Каких только историй ни наслушаешься, работая в журнале! Особенно весной, когда в крови играют гормоны, рождая неясное томление в душах людских и побуждая их к общению. Оттого едва пригреет весеннее солнышко, сразу увеличивается поток посетителей нашей редакции. Юные акселератки приходят плакаться в жилетку по поводу своей несчастной любви, фэны приносят бог весть по какому испорченному телефону почерпнутые новости о молодёжных кумирах, сектанты с жаром агитируют податься в неофиты разных свежепридуманных верований, изобретатели спешат осчастливить мир схемой очередного вечного двигателя, а колдуны и экстрасенсы желают срочным порядком открыть глаза нездоровой общественности на бесполезность традиционной медицины, как бы вскользь ставя диагнозы всем подряд - и, естественно, предлагая свои услуги по незамедлительному исцелению организма, рихтовке кармы и отведению порчи.
Впрочем, надо отдать должное пенсионерам: в любое время года они преобладают среди редакционных гостей. Это и милые сочинители частушек-афоризмов-сканвордов, и сравнительно безобидные ревнители морали, считающие своим долгом дать со страниц печатного издания пару-тройку бесплатных цэу прискорбно загнивающему социуму, и наконец махровые кляузники, отделаться от коих возможно лишь сымитировав эпилептический припадок или внезапно попросив денег взаймы.
В общем, далеко не всегда посетители бывают в радость. Особенно в последний - укороченный - рабочий день перед майскими праздниками, когда коллеги уже успели, сбегав в магазин, прикупить продукты и с минуты на минуту должны начать накрывать на стол в соседнем кабинете... Однако слишком уж дряхлым был старичок, которого привела ко мне секретарша, да и орденские планки на его пиджаке внушали уважение. Не мог я просто так отфутболить ветерана напрашивавшимся «приходите после праздников». Потому указал на кресло возле своего стола:
- Присаживайтесь, пожалуйста.
Прежде чем воспользоваться моим приглашением, он поинтересовался:
- Я на днях прочёл статью - о психотронном оружии, о зомби... Её, говорят, вы написали?
- Я. Но это простой обзор зарубежной прессы, никаких моих личных открытий.
- Ничего, сынок. Главное - имеешь представление о том, что я хочу рассказать, - ветеран, скорее всего, и сам не заметил, как перешёл на «ты» - это нередко случается у стариков.
Добравшись до кресла, он сел. И продолжил:
- Никому до сих пор не рассказывал. После войны боялся: в лагерь отправят, чтобы не болтал лишнего. А потом, когда время посадочное миновало, за такие откровенности могли запросто в психбольницу определить. Вот и молчал... Но теперь уж мне немного осталось. Потому решил: пусть люди узнают обо всём.
Старик перевёл взгляд с меня на окно. Немного помолчал, а затем задумчиво протянул:
- Да-а-а... Вот, ещё до одной весны дожил. Хорошо сейчас в городе... А ты знаешь, что в оккупацию фрицы ближе улицы Фрунзе в сторону реки не расквартировывались?
- Нет, не знаю. А почему?
- Потому что боялись. За Кубанью ведь были мы, партизаны.
Я решил, что ветеран утратил нить разговора. И приготовился выслушивать пространное описание диверсионно-подрывной эпопеи, ничуть не касающейся той темы, о которой упомянул старик, войдя в мой кабинет. Но я ошибся.
Пётр Игнатович Беспалов - так звали моего посетителя - с конца лета сорок второго года партизанил в небольшом отряде, действовавшем к юго-востоку от Краснодара. И ничем бы его история не отличалась от тысяч других, если б волей случая не попал в его отряд московский военврач Малышев. Не сразу попал, а в самый разгар оккупации... Вообще-то партизаны с недоверием относились к чужакам, опасаясь заполучить в свои ряды «засланного казачка», но в описываемый период с Большой землёй связи не имелось, поэтому с медициной была напряжёнка. К тому же Малышева они обнаружили на хуторе у знакомой тётки, которая едва выходила военврача после тяжёлого ранения - а разве шпионов в умирающем состоянии засылают к противнику?
Короче говоря, взяли медика с собой.
О прошлом Малышева Петя Беспалов поначалу понял лишь, что тот работал в какой-то секретной лаборатории при НКВД, и что её сотрудникам часто приходилось в полевых условиях ставить «опыты по повышению боеспособности красноармейцев». Во время недавнего отступления немецкие танки прорвались к железнодорожному составу, в одном из вагонов которого эвакуировалась лаборатория - поезд разгромили подчистую, а изрешечённому осколками Малышеву невесть каким чудом повезло выбраться. Не меньшим чудом казалось и то, что врач сумел сохранить при себе вещмешок с аптечкой.
Упомянутая аптечка очень пригодилась, поскольку в отряде давно закончились медикаменты. Хотя, конечно, скромных запасов «московского доктора» хватило ненадолго.
И всё-таки Малышеву была отпущена недолгая жизнь. В одной из стычек с фашистами он получил ранение в ногу, и у него началась гангрена. Уверившись в своём диагнозе, военврач уединился с командиром в землянке, и они там целый час о чём-то спорили. Потом командир отобрал троих самых дюжих хлопцев - Петю Беспалова, Василя Онищенко и Фёдора Гарбуза – и, отведя их в сторонку, наказал:
- Пойдёте до линии фронта. Доктор говорит, шо помрёт скоро, и тогда вместе с ним пропадёт результат опытов, который нашей победе может допомочь. А передать через стороннего человека на словах чи на бумаге – бесполезно, потому как там целая метода. В общем, поспешать надо, пока он живой. Так шо, хлопцы, на сборы вам полчаса.
…Вчетвером они двинулись на юго-восток.
Малышеву становилось всё хуже. Вскоре пришлось соорудить носилки и, обливаясь потом, тащить его на себе.
А во время привалов военврач слабеющим голосом рассказывал молодым партизанам диковинные, похожие на сказки истории. О том, что сотни лет в Индии существуют особые школы, в которые набирают детей шести-семилетнего возраста и с помощью гипноза, ежедневных тренировок и тайных снадобий воспитывают из них непобедимых воинов. Им прививают равнодушие к боли, голоду и холоду, заставляют безошибочно отыскивать выход из вырубленных в скалах запутанных лабиринтов, куда не проникает ни единый луч света, и где на каждом шагу подстерегают ловушки: в любой момент под ногами идущего может разверзнуться бездонная пропасть, кишащая ядовитыми змеями, а сверху время от времени обрушиваются тяжёлые каменные плиты, способные раздавить в лепёшку каждого зазевавшегося. Чувства обучаемых подобными методами обостряются невероятно. В конце концов они обретают способность угадывать любое движение противника, любую угрозу, откуда бы она ни исходила. Эти воины могут ловить стрелы и уклоняться от пуль, они живут в состоянии постоянного транса, если здесь вообще применимо слово «живут»…
Рассказывал Малышев и об африканских колдунах, которые владеют секретом приготовления специального порошка из мяса рыбы фугу. В сочетании с воздействием психической энергии колдуна этот порошок превращает требуемого человека в зомби – то есть, в послушного раба, беспрекословно выполняющего любые приказы своего хозяина, равно готового как убивать по его велению, так и пойти на смерть…
А затем Малышев поведал об опытах, которые в НКВД проводили над «врагами народа», приговорёнными к высшей мере наказания. Не шибко грамотный в ту пору Петя Беспалов многого не понял в его рассказе, однако уяснить основное оказалось не так уж сложно. Военврачам из секретной лаборатории удалось синтезировать вещество, которое позволяло вновь запустить работу мозга недавно умершего человека. Правда, «живые мертвецы» не были способны по-настоящему мыслить или хотя бы членораздельно разговаривать; однако они двигались, слышали и видели происходящее вокруг, а главное – отличались неукротимым, прямо каким-то потусторонним желанием убивать. К сожалению, они не разделяли людей на своих и чужих. Зато себе подобных не трогали. Таким образом оставалось лишь научиться направлять их агрессию в нужное русло – и десятки, а то и сотни тысяч новых бойцов для Красной Армии стало бы возможным подбирать прямо на полях сражений, делая инъекции новооткрытого вещества свежим трупам (без разницы, своих или немецких солдат). Подобная перспектива сулила несомненную победу над гитлеровскими захватчиками. Беда лишь в том, что лаборатория была уничтожена вместе с поездом, на котором она эвакуировалась, вряд ли уцелел кто-нибудь из состава научной группы. Поэтому Малышев полагал, что он – единственный, кто в описываемое время владел секретом «нового оружия» Красной Армии.
Эту военную тайну раненый доктор выдал своим спутникам лишь по одной причине: он понимал, что до линии фронта ему не дотянуть.
Впрочем, близкая гибель ждала не его одного. Одолев не более половины пути, партизаны напоролись на фрицев. Завязался бой, в котором погибли Василь Онищенко и Фёдор Гарбуз.
Военврач Малышев и молодой боец Петя Беспалов лежали под перекрёстным огнём, и надо было уходить, пока вокруг них не сомкнулось вражеское кольцо.
- Беги, Петруша, - сказал Малышев. - Сам видишь, какой из меня марафонец. Лучше уж ты один, чем вообще никто.
Он достал из вещмешка коробку со шприцем и большой, толстого стекла, флакон, наполненный мутной желтоватой жидкостью. Свинтил с флакона металлическую крышку, а оставшуюся, резиновую, проткнул длинной иглой. Шприц тоже был внушительных размеров, поэтому в него вошла почти половина жидкости… Затем Малышев аккуратно навинтил крышку на флакон и вручил его своему спутнику:
- Вот, держи. Это то, о чём я рассказывал. Если окажется возможным - передашь на Большую землю. Всё не с нуля медикам работать… Беги, Петя. Мы тебя прикроем.
С этими словами он сбросил шинель наземь и – прямо через рукав гимнастёрки – ввёл иглу себе в предплечье.
Времени на сомнения не оставалось. Поэтому Петя Беспалов схватил флакон и бросился в предгорное густолесье. Лишь один раз оглянулся на бегу. Увидел Малышева, склонившегося над Василём Онищенко: воткнув иглу тому в область сердца, военврач сосредоточенно давил на поршень.
…Петя Беспалов был уже далеко от места боя. Выстрелы звучали всё глуше. И вдруг до него донеслись безумные, леденящие кровь завывания, которые длились и длились – и вместо того чтобы сойти на нет, только набирали интенсивность... Тут-то и вспомнились отчётливо слова «московского доктора» - слова, на которых как-то сразу не задержалось внимание: «Мы тебя прикроем»… От этого «мы» повеяло такой запредельной жутью, что Петя, парень отнюдь не робкого десятка, не раз заглядывавший смерти в лицо, бежал как заяц, мчался без остановки, вероятно, часа полтора, если не больше. До тех пор, пока, лишившись последних сил, не упал наземь почти замертво.
…Спустя три дня ему удалось разыскать свой отряд.
Обо всём рассказал Петя командиру, лишь о загадочной мутно-желтоватой жидкости, содержавшейся во флаконе Малышева, отчего-то заикнуться не посмел. Быть может, сработал инстинкт самосохранения: слишком большим казался шанс несдобровать парню из простой рабочей семьи, коли ему довелось прикоснуться к государственной тайне такого масштаба. А может, сыграло свою роль и подспудное соображение, что негоже великому советскому народу приближать долгожданную победу над захватчиками, прибегая к помощи заклеймённого марксистско-ленинским учением загробного мира... Как бы то ни было - остаётся фактом: флакон вместе с его содержимым Петя Беспалов зарыл в землю. На всякий пожарный в приметном месте - мало ли: вдруг так припечёт, что придётся откапывать... Слава богу, не пришлось.
Но на этом история не завершилась. Через две недели партизанам случилось взять в плен нескольких фрицев, и те перед расстрелом рассказали, что у них в тылу действуют трое отчаянных русских, отличающихся чрезвычайным презрением к смерти и удивительной физической силой. Подобно обезумевшим вервольфам, врываются они в расположение немецких и румынских частей: надвигаются на противника, не страшась пуль и издавая душераздирающий замогильный вой, парализующий всякую волю к сопротивлению, заставляющий цепенеть на месте. А как только им удаётся сблизиться с кем-нибудь - хватают того и голыми руками раздирают его на части... Судя по всему, это были не кто иные, как Онищенко, Гарбуз и Малышев.
И ещё через полгода «живые мертвецы» напомнили о себе. К той поре наши войска очистили от немцев города Армавир, Майкоп, Тихорецк, Ейск, станицы Павловскую, Приморско-Ахтарскую, Славянскую и многие другие; а 30 мая фашистская авиация совершила массированный налёт на освобождённый Краснодар - и Петя Беспалов, уже без малого месяц находившийся в городе, получил тяжёлую контузию. Пришлось поваляться в госпитале. Там он и свёл знакомство с энкаведешным капитаном (точнее, после апрельского разделения органов - энкагэбэшным), который однажды, изрядно перебрав спирта по случаю дня рождения разбитной медсестрички Тони, под страшным секретом поведал своим сопалатникам бывальщину о том, как трое загадочных диверсантов наводили жуть на красноармейские части в треугольнике между станицами Калужской, Северской и Азовской. Внезапно появлялись они из леса, издавая трупный смрад, и от них отваливались куски гниющей плоти. Эти («нелюди» - так называл их капитан) шагали навстречу пулям и не останавливались до тех пор, пока не уничтожали всех, кто не успел обратиться в бегство. В конце концов органы устроили настоящую охоту на инфернальную троицу - и, выследив, накрыли её миномётным огнём, разметали в кровавые клочья.
Петя Беспалов ничуть не сомневался, о ком шла речь. Выходит, военврач Малышев и тут не соврал: зомби не делили людей на друзей и врагов - они просто стремились уничтожить всё живое, что попадало в их поле зрения.
На этом ветеран закончил свой рассказ.
Я не удержался от вопроса:
- Пётр Игнатович, а сейчас вы смогли бы найти пузырёк с той жидкостью?
- Не знаю, - ответил он, поднявшись из кресла и направляясь к двери. - Наверное, смог бы... Только зачем?
- Ну как же, - смутился я. – Всё-таки научное открытие.
- Неужто и без этого открытия люди сегодня мало убивают друг друга?
- Но раз учёные смогли его сделать один раз, то рано или поздно сделают снова.
- Это верно, сделают. Но лучше поздно, чем рано… Я ведь ещё помню тот замогильный вой за спиной. Сколь прошло годочков – а всё никак забыть не могу.
Я не нашёлся, что сказать. Да старик и не рассчитывал на продолжение разговора. Его шаги уже звучали, отдаляясь, за дверью.