История восьмая. Сяо Юй и кукла Суюань

Галина Стручалина
Как-то поднялся летом Сяо Юй в горы. Остановился пожить в одном доме. Семья была большая, гостеприимная. Щедро угостили Сяо Юя, а со стариком лодочник немало выпил. Стали хозяева расспрашивать о его приключениях – стал Сяо Юй рассказывать: и про фей, и про ведьму, и про другие свои встречи с духами. Слушали его, слушали, и вдруг заметил Сяо Юй, что все взрослые как-то странно переглядываются. «Не верят, должно быть», – огорчился Сяо Юй.

Но тут старик достал большую шкатулку и бережно поставил перед Сяо Юем. «В нашей семье тоже есть удивительная история, чем-то похожая на Ваши, господин. В теперешнее время люди редко верят историям вроде этой, поэтому мы мало кому её рассказываем, но Вам можно без опаски доверить» – с такими словами старик открыл шкатулку. Сяо Юй увидел старую потрёпанную куклу, какие обычно мастерят себе деревенские дети. А старик начал рассказывать:
               «Давно уже это было. У Суюань* мать умерла так рано, что она её и не помнила. Отец женился в другой раз, но мачеха, она на то и мачеха, собственных детей, конечно, любила больше, а падчерицу не стеснялась и побранить при всяком удобном случае, а то и тумаков надавать. Суюань же быстро нашла выход из этого: чуть мачеха заворчит, она сразу: «Пойду за хворостом». Это значит – в горы. Даром, что девчонка, она получше любого парня знала там каждый валун и ничего не боялась. А ведь ей тогда было всего лет восемь-девять!
                Уйдёт и пропадает с мальчишками, а то и одна. Потом вернётся к ужину с полной вязанкой, аж саму не видать, ну, её и не тронут. Построила она там себе что-то вроде шалашика, так что даже непогода её не пугала. В то время в горах у нас живности всякой и зверья водилось! Встречались и волки, и тигры захаживали, но она такая бесстрашная была, что ни тигра, ни волка, ни кого другого не боялась, а может, все звери казались ей добрыми по сравнению с её мачехой.
             Ну вот, как-то в очередной раз взъярилась эта баба, Суюань, понятно, сразу шмыг за порог. И вот уж вечер, и стемнело, а девчонки всё нет, а погода холодная, осенняя, дело совсем к зиме – в такую погоду и во дворе не погуляешь. Мачеха её подумала-подумала, да искать не пошла, а мужу сказала, что Суюань убежала к подружкам.
                Утром всё-таки пошли искать, малец какой-то показал, где она себе шалашик поставила. Подошли и ахнули: вокруг шалаша следы, только не тигриные, а чуть поменьше. И на голоса вышел прямо на них барс – белый, хвост длинный, хвостом себя по бокам хлещет, шерсть вздыбилась.  Как прыгнет! Только его и видели. А когда заглянули в шалаш, увидели, что Суюань жива-живёхонька, спит, калачиком свернулась.
               Но когда она проснулась, она вот что рассказала. Вечером она заигралась, как темно стало, побоялась домой идти. Решила остаться в шалаше до утра. Костерок запалила, у неё там какие-то запасы были, она умудрилась себе и супу сварить.
              Вдруг выходит к её шалашу человек. По её описаниям – высокий, молодой ещё, красивый и в одежде военачальника, в доспехах и в плаще. Дай, говорит, погреться у костра. Ну, Суюань не очень заробела, угостила его своим варевом. Тот молодчик развеселился, говорит: «Хорошо готовишь, подрастёшь, женюсь на тебе, заберу в свой дом – пойдёшь за меня?». А Суюань и рада поскорее от мачехи уйти: «Я хоть сейчас готова», – говорит. «Нет, ты ещё маленькая, я за тобой потом сам приду. А сейчас спать давай».
                Легли они рядышком, он своим широким плащом накрыл её – тепло ей, не страшно. «Слышишь?» – спрашивает. «Как будто ветер в ущелье стонет», – говорит Суюань. «Нет, то не ветер, то мои товарищи поют. Пять тысяч нас тут, охраняем перевал, из дома давно вестей нет. В холода, когда особенно тоскливо, мы поём песни о родных краях, о своих семьях. Я рядом с тобой вспоминаю свой дом, и свою младшую сестрёнку, которая, наверное, уже выросла и стала невестой». Так Суюань и заснула.
                С того времени отец запретил ей ходить в горы. Затосковала Суюань по своему домику, по воину-барсу, всё ждала, когда он, значит, свататься придёт. Даже на мачехины придирки внимание обращать перестала. Соседняя ребятня над ней смеялась, прозвали её Невестой оборотня. Один только мальчишка не смеялся – по прозвищу Цинъюй**, чёрный был и вёрткий такой, одних с ней лет примерно, он Суюань как брат был, кукол ей мастерил.
                Этот Цинъюй в школу ходил, стал он спрашивать у учителя, откуда бы в здешних местах пяти тысячам воинов взяться. Учитель поискал в книгах и нашёл. Давно, очень давно, послал император сюда армию, чтобы защищать перевал. Много народу в битве погибло, может, и пять тысяч, может, и больше.
                Когда Цинъюй рассказал всё это Суюань, а она тогда уже подросла малость, стала она проситься у отца, чтобы разрешил ей в подёнщицы наняться. «Да ведь ты маленькая, тяжёлый труд тебя быстро изуродует, после даже замуж выйти не сможешь», – отговаривал отец. Они надумали с мачехой через год-другой Суюань замуж выдать. Но Суюань стояла на своём. «Не то сбегу в горы», – грозила.
                Мачеха отца уговорила – наверное, мечтала, что падчерица ей деньги будет отдавать, но не тут-то было: три года Суюань работала,  а денег никто не видел, родным сказала, что хозяева обещают в конце расплатиться.
Изменилась Суюань, теперь, если бы их поставить рядом с Цинъюем, можно было принять за близнецов-братьев: оба тощие и чёрные.
                Но вот раз прознала мачеха, что на самом деле хозяева Суюань платят исправно. Какая злоба её взяла! Побежала она у падчерицы деньги отнимать. Била она Суюань страшно, но где деньги, добиться так и не смогла. А потом на мороз выгнала –  зима тогда была, и очень холодная.
                Исчезла Суюань, куда пошла, никто не знал. Думали, что она ночью замёрзла. Цинъюй все горы облазил, но не нашёл ни её, ни следов.
                Близилось время к Новому году. Цинъюй пошёл в соседний монастырь спросить, что ему делать: ведь перед праздником нужно приводить в порядок могилы, а тело Суюань так и не нашли. И там, в монастыре, рассказали ему, что некоторое время назад приходила сюда измученная девушка, принесла деньги и попросила помолиться за погибших на перевале воинов. Настоятель очень удивился, но пообещал выполнить её просьбу.
                А когда Цинъюй возвращался в деревню, заметил он, что за ним по обе стороны тропинки бегут два барса. Перепугался насмерть, остановился – и они остановились, Цинъюй несколько шагов сделал – и барсы бегут рядом, и ближе не подходят. Так и шли втроём почти до самой деревни. А под конец подошёл один к Цинъюю, обнюхал, потёрся, точно кошка ласковая. И тут заметил Цинъюй, что у зверя в зубах кукла –   его кукла, что он когда-то для Суюань сделал. Бросил барс куклу к ногам Цинъюя, и пропали оба зверя.
                Цинъюй  был мой прадед, и кукла эта с той поры в нашем доме хранится – в память о нём и о Суюань».

                Зимой Сяо Юй получил известия от той семьи: у старика родилась правнучка. Он написал им ответное письмо с поздравлениями, потом подумал и сложил, уже для себя:

«Свист ветра, тяжкий камня стон –
О тех, кто с домом разлучён.
Качнётся колыбель  – как маятник качнётся,
И вновь – любовь и жизнь, и дождь весенний льётся...».
*Суюань(su yuan) – заветное желание.
**Цинъюй(qing yu)  – чёрная рыба.