В жизни моей имели место несколько эпизодов, интересных тем, что объяснить явления, произошедшие в них, с научной точки зрения невозможно.
Я расскажу об одном из наиболее ярких, иллюстрирующем непостижимую связь матери и ребенка.
С моим младшим сыном, последним ребенком в семье, нас всегда связывала и до сих пор связывает необычная нежность в отношениях. Возможно, мы настроены друг на друга каким-то волшебным образом, а может быть, эта психологическая связь является следствием того, что моя им беременность протекала с угрозой выкидыша. И вот этот мой панический страх потерять ребенка и постоянные обращения к нему, еще нерожденному, с просьбой потерпеть и подождать положенного срока, с уверениями, что мама его очень любит, и всё будет хорошо, возможно на каком-то уровне и спроецировались в удивительную связь матери и ребенка, о которой так много говорят и пишут, и которую мне посчастливилось испытать самой. Я не буду рассказывать о неподдающемся описанию чувстве вселенского счастья и эйфории, которые поселились в моей душе с рождением сына, хотя именно его появление внесло в мою жизнь ощущение наполненности и окончательного смысла.
Видимо для того, чтобы жизнь не казалась мне сплошным медом, на сына в 3-х месячном возрасте навалился жутчайший диатез. О том, как мы с ним боролись и побеждали, и чем закончилась наша борьба, можно рассказать отдельную историю. С настоящим моим рассказом это упоминание о диатезе связано тем фактом, что мы с сыном, начиная с этого времени, стали спать вместе, потому что именно ночью начинались страдания моего крохи от невыносимого зуда его диатезных болячек. Бесконечные ночные кормления, травяные компрессы, и сон урывками – всё это было нормой жизни почти до полутора сынишкиных лет. Потом диатез постепенно сошел «на нет», но сын продолжал спать со мной еще полтора года, т.е. фактически до трех лет. Все его отселения в детскую кроватку, кстати, с его согласия, заканчивались каждую ночь переползанием в нашу постель. Естественно, сон мой был очень чутким, и мне казалось, что я слышала каждое его движение. Мы его не ругали и не стыдили потому, что особого дискомфорта эти его ночные переходы из кровати в кровать нам не доставляли. Я себя успокаивала тем доводом, что ни один подросток не спит со своими родителями, и надеялась, что до наступления школьного возраста сын уже будет спать отдельно. Еще одним шагом приблизить этот момент было решение перенести детскую кроватку в комнату старших детей. Ребенку объяснили, что он уже достаточно большой и теперь уже может спать вместе с остальными детьми. В общем, переселение в детскую комнату прошло, как мне показалось, безболезненно, хотя по-прежнему каждую ночь сын приходил ко мне, т.е. всё оставалось без изменений, только его ночной путь немного удлинился.
Собственно, об этих его ночных переходах я и хочу рассказать. Комнаты наши были рядом, их разделяла только стена. Наши кровати находились друг от друга на расстоянии примерно 3-4 метров, если бы между ними можно было провести прямую линию. Ночной путь сына составлял уже гораздо большее расстояние в 6-7 метров. То есть, ему нужно было пройти детскую комнату по всей длине, потом по коридору, и только потом он попадал в комнату родителей.
Итак, вся семья погружалась в сон. Я как любая мать, до последнего осознанного мгновения, вслушивалась в тишину в квартире, и только потом засыпала сама. Мне казалось, что я просто проваливалась в бездну. Но при малейшем шорохе извне сон мой становился поверхностным, и сознание каким-то образом раздваивалось. Я продолжала удерживать обрывки своих сновидений и одновременно начинала видеть кроватку младшего сына. Надо сказать, что такое случалось, только если именно он начинал возиться во сне. Кроватку со спящим сыном я видела в конце длинного круглого туннеля диаметром примерно 70-80 сантиметров. Туннель был темным, так же как и всё вокруг, а кроватка сына и он в ней были хорошо видны, как будто были освещены неким источником рассеянного света, когда сам источник не виден и свет его не бьет по глазам. Туннель, казалось, соединял нас с сыном в пространстве, каким-то чудесным образом приближая друг к другу так, что мне слышалось каждое движение сына и его дыхание.
Весь процесс пробуждения сына проходил перед моим внутренним взором как в кино: я видела и слышала, как он начинал просыпаться и двигаться. Вот он открыл глаза, осмотрелся, понял, где он находится, вот откинул одеяло и сел в кроватке. Около кроватки мы каждую ночь оставляли стул, чтобы он мог вылезти из нее и не упасть, ведь у нее были боковые решетки, хоть и невысокие, но все-таки были. Вот сын переваливается через решетку на стул, вот сползает со стула и встает голыми ножками на пол. Я вижу, как он идет по коридору, и слышу каждый его шаг. И вот сын уже рядом с моей кроватью. Не открывая глаз, я протягиваю руки к нему, потом откидываю одеяло, и он забирается ко мне. Обнимает меня за шею и засыпает. Вместе с ним засыпаю и я.
Длилось это недолго, примерно с год. Временные промежутки нахождения моего сына в детской кроватке становились все длиннее. А его переходы из комнаты в комнату все больше отодвигались ближе к утру, пока он, наконец, стал спать глубоко, не просыпаясь всю ночь. И мой туннель, через который я видела сына, становился все уже и уже так, что со временем превратился в подобие подзорной трубы - он стал длиннее, и изображение кроватки со спящим ребенком стало казаться размытым. А потом туннель и вовсе пропал… И я поняла, что та невидимая пуповина, которая связывала нас с сыном так долго, растаяла, и мальчик мой стал чуточку взрослее.
Январь, 2010 г.