Нинель Добрянская
А СМЕРТЬ ПРОШЛА РЯДОМ...
Светлой памяти моего отца Василия
Илларионовича Новака посвящается
Да, смерть была совсем рядом, каждый миг грозя неминуемой гибелью. Но порой происходит событие, которое невозможно объяснить, так как оно не поддаётся логике человеческого мышления. Это принято называть чудом. И вот такое чудо произошло с моей семьей в то далекое время.
Война. Запомнились папины сборы. Моя семья живет в длинном одноэтажном бараке, где мы занимаем одну комнату. Мне пять лет. Сижу за столом и наблюдаю за папой. Он второпях что-то бросает в мешок, нервничает и постоянно к чему-то прислушивается. Лицо болезненное, усталое, выражает такое отчаяние и боль, что его вид вызывает во мне чувство острой жалости и страха за него. Появляется желание прижаться к его небритой щеке, сказать, как я его люблю. Во мне растёт тревога оттого, что он уходит к этому чудищу - Войне. О, как же мне его жалко! Слёзы наворачиваются на мои глаза, и в это время раздаётся стук в дверь. Входят какие-то дяди и говорят: “Пора идти”. Тут отец хватает мешок со стола, затем его бросает и спешно подходит к маме. Она укачивала мою младшую сестричку Валечку, которой было в то время всего шесть месяцев. Обхватив папу за шею, мама громко причитает. А он что-то говорит ей успокаивающее, разнимая руки. Эта сцена производит на меня тягостное впечатление. Я не выдерживаю, подскакиваю к ним и уговариваю маму не плакать. Тут папино внимание переключается на меня. Он крепко прижимает меня к себе, целует то в лоб, то в щёки и говорит: “Доченька, слушайся маму, помогай ей. Будь для неё опорой - не подводи меня!”. Он ещё что-то хотел сказать, но тут у него из глаз брызнули слезы, и он, лишь махнув рукой на прощанье, подхватил мешок и торопливо вышел.
После его ухода чувство тревоги и страха за него, за нашу дальнейшую судьбу не покидает нас. Я теснее прижимаюсь к маминым ногам, пытаюсь заглянуть ей в глаза и хоть как-то успокоить. Ответственность, возложенная на меня папой, даёт мне право беспокоиться о маме и сестренке, несмотря на мои неполные пять лет. Трудности, выпавшие на мою долю, сделали меня не по возрасту старше и мудрее. Наверно, это понимает и мама. Поэтому так доверительно говорит: “Папу забрали на войну. Но всё будет хорошо. Ведь ты у меня такая помощница! Я вполне на тебя могу положиться, потому что ты у меня такая боевая и смелая!”. От таких слов мне кажется, что я вырастаю в своих глазах. Хочется прямо сейчас доказать маме, на что я способна. Вот только что же мне сделать? Может, подоить нашу козу Соньку, которая так больно бодается? Но мама прерывает мои размышления, говоря: “Посиди пока с сестричкой. Если она будет плакать, дай ей соску (соску заменяет мякиш хлеба, завёрнутый в тряпочку), а я схожу за молочком”. Ничего, я ещё сделаю что-то очень важное и смелое. И мама будет гордиться мной!
Полдень. Я сижу на ступеньках нашего крыльца. В голове постоянно крутятся мысли о папе, не дают мне покоя: “Неужели его съест этот лютый зверь Война, как она это уже сделала с папами моих подруг? Какая же она прожорливая, всё ей мало - уже добралась и до моего папы!”. В моем воображении война - реальное живое существо. Детская фантазия рисует чудище-зверя, летающего по небу. У него тёмное длинное туловище и много ненасытных голов. Они издают дикие звуки, когда хотят кушать, охотятся на людей, цепляя длинными когтями, и засовывают их кривыми косматыми лапами в свои разинутые пасти. Как же папа может вырваться из этих ужасных когтей? Неужели я и моя сестричка тоже будем сиротами!
Погружённая в свои печальные детские думы, я вижу какого-то человека, быстро идущего по направлению к нашему дому. Чем-то он мне напоминает папу. И тут я узнаю его и несусь к нему навстречу. Какой же он грязный! Одежда на нём разорвана, висит клочьями. По щеке бежит струйка крови. “Папа, папочка! Ты вырвался из лап этого чудища - Войны? Какой же ты смелый и сильный! Я так люблю тебя!” Он молча берёт меня за руку и ведёт к подвалу, где мы прятались. Я понимаю, что он устал и расстроен, и поэтому ему не до меня. Наверное, он озабочен, где нам лучше спрятаться, чтобы нас не нашло это чудище.
Немного погодя из папиных слов мы узнаём, что какая-то немецкая часть прорвалась к левому берегу Днепра, поэтому соединиться с основными силами их небольшому отряду не удалось. “Мы были хорошей мишенью для немцев. Им ничего не стоило перебить нас, как кроликов. Лишь горсточке людей удалось спрятаться в кукурузных полях”, - говорит папа. Несмотря на такую обстановку, отец почему-то верит, что наши войска не дадут немцам войти в Запорожье, и надо только где-то подальше спрятаться и переждать. Почему-то он думает, что лучше всего и безопаснее нам будет за городом. Это было ошибочное решение, и оно едва не стоило нам жизни.
Много лет спустя я смогла понять психологическое состояние, в котором тогда находился отец. Он, видя безвременную смерть многих своих товарищей, сам находясь на волоске от неё, был в состоянии шока, не мог сидеть на месте, стремился как можно дальше удалиться от опасности.
Спешно собираемся в дорогу. Перед глазами, как сейчас, стоит небольшой возок, в который мои родители наспех бросают наши немудрёные пожитки. Напоследок папа привязывает к тележке нашу козу Соньку. Сверху на узлы сажают меня. Отец, обмотавшись какими-то лямками, запрягается вместо лошадки, и мы двигаемся в путь. Впереди идёт мама, неся на руках полугодовалую сестрёнку. А замыкает процессию коза Сонька.
Город словно вымер. Тишина нарушается лишь скрипом тележных колёс да редким блеянием козы. Одинокие фигуры, если попадаются на пути, тут же, как призраки, тают, будто куда-то проваливаются. Какое-то время я еду “с удобствами”. Но вскоре папа устаёт и снимает меня с тележки. Я понимаю, что ему тяжело, и безропотно соглашаюсь. Вначале бойко вышагиваю за козой, затем начинаю отставать. День очень жаркий, идём долго. Ноги заплетаются. Поднятые нашим передвижением облака пыли забивают нос и рот, не дают дышать. А мне так хочется пить! Хотя бы один маленький глоточек водички! Но её нет, и я больше не выдерживаю: сажусь посреди дороги и реву. Эстафету подхватывает коза Сонька. Протяжное “бэ-э-э!” оглашает округу. Вижу, мама остановилась и что-то сердито говорит папе. Он делает вынужденную остановку, вылезает из своей упряжи, идёт ко мне, берёт на руки и опять водружает на тележку. И наше путешествие продолжается.
Наконец, мы подъехали к длинному пятиэтажному дому. Заворачиваем за него и садимся отдыхать. А папа всё время из-за этого дома выглядывает. Что уж он там хотел увидеть, не знаю, но, видимо, маме это изрядно надоело, И она начала уговаривать его вернуться назад. Папа не соглашается, они ссорятся. Мама говорит: “Не надо было тебя слушаться, спрятались бы, как другие! Чем мне теперь кормить детей, ведь у нас всего одна бутылочка молока!”. Папа же громко на нее кричит: “Лучше быть голодными, но живыми!”. Он подскакивает к возку, в сердцах хватает единственную бутылочку молока и вдребезги разбивает её. Осколки разлетаются, едва не задев меня. Таким папу я ещё никогда не видела. В это время просыпается моя маленькая сестричка Валечка. Она проголодалась и хочет есть. Её требовательный и непрекращающийся плач доказывает, наконец, папе необходимость нашего возвращения. Уставшие до изнеможения, мы снова плетёмся через весь город и только под вечер добираемся к своему жилью.
Барак пуст. Кроме нас, в нём ни единой души. Все жильцы с семьями попрятались в подвале неподалёку. Мама снова начинает уговаривать отца присоединиться к остальным. Но он наотрез отказывается: “Зачем сидеть в душном подвале? Там дышать нечем! У себя в комнате нам будет просторнее и спокойнее. Закроемся и переждём, пока все стихнет. Там за мостом такая техника! Что стоят одни только “Катюши”! Немцы не войдут в город, помяни моё слово!”.
Отец опять настоял на своём, и мама послушно, как наша коза Сонька, поплелась за ним следом. На весь барак только мы одни, закрывшись, сидим, как мыши. Лишь грохот разрывающихся где-то снарядов нарушает наше уединение. Но вот воздух наполняется протяжным гулом, он, как снежный ком, все нарастает и нарастает! Наш барак оказывается окружённым немецкими танками, автомашинами, мотоциклами и ещё какой-то непонятной техникой. Стоит жуткий шум и гам. По коридору барака разносится стук множества сапог, и отовсюду несётся незнакомая речь. Оккупанты по-хозяйски располагаются в комнатах барака. Никому из них и в голову не приходит, что по соседству может находиться советская семья.
По городу бьёт, не переставая, наша артиллерия, включая знаменитые “Катюши”, пытаясь выбить немцев из города. И наступившая ночь не приносит успокоения. Всё так же продолжаются гул, вой сирен, свист и разрывы снарядов. Иногда раздаются взрывы такой силы, что кажется, земля вот-вот разверзнется и поглотит всех нас. Как же мне страшно! Завидую сестре - сосёт себе мякиш хлеба, и ей нет дела до того, что здесь творится. Мама уговаривает и меня повернуться лицом к стенке, закрыть глаза и спать. Да разве я усну, зная, что в это время Война - это чудище - разбушевалось вовсю из-за того, что папа вырвался из его когтей и сбежал, и теперь повсюду ищет нас! Вот опять становится темным-темно - это оно раздувается, и тогда изо всех его пастей вырывается страшный вой. И скоро нас может совсем не стать - оно проглотит всех. Неужели этому чудищу никого не жалко? А, может быть, найдется такой большой-большой богатырь, который не побоится сразиться с этим чудищем - Войной? Надо только его позвать! И я зову. На какое-то время успокаиваюсь, веря, что он услышит и придет, и выручит нас из беды.
А папа всё крутится у окна, пытаясь в очередной раз определить, где упал и разорвался снаряд. Мама, опершись на спинку кровати, шёпотом просит папу пройти в глубину комнаты. И только он успевает отойти, как жуткий свист и грохот сотрясает землю. В тот же миг я вижу вспышку яркого света. И мне показалось, что это прилетел к нам на помощь Свет-Богатырь! Едва эта догадка мелькнула, как что-то обрушилось на меня, и я провалилась в темноту.
Снаряд, упавший поблизости, снёс половину барака. Дверь нашей комнаты перекосило и заклинило. Но самое ужасное, что от взрыва рухнула стена и накрыла меня и сестрёнку. Мама впоследствии вспоминала, что в момент взрыва услышала детский крик, а затем всё смолкло: «Мы с отцом были в оцепенении. В то же время, ощущая в себе присутствие какой-то неведомой силы, вижу, будто со стороны, как мы извлекаем вас из-под обломков, ещё не зная: живы вы или нет?» Каким-то чудесным образом, в кромешной темноте и пыли, среди нагромождения обломков, матери с отцом удалось найти небольшое отверстие в стене, через которое они вылезли наружу.
Нам надо было пробежать через весь двор, чтобы достичь убежища. Когда до него оставалось метров пятьдесят, двор осветился вспышкой снаряда и мы увидели немца с автоматом. Он тоже увидел нас. В следующее мгновение снова стало темно, и фашист потерял нас из виду. Пущенная им наугад автоматная очередь прошла рядом с крышей подвала - так вспоминала мать об этой страшной ночи.
К утру немцев всё же удалось выбить из города. Мама пошла взять чего-нибудь перекусить для детей. То, что она увидела днём, её потрясло. Она рассказывала, что от увиденного волосы зашевелились на её голове. Весь пол был сплошь усеян осколками. Везде были разбросаны, расплющены, искорёжены до неузнаваемости вещи. Бак для воды был смят в лепёшку. Комната представляла жуткое зрелище. Сквозь рухнувший проём стены были видны разбросанные там и сям части тел и обрывки обмундирования немцев. Глядя на эту картину, невозможно было поверить, что люди, находившиеся по соседству, могли остаться живыми и невредимыми.
«То, что мы уцелели, иначе как чудом не назовешь!» - сказала мать. А я ответила: “Мамочка, а ведь я видела этот чудо-Свет! Это по моей просьбе Свет-богатырь пришёл нам на помощь и убил чудище-Войну! И теперь из него выйдут живыми папы всех деток и все люди, которые были им проглочены!” Мама согласилась: “Да, доченька. Только Свет-богатырь был не один. С ним пришло много других богатырей, которые спасли нас”. И даже печальное, измождённое лицо отца на мгновение озарилось улыбкой. А я чувствовала себя героиней дня, потому что это ведь по моей просьбе прилетел Чудо-Свет, и отныне он будет сиять своей красотой на весь мир!