Старый трамвай дохаживал свои последние дни. Это был довоенный двухосный трамвай,
проверенный дождями, злыми вьюгами и тысячами рейсов. Каждый день вот уже много лет
подряд он ходил по одному и тому же маршруту, по утрам здороваясь со знакомыми
светофорами и подмигивая единственным подслеповатым глазом строгому милиционеру-
регулировщику.
Жизнь трамвая была рутинна и однообразна. Рано утром под протяжные заводские гудки
он возил рабочих, сонных школьников и мечтательных студентов; днем ездила разношерстная
публика: голытьба с городских окраин, вечно спешащие клерки, кульковатые домработницы
и молоденькие типографские машинистки; по вечерам он возил задумчивых женщин и
нетрезвых пролетариев. Вся эта публика вечно торопилась и торопила его, он же
старался, как мог - кряхтел, потел от перегруза, скрипел дверьми, но все-таки вез и
преданно делал свое дело. Больше всего на свете он любил возить детей. Он каждый раз
радовался, видя ватагу мальчишек в салоне, радовался их задорному смеху и беззаботности
- они никогда никуда не спешили, у них всегда все было по-настоящему и они смешно его
называли «Транваем».
Честно отработав очередной день, он, задумавшись, неспешно ехал в депо.
Трамвай вспоминал свой долгий жизненный путь, равный трем окружностям Земли. Его
жизнь прошла на этом маршруте – он мог легко с закрытыми глазами проехать всю дорогу,
безошибочно назвать остановку и c ювелирной точностью пройти самый крутой
поворот; он помнил в лицо всех щипачей и безбилетников, но давно потерял счет
своим годам.
Была одна вещь, которая не давала трамваю покоя. Она терзала его электрифицированную
душу, это была безумная мечта его жизни - сбежать, хоть ненадолго лишиться бремени
рельс и проводов… сбежать и посмотреть на город, который он никогда не видел прежде,
перед тем как навсегда уйти на покой. Он уже видел свою замену в подвижном составе депо
– новенькие вагоны «РВЗ-6», пахнущие свежей краской, с просторными современными салонами
и большой серебристой звездой над фарой, стояли гуськом у мастерских и с нетерпением
ждали распределения по маршрутам.От чего ему становилось еще тоскливее.
В толчее улиц он уже давно стеснялся своей угловатости и старомодной конструкции -
важные «ЗиСы» и «ЗиМы» демонстративно не замечали его; он завидовал их статности и
холеным манерам, свободе передвижения и басовитым гудкам. Он смущался больших
грузовиков и автобусов – те, фыркая черным дымом, называли его между собой
«привязанным» и относились к нему как к малышу, который никогда не станет
самостоятельным и не поедет своей дорогой. Хуже чем ему было только башенным кранам – те
вовсе были прикованы на одном месте и могли только крутить головой по сторонам.
Проходя очередной поворот он вошел в облако тумана. Что-то замкнуло, в воздухе
шарахнула электрическая дуга, посыпались искры. Трамвай сильно колыхнулся, загремели
окна в салоне и он соскочил с рельс. Придя в себя, он осторожно выкатился из тумана,
прокрался до ближайшей арки, погасил свет и затих. Привыкая к своему новому положению,
он вглядывался в рваные тени ночи. Трамвай выждал, когда мимо проползет милицейская
«Волга», осмотрелся по сторонам и рванул навстречу ночи, навстречу Большому Городу.
Он свободно катился по центральной аллее Городского парка. Ничто его больше не
сдерживало. Через 5 минут он уже мчал по улицам мимо «булочных», «рюмочных», и
«блинных». Скользил по ночным бульварам и незнакомым площадям, проносился мимо бронзовых
памятников и заснувших фонтанов. Он пугал своим видом одинокие «Волги» и «Победы»,
заставлял оглядываться случайных прохожих. Виляя по умытым улочкам, обгонял поливальные
машины; он спотыкался о булыжник мостовых, выбивая фонтаны искр из под колес. От его
прыти хлопали двери телефонных будок и пошатывались желтые бочки с квасом; он мигал
светом в салоне в восторге от упоения свободой, разглядывал свое довольное отражение в
витрине «Бакалеи» и непрерывно звонил в звонок… Трамвай ликовал.
Внезапно он замер и прислушался - город медленно погружался в сон. Ночные вздохи
темных улиц, прерывистый стрекот цикад, глухие шумы неизвестного происхождения, далекие
переклички поездов - ночь раскладывалась на звуки. Каждый звук был насыщен и отчетлив,
в отличие от дневной какофонии. Ночь играла свою музыку.
Он наслаждался красотой ночи и безмятежностью спящего города. Он был счастлив, как не
был счастлив еще ни один трамвай.
В то время как затухали последние огоньки окон, на небе загоралось все больше звезд.
Всю ночь катаясь по городу он не заметил как заблудился. Трамвай решил передохнуть.
Сладко потянулся, хрустнул косточкам рамы, закрыл глаза и представил, как шепотом будет
рассказывать другим трамваям про свои ночные приключения, а те от удивления будут
переглядываться и моргать своими фарами-глазами...
Он уснул под незнакомым мостом, по-заячьи прижав дугу пантографа… Так его и нашли
утром прохожие, старенького трамвая, со сбывшейся мечтой.