Я не знаю, как выбирались пути и дороги. Видимо, уходили в тех направлениях, где было меньше риска встретить отряды вооружённых людей – то есть, прежде всего, на север, северо-запад и северо-восток. Подозреваю также, что сам исход совершался без шумихи, негласно, дабы не возбудить у соседей каких-либо дурных подозрений и не спровоцировать их на очередную бессмысленную бойню. Снималась с места и тихонько исчезала то одна семья, то другая – и где-то в безлюдных местах они соединялись с себе подобными, пока не собирался весь род или всё племя, чтобы двигаться дальше. Если скопление кентавров оказывалось слишком многочисленным, и передвигаться дальше всем вместе становилось трудно и небезопасно, то принималось решение о разделении. Но я понятия не имею, кидался ли всякий раз перед очередным разделением жребий, устраивались ли гадания, или просто вожди и старейшины мирно решали, что эти пойдут в одну сторону, а те – в другую. В общем-то, вряд ли дело доходило до споров, поскольку поначалу всюду было одно и то же. Горы, ущелья, леса, неширокие быстрые реки…
Фессалийское по происхождению племя, к которому принадлежали мои прапредки, двигалось, как я понимаю, через Фракию в причерноморские степи, но об этом я расскажу чуть позднее.
О путях других племён и родов я могу судить лишь по тем следам, которые их пребывание оставило в преданиях или в искусстве различных стран, от древности до современности. И, если поразмыслить, нетрудно понять, что следы эти распределены явно неравномерно и по странам, и по эпохам.
Там, где нам удавалось прочно обосноваться, пусть в самой дикой глуши и самыми малыми сообществами, о кентаврах из века в век слагали легенды, сказки, песни, рисовали их, ваяли в камне и дереве, вышивали на одежде и чеканили на монетах. А там, где мы лишь проходили, не пуская корней, оставались лишь смутные слухи, невероятные сказки и единичные изображения – чаще всего неточные или домысленные человеческим разумом. И, наконец, слишком позднее появление кентаврических сюжетов свидетельствует, на мой взгляд, о том, что в таких краях кентавры не жили, и эти сюжеты были заимствованы у соседей или привнесены тогда, когда появились целые поколения антропоморфных кентавров, не ведавших собственного прошлого, но неодолимо тянувшихся к памяти об исчезнувших предках. Пример тому – Америка, где до пришествия белых людей ни о каких кентаврах не знали, да и лошадей там, как известно, тоже не водилось. Там жили свои двусущностные, иногда весьма причудливого вида, но с нами они ни в каком родстве не состояли.
Имелись, напротив, также целые страны и области, где кентавры обитали испокон веков, и на них катастрофа, пережитая нами в Элладе, не оказала большого влияния, зато позже они тоже претерпели гонения, вызванные уже другим причинами. Я имею в виду Малую и Переднюю Азию, где из-за бесконечных войн, которые люди вели между собою, кентаврам совсем не стало житья, и они либо укрывались в непролазных лесах (разумеется, там, где такие леса имелись), либо прятались в горных пещерах, либо откочёвывали подальше, кто в Индию, а кто и в другие восточные страны. Но ведь и там нас не особенно ждали и воспринимали как чужаков, даже если не причиняли нам особого зла.
Часть нашего народа, как уже было сказано, двинулась из Эллады на Север, а часть – на Запад, где, как и ожидалось, обнаружились местные кентавры, населявшие Европу до самого Гибралтара. Хотя иногда случались недоразумения, ибо мы говорили на другом языке или другом диалекте, в целом италийские, провансальские и иберийские кентавры приняли беженцев с братским сочувствием, где-то чуть потеснившись, где-то позволив поселиться рядом с ними, а где-то, из-за скудости угодий, попросив через некоторое время уйти в менее заселённые края. Войн и серьёзных стычек между пришлыми и местным кентаврами, насколько мне ведомо, не происходило – да и с какой стати им быть, если земли пока что хватало на всех, а богатств кентавры никогда не копили.
Южное направление оказалось самым проблематичным из-за разделяющего Европу и Африку моря. Воспользоваться переправой через Геллеспонт кентавры, как в идиллические времена Диониса, уже не могли – на берегах пролива давно стояли хорошо укреплённые города, близ которых нам появляться было опасно. Возможно, рельеф из храма Афины в троадском городе Ассос на берегу Адрамиттийского пролива, изображающий сцену гонения на кентавров, запечатлел какие-то реальные события, но, поскольку от храма остались только руины, мы уже не знаем, что именно там случилось.
Переплыть море на корабле тоже было почти немыслимо: тогдашние двуногие сами побаивались таких путешествий из-за бурь и пиратов, совершая их лишь по необходимости – как правило, ради войны или наживы. В древности ведь нельзя было прийти в порт и купить себе билет на пассажирское или торговое судно, идущее, например, в Карфаген, Брундизий (сомневаюсь, что он тогда существовал) или в Александрию (её уж точно во время исхода кентавров не было). Да и взять на борт целую семью кентавров рискнул бы не всякий бесшабашный моряк. Поэтому в таких странах, как Египет, Нумидия, Эфиопия, Мавретания, кентавры почти не встречались – или же это были оторвавшиеся от своих одиночки из малоазийской ветви нашего некогда многочисленного народа. По крайней мере, доподлинно известно, что в Египте и на Ближнем Востоке жили автохтонные кентавры, которых, впрочем, тоже было очень мало. Об этом, опять-таки, свидетельствует скудость кентаврических изображений, происходящих из того региона. Большая их часть связана с походами и празднествами Диониса.
Некоторые семьи кентавров оказались отрезанными от большей части народа, поскольку некогда имели неосторожность перебраться на острова вроде Крита, Эвбеи, Родоса, Митилены или Сицилии. Это произошло, когда между нами и людьми ещё не было ожесточённой вражды, а цари считали за честь, если где-то поблизости от их владений обитали двусущностные, с которым можно было поговорить откровенно и посоветоваться о важных делах. Ведь кентаврам не было никакого проку льстить или лгать местным правителям, и хотя правда не всегда оказывалась приятной, самые умные из людей были иногда не прочь её выслушать. Особенно с глазу на глаз.
Но всё это было в прошлом.
И если лесные кентавры могли ещё какое-то время прятаться от людей, то равнинные, занимавшиеся скотоводством, были вынуждены оставлять свои пастбища и едва ли не крадучись пробираться в изгнание.
Правда, нужно отдать справедливость и некоторым нашим двуногим друзьям, которые либо уговаривали нас не уходить, либо, понимая, что ничего исправить нельзя, горько сожалели о совершившемся.
Что ж, попробуем далее проследить, куда завела судьба моих предков, лишившихся родины и утративших связи друг с другом.
Но сперва, вероятно, следует поговорить о ещё одном чрезвычайно важном обстоятельстве, из-за которого гонения на нас продолжались много веков и привели к утрате нашего изначального внешнего облика, хотя после катастрофы с лапифами и самоубийственной выходки Несса мы уже не давали серьёзных поводов к недовольству нашим соседством.