Всё началось с разговора с каким-то йогом. Ну, то есть не йогом, а так, йоганутым придурком. Он нам толкал что-то типа: «Все религии ложны!» Истинным, конечно, следовало признавать только учение гуру Чхупхиндрабрахмапутрамойя, или как там его.
Мы из одной только вредности стали утверждать, что нет, мол, всё наоборот – все религии истинны.
-То есть как это все? – слегка напрягся йог.
- Да уж вот так … все до единой.
- Но это же противоречит…
- Нет, не противоречит.
- Но в этих же книгах, якобы священных, там всё неправда, что написано!
- Почему это неправда? Впрочем, это и неважно – а хоть бы и неправда!
- …???
- Видишь ли, уважаемый, – это Яшка ему – текст может быть любым, как и обряды, правила и т. д. Вот мы с Мишкой (это он про меня) возьмём любой текст и на его основе создадим религию, и она ещё станет со временем одной из мировых.
Дальше йог молчал, только иногда тихонько издавая странные звуки, вроде как покряхтывая.
Мне тогда принесли давно обещанную распечату обэриутов – статья и тексты из какого-то самиздатовского журнала. Первый же предложенный текст для новой мировой религии оказался началом стихотворения Н.М. Олейникова « Дорогая рыбка, жареный карась! Где Ваша улыбка, что была вчерась?» Соответственно, адепты нового учения – карасюки – находили высший смысл в том чтобы увидеть на лице жареного карася вчерашнюю улыбку.
В тот же день был создан пантеон. В него вошли Будда, Христос, Магомет, Дон Кихот (и Санчо, конечно) Карлссон, Винни-Пух, Ёжик- в-тумане, Насреддин, Уленшпигель, Франсуа Вийон, Герман Гессе, Маркес, хоббиты, Кэролл, Лир, обэриуты (естессно!) и многие-многие ещё.
- Слушай, а Ван Гог?
- Спрашиваешь!
- А Пиросмани?
- О-о-о! Ка-а-нешна!
- А Мандельштам?
- Блин, а что у него в тему?
- На луне не растёт не одной былинки… Да всё у него в тему!
- Ну, тогда и Пушкин!
- А ты сомневался?
Сказалось, конечно, на всём этом и наше тогдашнее увлечение дзэн, и привычка вместе сочинять что-нибудь смешное, и то, что было нам по 18-ти лет.
- Слушай, а Ленин?
- …
- Ну ты подумай - это ж как лихо надо было нашалить – величайшее в истории низведение, курощение и дуракаваляние.
- Нет, ну всё-таки… Он скорее кандибоббер.
Так появилось имя для тёмных сил.
Карасюческой Меккой, Иерусалимом и т.п стали Меккка, Иерусалим и т.п. Ну ещё свой собственный священный город Кхамбала, куда они время от времени прибывали, чтобы пополнить запасы индивидуальности и постоять на страже у воображаемых врат.
Но излюбленным местом обитания был всё-таки Кишинёв.
Покинув Кхамбалу миров,
Босые и в пыли
Шли карасюки в Кишинёв
По плоскостям земли.
Как хорошо, что в этот град,
Герои шли, а не назад!
Да, Кишинёв был любим тогда горячо и весело. Любую забавную мелочь мы принимали как подарок судьбы. Одним из самых славных приключений карасюков было сентиментальное странствие по улице Котовского от Щусева до Садовой. Поросшие плющом фасады старых купеческих домиков, спаниэль, свесивший ухи из окошка, петух, заоравший средь бела дня и напугавший кошку – мир был великолепен! Весь.
Могли карасюки сбегать, например, в Африку, чтобы полюбоваться на то, как звёздное небо отражается в каждой росинке на спине спящего слона. Могли переночевать в караван-сарае в окрестностях Луны, более похожем на сарай, нежели на караван.
Мы чувствовали конечно, как зыбка граница отделяющая реальность от чего-то другого, ибо мы читали и весьма почитали Сартра, Камю и Кьеркегора. Однако мы видели за этой гранью праздник, а не катастрофу. Вот любопытно, что Виана мы тогда ещё не читали (кроме отрывка из «Пены…» в хрестоматии по зарубежке.) Когда прочли, дружно решили, что мы лучше придумали.
Было ужасно интересно воображать себя Буддами, отказавшимися от совершенства ради радостей мира. Ещё интереснее было подозревать в этом же всех остальных людей. В любимой кафешке подавали мерзейший кофе за 16 копеек и салфетки из плотной гладкой бумаги. Кофе смаковался, а на салфетках писались стихи и сказки.
Вернулся из армии Андрюха – Йо-хо-хо!!!!!
«Сегодня наша светлость будет пить
Сухарик тёплый местного разлива.
Сегодня наша светлость так красива!
Сегодня наша светлость хочет жить!
Сегодя наша светлость засыпает.
Без сновидений. Головой на юг.
А завтра нашей светлости каюк –
Судьба у нашей светлости такая.»
В театре у меня были главные роли и первый в жизни фестивальный гран-при за лучшую мужскую – это у юного студийца! Я был влюблён в Настоящую Принцессу, и она любила меня. Писалось нам легко и жилось счастливо. Мы носились со своим придуманным счастьем, как с писаной торбой.
По Кишинёву уже ходили демонстрации крайне правых, уже в транспорте могли обругать за обращение по-русски, Союз был на последнем издыхании, и у нас дело шло к гражданской войне. А мы всё равно были счастливы. Мы говорили: «Что такое небо? Возух. Атмосфера. Значит, воздух вокруг – то же небо!» Мы порхали в небесах с разной степенью лёгкости. А выходки и шкоды разных кандибобберов нас только веселили…
Попадая в ментовку мы проникновенно распевали песни неволи: «Ги-итара са таревснувашею де-э-эка-а-й!» Попадая в психушку – поминали горинско-захаровского Свифта: «Мы все безумны – вы-то разве нет?» Так продолжалось года три – нам не надоедало.
1 января 1990 года. Мы только что вышли покурить на балкон, шампанское ещё шипело в горле, и мы заорали: «С Новым Годом тебя, мироздание!» Вдруг из-под каких-то кустиков раздался хриплый голос: «Спасибо, ребята, взаимно!» (Чесслово – всё чистая правда).
Это было прощальное «спасибо». В том же году Яшка уехал далеко и насовсем. И ощущение счатья, удачи и вдохновения как-то быстро сошло на нет. Андрюха остался, но прежнего единения духа уже не было. Всплески счастья ещё были, конечно - сын родился! – но за гранью реальности оказалась всё-таки катастрофа. Я ещё писал иногда – всё больше матерное, потом перестал. Мне было некогда – меня ждал развод и многолетнее странствие по акиянам дешёвой водки.
Эпилог.
Около восьми лет назад, взявшись от нечего делать вести драмкружок в школе, я поставил спектакль. Совершенно неожиданно он получил 1-е место в национальном конкурсе детских театров. Я сидел в аппаратной, жутко волнуясь (играла моя русская группа - публика и жюри изначально были настроены слегка враждебно). Я ловил каждый смешок в зале, как глоток воздуха. А когда мои дети вышли на поклон, и зал заорал «Браво!», и вдруг публика стала аплодировать стоя, меня охватило то самое пронзительное ощущение счастья, о котором я, казалось, забыл навсегда…