БЗ. Глава 9. Октавиан. Параграфы 18-25

Елена Грушковская
9.18. Белая луна


Белая луна видела, как три чёрных тени летели на меня: ветер от вз­махов их крыльев уже касался моего лица. У них было три самурайских меча, а у меня – только два. Это было бы пустяком, если бы сзади на меня не мчались ещё три таких же тени с мечами. Сбоку чернел прямоугольник двери могильной постройки.

Поскальзываясь на лужах чёрной крови и падая в грязь, между мо­гилами бежала с криком перепуганная растрёпанная женщина с двумя бо­сыми детьми-оборванцами.

Тени летели на меня, а я стояла неподвижно. Когда до удара остава­лась ровно секунда, я прыгнула в могильный домик, и все шестеро крылатых демонов с мечами на бешеной скорости столкнулись между со­бой. От столкновения у них произошла путаница и свалка. Хрустнуло чьё-то крыло, послышался короткий вскрик, кто-то двинул кому-то в челюсть.

– Идиот!

– Сам кретин! Где она?

Рядом со мной в темноте кто-то дышал. Это был маленький тёплый комочек живой плоти, пронизанной сосудами, по которым текла горячая кровь. У меня не было времени разговаривать с ним; в крыше могильной постройки зияла большая дыра, и через неё я вылезла наверх, а оттуда спрыгнула прямо на головы шестерых моих преследователей. Два моих меча разрубили два черепа, как арбузы, потом они вспороли один живот, и я, просунув руку в рану, вытащила наружу кишки. Вырвав их совсем, я бросила их холодным жёлтым огонькам, уже ждавшим своей добычи.

Женщина с детьми всё бежала, ребятишки не поспевали, путаясь у матери под ногами. Она споткнулась, упала и не могла подняться, а дети, вместо того чтобы бежать дальше, остановились. Я нажала на спусковой крючок, и чёрный мячик головы бросившегося на меня хищника разлетел­ся вдребезги, как гнилая тыква. Моё бедро словно огрели хлыстом, но я не обратила внимания. Я взлетела на крышу ближайшей могильной построй­ки, и это выявило, что в строю остались только двое из шестерых моих противников: они бросились за мной. Четверо остались внизу: двое с раз­рубленными черепами подёргивались в судорогах, третий хрипел, обсле­дуя рану в животе и пытаясь выяснить, какие органы отсутствуют, а четвёртый был обезглавлен. Я не упускала из виду женщину с детьми: она пыталась подняться, но у неё была подвёрнута нога. Над ней уже кружи­лась крылатая смерть.

Я поскакала по крышам могил, и некоторые ветхие постройки опас­но пошатывались и скрипели. Мои преследователи были тяжелее меня, и уже через десять секунд погони под одним из них провалилась крыша, и он рухнул внутрь постройки. Второй, сообразив, что безопаснее и эффек­тивнее использовать крылья, взлетел. Мне только того и надо было: засви­стел бумеранг, и голова преследовавшего меня хищника слетела с плеч. Тем временем провалившийся хищник выбрался из по­стройки, злой как чёрт и с явным намерением меня прикончить. На свою беду, он выскочил слишком высоко и оказался как раз на пути бумеранга. Бумеранг снёс ему полчерепа и вернулся ко мне.

Женщину с детьми я успела спасти, испепелив кружившего над ними хищника. Матери всё-таки удалось подняться на ноги, и она побежа­ла прихрамывающей трусцой прочь, таща за руки ревущих детишек. Не знаю, кого она больше испугалась – того, кто на неё напал, или меня. Взле­тев на посеребрённую лунным светом кладбищенскую стену, я окинула вз­глядом окрестности и оценила обстановку. «Волки» дрались прекрасно, и перевес был уже на нашей стороне. Главное, чтобы Алекс не упустил Октавиана, иначе всё это будет бессмысленно.

– Такого ты ещё не видела, – сказала я белому диску луны.

– Аврора, сколько ещё ты будешь рисковать своей жизнью? – по­слышалось рядом. – Победа уже наша, ребята сами справятся. Джулия по­ручила мне присматривать за тобой… Она боится за тебя. Пойдём, я отве­ду тебя в безопасное место.

– Да иди ты к чёрту, Каспар, – сказала я. – Ничего со мной не слу­чится.

И спрыгнула со стены.


9.19. Может, тебе это удастся


Я снова ринулась в гущу боя, почти уверенная в своей неуязвимо­сти, и ввязалась в схватку с двумя людьми Октавиана. Я уложила их и, торжествуя, выпрямилась, чтобы перевести дух. Услышав свист в воздухе, я увидела мчащуюся на меня тень со сверкающим мечом. Клыки чудови­ща были обнажены, глаза горели, и меч оно держало в вытянутой руке, чтобы с лёту насадить меня на него, как шашлык на шампур. Слишком мало времени, мелькнуло в голове. Мне не уйти. Я сказала Карине: «Жди». Она ждёт, волнуется, надеется, что всё опять обойдётся, и я войду, обниму её и назову своей куколкой. Возможно, на этот раз она меня не до­ждётся. Вся моя жизнь калейдоскопом завертелась вокруг летящего на меня чудовища: Эйне на ветке клёна, говорящая голова Таниного убийцы, искажённое лицо Аллы, кричащее мне: «Наркоманка!» Конверт с деньга­ми, малышка в розовой курточке, невеста в гробу. Тёплые руки Карины и её шёпот: «Мама!»

Всю эту круговерть вдруг заслонила собой другая фигура, внезапно возникшая передо мной как будто из-под земли. Летящее жало меча проткнуло её насквозь и вошло в мой живот. Метр ненавидящей ста­ли пронзил мои кишки и вышел из поясницы.

Вокруг меня выросла стена из боли. За ней время текло по-другому – гораздо медленнее, чем внутри. А может, это была просто иная реальность...

– Теперь тебе никуда от меня не деться, детка. Я буду вечно с тобой.

Седая прядь серебрилась в лунном свете, в глубине тёмных глаз мерцали искорки, её кровь смешивалась с моей, мы были насажены на один шампур, как два куска баранины – лицом друг к другу, грудь к груди, живот к животу. Земля качалась под ногами, но её рука поддерживала меня, и по пронзившему нас железу мне передавался пульс её жизни, её поиск, её одиночество. Одной рукой обхватив меня, другой она вынула изо рта сигарету и уронила на землю.

– Здорово нас пригвоздили, да?

Другое чудовище, подскочившее откуда-то из тьмы – там, за стеной боли – уже заносило меч, чтобы снести голову то ли ей, то ли мне; скорее всего, мне, потому что её голова была ему явно не нужна. Мы с ней стояли, как сиамские близнецы, сросшиеся животами, и объединявшей нас пуповиной был длинный узкий кусок железа.

– Аврора! – Кто-то летел к нам с другой стороны, отчаянно пытаясь успеть, а меч был уже занесён. – Аврора!

Она сказала:

– Что ж, неплохой конец, детка. Можно было бы придумать и что-нибудь получше, но и так сойдёт.

Я спросила:

– Что ты ищешь?

– Не знаю, – сказала она. – Покой? Вряд ли. Аделаида стремилась к покою, и она его нашла на гильотине. Любовь? То же вряд ли, потому что железный прут от перил крыльца ранил мне сердце. Теперь ты чувству­ешь, каково это – быть насаженной на вертел? Да, неприятно... Дружбу? И это вряд ли, потому что друзья могут предать – это ты тоже испытала на своей шкуре, не так ли? Я не знаю, что я ищу. Да теперь уже и не найду. Может, тебе это удастся.

Меч был занесён, чтобы срубить мне голову и оборвать мою жизнь единственно возможным способом, но её рука упёрлась ладонью мне в лицо и отогнула меня назад, как тот прут в перилах крыльца. И железо, продолжая своё движение по дугообразной траектории, встретилось с её длинной белой шеей. Кровь выплеснулась мне в лицо, и мы упали: я, с го­ловой на плечах, и она, без головы – в одну сторону, а её голова с седой прядью в растрёпанных волосах – в другую. Мы лежали, соединённые же­лезной пуповиной, которая пульсировала:

– Может, тебе это удастся. Может, тебе это удастся. Может, тебе это удастся.

Её рука ещё обнимала меня, а чудовище, увидев, что оно поразило не ту цель, зарычало удивлённо и злобно. Но недолго ему было удивлять­ся: подоспело новое разящее железо и снесло ему голову. Надо мной с по­бедоносным мечом в руке стоял Каспар, мой старый друг, с которым мы стояли в вертикальных ямах-«гробах» в тюрьме Кэльдбеорг, и который не должен был стать врагом.

– Аврора! – закричал он, бросаясь ко мне.

Я лежала с ёкающими кишками, сочащимися кровью, пронзёнными железной пуповиной, по которой в меня ещё втекало может, тебе это удастся; обнимаемая рукой Эйне, я улыбалась светлеющему небу и повторя­ла:

– Может, мне это удастся. Может, мне это удастся. Может, мне это удастся.


9.20. Утро


Каспар держал мою руку, гладил по волосам и повторял:

– Держись, старушка... Это пустяки. Главное – голова цела.

Облизнув пересохшие губы, я схватила Каспара за рукав и прохри­пела:

– Доложи обстановку...

Склонившись надо мной, он негромко сказал:

– Весь отряд Октавиана, располагавшийся на кладбище, ликвидиро­ван. Наши потери минимальны.

– А Октавиан? Опять ушёл?

Каспар усмехнулся.

– Нет, Аврора, на этот раз мы его не упустили. Готовься раздавать награды.

– Значит, Алекс его накрыл?

– Они загнали его в пустыню. Он убегал с кучкой охранников, но его окружили, и ему пришлось принять бой. Живым он не дался, но и группа Алекса немного поредела.

Я застонала:

– Там же Гриша... Он цел?

Каспар покачал головой.

– Малышу сильно досталось. На нём нет живого места. Его уже от­правили в клинику к доку Гермионе, куда сейчас отправишься и ты, ста­рушка.

– Голова Эйне, – пробормотала я. – Надо взять... не забудьте...

– Возьмём, – заверил Каспар. – Не тревожься и не разговаривай.

– Карина... – прошептала я, и меня накрыла коричневая жужжащая пелена.

Утро только начиналось.


9.21. Тьма за окном


Разбудило меня чьё-то тихое всхлипывание. За окном была тьма, а возле меня, уткнувшись лицом в край моей подушки, сидела Карина. Её плечи вздрагивали, и до моего слуха доносились тоненькие всхлипы. Моё сердце ёкнуло от нежной жалости.

– Карина, золотце моё... Куколка! Что ты, не плачь... Всё хорошо.

Она подняла заплаканное лицо, бросилась на меня, стиснула, вцепи­лась и очень долго не отпускала.

– Мамочка... Мамуля, как ты?

– Да уже почти хорошо, – сказала я. – А ты почему не спишь? Сей­час как будто ночь.

– Не могу... Не могу спать. Мамочка, тебя очень тяжело ранили, и я думала, что ты...

– Ну что ты, родная. Если моя голова на плечах – значит, я выживу. Если бы её сняли – ну, тогда мне конец.

Она осторожно и боязливо положила руку мне на живот.

– Я видела тебя на носилках, всю в крови, – прошептала она жалоб­но, с содроганием.

– Мне очень жаль, что ты это увидела, куколка, – сказала я. – Не знаю, как это получилось... Была суматоха, и никто не позаботился о том, чтобы оградить тебя от этого зрелища.

Она прильнула ко мне всем телом, прижалась к моей щеке.

– Я бы не смогла пережить это ещё раз, мама...

– Этого больше не будет, малыш. Обещаю.

Её пальцы ворошили мне волосы. Она доверчиво и нежно прижима­лась к моему плечу.

– Значит, и Гриша тоже поправится?

Признаюсь, моё пронзённое железом нутро слегка ёкнуло, но я ска­зала:

– Да, само собой. – И поинтересовалась: – Как он там, кстати?

– Он лежит, как пришпиленная бабочка, – сказала Карина. – С та­ким же аппаратом на крыльях, какой был у тебя.

Я прижалась губами к её лбу.

– Иди, отдохни, моя маленькая. Ты устала, тебе надо поспать.


9.22. Конец Октавиана и глупая девчонка


Телохранители несли Октавиана с подбитым крылом, преследуемые «волками» во главе с Алексом. Он терял их одного за другим: «волки» испепеляли их. Но телохранители были такие отборные ребята, что многим «волкам» не поздоровилось в этой погоне, в том числе и Гри­ше. В конце концов у Октавиана остался только один, последний телохра­нитель, который нёс его, потому что сам вожак «Истинного Ордена» не мог лететь из-за сломанного крыла. Когда и последнего телохранителя ис­пепелили, Октавиан всё равно не пожелал сдаваться. Он вступил с Алек­сом в поединок.

– Дрался он до последнего, – проговорил Алекс задумчиво. – Тру­сом я бы его не назвал. Даже когда я обрубил ему оба крыла, он ещё стоял на ногах и отбивался. Я ему много раз предлагал сдаться, обещал, что «Аврора» сохранит ему жизнь, но он отвечал каждый раз одно и то же: «В гробу я видал вашу “Аврору”». Под конец он был уже совсем слабый, и я, чтобы его не мучить, просто снёс ему голову… Не знаю, честно ли это было.

– Как бы там ни было, с ним покончено, – сказала я.

А на диванчике в моей палате спала Карина, наплакавшаяся и уста­лая. Взгляд Алекса задумчиво остановился на ней. Почему так? Он нашёл убийцу её отца, он приносил ей еду, он охранял её, он заботился о ней, а она этого как будто не видела. Не замечала. Может быть, даже и не знала, потому что не в его привычках было на каждом шагу трубить о том, что он делал. А этот юнец пришёл и получил всё: и её поцелуи, и её слёзы, и её мысли. А что он сделал для этого? Да ничего. Просто нашёптывал ей в раздевалке всякие глупости. Глупая девчонка. Вот именно: девчонка, и ей гораздо более пристало любить сверстника, мальчишку, чем… Впрочем, хватит. Глупо на что-то надеяться, лучше об этом не думать. Сейчас не время.

На его куртке поблёскивала брошка, когда-то приколотая Кариной; он по-прежнему носил её, как орден. За голову Октавиана ему была пожаловала настоя­щая награда, но любым орденам и медалям он бы предпочёл её улыбку.


9.23. Должницы


Крышка серебристого глубокого ящика открылась, и седой туман заклубился вокруг растрёпанной жёсткой гривы, теперь уже полуседой. Хоть грива была вымыта и заботливо расчёсана, она всё равно оставалась жёсткой и непокорной. На ресницах поблёскивал иней, озарённый зелено­ватым светом, исходившим от стенок холодильника. Шею пересекала тонкая коричневая полоска со стежками шва.

– Может, мне это удастся, – прошептала я.

– Что удастся? – спросила Карина.

Я ещё не решила, что делать с телом Эйне: предать земле, кремиро­вать или сбросить в воду. Она лежала в холодильнике, спокойная и чуть насмешливая, с инеем на ресницах и швом на шее, почти совсем седая, под тонкой белой простынёй. «Может, тебе это удастся» – благословение это или проклятие? Что-то перешло мне от неё по связавшей нас железной пу­повине, и я пока ещё сама не могла разобраться, что именно. Но похоро­нить её следовало достойно, в этом не было никаких сомнений.

– Мы с тобой её должницы, куколка, – сказала я, обнимая Карину за талию и подводя её поближе, чтобы она хорошо могла разглядеть это лицо. – Запомни её, родная. Её звали Эйне, и с неё всё началось. Для неё уже всё закончилось, а для нас... Не знаю.

Карина посмотрела на меня и вдруг сказала:

– Мам, у тебя вот тут... – Она дотронулась до моих волос над лбом. – Седина. Прямо целая прядь. Её раньше не было, я точно помню.


9.24. Десять суток


Я встретилась с Великим Магистром, когда мы уже ничего не могли сказать друг другу. Странная это была встреча. Тот, а точнее, та, чьё имя и лицо были покрыты такой таинственностью, предстала передо мной в самом неприглядном виде – в виде останков.

В последние три века она никуда не выходила из своего комфортно­го подземелья, управляя Орденом оттуда, пока не впала в ана­биоз от старости. Её титулом прикрывался Октавиан, совершая все свои бесчинства, хотя она не имела к ним никакого отношения, так как не выхо­дила из анабиоза. Её похитили из усыпальницы, чтобы устрашить членов Ордена, и этот трюк неплохо сработал. В последнее время ей, завзятой до­моседке, довелось изрядно попутешествовать вместе с Октавианом, но её захватили на каирском кладбище, хотя вполне могли бы там оставить: там ей было самое место. Её роскошный чёрный полированный гроб был поцарапан и измазан грязью, а её дорогое, старинного фасона чёрно-золотое платье пропиталось кровью – её собственной. Кто-то из на­ших бойцов отрубил ей голову, чтобы её уж наверняка можно было счи­тать мёртвой.

– Теперь её имя может быть названо. Её звали Оттилия Персиваль.

Это сказал Оскар. А ещё он сказал:

– Лет триста назад она была ещё красавицей.

То, что от неё осталось, было уродливо. Она представляла собой отталкивающую, жуткую мумию в роскошном платье из чёрного бархата и золотого шёлка, с кружевом, вышивкой и подвесками из бриллиантов и рубинов, но никакая роскошь не могла скрыть её уродливой старости. На её почти голом вы­сохшем черепе кое-где виднелся редкий седой пушок, кожа приобрела вид и цвет пергамента, а в щели приоткрытого рта торчали длинные, изогну­тые жёлтые зубы – гораздо длиннее, чем у любого из хищников. Мне подумалось: неужели и я превращусь в такое же чудовище, если мне до­ведётся дожить до шестисот лет?

Я спросила:

– Кто отсёк ей голову?

Выяснить это удалось не сразу. Среди «волков» его не оказалось: это был один из бойцов Каспара. Каспар лично привёл его ко мне; оба, видно, ожидали от меня приказа о награждении, но я сказала:

– Десять суток ареста.

– За что? – одновременно воскликнули оба.

– Не тебе, Каспар, а твоему бойцу, – усмехнулась я.

– Но почему, Аврора? – спросил Каспар в крайнем недоумении. – По моему понятию, за это следовало бы наградить!

– За какой подвиг? – хмыкнула я. – Может за то, что он вступил с Великим Магистром в бой и победил её? Такого не было. Госпожа Вели­кий Магистр находилась в анабиозе и не могла оказать никакого сопротив­ления. Кроме того, разве мы находимся с Орденом в состоянии войны? Ка­жется, мы заключили мирное соглашение, не так ли? А теперь из-за дей­ствий этого бойца наши отношения с Орденом снова могут обостриться. Вряд ли они будут благодарны нам за то, что мы подняли руку на Великого Магистра, пусть и находящегося в необратимом анабиозе. Не исключаю, что это приведёт к продолжению нашего конфликта.

– Я не думаю, что они пожелают продолжения войны, – сказал Кас­пар. – Они не в состоянии её вести, потому что слишком измотаны. Кроме того, ещё не все последователи Октавиана найдены и уничтожены. Мы обезглавили его шайку, но её члены будут нам мстить, а это значит, что в ближайшее время Ордену будет не до войны с «Авророй».

– В ближайшее время, может быть, им будет и не до войны с нами, – сказала я. – А потом? Кто знает! Нет, наградить твоего бойца за этот по­ступок я не могу. Десять суток ареста – это минимум, что я могу дать ему за это. Возможно, Орден, узнав, что он сделал, может потребовать для него ещё более сурового наказания. Во всяком случае, из-за его чрезмерного рвения у нас появилась новая головная боль – как утрясти эту ситуацию с Орденом? Итак, дружок, десять суток. – Я похлопала бойца по плечу. – Разве был приказ уничтожать Великого Магистра? Нет, не было. Это зна­чит, что тебе не следовало поднимать на неё руку. Не обижайся.


9.25. Молчаливый разговор


Что получили участники операции «Египетская мумия», за исклю­чением бойца, отрубившего голову Великому Магистру? Благодарность и трёхдневный отпуск. У всех было ощущение, что война кончилась, но предстояло ещё выследить и обезвредить остатки «Истинного Ордена».

Гриша лежал, как пришпиленная коллекционная бабочка, с раски­нутыми крыльями. Спицы и пластины ортопедического аппарата поблёс­кивали в голубоватом свете ночника. Он лежал с закрытыми глазами, но Карину почуял, вероятно, ещё издалека. Не открывая глаз, он улыбнулся и сказал:

– Привет, пуговка.

У Карины тряслись губы, а в глазах стояли слёзы. Гриша поднял веки и долго в молчании смотрел на неё, потом проговорил тихо и огор­чённо:

– Я же говорил тебе, что не надо целоваться. Что, на гематогене сидишь?..

– Ага, – вздохнула Карина, вытирая слёзы. – Но это ничего, ты не переживай… Всё уже почти нормально.

Рука Гриши поползла по одеялу к Карине, приподнялась. Карина подсела к нему и сжала её. Сколько она ни вытирала слёзы, они всё равно набегали ей на глаза.

– Доктор сказала, что всё будет хорошо, ты поправишься.

Он улыбнулся.

– Обязательно, пуговка.

– Я буду к тебе приходить каждый день, – пообещала Карина.

При этом она совершенно не думала о том, разрешу ли я ей это, а Гриша, конечно, подумал. Наши с ним взгляды встретились. Он понял всё, что я хотела сказать, и я тоже поняла всё, что хотел ответить он. Карина не заметила нашего молчаливого разговора: она поглаживала руку Гриши.



продолжение http://www.proza.ru/2009/11/05/1013