Нинель Добрянская
КРЫСКА – ЛИСКА
Я с детства люблю собак. Во время войны немецкие овчарки были предметом моего восхищения. Тогда мне, пятилетнему ребёнку, казалось, что красивее их нет на всём белом свете. Но со временем и возрастом вкусы менялись, и я не раз ещё влюблялась в собак самых разных пород.
Однажды, выгуливая своего боксёра, я повстречалась с таксой. Вот к ним-то у меня никогда не возникало нежных чувств, скорее наоборот. Я сочувствовала им за их низкорослость, непропорциональность, некрасивость в моём понимании собачьей красоты. А тут почему-то меня потянуло к этой таксе, как магнитом. Я не понимала, что со мною происходит, почему я иду за нею. Непонятное волнение овладело мною. И вдруг, как вспышка молнии, в памяти промелькнуло какое-то существо, видимо, чем-то схожее с этой приземистой рыжей собачкой. Но что это могло быть, я сразу не могла вспомнить. Поэтому я старалась повнимательней к ней присмотреться. Где-то я уже видела подобное: длинное, как доска, туловище, с торчащей в разные стороны рыжей шерстью. Её вытянутая морда, поросшая кое-где растительностью, что-то мне напомнила. И тут моё внимание переключилось на длинный ершистый хвост, ну до того знакомый! Вот по нему-то я и смогла тебя вспомнить, моя рыжая любимица! Кто, кроме тебя, мог ещё так быстро вращать им, подымая клубы пыли в лабиринтах нашего подвала? А мы, дети, несмотря ни на что, неслись следом, чихая и кашляя поднятой тобой и нашими босыми ногами пыльной завесой. Спасибо тебе, милая такса, за то, что ты вызвала из небытия воспоминание о моём друге детства, четвероногом зверьке, с которым я дружила и, играя, ласково называла его "моя крыска-лиска".
Идёт война, но к нам долетают только её отголоски. Уже более года в Запорожье хозяйничают немцы, и мы живём в режиме оккупации. Постоянно можно было видеть, как патрули с собаками обходят наш район. Проходят они и мимо нашего барака. На это время жизнь в квартале как бы замирает, и дети нашего двора прекращают свои игры, прячутся в подвале и со страхом наблюдают через маленькие оконные проёмы за происходящим. Вот только меня это как будто не касается, моё внимание сосредоточено на другом. Впервые немецкие патрули проходят так близко от нашего укрытия. Я не могу оторвать от их собак влюблённого взгляда. Какие же, однако, эти овчарки красивые! Их серая с желтовато-серебристым отливом шерсть лоснится в лучах заходящего солнца. Как же мне хочется дотронуться до неё! Но делать этого нельзя. А, собственно, почему? Зачем я должна прятаться, как мышь, в этой норе и только взглядом провожать своих любимцев? Протискиваюсь через низкий оконный проём и вылезаю наружу, не обращая внимания на свою старшую подружку Зину, которая пытается меня остановить: "Куда ты так торопишься? Они ещё не все прошли! Остановись, дурочка! Тебя же загрызут!"
В этот момент последний патруль уже поравнялся с нашим бараком и я во все глаза уставилась на овчарку. "Какая же ты красавица!" - вырвалось у меня. И в тот же миг я погладила собаку по мягкой шерсти, вложив в свою ладонь всю свою любовь к этому земному созданию. Моё признание не осталось без ответа. Овчарка остановилась, посмотрела на меня добрым, ласковым взглядом, который говорил мне: "Спасибо!" При этом она дружелюбно виляла хвостом, всем своим поведением признавая во мне любящего друга. Немец поначалу опешил, не ожидая от меня такой решительности. Но, видя, что его собака признала мою ласку, похлопал меня по плечу и сказал на прощанье: "Гут, гут! Карашо!" А я с тоской смотрела ему вслед, завидуя, что у него есть такой красивый, преданный друг, которого можно водить на поводке.
После этого случая я загорелась желанием иметь такую же овчарку и всюду водить её за собой. Я обследовала весь наш квартал в надежде найти хотя бы похожую на ту, которая теперь неотступно стояла перед моими глазами. Наконец, мне, кажется, удалось найти то, что я так долго искала. В караульном отделении немецких казарм за проволочной сеткой, на траве возле своих будок расположились собаки. А у забора лежала самая большая. Она кормила щенят, лежащих у её сосков. Затем, ласково покусывая, отогнала их от себя. Я стояла и наблюдала за ними, как зачарованная. На следующий день я привела туда наших ребят, чтобы и они могли полюбоваться на весёлую семейку. Теперь это место стало нашим излюбленным. Мы часто приходили сюда и наблюдали за пушистыми, круглыми, как колобки, щенятами. Как они потешно резвились! На их игры невозможно было насмотреться, и мы не отходили от них до тех пор, пока нас не отгонял патруль.
Неудивительно, что, насмотревшись на них, я страстно захотела иметь такого же щенка. Но как сказать об этом маме? Я всё ходила вокруг неё и вздыхала, пока она не обратила на меня внимания: "Ты, случаем, не заболела?" - с тревогой спросила она, целуя меня в лоб. - "Нет, мамочка, я совершенно здорова и буду во всём послушной, только выполни мою единственную просьбу: я очень хочу иметь щеночка. Он такой хорошенький! Я покажу тебе, где он живёт. Я сама выращу его, и он станет нашим защитником и везде будет ходить со мной на поводке" - "Так вот в чём дело! Ты уже и туда добралась! - ответила мама. - Что за наказанье мне с тобой!- запричитала она. - Да вы у меня сами как щенята! С той лишь разницей, что те всегда сыты и здоровы, а о вас каждый раз думай, чем бы накормить? Как только тебе такая блажь пришла в голову? Мы не можем позволить себе такой роскоши, запомни это раз и навсегда!"
Расстроенная тем, что моей мечте не суждено сбыться, я решила поделиться своей бедой с подружкой Полей. Её комната в нашем бараке была крайней и очень пострадала от бомбёжки. Пол весь был изрешечен осколками, а на стенах и потолке остались следы от пробоин. Полина мама старалась привести комнату в более-менее жилой вид, в этом ей помогали другие жильцы нашего барака. Все большие дыры позаколачивали, а те, что поменьше, тётя Тамила, Полина мама, позатыкала разным тряпьём. Когда я пришла к Полине, она ещё лежала со своим младшим братом Павликом в кровати.
- Что это за мёртвое царство? Валяешься до сих пор в постели, сонная какая-то... Не выспалась, что ли? - вместо приветствия обратилась я к подруге.
- Ты представляешь, - отвечает она – У нас ночью был такой концерт!
- Разве ночью концерты бывают? - удивляюсь я.
- Ещё как бывают! Его нам устроили крысы. Мама и Зина всю ночь с ними воевали. Хотя мама заколотила большую дыру между стеной и полом, они её снова прогрызли и всю ночь лезли в комнату, как тараканы. Одна, удирая от мамы, запрыгнула в кроватку к Павлику. Так я прогнала её туфлёй и весь остаток ночи охраняла брата. Но это был ещё не весь концерт, а только его половина. Не успели мы крыс выдворить, как они устроили под полом такую грызню; стоял такой шум, что просто не уснуть! И чем мама только ни стучала, ни гремела, чтобы их остановить, ничего не помогало. Видимо, между ними шла настоящая война. А под утро всё стало ясно. На полу возле дыры мы увидели большую рыжую крысу. Ей сильно досталось от своих сородичей, она лежала искусанная, в кровавых подтёках. Мама сказала, что это она так воевала за свою территорию и победила. Теперь она не допустит к нам других крыс.
- А где же она сейчас?
- А вон, отлёживается под столом, оставив за собою кровавый след. Мама говорит, что жить будет, они живучи. Вот немного оклемается, и мы её прогоним. Пусть живёт себе под полом. А то, представь себе, какая она хитрая! Повадилась выпивать то молоко, которое твоя мама приносит для Павлика. И даже успевает подобрать крошки хлеба со стола. Нет, не нужна нам такая воришка! - закончила Поля, зевая.
А мне почему-то стало очень жалко этого рыжего зверька, и я предложила подруге:
- Может, промыть надо ей ранки и перевязать, чтобы грязь не попала?
- Ещё чего придумала! Это тебе не кошка, а грызун, к тому же дикий.
- Кто бы она ни была, она ведь живая, и ей тоже больно. Она спасала вас, значит, и вы должны ей помочь.
- Ничего с ней не станется! Они живучие. Их вон сколько развелось! И всё на нашу голову. Даже спать по ночам невозможно.
Может, Поля и права, глядя на её усталый вид, подумала я. Но как быть? Уж очень мне приглянулась эта смелая и боевая крыса! Вот если бы удалось её приручить, она бы, пожалуй, могла заменить мне собачку, и я бы водила её за собой на поводке на зависть ребятам!
- Поля, пожалуйста, не прогоняй её! Она такая смелая! Подари её лучше мне! Только жить она будет пока что у вас. Если моя мама не захотела взять щенка, то крыску не согласится взять и подавно! Я буду приносить ей еду, отдавать ей всё, что у меня будет. Только пока об этом никому не говори, это будет наша тайна.
- Но мама не захочет, чтобы она жила с нами и прогонит её!
- А мы не скажем ей! Мы будем её прятать.
Много ещё доводов пришлось мне придумать, пока, наконец, Поля согласилась. Уходя, я попросила: "Ты только что-нибудь ей подкинь из еды, чтобы она не умерла с голоду".
Не всё получилось с моей подопечной так, как мне хотелось. Поначалу, когда я подползала к ней под столом, протягивая кукурузные зёрнышки, она отодвигалась от меня и забивалась в дальний угол. Всё же мне удалось, постепенно сокращая расстояние, приблизиться к ней почти вплотную. Но в последнее мгновенье моя крыска юркнула в дырку, махнув на прощанье своим длинным ершистым хвостом.
- Крысуля, милая, не прячься! - упрашивала я, лёжа возле того места, где она скрылась. – Возьми зёрнышки! Я сама их пожарила для тебя! Не бойся меня! Но рыжая хитрунья только раз-другой выглянет из своего убежища, зыркнет своими манюсенькими глазками-бусинками и снова скроется.
- Кончай играть в прятки! Ты же голодная! Лучше поешь! А затем мы тебя научим играть в нашу любимую игру! Но на мои усердные приглашения она никак не реагировала.
- Поль, ну что делать? Теперь она даже не высовывается! - чуть не плача, говорю я подруге.
- Не расстраивайся. Что с неё взять? Она же дикая, хорошего не понимает. Я думаю, вряд ли что получится из этой затеи. Плюнь ты на неё. Пусть себе подыхает с голоду.
- Ну, нет! Мне её жалко! Надо придумать что-то другое. В конце концов она поймёт, что мы ей добра желаем.
Тут меня осеняет мысль: «А, знаешь, давай делать вид, что она нас больше не интересует! Сейчас я рассыплю зёрнышки возле этой дырки, а сами спрячемся и будем наблюдать за ней». Едва мы успели спрятаться, как наша рыжая гостья осторожно вылезла, осмотрелась и в момент всё подобрала.
- Вот хитрая! Точно лиса! Недаром такая же рыжая! Только хвост не пушистый, а ершистый.
- Да, ты права, Поля! Теперь мы так и будем её называть:"крыска-лиска"! А знаешь что? Я верю, что она к нам привыкнет, поймёт, что мы её друзья. Просто на это нужно дать ей время.
Действительно, потихоньку наша крыска-лиска к нам привыкала. Я больше не гонялась за ней, а оставляла ей еду возле норки. Правда, рыжая пока крутилась возле своего излюбленного места, но всё же первый шаг к сближению с нами был ею сделан. Она больше не дичилась, не пряталась при нашем появлении, а из своего угла наблюдала за нашими действиями. А мы занимались своими играми, делая вид, что она нас не интересует, но не выпускали её из поля зрения.
Через какое-то время, когда наша крыска-лиска освоилась, я стала её учить уму-разуму: объясняла рыжей хитрунье, что воровать нельзя, при этом грозила ей пальчиком; что запрещено лазить по столу и подбирать с него крошки; кушать можно только возле своего угла и без дела по комнате не шастать, чтобы не нарваться на Полину маму. А моя крысуля в это время смирно сидела и, как мне кажется, внимательно слушала, только быстро вращала своими глазками-бусинками, давая понять, что урок ею усвоен. Но, несмотря на все мои запреты, крысуля разгуливала по всей комнате, как будто в своём подвале, и Полиной маме не раз случалось наступать ей на хвост. В таких случаях она в сердцах грозилась выдворить её, но всё же соглашалась: пусть лучше будет она, чем свора её сородичей.
Как-то приношу еду своему рыжему грызуну, а Поля мне говорит:
- Ты знаешь, наша крыска так разыгралась с Павликом, что заскочила в его кроватку. Но он быстро нашёл на неё управу: дал ей под зад и показал рыжей её место, куда она, поджав хвост, смирёхонько и направилась.
- Да, надо серьёзно браться за её воспитание! Действительно, приспела пора объяснить нашему новому товарищу его место в наших играх, и я с жаром взялась за эту работу. Изо дня в день я терпеливо объясняла своей незадачливой ученице, что можно делать, а что нельзя. В конце каждого урока я втолковывала ей: "Надеюсь, ты хорошо усвоила свои обязанности? А если нет, тебя придётся наказывать! Так учат всех, в том числе и меня. И ты не должна на это обижаться. Зато скорее запомнишь!"
- Поля, как ты думаешь: она поняла?
- Конечно! Она, хотя и дикая, но не дурочка, чтобы отказаться от такой сытой жизни!
Поля была права. Моя крысуля оценила мои старания, сообразила, что пора уже ей выходить из подполья, дружить с нами и быть сытой и здоровой. Даже Зина, старшая сестра Полины, согласилась с тем, чтобы наша крыска-лиска принимала участие в нашей любимой игре в прятки.
Подвал под бараком, где мы прятались, был родной стихией нашей крыски-лиски; ей там был знаком каждый уголок. Поэтому она была самым быстрым и незаменимым участником этой игры. Я придумала отодвинуть пару незакреплёных половиц, тем самым образовался ход из комнаты в полутёмный туннель под бараком. Здесь было немного жутковато, но, по моему мнению, это было самое подходящее место для пряток. После того, как мы рассчитались и с криками, радуясь предстоящей игре, начали разбегаться, я должна была первой спускаться в подвал. Но наша рыжая, то ли заразившись от ребячьих бурных эмоций, то ли от желания показать свою прыть, опережая меня, понеслась к лазу. Я едва успела схватить её за хвост и отшвырнуть в сторону. Впервые я так бесцеремонно поступила со своей подопечной. Видимо, ей такое обращение с моей стороны не понравилось. Она окрысилась.
- Не показывай мне свои зубки! Я знаю, что они у тебя острые, но я их не боюсь! Учись подчиняться старшим. Так и быть, будешь спускаться за мной! Зина уступит тебе свой черёд - назидательно толкую своей, вышедшей из повиновения, ученице. Похоже, что она всё-таки вняла моим словам и больше уже не пыталась перехватить у меня «пальму первенства».
Несмотря на то, что игра в прятки начиналась и заканчивалась в комнате моих подружек Зины и Поли, мне они мне ни в чём не перечили, может быть, потому что в этой игре принимал самое активное участие их четырёхлетний брат Павлик. Он был бессменным нашим водилой. Но в подвал под бараком, где мы в основном прятались, не лазил, потому что был рахитичным и его длинные сухие ручки не выдерживали вес его худого хилого тела. Он поглубже просовывал свою голову в лаз, вглядывался в полутьму и его зоркие глазки почти всегда подмечали в лабиринте подвала кого-нибудь из спрятавшихся. Почему-то из всех детей того времени его образ ярче остальных врезался в мою память. Его нехитрая одежда всегда состояла из непонятного цвета коротких штанишек, державшихся на груди на одной наискось идущей шлейке, да большой серой рубашки, которая вылезала со всех сторон из его штанишек. Казалось, что его с головой можно было упрятать в неё. Из штанин, одна из которых была короче другой, торчали сухие, как кулачки, коленки. Маленький, даже для своих четырёх с половиной лет, с большим животом, с желтоватым, похожим на старичка, сморщенным личиком, Павлик совершенно преображался, когда включался в игру. Его глазки словно зажигались изнутри. Надо было видеть, как он быстро нёсся, вращая своими кривыми ножками, спеша застукать кого-нибудь из ребят. Как сияло тогда его худенькое личико! Сколько радости отражалось во всём его облике, когда ему удавалось успешно справиться со своими обязанностями! И мы, дети, специально делали всё, чтобы продлить эту радость. Не однажды Павлику удавалось застукать и меня, самую быструю и ловкую. Но в этом была виновата не столько я, сколько моя крыска-лиска. Она располагалась всегда поблизости от меня, ожидая очередной подкормки. При этом активно размахивала своим ершистым хвостом, по которому глазастому Павлику было нетрудно нас обнаружить. Я пыталась подозвать её поближе:
- Крысуля, дружочек мой, стань рядом! - шепчу ей, и маню пальчиком. Но с её стороны никакой реакции.
- Ты что, совсем отупела? Или хочешь, чтобы из-за твоего хвоста Павлик опять нас вычислил? Ну, что вращаешь своими бусинками? Не будет тебе вкусненького!
Но, видя, что она не обращает на меня никакого внимания, ползу к ней, хватаю её за хвост и подтягиваю к себе:
- Теперь не окрысивайся, раз не хотела по хорошему! Лежи смирно! - Ставлю ногу на её туловище.
- Да не крутись ты, как вьюн! Потерпи всего несколько минут! Как только можно будет, я тебя сразу отпущу.
Дождавшись подходящего момента, я её отпускаю, и моя крыска стремглав несётся к выходу.
- Молодец! Тут ты отлично справилась со своими обязанностями! Ты, видишь, мы с тобой самые первые проскочили, даже глазастый Павлик нас не заметил. Получай своё вознаграждение! – говорю своему товарищу по играм.
– А сейчас нам предстоит приступить к главному нашему обучению, ради чего я всё это затеяла. Я очень надеюсь, что ты справишься с этим заданием, потому, что ты у меня умница, и заменишь мне собачку. Моргай - не моргай – это дело решённое.
Пока я вела этот разговор со своей рыжей, влетает, запыхавшись, подружка.
- Поля, а как ты думаешь? Не пора ли мне уже приучать нашу крыску-лиску к ошейнику? Вот я уже и верёвочку приготовила, завязала на ней маленькую петельку, чтобы накинуть на её головку. Давай сейчас проделаем этот номер! - Высыпаю из кармана любимые зёрнышки моей крысули и только она стала их подбирать, делаю знак Поле, чтобы она её схватила.
- Вот так! Теперь держи покрепче и не обращай внимания на то, что она выкручивается и пищит. Когда я завяжу узелок на шее, тогда отпустишь - говорю я подруге.
- Ты только посмотри, с какой злостью она вращает головой! Вот дурочка! Не понимает, как это здорово - ходить на поводке!
Ловлю момент, чтобы накинуть петлю на голову, не обращая внимания на её злость.
- Ой, осторожно! - говорит мне подруга. – Смотри, как огрызается! Чуть тебя не укусила!
- Не огрызается, а окрысивается! Не забывай, что это крыса. Но я всё равно доведу дело до конца, иначе она не поймёт, чего я от неё хочу. Ну, давай, миленькая, суй сюда головку! - говорю я крыске, показывая ей на петельку.
- Теперь туда! Вот, наконец, получилось! Аж вспотела! Ну и шустрая она, однако, вся в меня! Всё! Поля, отпускай и беги скорее открывать дверь! Сейчас поймёт, как это здорово - ходить на поводке!»
Тяну её, что есть силы, к выходу. Но моя крысуля не уразумела своего счастья и как рак попятилась назад, отчаянно крутя головой. И в какой-то миг - я даже не заметила когда, она перегрызла верёвку и в ту же секунду скрылась в своём убежище, оставив в моих руках предмет, на который я возлагала большие надежды.
Несмотря на мои неоднократные попытки приучить её к поводку, мне так и не удалось ничего добиться. А я так старалась! Отдавала ей почти весь свой паёк, сама худела и даже падала в голодный обморок, чем до смерти испугала маму. Она, конечно, догадывалась о причине моего недомогания и частенько за это снимала с меня «стружку». Но я стойко выдерживала все испытания, но от своей крыски-лиски не отказывалась. Зато рыжая толстела прямо на глазах, становилась резвее и бойчее, а вот сунуть голову в петельку никак не хотела. Да и гулянье на поводке почему-то пришлось ей не по нраву. Все мои усилия оказались напрасными.
Но вот в чём нашей крыске не было равных, так это в соревновании по бегу! Тут наша крыска была незаменимым чемпионом. И ещё она была нашим лучшим проводником в подвальном лабиринте. Всё пространство под бараком после взрывов представляло из себя ряд полутёмных туннелей. Сюда из низеньких оконных проёмов едва проникал свет. До войны здесь у каждого из жильцов был свой погреб, где держали овощи. Сейчас же хранить было нечего и всей этой территорией ведали крысы, уступая нам её на время наших игр. От издаваемого нами шума и гама «квартиранты» подвала старались поглубже спрятаться в норы, и только единственный их собрат по крови, наша крыска-лиска, была исключительным ориентиром в этом пыльном и тёмном царстве.
Мне и сейчас нередко вспоминается этот страшноватый подвал под бараком. Даже не все ребята отваживались принимать участие в наших играх. Здесь нужна была доля смелости, ловкости, решительности. Всех этих качеств мне в ту пору было не занимать. Сколько себя помню, во мне будто жил какой-то живчик, который не давал мне усидеть на месте. И за мной часто тянулись дети старше меня по возрасту, с удовольствием принимая участие в моих затеях. Мы все тогда были как инкубаторские: худые, с синюшными лицами, одеты кое-как - в широченные обноски на вырост, перешитые из родительских одежд. Но мы не обращали на это никакого внимания, когда в азарте игры летели по подвалу. Наши глаза загорались, радость вселялась в наши сердца, непередаваемое чувство свободы овладевало нами! Мы были такие счастливые, нам не было равных, когда с восторженными криками: "Ура! Мы победили!" неслись на выход - к свету!
Несусь рядом с рыжей, не чувствуя уже земли под ногами. Бег для меня самое любимое занятие. Будто за спиной вырастают крылья, и я лечу! Слышу, как сердце громко колотится в груди, вот-вот выскочит! Но марку первого бегуна среди детей не хочу терять и стараюсь не отстать от своего чемпиона, которого наверху ждёт вознаграждение, а вот меня, скорее всего, мамина взбучка. Но сейчас мне некогда об этом думать, и я несусь, не сбавляя темпа. "Фу-ух!" Наконец мы почти одновременно выскакиваем наружу. Я лезу в карман за поощрением своему "спортсмену", который в ожидании лакомства вертится у моих ног. Но в этот момент откуда-то появились два немецких патруля. Один из них заметил мою крыску и указал на неё другому. И не успела я опомниться, как в следующий момент он направил автомат на моего рыжего друга. А мне показывает рукой: мол, отойди в сторону, и громко выкрикивает: "Вэк, вэк!" Тут я сообразила, что моей крыске-лиске пришёл конец. "Не стреляйте, пожалуйста! Это наш друг!" - со слезами на глазах прошу я, размахивая руками. Но моя сообразительная ученица не стала дожидаться, когда её помилуют, и тут же нырнула в своё убежище. Скорее всего немецкие патрули не сразу поняли, о чём я их прошу, и недоумённо переглянулись. Но тут один за другим стали вылезать из подвала ребята: оборванные, грязные, в пыли, с выпачканными лицами. Наверное, только тогда солдаты о чём-то догадались, потому что принялись громко хохотать и всю дорогу, оглядываясь на нас, продолжали смеяться. Конечно же, для них это была дикость. А нам, барачным детям, не было тогда лучшего развлечения, чем игры в подвале, которые были для нас своеобразной отдушиной. Они вселяли в нас веру в самих себя, свои возможности, помогая пережить нам этот трудный период времени.
Наши игры с крыской-лиской и барачными детьми продолжались до сорок шестого года. Затем, в начале следующего года, спасаясь от голода, мы выехали на западную Украину. А вскоре мама получила известие, что мои подружки, Поля и Зина, едва пережили этот тяжёлый год. А вот Павлик умер от истощения. Да и многие мои сверстники не дожили до лучших времён. Какая же судьба постигла мою крыску-лиску, остаётся только догадываться…