ОН
Он вспомнил о ней в порыве нахлынувших воспоминаний, и серерного ветра в тот момент когда гулял по чудесным лесам на склоне южных гор. Утреннее солнце освещало все до горизонта. Он не на долго зостановился... И представил: если бы она была рядом, то как обычно - строила бы догадки, искала ответы между срок, а он, как всегда, легко бы отшучивался, создавая тем самым лёгкий флёр забытых воспоминаний, аромат которых давно выветрился с приходом новой весны.
ОНА
И легкий ветер нес ее мысли по заброшенным улицам, и никто уже не помнил, сколько прошло лет с их последней встречи. Дул прохладный ветерок и на западе небо светлело, и нежные чешуйки волн беспокоили мерную речную гладь, в которой отражались вчерашние сны, прошлогодние воспоминания и ее мысли...
Горы и солнце - вот всё, что он мог долго терпеть и нежно любить. Вот где он начинал жить, хоть и не настоящей, но своей, воздушно-певучей, тонкой (как её душевная организация) жизнью. И гитара, забытая ею столькими зимами и неделями назад, что даже седые волны пены в уютной домашней ванной не могли этого вспомнить, быть может, всё еще играла на струнах его сердца и обещала случайным прохожим и заслушавшимся зевакам скорую весну. А он всё сидел на самом высоком холме самой гористо-лесистой местности, с всё мечтал о ней, надеясь, что и она, помнит, мечтает, страдает, зовет по ночам, и манит его своими нежными руками, в надежде встретить его ещё хоть раз в своих пламенных объятиях ещё не ушедшей весны, ещё не опавшей листвы, ещё не прошедшего лета и не кончившейся поэмы, где были только он и она, и море света, и мягкое сено падающих облаков...
В своих высотных мечтах он придумывал всё новую и новую реальность, не веря, что прошло две осени и множество безвестных недель. Не веря, что потеряно и оставлено всё воздушное, настоящее, смелое, непосредственное...
Она знала: он надеялся, что без него она не проживет. Изменится, свенепременно в
худшую сторону, станет другой, и уже не такой живой. Быть может, у неё испортится вкус, она перестанет замечать близких и отличать хорошее от плохого, да и вообще в ней можно будет разочароваться, потому что она перестанет быть ЕЮ. перестала быть ЕГО.
"Прости", - шептала она себе под нос по ночам, - "но я - это я. Растущая и цветущая. И мне жаль тебя, угрюмо сидящего на самом высоком склоне самой высокой горы. Ведь солнце над тобой рисовала я, когда у тебя начинался шторм, и небо тебе расчищала я, когда в твоём доме шел дождь, дождь шел какой-то день подряд". Но когда приходил сон, он - приходил тоже, заставляя ее сердце плакать.
И нет ничего более возвышенного сегодня, чем потерянное счастье в позавчерашней зиме, её улыбки и его любимой высоты всеобъемлющего одиночества.
Каждый - стоял на своем.
Им обоим не хватало смелость даже себе во всём признаться, и каждый уговаривал себя, что он, и только он прав, и второй, быть может вовсе его не стоит... И уж точно - не стоит стольких вёсен, потерянных между ними.
ОН
Вечер уныло догорал, отражаясь в холодной воде. Он нажал кнопку лифта. Двери открылись, издав привычную трель. Он спустился с самого высокого склона самой высокой горы и вошёл в холл Своей Гостинницы.
Привычная картина снующих туда-сюда постояльцев в который раз оставила его равнодушным - он видел это уже тысячу раз. Приветствия, улыбки, рукопожатия, поцелуи, вереница сплетен, новостей, забавных и не очень историй... вечер как вечер.
Вооружившись бокалом сухого вина и пачкой любимых сигарет он решил беспечно пройтись, оглядеть окрестности. Долго гулял по извилистым коридорам, вспоминая имена постояльцев, сферу их деятельности и различные занятные факты их биографии. Часы уже показывали далеко за, когда он, оторвавшись на секунду от своих мыслей, с удивлением обнаружил, что находится в заброшенном крыле здания. Он хорошо помнил это место. Ведь когда-то - здесь было лето. Здесь было солнечно, тепло и много света. Сейчас - сквозняк и темнота, и длинный коридор, заросший паутиной,который вёл к одной единственной комнате на этом этаже. Комнате №20-03.
Остановился, зажёг свечу и осмотрелся. Всё было до боли знакомым, но каким-то далёким, чужим. Поставив свечу на пол, он оподнял глаза и увидел что стоит один на один перед дверью. Серая, облезлая, выцветшая краска,словно съёжилась под давлением двух крестообразных досок прибитых острыми гвоздями. Забито, заброшено. Непонятные царапины на выступе двери сложились в надпись: "любовь здесь больше не живёт".
Милая девочка с золотыми кучеряшками, которая жила здесь когда-то, одним обычным майским утром взяла билет в один конец, оставив позади всё то, что было, или то, чего не было...
Кто знает, что творилось в её голове, когда она отправлялась в путешествие на поиски нового счастья.
Присев в пыльном углу на корточки, он вспоминал: всё случилось как-то внезапно и некрасиво. Целенаправленно и бездушно. Обидно и больно. Часто он приходил в эту комнату после её ухода. Стены всё ещё хранили воспоминания о жизни которая текла в их глубине. И подолгу сидя и всматриваясь в зияющий болезненной дырой дверной проём, в нем теплилсь надежда... Вдруг там возникнет силуэт знакомый...
Но все это в прошлом.
Всякому терпению, как и всякому чувству, приходит конец. Его эгоизм, нестыковка характеров, взаимные претензии, монотонность будней - разорвали нить, некогда связывшую их. Она знала его отвратительный нрав и неуживчивую натуру, однако ввязалась в эту, так желанную ею когда-то, авантюру. Несвоевременность сделала своё дело.
Так и случилась асинхронизация чувств.
Все мы стремимся к лучшему, чего греха таить. Она сделала свой, какой-никакой, выбор.
Всё получилось так как получилось, и, если верить в существование необратимости, так как и должно быть. Так - не стало постояльца в комнате №20-03. Дверь была заколочена, а пролёт - заброшен.
Во время ремонта в основной части гостинницы, он несколько раз видел девушку,очень похожую на неё. Но это была не она. Взгляд, улыбка, жесты, речь... Все казалось невероятно знакомыми и родными. Но не было самого главного - той обворожительной нежности и блеска в глазах, которые так гармонично переплелось с красивой повестью о Больших Волнах.
Оставив свои мысли покоится где-то глубине тёмного коридора, он вернулся в общий холл, налил себе ещё вина, закурил. Затем подошёл к лифту, двери открылись, издав привычную трель. На вершине самого высокого склона самой высокой горы его обдувал промозглый осенний
ветер и лукаво подмигивали звёзды, а луна была настолько яркой, что освещала побережье самой далёкой страны. Он знал: там, по песку, вдоль линии прилива, неспеша идёт девушка, готовая вновь броситься в морскую пучину, чтобы найти свой остров на котором было бы столько солнца, чтобы хватило на тысячу лет. Тысячу лет прожитых вместе.
ОНА
Так он был или не был, тот день и и тот номер на старой облезлой двери?..
Этой сказке слишком много лет, что бы в её не верить, и слишком много зим, что бы и сейчас оставаться правдой. Она сожалела. Но о чем именно? Ей было досадно и больно. Так долго стучаться в закрытую дверь, что бы когда-то потом узнать, что ей предстояло быть заколоченной намертво...
В ее голове картина имела совсем другие оттенки:
Громоздкие, дико сверкающие цифры на самом въезде в большой город, в Большую жизнь.
Она ехала в надежде найти то, что может ещё не имела, а может - уже потеряла. Ехала, что бы вырваться из четырех стен занудного четвертого класса и самой пойти на встречу, если не директору школы, то уж хотя бы - свободному художнику, беспечному, бродячему музыканту, - что бы с ним взлететь и разбиться. Но сначала - все непременно взлететь.
К сожалению, тогда она ещё не понимала, что дело не в месте, а в людях; что пройти мимо того, что тебе отведено - невозможно; и что четвёртый класс занудной школы не вечен, и на следующий год ждет всенепременный переход в пятый, а потом и в шестой. И она, к счастью, тогда еще не знала, что это всё - цифры казино её личного Лас-Вегаса, одурманивающе светились: 20-03.
Всем известно, уж лучше так: расцвести и засохнуть, быть съеденной, как цветок тлёй, и уж лучше так сдохнуть, чем пожизненно быть одной. Невинная и воздушная, уверенная, что Фортуна её ждет, как мотылек рвалась к огню, не боясь опалить свои нежные крылья, не зная что конец у всех мотыльков - один. И крылья сберечь - не удастся.
Её голова кружилась от ещё не испытанного и уже прошедшего, каждый день - карнавал новых встреч и впечатлений, смена декораций и массовки, разные сцены из разных фильмов - всё было волшебно и неповторимо. Казалось, что это весь мир танцует вокруг нее и готов подварить ей себя целиком. И она была открыта этому миру.
Самый высокий склон самой высокой горы был её раем, в котором обязательно хватит места на двоих, хватит солнца и счастья, что бы целую вечность сидеть не спускаясь, смотреть не моргая на того, кто сидит напротив тебя, и читать его мысли, мечтать его сказки, петь его песни и быть им до самых кончиков самых тонких и светлых ресниц.
Фортуна была благосклонна, улыбалась манящей улыбкой и сулила то, чего невозможно иметь, или просто даже представить, измерить.
Какая разница, кто ходил внизу, и сколько постояльцев сегодня вечером вышли на прогулку. И совершенно не важно, о чем вчерашние сплетни и что сулит завтрашний день, ведь всё уже есть - он рядом. Улыбается, держит её за руку - чуть неловко, но крепко. Пусть он курит любимые сигареты, смотрит на неё сквозь дым с прищуром, и флёр насмешки витает в его непустых словах - всё призрачно и не важно, пока он здесь, пока отстукивает пальцами ритмы на обеденном столе и держит для нёё бокал с недопитым вином.
Её не предупредили. Это не игра, а жизнь. И силы уходят, а время незаметно проползает мимо, и остаются только сигаретные останки задушенные в пепельнице, позабытой в кухне на рассвете завтрашнего дня. И до заката он - превращался (нет, не в чудовище, это конечно слишком...) в кого-то другого, отнюдь не родного, чужого, злого. Не бритого и злого.
Могла ли она остаться? Остаться и сгореть. Выжить она не могла.
Кто знает, может в этом его счастье, чуть соленое от слёз, с горьковатым привкусом, но все таки счастье - спускаться в людный холл, и смотреть на тех, кто может отдаленно похож на нее, и мечтать о золотой кромке песочного берега, докуривая последнюю сигарету, и время от времени приходить неслышно к заброшенной двери и помнить, что её запах всё еще витает в той комнате, сочится через оставленные ею вещи.
Все было кончено.
Она уехала.
Он был оставлен.
Но почему всё идет кувырком, почему ничто не приносит удовольствия и удовлетворения? От того ли, что она забыла, как это - жить, но без него, или от того, что она этого никогда и не знала.
Обвинения молниями сыпались в её окна, били по крыше её дома, но она не открывала дверей.
Она видела его постоянно, за сплошной стеной дождя, по другую сторону окна. Промокший до нитки, с опущенными руками, с потухшими глазами - это был он. И она прятала лицо в подушку, что бы не видеть то, до боли знакомое и родное, которое так близко и так далеко.
Иногда, когда было особенно невыносимо - открывала форточку, но хлесткий ветер и холодные острые капли дождя не давали ни толком увидеть его, ни услышать его голос, и приносило только разочарование, новую волну боли и мокрое от дождя лицо.
Возвращение было не возможно.
Позже. Когда грозы утихли, смолкли раскаты и звезды заблестели сквозь призрачный туман обновленного дня - да, это было много позже, появилась и надпись. Надпись, которую он начертил своей рукой: "Любовь здесь больше не живет".
Жизнь продолжается. Новые бури рождаются на горизонте, новые солнца освещают землю, новые ветра дуют в упругие паруса... Она всё еще ходит по берегу бескрайнего океана самой далёкой страны, в самой непознанной вселенной.
Жаль что ИХ уже нет.