Давно ли, недавно ли, но случилась в метро подземном еще вот такая история:
На краю помоста платформенного стоял добрый молодец. Весь красив собой, румян да статен, с лица пригож, а в плечах косая сажень. Стоял он, поезда попутного ожидаючи, да случилась с ним неприятность обидная. Из сумы наплечной кулек вывалился, да и прямо с помоста канул на пути железные, на решетку рельсо-шпальную, на бетон грязный пути верхнего строения. А в кульке-то том, ковбаса копченая находилася, на манер той, что ляхи делают в Кракове-городе. Огорчился добрый молодец. Ту ковбаску он вез, как гостинец отцу-матушке. Вез, да не довез! Вот конфузия!
А платформа-то невысока была. Невысокая, но и не низкая – и рукой никак не достать кулька. А кулек лежит, прямо дразнится, так ковбаской ляхской и попахивает! Вот и вздумалось добру-молодцу, на пути спуститься да тот кулек достать.
Увидал народ честной эти приготовления – стали люди отговаривать добра-молодца от поступка неразумного. Да стоял средь них мужичок один, Михалычем кликали. Проработал он двадцать пять годов. Двадцать пять годов в подземелии, путевым обходчиком. Пусть и в невеликом чине-звании, но был он человеком опытным, навидался всякого. Не едина сотня бочек зелена-вина в подземельях им была выпита… Пусть хмелен был Михалыч, но ума не пропил. Стал он поучать добра-молодца:
Ой ты, гей-ети, добрый молодец! Ты пошто зря рискуешь головушкой из-за ковбаски копчененькой? Изнахратит ведь тебя поездными колесами, словно саблею басурманскою, али елданет силой электрической, что под краем платформы упрятана! Лучше ты сходи, поклонись красной девице, девице-разумнице дежурной по станции, что сидит в светелке алюминиевой. У той девицы есть струмент специальный, ухват диэлектрический, как нельзя лучше для энтого дела приспособленный. Достанет она твою потерю. Для энтого она здесь и приставлена.
Поддержали люди добрые разумные слова Михалыча. Стали все они вразумлять добра-молодца, поминать его отца-матушку…
Поклонился народу добрый молодец и такой он ответ держал:
Исполать вам, люди добрые, за совет ваш да за участие! Мой дед богатырем был, отец был воином, а и мне не пристало отступать перед опасностью и отдавать ковбасу на осквернение поезду окаянному! Ой, зазорно мне будет, добру-молодцу, просить помощи у красной девицы. Ведь и мзды, небось, она потребует… Да и не успеет она со своим ухватом диэлектрическим – поезд-то поди уже близехонек. Нашинкует сейчас он ковбасу колесами, да смешает ее с грязью пыльною. Так что, идите вы, люди добрые, все к такой-то матери, а я поступлю по своему разумению! Коль придется – сложу буйну-голову!
Осенил себя молодец крестным знаменьем, да и прянул на путь с помоста платформенного, туда, где ковбаса копченая лежала. Он слетел с помоста ясным соколом, да упал подстреленным лебедем. Подвернулась нога молодецкая наткнувшись на рельс выступающий. Захрустели кости добра-молодца, да лопнуло две жилочки… Охромел добрый молодец. Встал он цаплей серою на одной ноженьке, но сверток заветный в руках держал. Попытался он на платформу вскарабкаться, да не выходит с одной-то ноженькой. Положил он сверток с ковбаскою на край платформенный, да и взмолился горестно: Ай, простите-помогите, люди добрые! Не послушался я вас – теперь каюся. Да не дайте вы мне, молодцу неразумному, помереть смертью лютою безвременной! Пожалейте вы моих отца-матушку, не дайте им остаться престарелыми сиротами!
Заволновался народ. Жалко добра-молодца, да ведь у всех имеются и дети малые, и родители… А ну, как елданет силой электрической? Припечатает вместе с молодцем! А уж, коли припечатает – так мало не покажется! На всех хватит, еще и останется… Вольтов с амперами в этой силе немеряно!
Все отпрянули от края помоста платформенного. Причитают, да смотрят жалостно… Только хмельной Михалыч не растерялся, не испугался, а приспел на выручку. Протянул он молодцу десницу свою, стаканами гранеными намозоленную. Потянул, но не вытянул. Не сдюжил тяжести. Уж больно дороден был добрый молодец, уж больно уставший Михалыч был… Так и грянули оба на рельсы холодные, да на бетон путевой.
А смертушка уже близехонько… Подул из тоннеля ветер порывистый, приближение поезда предвещающий. Счет пошел уже на мгновения!
Осознал Михалыч – подземельщик опытный, что не вытащить ему добра-молодца, да и самому уже не успеть вылезти. Но не растерялся, а нашел решение для спасения верное. Помянул он мать добра-молодца и сказал ему примерно следующее:
Ты вались-упали, добрый молодец! Пади ниц на сырой бетон, да забивайся прямо в канаву дренажную. Пусть испортишь ты одежку нарядную – зато сам цел останешься!
Крикнул это он добру-молодцу. Крикнул, а сам порскнул резвым зайчиком, да вдоль рельсов туда, где помост кончается. И откуда только прыть взялась? Верно люди говорят: «Жить захочешь – не так раскорячишься!»
Выехал поезд из тоннеля стремительно, словно буйный тур атакующий. Увидал машинист на путях людей. Засвистел-задудел в гудок пневматический, громким посвистом, словно глас подал Соловей-разбойник Одихмантьев сын. Засвистел, да нажал на тормоз экстренный. Только велик вес у поезда и не способен он быстро останавливаться…
Растерялся добрый молодец, позабыл советы разумные. Не полез он в канаву междушпальную, а попытался на платформу вылезти. Раз попробовал и другой, а и третьего уже не было… Головным вагоном снесло молодца. Подняло, да под самые колеса и бросило…
Ой, вы рельсы стальные прокатные, да колеса литые чугунные! Тяжелы и крепки вы, бездушные, и ничто перед вашею силою плоть человеческая…
А Михалыч, хоть и резво бежал, да недостаточно… Уж ждала и его участь печальная, да уж слишком Михалыч был опытным, чтобы смерти глупой поддаться. Пусть артритными были его ноженьки, да циррозной была его печеночка, но голова росла не из седалища! Запыхался Михалыч, запарился, но не потерял ума-разума, а своим же советом воспользовался. Понял, что не уйти ему от быстра поезда, да и ужом шустрым, серой тоннельною крысою – шмыгнул он в канаву дренажную. Затаился в канаве, зашхерился, словно мышка-норушка под веником.
Заскрежетал поезд суставами железными, накрыл обоих своей тушей многотонною, начал остановливаться.
Посекло колесами добра-молодца. Четвертовало, как татя осужденного кат-палач многоопытный. Захотел подняться добрый молодец – раз, и нету ноженек! Захотел поймать свои ноженьки – раз, и нету рученек! Закричать он хотел, да не вышло… Расправились жилы-веночки, колесами поездными расплющенные, да и брызнула руда-кровь во все стороны. А уж тут и отсекло молодцу буйну-голову. Покатилась его головушка с шеи перерубленной, глядя на мир глазами тускнеющими. Покатилась, подпрыгнула, да и в лоток дренажный скатилася. Прямо в ноги Михалычу!
А Михалыч-то и тут не утратил силы-мужества. Не стал он дергаться и вылезать из-под поезда зловещего, пока не отключили электричества. А уж как отключили – вылез сам, без посторонней помощи. Промочил-перепачкал Михалыч всю одежку снаружи, да еще и портки с изнаночки, но остался живехонек и здоровехонек! Не смеялся над его конфузом люд служивый опытный, а поднесли ему сразу хмельную чарочку. Переодели в робу чистую рабочую, поднесли еще вина казенного, да и с почетом домой отправили.
А ковбаску-то – сперли люди добрые…
Сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок!