.
Словно он вышел куда-то… Погулять... На минутку или на час.
И вдруг Пуговица заплакала.
Значит, у них тоже есть чувства…
Никто из них ее не успокаивал.
Мы с Лекарем вышли на крыльцо. Я был уверен, что и Даяна ждет меня здесь.
- Где она?
- Кто?
- Лекарь, брось. Хватит валять дурака. Где Даяна?
- Знаешь, я думаю, тебе лучше сейчас пойти к Омосто. Пожить у него хоть пару дней… Присмотреться к нему. О Даяне тебе уже все известно… А Омосто тебя ждет. Он приготовил какие-то особые образцы стекла, и он хочет показать их именно тебе. А времени остается очень мало. И между прочим, Репейник тоже говорил мне по секрету, что ждет не дождется, когда ты посетишь и его. Подумай только, еще немного, и никого из них не останется… И твои записи-наблюдения о стрекодельфах, которые вы делаете вместе с Акимычем, останутся неполными… Ты же этого не хочешь?
- Скажи, Лекарь…
- Да?
- Тебе ведь точно известно больше, чем мне…
- Допустим.
- От этих моих записей что-то зависит? Это может как-то остановить побледнение?
- Сам себя послушай, Костя… Что ты несешь! Остановить – не думаю… Ведь они уже исчезают, разве не так? Разве ты не видишь?
- Да вижу я… Иногда мне кажется, что этого не видишь ты…
- Так вот – остановить, конечно, ничего не получится… Они ведь уже исчезли: Морро, Офли. И другие исчезнут. Всему свой черед. И все-таки сказать, что от этих твоих записей ничего не зависит, - это тоже будет неправдой.
- Неправдой?
- Так точно.
- Было бы куда лучше, Лекарь, если бы ты договаривал то, что начинаешь говорить. Знаешь, сказал «а», говори и «б»… Но за тобой этого не водится. К сожалению.
- От твоих записей кое-что зависит, - пока это все, что я могу сказать… Они помогут тебе вспомнить.
- Вспомнить что?
- Вспомнить.
- Это важно. Это действительно будет важно – вспоминать?
- Сам как думаешь…
- Не знаю, сейчас я переживаю такие печальные времена… Словно безвозвратно вянут тысячи редких и очень хрупких цветов. И даже… нет… не то… я не могу об этом говорить.
- И не нужно, наверное… А теперь тебе лучше пойти к Омосто. Тебя проводить?
- Я спросил тебя о другом. Где Даяна?
- На твоем месте я перестал бы заниматься глупости…
- Ты называешь глупостью мое желание быть рядом с ней?
- Я понимаю, ты ее очень любишь… поверь, я отлично понимаю тебя. И все-таки, сейчас тебе лучше сделать то, о чем я говорю…
- Где она?
- Ее все равно сейчас здесь нет.
- Ты можешь просто ответить на простой вопрос: где она?
- Думаю, мотается где-нибудь в открытом космосе. И ты ей сейчас совершенно ни к чему. Ты же знаешь, как она любит побыть одна… А ты со своей кислой физиономией портишь ей настроение. Так что пойдем… Омосто ждет…
И я решил с ним не спорить… Усталость придавила меня. Скорей психологическая, чем чисто физическая. Сейчас бы прилечь. Отдохнуть… Просто полежать.
- Ну так как? Мне проводить тебя?
Я посмотрел Лекарю прямо в лицо. Казалось, он находился за пеленой тумана, за толстым стеклом.
Он был далеко.
- Не надо. Как-нибудь сам дойду. Я знаю…знаю, где он живет.
- Как знаешь.
Он пожал плечами, а я побрел прочь по тропинке…
Омосто… что ж… Омосто так Омосто.
Он ждал меня возле большого валуна, расположенного как раз на полпути между домом Офли и его собственной стеклянной «теплицей». Это выглядело так, словно они с Лекарем договорились заранее. Словно он ждал, что после гибели Офли я прямиком отправлюсь к нему домой. Вот он и ждал меня здесь, на тропинке, напустив на себя самый непринужденный вид, какой у него только имелся в запасе. Дескать, никакого у меня нет умысла, и я вовсе не встречаю здесь тебя, а стою просто так себе, в лирическом раздумье, и полирующий камень острым кончиком своего длиннющего голубого пальца…