Моё послевоенное детство

Нинель Добрянская
                МОЁ  ПОСЛЕВОЕННОЕ  ДЕТСТВО
      

 Моё послевоенное детство проходило на Западной Украине.
То было трудное время для всей страны, для нашего обнищавшего          народа, разорённого войной. Но это была наша история, её нельзя забыть, обойти. Я часто возвращаюсь к тому  времени. Воспоминания мои относятся к периоду с сорок восьмого по пятидесятый год; я тогда жила с родителями и восьмилетней сестрой Валентиной в городе Луцке. Сложные условия жизни того времени наложили свой отпечаток на здоровье, характеры и привычки нашего поколения.
   Вот снова моя память возвращает меня к событиям давно минувших лет. Вижу стайку ребят во дворе. У каждого из них по ведру с водой.  Появление моей сестры Вали служит им своеобразным сигналом. Завидев её, мальчишки засуетились:
 - Всё, пора и нам, - обращается к своим дружкам Серёга, или, как мы сокращённо его называли, Серьга.  - Надо опередить Петю-пузатого, а то он как войдёт в азарт, мы и на конфеты не заработаем!
 Чуть замешкавшись, я выхожу за сестрой: «Валь, да не лети ты так быстро! Я не успеваю за тобой», - кричу вдогонку ей. – «Крылья, что ли, приделали тебе, летишь, как на пожар! Будто торговля твоя сгорит!» - Бурчу сама себе под нос, так как она уже далеко и не слышит моих упрёков. Вижу, как несутся за ней ребята, не забывая отпускать шпильки в мой адрес:               
- Ой, умора! Смотрите, с какой неохотой плетётся ведьмочка за Петей-пузатым! Еле тащит ведро с водой, а сама аж согнулась в три погибели!    
 - Что же тут удивительного! Разве не знаете, какой  с неё торгаш! Это тебе не Петя-пузатый! Бьюсь об заклад, что ведьмочка и полведра воды не продаст!
Я не остаюсь в долгу и отвечаю:  «Неохота мне сейчас с вами связываться, а то бы я вам задала!» Но меня уже не слышат. Вижу, как ребята обгоняют сестру, оборачиваясь и показывая ей «носики». Смеясь, они скрываются за оградой рынка. Я знаю, что соревнование, которое они устраивают каждый раз с сестрой, не главная их цель. Им гораздо важнее подчинить её своему влиянию, сделать её послушной.
Но сейчас мне было не до них, я еле плетусь за сестрой, разомлевшая от жары, представляя ещё более раскалённую площадь рынка, ничем не защищённую от жгучих лучей солнца. На рынке мы торгуем холодной водой, которую несём с собой в вёдрах. Меня бы кто-нибудь сейчас окатил этой водой с головы до ног! А то я ничем не лучше выгляжу, чем продавцы, которые, подобно вялым мухам, жарятся на солнце. Но, наконец-то, и я добралась до рынка. Валентина уже вошла в свою роль. По ней видно, что она получает удовольствие от этой работы. И весь этот зной ей будто нипочём! Весёлая, она носится между рядами, мелькая своей лысой головой. А за ней, от жары свесив языки на бок, плетутся следом собаки, бессменные её телохранители Барбос и Полкан, на тот случай, если кто из ребят задумает подшутить, опрокинув её ведро с водой, как уже не раз бывало. Звонкий голос сестры разносится по всему рынку: «Кому ледяной воды?  Какая же она вкусная, холодная! Жажду сразу утоляет! Спешите, а то мало осталось». А вода у нас на этот раз действительно холодная, нам удалось раздобыть пару кусков льда. Ну и что же из этого? Неужели так надо кричать, чтобы все на тебя обращали внимание? Я чувствую стыд и неловкость за сестру. Теперь не избежать колких насмешек наших ребят. Не обойдут они и меня. А ей всё нипочём! Только и слышно: «Паренёк, давай скорее сюда!» «Иди ко мне, пацан!» Я мотаю головой, пытаясь уследить за ней. Вижу, торговля идёт у неё бойко. Валя чётко знает своё дело и не обращает ни малейшего внимания на то, что её принимают за пацана. Она давно к этому привыкла. Лысоголовая, в широких трусах чуть выше колен, в майке, туго обтягивающей её плотную фигуру, всем своим обликом она походит на мальчика. Мама как-то сказала о ней: если бы она была парнем, то назвали бы его Петром, в честь дедушки. Когда мы в детстве ссорились, она дразнила меня ведьмой, а я её Петей. А ребята за её полноту добавили: «пузатый». Так и закрепилось за ней до определённого времени это прозвище: «Петя-пузатый». Да и её причёска, если так можно о ней сказать, была мальчишеская. Видя, как я мучаюсь со своими длинными волосами, она, чтобы больше мне досадить, поглаживая свою лысую голову, не раз говорила: «Как хорошо, что у меня не такие патлы! Моей голове и не больно, и не жарко!» За мои волнистые длинные волосы, вечно в беспорядке рассыпанные по плечам, дворовые мальчишки и прозвали меня ведьмой.
    Усердно следя за сестрой, я не заметила, как откуда-то вынырнула всё та же ватага ребят. Как я и предполагала, тут же посыпались издёвки в адрес моей сестры, но так, чтобы они задевали и меня: «Полюбуйтесь-ка на нашего Петю-пузатого! Кто скажет, что это тот самый молчун-тихоня, который  брезгует с нами играть?» - говорит один из них. А другой подхватывает: «А какой оратор! Слышали, как заливает торгашам?»
- Тише! - перебивает его Грынь. – Видишь, как ведьмочка зыркает! Сейчас вцепится кому-то в морду, не оторвёшь!  Не дав ему договорить, я окатила его водой из кружки. От неожиданности он захлебнулся.
- Фу-у! - утёр лицо рукавом Грынь. – Ну и быстрая ты, Нэлька, на расправу! Даже не пожалела на меня воды!
 - Да я и ведра не пожалею, чтобы зависть вашу охладить!- ответила я ему.
  Конечно же, мне и самой не нравилось отношение сестры к такому роду занятий. Я не раз думала: и что хорошего она нашла в этой торговле? Почему она так нравится ей? Наверное, для сестры это была своеобразная игра, в которой она отводила душу, давала волю своей фантазии. Здесь она совершенно преображалась. Торговля для моей сестры осталась на всю жизнь любимым занятием. Какая бы больная ни была, она всегда шла на рынок торговать и там в неё как будто вливались новые силы.
Для меня же торговля была сущим наказанием. Я занималась ею сквозь слёзы. Какая-то внутренняя скованность и робость мешали мне. Я едва слово могла вымолвить, предлагая кружку воды. Казалось, что все обращают на меня внимание и смеются. Поэтому и проку от моей торговли  не было почти никакого. Вот и на этот раз, обратив всё внимание на сестру, я совершенно забыла о своей задаче. Это и послужило лишним поводом для насмешек ребят. Я, как сейчас, вижу такую сценку: мальчишки наигранно-заботливо обходят моё ведро со всех сторон, будто боясь его задеть, предупреждая друг друга. И я отчётливо слышу их украинскую речь:
- Хлопцы,  будьтэ  уважни! Нэ пэрэкиньтэ часом видьмэнэ повнэ видро, а то вона, бидолага, лэдвэ тягае його! Но увидев на моих глазах слёзы, стали меня насмешливо утешать: «Нэ плачь, видьмочка! Зараз прийдэ твий помичнык, враз расторгуе!» И только я хотела накинуться на своих обидчиков, действительно, откуда ни возьмись, появилась Валя с пустым ведром; отдала его мне и взяла моё: «Иди домой! А я сама справлюсь». Какая же это радость, что она освободила меня от нелюбимого занятия! Вот только ребят такой поворот дела не устраивал. Их злил  самоуверенный вид моей сестры и её радостное настроение. Самолюбие наших мальчишек было задето. Им хотелось досадить ей, чтобы она не больно воображала:
 - Подумать только! Какой у нас стал самостоятельный Петя-пузатый! Точный тебе командир! Даёт указания старшим! А ведь он только по виду такой, потому что толстый и пузатый, не в пример дохлой и малой ведьмочке! - иронизировал Серьга, глядя сестре прямо в глаза.
 Но Валентина не обращала никакого внимания на его реплики, будто это не имело к ней никакого отношения. Так часто заканчивались наши перебранки, не принося должного удовлетворения ребятам, потому что им не удавалось поставить сестру на нужное им место. Торговля водой была, конечно, для нас не самым главным занятием. Скорее всего, она напоминала забавную игру, которую мальчишки разыгрывали перед нами, давая понять сестре, что они просто так своего лидерства не уступят и очень скоро ей покажут, кто есть кто.
Несмотря на трудные условия жизни того времени, у нас, детей, были и другие развлечения, скрашивающие наш быт. Из них особенную радость доставляло нам общение с нашими четвероногими друзьями-собаками. А для моей сестры они были чем-то гораздо большим.