Волки

Тем, кто меня любит, посвящается…





Волк – хищное млекопитающее
рода собак.




Волки бежали по заснеженной равнине. Стая. С высоты они казались серыми тенями, скользящими по белому полотну. Волки тощие, ободранные, со впалыми боками, казались нереально прекрасными в холодном лунном свете.
Густые синие тени пятнали снег и были почти одного цвета с чёрным провалом неба, мерцавшего зеленоватыми, в туманной дымке, звёздами. Морозило.
Струйки пара поднимались из волчьих пастей и застывали инеем на мордах, повисая игольчатыми сосульками.
Волки бежали рысью, растянувшись рваной цепью. Бежали, казалось, без всякой цели, туда, за горизонт, где чёрный купол неба провисал и переплетался с белым саваном снежной сонной равнины. Туда, где бесконечность манила полупрозрачной искрящейся дымкой.
Шум вертолёта нарастал, раздробляя захлебывающимся рёвом снежное безмолвие. Звук мотора, приближаясь, не плавно нарастал, как гудение шмеля, а вмиг разорвал ватную тишину, как взрыв, накрыв равнину, которая, казалось, напряглась и вздрогнула. Всё пространство вокруг завибрировало, и торжественная, величественная тишина вдруг начала трескаться как стекло.
Рёв вертолёта накрыл стаю. Волки шарахнулись, резко сменив направление и уже не бежали спокойной, размеренной рысью, а неслись, опережая собственные тени, сбивая дыхание, царапая когтями твёрдый наст.
Опасность! Не тревога, не предчувствие чего-то – опасность! Она была везде – настигая, окружая, оглушая.
Опасность! Она пульсировала в пересохших глотках и дрожала на кончиках усов.
Бежать!
Но стая просматривалась, как на ладони – серые мечущиеся тени – серое на белом…
А потом явился свет, яркий, ослепляющий волков, свет прожекторов бил в глаза, набивался в пасть...
Бежать!
Рёв вертолета почти заглушил выстрелы. Но обезумевшая, загнанная стая, нет, не услышала, почувствовала их. Каждый её член – от старого, облезлого, тощего волка, слепого на один глаз и доживающего свой последний год, до молодой беременной волчицы, чей тоскливый вой частенько разрезал ночную мглу, когда она, подняв морду к небу, выла и, не мигая, смотрела жёлтыми глазами на нарождающийся серебряный месяц.
Волки чуяли звуки пуль каждым напряжённым мускулом, каждой, испуганно подрагивающей шерстинкой. Жаркие, воспалённые, едкие импульсы помчались от мозга к лапам.
Ни рёв, ни слепящий, режущий глаза свет, не заставляли кровь стынуть в жилах парализующим страхом. Рёв и свет были... опасностью. А вот эти, почти неразличимые, словно ломающиеся сухие ветки, щелчки, несли... смерть!
Стая рассы?палась. В панике бежали волки, скачками, роняя слюну, прижав уши к головам.
Вертолёт зашёл на круг. Чуть утихший рёв опять пошёл по восходящей, но, перекрывая его, взметнулся вдруг к чёрному равнодушному небу визг, услышав который не забудешь никогда, потому что исполнен он болью и отчаяньем, потому что с этим визгом, переходящим в стон, хрип и вздох, обрывается жизнь. Это конец!
Вертолёт снова сделал круг, но круг получился рваный – машина зависла, выбирая направление. Стаи не было – она распалась, волки рассыпались отдельными мишенями.
Качнув хвостом, чуть накренившись, вертолёт взял обратный курс.
Ещё долго дрожало пространство и слышался гул, всё тише и тише, исчезая за горизонтом.
Перепутанные следы волчьих лап расчертили равнину, нарушая её спокойную величавость. Ненадолго. К утру снег похоронит все следы.
* * *
Возвращалось безмолвие. Равнина опустела. Почти. На снегу осталась лежать молодая беременная волчица. Боль разорвала её нутро, жарким огнем опалила налитой серый бок. Она тихонько скулила от боли и холода, часто дыша и мелко подрагивая. Горячая кровь вытекала толчками, пятная снег и остывая.
С каждым толчком уходила жизнь. Волчица смотрела на чёрное небо почти равнодушно. Боль отступала, оставляя лишь чёрный холод да недоумённое отупение.
Её тело прошила последняя сильная судорога, и она застыла, испустив последний жалобный хрип. Её глаза остекленели, но боль и страдание долго держались на её окровавленной морде и скрюченных лапах…
К утру выпал снег – густой, тугой, вязкий. Он сыпал и сыпал серой завесой, не иссякая несколько часов. Мороз прихватывал его на лету, превращая снежинки в колкие кристаллы, искрящиеся на земле под редкими, пробивающимися сквозь серую пелену, лучиками солнца.
Равнина спокойная и белая торжественно сияла под солнцем.
СТИВ
…Сегодня, сидя в офисе, я не работал, а скучал. Причём скучал так откровенно, что совершенно не врубался в разговор, который вёл со мной субтильный очкарик, сидящий напротив. Меня, впрочем, это особо не волновало и не напрягало – очкарик был проситель и представлял какой-то занюханный фонд, нуждающийся в спонсорской помощи.
Я крутнулся на стуле в сторону монитора компьютера, чтобы скрыть зевок. Удалось, по-видимому, плохо, потому что очкарик беспокойно ёрзнул и снова затянул какую-то нудную бодягу, которую озаглавить можно было двумя простыми словами – «Хочу денег!»
Худышка напирал на то, что я ему когда-то что-то обещал и аргументировал это, надо сказать, неплохо – цифровыми выкладками в процентах и рублях. Я честно попробовал сосредоточиться, но это была обычная текучка, и чтобы взять паузу, я сказал:
– Вы знаете, довольно интересно... – и сделав каменное лицо, – ...да, это может нас заинтересовать, пожалуй. Но, думаю, мы пока отложим решение вашего вопроса. Мне бы хотелось поподробнее ознакомиться с документами. Вы позволите? – тут я слегка улыбнулся.
Очкарик скис:
– Конечно, конечно, но мы рассчитывали...
– Я свяжусь с вами, – отчеканил я и хрустнул пальцами, давая понять, что разговор окончен.
Тренькнул мобильник в левом кармане, и это поставило последнюю точку в тягостном разговоре.
С очкариком я раскланялся, уже прижимая трубку к уху. Вообще-то, мобильники я носил в обоих карманах – в правом для широкого пользования – деловых разговоров и т.д. – он звонил почти непрерывно, а в левом – для узкого круга избранных – друзья, родственники и о-очень важные люди!
Звонил «левый», чем меня приятно удивил и обрадовал.
– Стив! – проорала мне в ухо трубка голосом Сашки Колесникова – ...ты ж обещал заехать.
– Буду.., раз обещал, – хмыкнул я.
– Как в прошлый раз? – язвительно поинтересовался Сашка.
– Ну, обижаешь!
– Скотина ты, Стив, вот и всё.
– Я тоже очень рад тебя слышать, Шура.
* * *
Стив.
Ха – Стив.
Ну, зовут-то меня, вообще-то, Степаном. Степаном Сергеевичем Климовым, если уж по-взрослому. А Стив пошло со школы – с уроков английского.
Англичанка у нас была – бабёнка молодая, интересная и жутко экспансивная. Не столь учила нас языку, сколь рассказывала об Англии, в которой прожила два года.
Рассказывала, надо сказать, занятно – на её уроках мы не скучали.
Да и одевалась она стильно – не в какой-то ширпотреб.
Правда, частенько являлась на урок с фингалами, которые плохо маскировались пудрой и тональным кремом и скрывались за тёмными очками. Но в порыве своих эмоциональных рассказов, англичанка срывала очки с точёного носика и вертела в руках, являя всему классу роскошные «фонари» то под одним, то под другим глазом.
Потом, спохватившись, резко и вдруг оборвав свой красочный рассказ о Биг Бене и Тауэре, она возвращала очки на место, раскрасневшись от собственной жуткой патетики.
Про неё ходили слухи, будто ревнивый муж – двухметровый десантник – поколачивает её в порыве африканской страсти. Что, впрочем, добавляло образу прекрасной англичанки некой пикантности.
Фингалов она совершенно не стеснялась, хотя остальные учительши – в большинстве своём, старые девы – обливали её, за глаза, конечно, язвительно-ханжеским презрением.
А мы просто мечтали увидеть этого «героя» – её мужа. И были жутко разочарованы, когда вместо плечистого военного у входа в школу её встретил какой-то плюгавый хлюпик.
Вот смеху-то!
Красотулю англичанку довольно быстро «попросили», но именно с её легкой руки меня и прозвали Стив. Да и сейчас называют друзья, что безусловно изысканней Стёпки-Степана, но тогда я страшно обижался, дрался и даже всплакнул дома втихаря, правда скорее не от обиды, а от тихой злости. Привык потом. А сейчас меня это даже забавляет.
На самом деле, я не очень-то люблю предаваться воспоминаниям, считая это праздностью и бессмысленной тратой времени. Но иногда накатит так.
МАМА
Любопытно как устроена память – вроде и не думаешь совсем, а вдруг всплывёт какой-нибудь эпизод, нахлынет такое чувство дежавю, прям аж пробирает до самого последнего нерва. По мне, что прошло – то шелуха, и копаться в ней совсем не стоящее дело. Однако, прошлое – оно есть у всех, хотим мы этого или нет. Разумеется, не безупречное. И, собственно, там закладывается некий фундамент – год за годом, слой за слоем. У кого-то прочненько, у кого-то так – мазня-мазнёй…
Ну, мне-то, собственно, грех жаловаться – как говориться – свезло так свезло. Родился я в Москве. Ну, где родился там и сгодился, но об этом позже. С родителями интересно вышло – отец – Сергей Иванович Климов – из интеллигентной семьи, сам врач-стоматолог, а жениться его угораздило на цыганке. Прикиньте? На натуральной цыганке из табора – Тамаре.
Дед с бабкой – старые коммунисты – были в шоке. Отец у меня, вообще-то, покладистый, но уж если упрётся, так хоть оборись – с места не сдвинешь.
Мама Тамара была красивая – высокая, гибкая, чёрная. Мужики на неё заглядывались – только держись! От неё мне достались волосы чёрные да жёсткие, зубы белые, да кровь горячая.
А вот глаза отцовские – блёкло-серые. Но почему-то всё это считалось красивым, и бабы меня, по жизни, находили интересным.
Короче, жилось нам с мамой Тамарой очень весело – дом – постоянный шалман – к матери приезжали бесчисленные и бесконечные родственники – естественно цыгане. Ну, половина-то из них никакими родственниками не были – сплошной караван-сарай.
«Родственники» были грязные, пёстрые и весёлые. И все они мне очень нравились.
Отец всё время работал и даже брал работу на дом. Заперевшись в отдельной комнате, где было всякое оборудование и шлифмотор, он вечерами, а часто и ночами, что-то плавил, шлифовал, приваривал и паял. Поэтому обращать внимание на вечный карнавал ему просто было некогда.
Но тут за дело взялись «деды». Бабка с дедом – те ещё чекисты – ходили по инстанциям и организациям, трясли орденами и партбилетами, что обычно заканчивалось появлением участкового Геши, и выдворением всей цыганской гоп-компании за пределы нашей квартиры, что ненадолго омрачало моё существование.
Осёдлая жизнь степенной домохозяйки не могла, разумеется, прельстить надолго маму Тамару. Тем более, что в плане прописки и раздела квартиры ей ничего не светило – тут «деды» стояли насмерть. Поэтому, в один из замечательных весенних денёчков, мама Тамара просто исчезла, сбежав с каким-то чернокудрым ромом. Исчезли и бесконечные развесёлые «родственники».
Отец был в полнейшем шоке, поскольку в семью, как ячейку социалистического общества, верил свято.
«Деды» тихо злорадствовали.
Отец порывался отыскать свою непутёвую раскрасавицу-супругу, но отыскали её, опять-таки, «деды», с одной лишь целью – лишить родительских прав.
Мама Тамара упиралась долго, причём из чистого упрямства и некой гордой вредности.
«Деды» заплатили маме Тамаре отступные отложенными за несколько месяцев пенсиями, и конфликт был разрешён полюбовно.
Я рыдал несколько дней. Не конкретно по маме Тамаре, поскольку она не очень-то баловала меня своим вниманием. А по маме, как таковой. Ну, вроде как, у всех мама есть, а у меня уже нет. Да и жалко мне было той шумно-разгульной жизни, которая давала массу ярких впечатлений.
ДЕДЫ
Всё оборвалось. Я был отдан на растерзание «дедам». Ох, и взялись они за меня – круто! Ни в сказке сказать, ни вслух произнести! – Музыкальная школа, спортивная секция, кружки и бесконечные назидания, нравоучения и проповеди. Такие места, как Киевский вокзал, объезжались с огромным запасом. Под «такими местами» подразумевались места, где потенциально можно было встретить цыган. Бабка жутко боялась, что меня украдут и увезут в табор, и тогда всё – пиши пропало!
Конечно, документы все мама Тамара подписала. Но, документы документами, а цыганам веры нет.
Однако длились мои мучения недолго – «деды» были ещё бодры и инициативны и, поднакопив деньжат, купили дом на Волге и уехали туда жить.
В деревне они с увлечением развернули строительство – хилый дом требовал постоянного ремонта. Кроме того, вспахали гектар земли, засадили его картошкой на продажу, развели кур и свиней.
Отец мой от всего этого просто фигел, поскольку никакой тяги к сельхозработам не испытывал. По этой причине в деревеньку наведывался редко, помогая, скорее, материально.
К тому времени отец уже здорово поднялся и деньгами был обеспечен по самое не?куда. Часть денег отвозил «дедам».
«Деды», в свою очередь, деньги копили – складывали пенсии и деньги от продажи картошки в кубышку. Несколько раз в год, под праздники – отцов день рождения, мой или какой-нибудь «красный день» календаря, вроде 1 мая или 7 ноября, «кубышка» открывалась. Оттуда извлекалась некая сумма и отправлялась обратно отцу – «на внука». Таким образом круговорот денег в нашей семье был прост, взаимообразен, и все были довольны друг другом.
Деревенька, впрочем, имела свои очевидные плюсы. Отец подкидывал меня «дедам» на всё лето, и это был просто праздник. Ну, первые две недели «деды» насиловали меня своей любовью. На убой откармливали – насильно впихивая витамины в виде разносортных и разнокалиберных ягод и отпаивали мерзким парным молоком с обязательной тепловатой пенкой на поверхности. (Бр-р – гадость какая, до сих пор его не люблю). Кроме того, они попеременно меня тискали и лобызали, причитая при этом, что я страшно похудел, побледнел и ослаб, поскольку, мой отец, по-видимому, мной совсем не занимается.
Через две недели восторгов, начиналась муштра, проходившая под лозунгом – «приучать ребёнка к труду».
Попав в деревню в каникулы, я рассчитывал прежде всего отоспаться.
Какой наивняк! Не тут-то было.
Весело подмигивая, дед орал в шесть часов над ухом что-нибудь бодро-радостное, вроде – «Подъём!», или – «Кто рано встаёт, тому Бог даёт» и вытаскивал меня из тёплой постельки, – пробежаться по росе, и мы, в буквальном смысле, бежали по росе, поёживаясь под косыми лучами восходящего солнышка, умываться на Волгу. Шлёпая по сырому, остывшему за ночь песку, заходили в Волгу по колено и умывались. Дед, радостно хохоча, обливал меня мутноватой и жутко холодной волжской водичкой, а потом сам долго плавал, похохатывая и фырча, как тюлень. Я же, навизжавшись от этих водных процедур, поджидал на берегу, кидая плоские камешки «блинчиками» по воде, обсыхая и согреваясь.
Солнце начинало припекать, и Волга искрилась вся золотой мерцающей чешуёй...
Потом шли домой, где уже поджидала бабка, с обязательной кружкой парного молока. После завтрака наступали часы, именуемые «делу время…», а, проще говоря, сельхозработы, где мой труд активно задействовался.
Когда дед ходил с двумя вёдрами за водой, мне тоже полагалось принести одно маленькое – детское. Моё ничтожное ведро никакой погоды не делало, но «деды» умилялись, поскольку, я тоже помогал.
В огороде мне выделялся участок для прополки, и бабка строго следила за выполнением «урока».
Потом шло время картошки – моей обязанностью был сбор колорадского жука в банку с керосином.
Это сейчас всякие «Фасы» – опрыскал и готово, а тогда это был кропотливый и совсем не облагораживающий труд. Впрочем, собирать жуков забавно – они полосатые, чёрно-белые и смешно плавают в вонючей жидкости. Но лучше бы «плантация» не была такой большой. Огромной!
С картошки начиналось, моё бегство на свободу, к друзьям – таким же голоногим загорелым мальчишкам с разодранными коленками. Конечно, мне потом здорово влетало от «дедов», но дело того стоило.
А по субботам был банный день, и мы с дедом топили маленькую, всю прокопчёную, дымно-угарную баньку. Кроме бани, она ещё служила и коптильней – ох, каких окуней коптил мой дед – на яблоневых веточках – м-м-м – вкуснятина.
Банный день тоже проходил под лозунгом – «в здоровом теле – здоровый дух», или «кто парится, тот никогда не старится». Ритуал мытья сводился к тому, что меня загоняли на пол?к, где едкий дым щипал глаза, а жар был невыносим; раскладывали там, как куря на сковородке, и дед, изображая заправского банщика, хлестал-парил меня громадным берёзовым веником. После чего следовало моё поспешное бегство в предбанник, сопровождаемое громким рёвом.
Пока я приходил в себя в предбаннике, «деды» ещё долго плескались, как-то по-особенному хихикая, после чего выходили мягкие, красные, распаренно-разморенные.
За ужином в этот день «деды» выпивали «по рюмочке» мутного пойла, именуемого самогоном, после чего начинали кричать какие-то длинные песни про Хаз Булата и дикие степи Забайкалья.
Иногда к ним приходили другие «деды» – соседи – и тогда песни кричали все вместе – радостно, с переливами и «кто в лес, кто по дрова».
А я сгорал от стыда от такого беспредела и готов был провалиться сквозь землю.
Через пару недель энтузиазм «дедов», касаемый моего воспитания, несколько ослабевал, и я вовсю носился с мальчишками по широким просторам полей, песчаной волжской косе, или светло-берёзовым перелескам.
Мы удили рыбу, а потом варили её в ведре, пекли на костре картошку, которая всегда выходила сырой с одной стороны и превращалась в уголья с другой.
Воровали по огородам клубнику, огурцы и яблоки.
Играли в карты в «дурака» или «Сеньку-хохла», когда проигравший получал наказание – карты вынимались из колоды с приговорками: «шестёра-дёра, семёра-дёра, восьмёра-дёра, девята, десята – в голову осата, дама – по щекам давала, король-порол, туз – клин-подзатыльник».
Надо же, столько лет прошло, а помню! – Вот она – стерва-память! – После чего награждали друг друга тычками с весёлым хохотом.
Дни проходили за днями. В конце лета приезжал мой отец. Бабка начинала громко причитать, а дед – ругаться, не хотели меня отдавать, несмотря на резонные замечания отца, что ребенку, мол, пора в школу. Аргумент был хорош, но на «дедов» действовал слабовато, поскольку они уже заделались заправскими крестьянами, и вопросы образования не были уже так приоритетны.
Потом следовал обмен деньгами, и отец увозил меня, под шквал дельных советов по моему воспитанию.
Всю дорогу обратно мы с отцом переглядывались, как заговорщики и посмеивались над чудными стариками. Хотя, «старикам» тогда было чуть за пятьдесят.
ОТЕЦ
Работать мой отец любил и, что важнее, умел зарабатывать. Его, как и меня теперь, абсолютно не привлекала работа ради идеи. Хорошие стоматологи-ортопеды тогда были наперечёт, и отец башлял очень неплохо. Однако, будучи человеком амбициозным, сварганить карьеру себе никак не мог. Объяснялось это бродившим в нём разгильдяйством, взять под контроль которое ему никак не удавалось.
Так, например, работал отец в районной стоматологической поликлинике, и кабинет его находился на первом этаже. Попринимав больных часок-другой-третий (успевая принять и «правых», и «левых», с талонами и без, от «тёти Клавы и Кирилла Семёновича»), отец утомлялся, и свернув медицинский халат и засунув его под стол, вылезал в окно и уходил домой, оставив пациентов в коридоре недоумевать, как это доктор вошёл в кабинет, не выходил, а р-раз – и испарился.
Правда, проделывать такие трюки можно было лишь в тёплое время года, да не особо часто, в шубе в окно не полезешь и сильно не забалуешь – выпрут – какой бы ты ни был золотой специалист.
С печкой для керамических коронок смешнее вышло. Керамику тогда почти не делали – всё больше золото, но печка для изготовления была. Особо ей не пользовались, а потом и вовсе сломали, так и стояла – для мебели.
Отец пошел – поглядел: поломка, вроде, невелика, а польза может быть, если с умом подойти. Он у меня мужик рукастый и башковитый был, вот и надумал печку к рукам прибрать – всё равно висит мёртвым грузом – ни уму, ни сердцу: починить-наладить, освоить новые технологии на радость себе и беззубому населению.
Сказано – сделано: в один не самый удачный для отца денёк – выходной – когда в поликлинике только врач да сестра дежурные, он засел в засаде, расположившись у здания напротив поликлиники, стал ловить удобный момент.
Сидел долго, но упустил одну существенную деталь: здание, у торца которого он притаился, было местным отделением милиции. И недремлющие граждане в погонах, из окошка очень скоро обратили внимание на подозрительного мужика, который по непонятным причинам ошивается в округе довольно долго и всё что-то выглядывает.
А уж, когда отец радостно поволок из окна поликлиники печку, взяли, как говорится, тёпленьким.
Что тут было! Шум, гам, тарарам. Скандалы, разбирательства.
Спасибо, начальница поликлиники оказалась дамой неглупой и далеко смотрящей в будущее. Поразмыслив, что с отца, как с врача ещё можно поиметь много пользы, она приложила все усилия, чтобы замять скандал. И, слава Богу, милиционеры тоже люди, страдающие от зубной боли. Дело решили полюбовно и без потерь. Отца даже с работы не уволили, правда выговоров, как водится, навлепляли. Хорошо до партсобраний не дошло – время-то тогда какое было?
Отец преобразился совершенно, насколько это вообще было возможно. Приходил и уходил с работы вовремя и вёл себя «тише воды, ниже травы». А, отец мой, надо сказать, парнем был умным, более того, совершенствовался не только практикуя, но и постоянно растил профессиональный уровень на различных симпозиумах и курсах повышения квалификации. Кроме того, написал ряд любопытных статей, которые публиковали и хвалили.
Время шло, история с печкой забылась, авторитет отца вырос как на дрожжах, и лучшей кандидатуры на должность начальника ортопедического отделения, чем отец не нашлось.
Вот был праздник! Отец напился и отплясывал не хуже цыган. Должность открыла замечательно-радужные горизонты: отец сменил машину, я стал ездить «на моря в пионерлагеря», и не куда-нибудь, а в «Артек».
Ну, пионерлагерь надо отметить особо. «Артек», или не «Артек», а по мне так хуже, чем на зоне. Ужас! Конечно, вся страна жила – равняйсь, кругом, подъем, отбой. Но пионерия, это что-то! Распорядок в лагере был примерно такой: 7.00 – подъем, 7.15 – водные процедуры (умывание), 7.30 – зарядка, 7.45 – линейка (с обязательным поднятием флага), 8.00 – завтрак, 9.00 – уборка территории и т.д. по минутам. Сдохнуть легче.
Конечно, распорядок нещадно нарушался, а наказывали нас не очень строго, потому как каждый был сыном или дочкой какой-нибудь шишки!
Не очень-то пристрожишь.
Но всё равно пионерлагеря оставили в душе у меня чувство жгучей тоски и ненависти... Вот когда и оценил я прелести «дедов» и деревеньки.
Именно в тот «золотой период» я имел всё, что душе угодно: шмотки, магнитофон, деликатесы и даже карманные деньги. Разболтался я тогда совершенно и учиться стал из рук вон плохо. Да всё бы ничего, но отцу из школы просигнализировали, после чего я имел несколько неприятных бесед, но... и только.
Конечно, ни о каких взятках в то время речи не шло, но ремесло отца было слишком востребованным, а спец он был что надо, поэтому, полечив кое-кого из системы образования, он, казалось, закрыл вопрос моей неуспеваемости.
Но не тут-то было. Некие пробелы моего образования ещё можно было пережить, но мою, так называемую политнеграмотность, – нет: меня чуть не лишили комсомольского значка, поскольку, когда экзаменовали меня при приёме, я напрочь перепутал все пленумы и совсем сбился, рассказывая про какие-то глупые флажки.
Короче, с первого раза в комсомол не приняли. Стыд! Позор! Ужас!
Тут моему отцу позвонили, он, оторвавшись от зубопротезирования – от всех этих мостов, замков, коронок и протезов, примчался домой, злой как чёрт, и натурально меня выдрал. Ремнём!
Ещё бы – у начальника отделения поликлиники, ярого коммуниста, коим после случая с печкой стал мой отец, вполне может быть сын двоечником, но некомсомольцем – никогда!
Помню – как пошёл отец тогда орать – о-о – я даже удивился. К тому же, некомсомольцев не брали в институт, что подрубало будущую карьеру на корню.
Впечатлился я тогда очень, к тому же мне доступно всё объяснили посредством ремня. Вобщем, вызубрил я все флажки и пленумы и даже подготовил доклад про Гваделупу, что было встречено положительно – учитывая колоритное название! Результатом чего стал-таки вожделенный комсомольский значок.
Статус диктовал отцу, и отец, уже не монтируясь с образом одиночки, женился вторично на приличной тихой инженерше с сыном.
Так у меня появился брат Славик – нытик, плакса и ябеда. Хотя, я мало обращал на него внимания – пропадал с друзьями и втравился в спорт. Только-только стали просачиваться на наши экраны западные фильмы, где крутые супермены красиво дрались, побеждая врагов и защищая прекрасных дам. Я серьёзно увлекся каратэ и достиг, к удивлению моего отца, больших успехов, став кандидатом в мастера спорта.
Чёрт, мне это понравилось – и режим спортивный, и сладость победы, и преодоление горечи поражения. И наплевать на синяки, сломанные носы и рёбра, плевать на боль и дрожь в напряжённых мышцах и даже на несколько сотрясов, о которых отец ничего так и не узнал. Я собирался заняться спортом всерьёз, на что отец показал мне большую фигу и сказал, что в отношении меня у него другие планы – институт, лучше медицинский, дальнейший карьерный рост. Когда я попытался показать большую фигу в ответ, отец расхохотался и сказал, что лишит меня денежного довольствия, и что я могу катиться на все четыре стороны, хоть к цыганам в табор, леший их задери! Так и не забыл он маму Тамару!
Мачеха – Зинаида Михайловна – в разборках предпочла не участвовать и тихо звякала посудой на кухне. Зато Славик крутился тут же и радовался, за что и получил от меня увесистого тумака, после чего с громким рёвом убежал жаловаться матери.
Конечно, я обиделся – хлопнул дверью и через какое-то время устроился работать грузчиком в продуктовый магазин. Работал, не покладая рук, как раб на плантации, заработал жалкие гроши, сорвал всю спину, да ещё на меня попытались повесить какие-то недостающие ящики с тухлыми помидорами. Но в дело вмешался отец, и я постыдно ретировался, бросив эту затею.
Время до окончания школы ещё было, посему я со всем упоением юности наслаждался жизнью во всех её проявлениях.
Была и влюблённость, со всей её наивной романтикой, и драки «до первой крови», и преодоление рубежей-запретов: «посвящение во взрослость» в виде приёма дешёвого портвешка, после которого я блевал всю ночь, или курения сигарет из под полы.
* * *
…Но прежде была дружба. Может, у кого-то она и угасает с годами – жизнь-то кидает в разные стороны, разделяя временем и пространством, но два моих закадычных друга детства были, есть и остаются друзьями, являя собой камушки того прочного фундамента из прошлого, на котором я теперь и стою.
САШКА
С Сашкой Колесниковым мы жили в одном подъезде. Отца у него не было, и одно время наши родители были близки к тому, чтобы соединить свои судьбы. Вот было бы здорово!
Но, не сложилось.
Сашка часто приходил к нам и с интересом таращился на нашу кичливо-роскошную квартиру, но потом натыкался на какую-нибудь медицинскую книжку моего отца и забывал обо всём на свете!
Сашка мечтал стать врачом. Не просто хотел – мечтал, как другие мечтают разбогатеть или стать лётчиками-налётчиками, или космонавтами.
И это был тот редкий случай, когда желания полностью совпадали с возможностями. Школьную программу по биологии, а особенно по анатомии, Сашка знал на ура! В химии разбирался досконально. Выигрывал на олимпиадах.
Мой отец его обожал и очень умилялся, когда Сашка просил почитать какую-нибудь спецлитературу. Я же получал при этом порцию язвительных насмешек и упрёков, поскольку надежд отца не оправдывал.
Ненавидел я эти Сашкины приходы, но и сердиться на него не мог. Дело в том, что Сашка Колесников был... рыжим. Он был ужасно, просто комически веснушчат и рыж. Да, не просто рыж, а скрасна. Ну, вот как пожарная машина.
Дразнили его в школе и во дворе ужасно. И неизвестно, чем бы вся эта травля кончилась, не будь рядом меня с крепкими кулаками, да, и чего там, крепким словцом! Так и ходили вместе – я – «сила есть, ума не надо» и Сашка – рыжий «ботаник».
КОЛЬКА
Колька Иванов перевёлся к нам из другой школы – им дали квартиру в соседнем доме. Колька был из многодетной семьи.
Не знаю, чем занимался его отец, но я лично не разу трезвым его не видел, однако, похоже, на что-то он всё-таки годился, потому что дети были сыты-одеты-обуты. Мать носилась по дому колбасой. А многочисленные сёстры-братья Кольки постоянно что-то делили, ругались, возились, плакали и дрались.
Колька был средненький и по полной попал как «кур в ощип» – старшие постоянно воспитывали, частенько тычками, мелких вечно на него оставляли.
Колька рос злющим, хитрым и настороженным, но не злопамятным, и в наш с Сашкой дуэт Колька влился очень органично.
Нам Колька не завидовал, рассудив, что я – без матери, а мачеха – не сахар, хотя Зинаида Михайловна меня не доставала абсолютно, а Сашке завидовать нечего – он же рыжий!
ТРОИЦА
Так и стали втроём ходить – в школу и после школы. Сделаем уроки, по-быстрому, и ну, шкодить. Я ампулы у отца стащу, на свалке наберём пустых баллонов из под «Дихлофоса» и ну в костёр бросать – взрываются – красиво! Поранить может – да ну, кто об этом думает?
То с крыши сарая прыгаем в снег – Сашка-таки руку вывихнул.
А то пойдём к телефонному автомату – был один приметный – под наклоном стоял и «двушки» из него высып?лись – наберёшь горсть и пируй – хочешь газировки, а хочешь сигарет!
Да только раз в две недели «двушки» и накапливались. Редко. Жаль. Это притом, что у меня были карманные деньги. Но тут другое – вроде клада, что ли.
Колька со мной стал на каратэ ходить. Сашка всё по библиотекам, а мы – на спорт.
Колька маленький такой, а коренастый – не ухватишь – крепенький, как гриб-боровик, и злющий. Да ещё в качалку стал ходить, в какой-то подвал – мышцы нарастил, пресс, бицепсы. А росточком так и остался – метр с кепкой.
Мы с Сашкой ржали – Шварценеггер, мол, засушенный. А он ничего вроде, только красный становился да кулаки сжимал – злился. А я ещё подначивал – «зла как у козла, а силёшки как у мошки». Знал, на меня не полезет – разные весовые категории – я ж тогда здоровенный лосяра вымахал. Ну, Колька и давай орать: «Рыжий!» – это Сашке, «Стив – заткнись, убью!» – это мне! Я – пуще ржать…
САШКА
Годы школьные быстро летят. Сашка уже тогда серьёзно в медицинский готовился. В армию его не брали – «белый билет». Близорукость. Ходил уже тогда в очках с толстыми линзами. И плоскостопие...
Тогда армия была престижна, и отбор был жёсткий. Это сейчас – даже если у тебя с рождения детский церебральный паралич, так, коли ты с военкоматом не чикаешься, перед призывным возрастом диагноз анулируют, снимают с диспансерного учёта и засылают куда-нибудь в погранвойска – на лошади скакать – радуйся, что не в десант – с парашютом прыгать. Это с ДЦП-то!
А тогда – ни Боже мой – всё строго! Сашка, впрочем, не унывал. Готовиться в институт ему помогал мой отец. Отцу это доставляло дикое удовольствие.
Вопросы отец задавал такие, будто Сашка уже поступил и отучился полкурса, а тот, поди ж ты, отвечал – да в тему!
Запомнился мне один такой предэкзамен, да ещё как! Пришёл я с тренировки – у нас Сашка сидит – весь взвинченный от весёлого напряжения, аж наэлектризованный – только что не искрит.
Отец в кресле развалился, глаза усталые прикрыл и покуривает, а сам улыбается ехидно так:
– Скажи-ка, Сашок-милок, вот у женщины мышечные волокна от мочевого пузыря и клитора прямо рядышком проходят, почти переплетаются. Ну, вот на картинку смотри, – и тычет в атлас.
–  И что? – не врубается Сашка, а сам завертелся-занервничал, чует подлянку.
Я сижу красный весь – клитор, женщина... – стыдобища, аж вспотел, и не уйти, так интересно.
А эти, доктора  беседуют, как о погоде.
– А то, что при такой анатомии, захочет, скажем, дама в туалет, по нужде малой, так возбуждаться должна при каждом таком походе, но этого не происходит. Скажи-ка, почему?
Сашка вертится, и так и эдак прикидывает – морда красная, под цвет волос становится, а ответа найти не может.
Отец смеётся, да и я похихикиваю – уж больно Сашка думает напряжённо. Не знает ответа, но не сдаётся:
– Дядь Серёж, ну, ты б подсказку дал.
– Какую тебе подсказку? Ну, вот откуда импульсы идут к процессам?
– Из мозга, – радостно орёт Сашка.
– Вот тебе и подсказка.
Опять Сашка думает-мается и вдруг вскакивает, хлопает себя по лбу, вертится на месте.
– Догадался? – отец снова закуривает.
– Ага.
– Ну, валяй.
– Проводящие пути разные.
Отец выплёвывает сигарету:
– Ну, и умный ты, Сашок. Быть тебе светилом в медицине.
– Пап, ну, нам пора, – вступаю я в беседу.
– Куда это?
– Да, так, – я усиленно моргаю Сашке, но Сашка не видит – Сашка в медицине весь!
– Дядь Серёж, давай ещё!
– Давай, коли не шутишь. Чем отличается тромбофлебит от флеботромбоза?
Сашка вскакивает, как пятак сияя – это он знает:
– Тромбофлебит – это воспаление вен, а флеботромбоз – это когда тромб оторвался.
– Верно. А спасти успеем, коли тромб оторвался?
– Не успеем, – рапортует Сашка, уверенный в победе.
– Что ж так хоронишь рано? Есть в запасе несколько минут и, коли подшустриться оперативно, можно успеть.
Сашка набычился весь и спорит:
– Нет, не успеем, я прочитал…
– Прочитал, говоришь, это хорошо. Да только пишут-то не всегда верно. Медицина – это ведь не математика.
– Нет, вы не правы, – не унимается Сашка, пока я вытаскиваю его на улицу, под убийственно обидный хохот моего отца.
ОТЕЦ
Диалог этот я, как сейчас, помню потому, что умер мой отец, по воле провидения, или роковой случайности, как раз от флеботромбоза. Оторвался маленький сгусток-тромб от стенки сосуда и поплыл быстро-быстро, пока не встал в лёгочной артерии. Это мне потом популярно объяснили.
Смерть была почти мгновенной. И умер-то в больнице – читал там лекцию. Напротив реанимации.
К нему бежали, но не успели.
* * *
С рыжим Сашкой – «ботаником» всё было ясно. А мы с Колькой собирались в армию. Колька – тот прямо видел себя в погонах, тем более что при всех раскладах для него лучше карьеры военного и придумать ничего было нельзя.
Я особо его энтузиазма не разделял, но и не отлынивал, поскольку тогда все ходили в армию – надо, и не чирикай. Хотя уже тогда просачивались потихоньку жуткие слухи о дедовщине и прочих армейских кошмарах.
Как ни странно, лучше всех ситуацию проинтуичила Зинаида Михайловна – моя мачеха. И, пожалуй, впервые за всё время они с отцом крупно поссорились. Всю ночь орали друг на друга на кухне.
А мы со Славкой слушали – как тут уши не погреть – интересно же, тем более, меня напрямую касается.
– Ты же можешь, Серёжа, ему сделать освобождение. Вон у Сашки рыжего – «белый билет».
– Удивляюсь я тебе, Зина! Все парни служат, а мой чем хуже? И я служил, и мой отец...
– Серёжа, ну, при чём тут это? Пусть в институт готовится спокойненько. Зачем ему строем ходить да осалдофониваться? Итак неотёсанный ходит, а вернётся – «сапогом» станет.
– Зина! Я сказал – пойдёт в армию, как все.
– А покалечат его там?
– Ничего с ним не сделается.
– Серёжа, их там кормят плохо и обижают – бьют…
– Хватит! – отец орал уже. – ...Стёпка мой мужиком расти должен, а не слизнем каким...
– Вот именно, мужиком... мужланом – у Зинаиды Михайловны зазвенели истерические нотки в голосе.
– Сама подумай: вот вырастет – сядет с мужиками выпивать, и что? Спросят: «Ты где служил? А ты? А ты, Стёпа? Как нет?!» Соображай, хоть иногда, что говоришь.
– За этим, значит, сына в армию посылаешь? Чтоб с мужиками выпивать не стыдно было?
– И за этим тоже.
– Дурак ты, Серёжа, просто дурак квадратный – теперь Зинаида Михайловна говорила с холодным едким спокойствием – ...только скажи мне, Серёжа, зачем это Стёпа с такими мужиками сядет выпивать, которые его попрекать чем-то будут?
– А-а! – заорал отец. – ...Родину кто защищать будет?
Зинаида Михайловна засмеялась, будто горло прополоскала, а отец выскочил из комнаты. Увидел нас со Славкой:
– Вон!! Пошли вон, паршивцы!
МЫ
Проводы в армию были шикарные. Примчались «деды» из деревни, которые полностью поддержали отца в его решении.
Кольку провожали с гармонью, из-за чего он чуть не плакал от стыда, а все вокруг хохотали.
Рослая дебелая Люська из соседнего подъезда повисла на мне и ревела – всё как полагается. Я торжественно обещал ей писать, и Сашке писать, и, вообще, всем писать.
Обещание своё я сдержал процентов на десять.
С Колькой мы попали в разные места. Его заслали на Кавказ, а меня – в Мурманск – пропади он пропадом совсем!
Никакой романтики. Казарма – вонючая и тесная, обледенелый плац, вокруг полное отупение, беспредел и пьянство.
Ох, и метелили меня первые полгода. Понятное дело, со своим каратэ, раскидать отморозков мне бы труда не составило. Но я рассудил, что лучше уж не лезть на рожон и стерпеть несколько пинков под рёбра, чем стать жертвой группового избиения.
А вот Колька, похоже, такой проницательностью не отличался, поскольку пару раз мне писал из лазарета, где валялся переломанный.
Сашка, разумеется, поступил в институт и полностью упивался ролью будущего доктора.
Я решил стать военным и сделать замечательную карьеру, поэтому, в буквальном смысле, рыл копытом землю. Отец мой, судя по письмам, страшно мной гордился.
Лейтенанта я получил раньше всех, и меня назначили командиром. Я уже мнил себя на первой ступеньке карьерной лестницы по пути к славному военному будущему, но в моём отряде случилась беда. Один из моих рядовых-подчинённых – Юрка Ушаков – совершенно тупорылый деревенский увалень – взял да и повесился, ни с того ни с сего.
Никто его особо не напрягал – били как всех – ни больше, ни меньше, туалеты он драил не чаще других – а тут, нате, бл., – откуда что взялось?
Я с ребятами отвозил его тело на родину под Брянщину.
Мать его кричала ужасно, а я так и не смог посмотреть ей в глаза. Не смог.
Казалось случай забылся, но, вскоре в часть стали приходить письма, адресованные мне. Начинались они так: «Ну, здравствуй, убийца. Ты ещё жив? Как ты можешь ходить по земле, когда мой Юра уже там... на кладбище...» – и всё в таком духе.
Так и не смогла бедная женщина справиться со своим горем. Письма приходили ещё несколько лет, уже в Москву. Военным становиться мне расхотелось. И я еле-еле дотянул до дембеля.
Домой ехал, как в тумане. Дома ждали новости. Сашка делал поразительные успехи и уже подрабатывал в больнице. Колька не вернулся, подсел на армию и решил остаться по контракту…
Люська заявила, что, после моей увольнительной, она от меня беременна, и мне пришлось на ней жениться, о чём я не жалел совершенно – Люська вытянулась, расцвела и превратилась в такую принцессу – только держись!
Правда потом выяснилось, что никакой беременности не было и в помине, а меня развели, как последнего остолопа.
ОТЕЦ
Отец теперь не заведовал отделением, причём сам добровольно сдал полномочия, а трудился рядовым врачом. А всё из-за глупой случайности. Денег у отца тогда уже было как «у дурака фантиков». Да только, деньги к деньгам – как привык, не остановишься. Держи карман шире.
Отец тогда всё больше на «золоте сидел» – золотые мосты да коронки, ох в каком ходу были. Все нефтянники золотозубые ходили – престиж, поди-ка! Да и золото зубное, оно, вишь, высокопробное – это тебе не «пятёрка» (583, 585), а «семёрка» (750), а то и «девятка» (900). Оно хоть и учётное, и на вес, а всё украсть можно – коронку потоньше да покороче сделать – вот и набегает.
Это сейчас такой мелочевкой брезгуют, а раньше-то – «копейка рубль бережёт» – вот и пёрли по граммуличке, а набегали килограммчики!
Вроде, с техником зубным делиться надо – так отец все эти этапы протезирования знал, что врачебные, что технические. А оборудование – оно ещё со времён мамы Тамары стояло. Знай себе варнякай!
Ну, отец и старался. Понятно, не себе – всё нам, всё в дом. Всё в семью. Ну и зарвался маленько.
Делал он работу одну – на двадцать единиц – ну, считай двадцать золотых коронок, одной даме – красавице писаной. Работа на большие деньги тянула. Отец ночами трудился да хвастался – вот сделаю – сдам работу – и в Сочи сгоняем.
Разогнался. Сгоняли... Приклеил отец на цемент коронки даме, вроде и платить пора.
А она вежливенько так говорит: у меня, мол, муж в коридоре – мне-то он такие деньги не даёт, а с вами, доктор, расчитается.
Отец ей на это честь-честью:
– Извольте да позвольте. За ваши деньги с нашим удовольствием.
Дама бочком-бочком в коридор.
Муж заходит – обычный мужик, одет прилично:
– Это вы, доктор, моей жене работу из золота делали?
– Да, я, а в чём дело?
Тут мужик отцу суёт под нос красные корки:
– Ну, что, доктор, должен я вам что-то, или будем считать, что вопрос закрыт?
На корках – тиснение ОБХСС.
Отец так и сел.
После чего сдал свои начальственные полномочия и по золоту старался не работать. Шарахнуло! Сказалась тонкая душевная организация. И ничего не попишешь. Чёрт!
СТИВ
Смешно, но именно после этого случая, я решил, что хочу быть на месте этого ловкого мужика, но не в той системе. Масштаб не мой, размаха нет. Работать надо в налоговой службе, но прежде нужно образоваться. Хочешь – не хочешь, а без этого никак. Поднапрягся, походил позанимался с репетиторам, и отец поднял свои связи. Я готовился поступать на юрфак МГУ, на вечерний – материальную базу я решил закладывать сразу. Тем более, что я ещё пребывал в розовой уверенности, что моя прекрасная молодая супруга в интересном положении. Какой наивняк!
Пыжился я, пыжился и... не поступил. Два балла не добрал на сочинении и впал в жуткое уныние – мои радужные планы рушились буквально на глазах. Чёрт, чёрт, чёрт...
Что толку наматывать сопли, надо было искать работу. По большому блату я устроился работать при морге курьером – подай-принеси, короче, и вскоре начал понимать, что фирма эта – золотое дно.
Поехали мы как-то с водилой Витькой на похороны, попросил он меня помочь гроб затащить да вытащить из автобуса. Делов-то куча!
Едем обратно, а Витька мне:
– На-ко за труды, – и даёт червонец в натуре, это при зарплате в сто рублей.
Я аж обалдел, и видимо, у меня была такая рожа, что Витька спросил:
– Ты, Стёп, чего? Мало что ли? Ну, на ещё, – и ещё чирик отваливает.
Тут я и вообще охренел. Это сколько ж сам он в день лопатит? Да и работа-то не бей лежачего.
Но не долго я там задержался.
С Люськой я подал на развод, т.к. её «интересное положение» оказалось липой, а больше нас вместе ничего не держало.
У меня появилась Лера – интересная и деловая. Она звала меня – «мой кладбищенский вариант» – ха, это ж надо, но ничего у меня с ней не вышло. До сих пор жалею.
Я бы и дальше работал в морге – деньги-то легкие и немалые, но меня приняли в МГУ – место освободилось, и меня взяли. И невдомёк мне было, дурню, что это папа расстарался – подмазал кого надо – и – оп-ля!
* * *
Отец стал потихоньку сдавать и надламываться. Руки потеряли твердость, а глаза зоркость.
Но тут за дело взялась Зинаида Михай­ловна, и как взялась! Пошла подучилась на бухгалтерских курсах, устроилась в какое-то ООО ААА..., стала брать работу на дом – подводить балансы трех «шарашкиных контор». И так у неё хорошо покатило: хватка деловая проявилась и смекалка.
Купила приличную «однушку» на Чистых прудах – Славке впрок, а пока сдавала её за приличные бабки. Славке вообще повезло – катался, как сыр в масле.
Ну, мне-то тоже грех жаловаться. Я весь был в учёбе. Ни фига не трогал меня весь этот учебный процесс – семинары с дебатами, коллоквиумы. Паршивый пафос – dura lex sed lex, УК, в котором было столько слабых сторон – мама, не горюй! Все эти глупости насчёт объективной да субъективной сторон преступления.
Но я пихал в себя информацию до одури, до головокружения. Изнурял и насиловал себя конспектами и учебниками. Потому что это был путь! Первая ступенька той гнилой, шаткой лестницы, на вершине которой лежали лёгкие деньги. И я это понимал.
Подрабатывал в паспортном столе – на бумажках. Работа была отвратительно нудной и безобразно, отупляющее механической, но требовала чёткости исполнения и большой сосредоточенности. Концентрация внимания тренировала память и усидчивость.
Мои одногруппники с фанатичным блеском в глазах взахлёб рассказывали как участвовали в допросах и операциях захвата, стояли на посту, сидели в засаде, ходили в тюремный изолятор или на судебный процесс.
Я лишь усмехайся про себя. Какое ребячество, право слово.
НАТАЛЬЯ
В конце второго курса я женился на тихой девочке с филфака. Тут меня, признаться, занесло, потому как я совсем не собирался растрачиваться на «ненужные влюблённости».
Но, как говорят, не зарекайся. Наталья была очень красивой и спокойной. Никогда больше не встречал я человека спокойней и уравновешенней, что шло у неё не от банального пофигизма, и встречалось сплошь и рядом. Были в ней необыкновенная внутренняя цельность и мудрость, которая внешне проявлялась мелодичной речью, плавной походкой, гордой статью и глубинным затягивающим взглядом. Наталья не просто цепляла, она завораживала.
Времени на ухаживания у меня не было совершенно, поэтому в редкие наши встречи я старался её чем-нибудь поразить-ошарашить, чтобы оставить в состоянии шока до следующей встречи.
Но Наталья настолько хорошо контролировала свои эмоции, что мне не всегда удавалось понять, поразил я её, или нет.
Однажды шёл я с ней по пустынной улице, провожая её до дома. В руках у меня был лишь зонтик – дождь кончился, и я вертел его в руках. Разговор не клеился, но, чёрт возьми, с Натальей мне не обязательно было разговаривать – достаточно было находиться рядом, чувствуя её обволакивающую близость.
Кстати, ни до Натальи, ни после, ни с одной женщиной я не испытывал ничего подобного. Какое-то зыбко-вязкое состояние эротического транса. Возбуждение не сильное, не яркое, а рассеянное, но умиротворяющее до головокружения. Полное чувственное расслабление – жидкое и тягучее. Потрясающе! Чувство постоянной неудовлетворённости, лёгкого голода, при полной эмоциональной насыщенности и наполненности до краёв и через край…
Короче, дорогу нам преградили четыре пьяных подонка. Ограбить хотели или поглумиться, не знаю, но понял, что час мой пробил! Как только парни вякнули что-то б?рзое и пошли стеной, распадаясь, чтоб замкнуть кольцо, я развернулся со своим каратэ по полной программе. Раскидал их с быстротой молнии и жестокостью наёмного убийцы.
Всё кончилось быстро – три минуты и все лежат, а у меня в руках сломанный зонтик.
Наталья посмотрела медленно, усмехнулась и пошла дальше. Не больно-то удалось мне порисоваться.
Не думаю, что этот случай повлиял на её решение выйти за меня замуж, но интуиция её не обманула – на данный момент, я оказался самым подходящим.
Родился Ромка. Вот уж никак не ожидал, что цыганские гены мамы Тамары так отчётливо проявятся в моём сыне. Смуглый, большеглазый, чёрный и очень неспокойный.
Впрочем, я в круговерти своих учёб-работ мог заснуть под любой грохот.
МЫ
«Деды» умерли с интервалом в год. Смерть их неожиданно больно рубанула по моим нервам. Но острота утраты притупилась под наплывом постоянно прессингующей меня усталости.
С друзьями виделся редко, урывками. Сашка горел в своей медицине ярким факелом, не утратив и даже не притушив с годами свою упоительную увлечённость. Состриг красные кудри, оставив колкий ёжик, прооперировал глазки и стал таким плейбоем, что держись. Девки за ним табунами ходили. Вот чёрт рыжий!
Колька Иванов, помотавшись по кавказским гарнизонам, вернулся в Москву и привёз жену-грузинку. Высокую, чёрную и усатую Нино.
Нино Зурабовна Иванова. Охренеть можно. Правда, представлялась она Ниной Захаровной, ну ещё бы!
Колька тоже завязал с военной карьерой, вернее, поменял её на милицейскую. На мой-то вкус, хрен редьки не слаще. Хотя, с другой стороны – всё в Москве и при деле. А для Кольки и вообще, в самый раз. Всё-таки осталась в нем какая-то озлобленность, да и комплексов было выше крыши.
Конечно, самоутверждаться можно где угодно, но, для таких как Колька, путь наименьшего сопротивления и минимальных затрат – это повышение самооценки именно в силовых структурах.
Ну, Колёк и сообразил. И прямо на своём месте оказался – быстренько стал подниматься «из грязи в князи».
Моя учёба потихоньку подходила к концу. Работал. Наталья тянула семью. Пора было как-то определяться с дальнейшими карьерными этапами, и тут я снова рассчитывал на помощь отца.
Работал он теперь еле-еле, в своё удовольствие. Но завязки кое-какие остались в самых высших кругах. Выложил я ему свои планы, и с его лёгкой руки меня взяли на стажировку к Васе Поспелову в налоговое управление. Ну, Вася Поспелов – отдельная песня.
ВАСЯ
Василий Викторович Поспелов. Ма­ленький шустрый еврейчик под полтинник. Худенький, невзрачный. А одевался как! Джинсы, спецовка какая-то, кепчоночка-картузик, да штиблеты чуть не разваливаются. Однако встретишь такого по одёжке, и не обрадуешься потом.
В своём деле ас, гений, зверь. Потрошил конторы поднадзорные, ну, просто «обсоси гвоздок»! Все входы – выходы знал. В рядовых сотрудниках ходил, а фору давал любому начальнику.
Была у нас начальница Елена Евгеньевна Попова. Ничего из себя бабёшка. Видная. Гладкая, холёная. В нашем деле она не кумекала особо, но форсу просто до небес. Любовница кого-то там из Главка – оттуда и должность ей упала, она в неё вцепилась – не выпрешь. А как иначе, коли её такой туз крышует? Она и сама баба с хитрецой, «на кривой козе не объедешь», вертлявая. Смекнула, что сама не волокёт, а Вася сможет ей пригодиться. Потому на прикид его сквозь пальцы смотрела и на дела левосторонние.
Это на работе он Васей был – для своих. А с клиентами – Василий Викторович. Дело своё он знал чётко. Ободрать, при случае, мог как липку, вот ему и кланялись.
Да только не ото всех он поклоны принимал. Иные повторно приходили, чтоб, значит, пониже поклониться. А с некоторыми и вовсе не разговаривал. Вот вам и Вася.
А в обиходе мужик простой был, да чудаковатый малёк. Была у Васи «ауди» в те времена, когда иномарочки по пальцам пересчитать можно было. У Елены Евгеньевны «жигулёнок», у отца моего «москвич». А тут, блин, откуда, что взялось?
Вася, чтобы глаза не мозолить и никого не раздражать, машину ставил за квартал до конторы. Приближённые об этом знали, конечно.
Только и на старуху бывает проруха – опаздывал Вася как-то на планёрку и подкатил на своей сверкающей красавице прямо к подъезду. Елена Евгеньевна и просекла из окошка, как Вася в своей кепчоночке да со страшенной авоськой, ну, вот в каких раньше пустые бутылки таскали, из машины выползает и кондыбает к подъезду.
Елену чуть инфаркт не хватил. Васе она ничего не сказала, да и что тут скажешь – зыркнула только как «солдат на вошь». Но только глухой в тот день не услышал от неё жалоб, даже я – стажёр сопливый – не был забыт:
– Стёпа, ну, вот как так можно? У меня «Жигули», а у Васи «Ауди». Нет, ну, как так? – сокрушалась Елена.
Утешительных аргументов не было, поэтому я брякнул:
– Елена Евгеньевна, ну,.. она у него,.. гм... о-очень старая...
Елена посмотрела на меня надменно и презрительно, как на слабоумного, и удалилась, тюкая шпильками пол.
Вася только хмыкнул на это, но предпочёл машиной, по возможности, Еленины очи не мозолить.
* * *
Штиблеты Васины в один прекрасный день просто развалились, и он прямо с работы на машине помчался в магазин.
Когда Вася возвернулся, на его ногах красовалось такое, что просто убивало наповал своей потрясающей нелепостью. Сооружение цвета ржавчины, покрытой лаком, являло собой нечто среднее между ботинками и мокасинами, толстенная кожа которых, не иначе как, была снята с бегемота.
Сотрудники потеряли дар речи, когда Вася продефелировал в изделии по коридору  в кабинет. Но прокомментировать покупку никто не решился.
Я в тот день так забегался, что к Васе в кабинет зашёл лишь после обеда.
– Стёпа, здорово живёшь. Докладывай.
Я вывалил договора ему на стол.
– Ага, ага... – он изучал бумаги, – ...здесь ничего, ничего. Это перепечатать, а это – полный бред, – он поднял глаза от бумаг и упёрся в меня таким острым взглядом, что я аж отшатнулся.
– А скажи мне, Стёпа, чего это сегодня сотрудники наши ко мне зачастили-замелькали? Говорят ерунду, смотрят странно, хихикают. Что не так?
Я замолчал подавленно, не зная как выкрутиться.
– Ну, говори, не тяни, Стёпка-паршивец.
– Ну, понимаете, Василий Викторович, ну, вообщем,.. ваши туфли... – я замолчал, потому что Вася расхохотался так, что его очки упали на пол.
Ох, и чудной мужик был, страх, да только... не хотел бы я в его врагах оказаться, не хотел!
* * *
Вася научил меня всему. Пока жив, говорить ему спасибо буду. Ничего не утаил, везде поднатаскал. Все мои последующие проекты-планы были реализованы с учётом его концепций. Ни один его совет даром не пропал. Везде его выучка, его замес! Век помнить буду.
* * *
Шерстили мы с ним как-то магазинчик один. Так – ничего особенного – обычная проверка. Директор магазина – дородная тётка с химической завивкой и молоденькая хитролицая бухгалтерша, обливались потом и слезами, пытаясь уйти от Васиных взысканий.
Куда там! Попались.
Мы уходили, когда послышалось за спиной:
– И этот... такой молодой, а уже сволочь!
Я обернулся – тётки смотрели в пол.
Тогда мне это кинули в спину в первый раз.
МАЧЕХА
Дома обстановка накалялась. Отец начал выпивать, часто брал больничный – не лечиться, а так... пофилонить.
Дом в деревне мы продали. Жалко, да что сделаешь?
Славка жил отдельно, в купленной Зинаидой Михайловной квартире. Он устроил там натуральный притон – водил девок и всякую пьянь, пока мать не вправила ему мозги, сняв с материального довольствия.
Подействовало ненадолго. Славка начал красть и не вылезал из ментовок. Короче, покатился. Потом-таки схлопотал условный срок, успела-таки Зинаида Михайловна с деньгами подшустриться, и подуспокоился малёк. И даже устроился куда-то шофёрить.
Зинаида Михайловна держалась только на морально-волевых качествах, но стала раздражительной, нервной, без снотворного не ложилась спать и разговаривала с примерной интонацией – «Муля, не нервируй меня!».
Отец уговорил её сходить к знакомому психиатру, но чтобы не пугать её, загнул, что это, мол, психоаналитик!
От психиатра Зинаида Михайловна вернулась в ярости, размазывая мятым платочком тушь и слёзы праведного гнева по пылающим щекам:
– Это шарлатан какой-то!
– Ну, что ты, Зинуля, это мой старый друг – уважаемый доктор! Что он посоветовал-то?
– Двадцать отжиманий и морковный сок – вот, что посоветовал.
Повисла пауза, после которой отец грохнул от хохота, а Зинаида Михайловна громко хлопнула кухонной дверью.
В конце концов она успокоилась, заведя себе молодого кобеля-любовника, а потом и вовсе ушла к нему, разведясь с отцом.
На отца это, как ни странно, подействовало вполне благоприятно, и он вновь начал обретать вкус к работе и к жизни.
* * *
У нас с Натальей пошёл полный разлад. Нет, мы не ссорились, не орали друг на друга, не изводили сценами и взаимными упрёками. Но напряжённость и прохлада появились в отношениях. Я, по-прежнему, любил её и не мог без неё обходиться. Но и рядом с ней не мог – её эта цельность и самодостаточность бесили меня, отдаляли. Я чувствовал, что недостоин её, что ничтожно мелок. Она комплексовала меня одним своим присутствием.
И с ней плохо, и без неё плохо.
Кошмар какой-то! Всё видела Наталья и всё понимала, и сама предложила развестись.
От, блин! Как же я орал. Всё равно вышло, как она хотела – и кто бы сомневался. Проклятая баба!
Впрочем, Ромку я мог видеть в любое время.
САШКА
Сашка к тому времени работал ординатором в больнице, брал часы в приёмном, ночные дежурства. Крутился как мышь под метлой.
В то время я часто у него зависал. Контора моя находилась рядом с его больницей, и я оставался у него ночевать, чтоб домой через весь город не переться. Хоть и была у меня машина, да с этой свистопляской под конец дня я становился таким невменяемым, что куда уж там за руль. Да и машина, раздолбаннейший «вольвушник» какашечного цвета, разваливалась прямо на глазах. Ну, – всё колёса! Конфискат, блин!
Ох, и подвела меня машинка как-то. Припозднился на работе и ехал потихоньку до дома. Устал как пёс, чуть носом о руль не клевал. Вдруг –  крик, гам, тарарам. ГАИшники обгоняют, тормозят меня. Встаю, документы им в окошко. А меня за шкирку из машины выволакивают и, под крик – «…тачка в розыске...» – кидают мордой о капот. А потом начинают метелить с воплями: «Наконец-то мы тебя поймали, чеченская морда!» Во, здорово! Хорошо, я не сразу врубился и не навалял в ответ. А то был бы номер! Разобрались, конечно, отпустили – мол, извини, брат, с кем не бывает? Но пришлось разворачиваться и ехать к Сашке в больницу.
А он – гад, давай ржать:
– Стив! Какой красавчик! Где ж тебе так морду отциклевали?
– Где? Где? В Караганде. Давай чего-нибудь сообрази. Смотри, как кровища хлещет.
– Ну, не умрёшь.
– А вдруг?
– Ну, пошли, Стив, в перевязочную. Анекдот-то знаешь: «– Доктор, я умру? – Конечно. – А, может, нет? – А я на что?»?
– Страшно остроумно.
– А то…
* * *
Священный трепет перед медицинскими учреждениями во всех нас сидит, наверное, с детства: со времён прививок-манту и удаления молочных зубов. Поэтому, когда Сашка привёл меня в облицованный плиткой бокс, у меня задрожали колени.
– Так, дружочек мой, поломанный нос я тебе так вправлю, а рассечение брови зашивать придется. Да, не скули, сейчас укольчик замастырим и будем штопать. Станешь как новенький. Ну, а с рёбрышками треснутыми так походишь. Поболит чуток, конечно. А ты как думал? Менты, они своё дело знают туго. Ты Кольке эту фишку расскажи – он кипятком описается. Ну, поехали…
Я побледнел и закатил глаза.
– Стив, открой глаза – ты ж не в гестапо!
– Аи...
– Чего орать-то? Ты гляди, как ровненько получилось. Ладно, можешь здесь на койке подремать, а я пошёл работать.
– Валяй, – я прикорнул на койке, но заснуть не смог – адреналин бушевал в крови, будоража и мешая спать.
Я встал и пошёл искать Сашку. Жизнь по ночам в больнице кипит. Сашку я нашёл в приёмном покое. Он метался от пациента к пациенту помятый, всклокоченный с бешеными глазами.
– Стив. Не спиться, что ли? Ну, так не стой, как пень – вон халат висит – одень да помогай.
– А чего делать-то?
– Увидишь. Вон каталка справа – ага – взялись. Повезли в реанимацию. Давай, Стив, бегом.
На каталке лежало что-то худенькое, старенькое, маленькое и коротко остриженное.
– Это сколько ж лет? – поинтересовался я.
– Под девяносто.
Грозный усатый мужик преградил нам путь в реанимацию. Мельком глянул на каталку и гаркнул:
– Ну, и куда вы, бл., везёте мёртвого деда?
Я притих, а Сашка возразил:
– Пал Палыч, это не мёртвый дед, а живая бабушка.
– Шутник... – усатый наполовину откинул одеяло, обнаружив впалую костлявую грудную клетку.
– Саша... – угрожающе протянул усатый.
– Пал Палыч... – Сашка совсем откинул одеяло.
– И правда, бабка. Живая, говоришь? Ну-ну. Везите.
Потом я чего-то держал, подавал, возил.
Наплыв больных закончился лишь к утру. Сашка еле держался на ногах, и у меня глаза слипались.
– Ну, всё, Стив, дежурство заканчивается. Сейчас в морг отвезём пару жмуриков и по домам. Добросишь?
– Чего?
– Чего слышал. Ох, когда ж эта ординатура закончится? Ношусь, как в задницу укушенный.
* * *
Мёртвый мужчина крепкий и совсем не старый лежал неестественно застывший и с посиневшими губами, раскинув в стороны руки. Сашка деловито связал ему вместе руки и вместе ноги. На бедре зелёнкой нацарапал номер истории болезни, накрыл простынкой и бросил мне равнодушно:
– Покатили.
Меня передёрнуло. Докатили до морга. Сашка долго возился с замком.
– Ну, пошли, только ключ вынь.
– Зачем?
– У нас такой дежурный розыгрыш – ключ не вынешь, кто-нибудь пройдёт да и запрёт, и кукуешь там с мертвяками.
Я вздрогнул:
– Саш, не пойду я дальше.
– Боишься, что ли?
– Да нет... я...
– Ха. Ладно, герой, я мигом.
* * *
Домой ехали под покровом жиденького рассвета.
– И что, Сань, каждый день так работаешь?
– Почти. Я ж в графике.
– На фиг такой график, – пробормотал я.
Сашка расхохотался.
* * *
Молодец, всё-таки, Сашка, ух, молодец! Во мне поднималась гордость за то, что у меня есть друг с божьей искрой. Непростую выбрал стезю, не из романтических и уж, тем более, не из меркантильных соображений, а взял да пошёл реализовываться там, где катит и нравится, а я... Деньги, деньги... И всё же мои дела казались мне реальными и правильными.
Огрубляя, я собирал налоги, как татарин дань. Ох, и наслушался я в свой адрес «пожеланий и комплементов», проклятий и угроз.
На Сашку молились, его благодарили и поминали добрым словом. Меня – кляли, хуже Сатаны. Вот Сашка и летал, как на крыльях, в облаке своей светлой, пропитанной благодарностями ауре.
А я как в броню оделся коконом равнодушия и жестокости.
КОЛЬКА
С Колькой виделись редко. Он мотался по дежурствам и бесконечным усилениям, я – в делах закопался.
А тут по радио сказали, что день милиции – вроде и повод, сам-то я хрен бы вспомнил.
Набрал его:
– Колёк, поздравить хочу с твоим профессиональным.
– А, Стив. Спасибо. Куда пропал? И этого, блин, чёрта рыжего не видно. Может, заедешь?
– Может и заеду. Ты где?
– Где? На работе – дежурство у меня подсурупило.
– Ладно. Заскочу.
* * *
Все отделения милиции один в один, как спички в коробке – серые, грязные, ободранные.
Ну, мне не привыкать, после паспортного стола.
Проходил я мимо поста дежурного, кивнув ему, вдруг что-то остановило. За замызганной решёткой клетухи, в народе именуемой «обезьянник», стоял высокий оборванный старик. Я прямо-таки споткнулся о его глубокий чёрный взгляд, и почему-то, спросил по-цыгански, вспомнил из детства:
– За что задержали, ромале?
– Ты цыган?
– Нет. Мать была цыганка.
Он помолчал, а потом тихо запел. Песня тоскливая, с гортанными переливами.
Парень-дежурный высунулся из окошка, глянул с любопытством и спросил у меня:
– Вы понимаете, что он поёт?
– Не всё. Но, вообщем, да.
– Ни фига себе! Класс! И про что?
Я задумался – это было... непереводимо:
– Ну, примерно так – «…прохожий спрашивает у цыгана: – Ты любишь родину? – Нет у меня родины. Она везде и нигде. Родина там, где я захочу. – А любишь ли ты женщин? – Нет, но без них нельзя цыгану. – Любишь ли ты пить-гулять? – Нет, но скучно жить без удовольствий. – А дорожишь ли ты деньгами? – Зачем мне деньги? Они меняются, а постоянно лишь цыганское счастье».
Парень-дежурный уставился на меня прибалдело:
– М-мда... – и выматерился.
* * *
Цыган замолчал. Стало тихо. Я подошёл вплотную к решётке и сказал уже по-русски:
– Спой ещё.
Он взглянул презрительно, и тоже перешёл на русский:
– Ты – ром, а не понимаешь – и птица не поёт в клетке, а уж цыган. Это я тебя увидел – вроде как, родную душу встретил. Мать цыганка, говоришь? Да – не соврал ты.
– Я попробую помочь...
Он усмехнулся, сверкнув золотыми зубами:
– Поможешь – спасибо, а нет – не горюй, сынок.
Я пошёл.
– Погоди.
– Что?
Цыган опять глянул пронзительно-остро и вдруг быстро-быстро проговорил:
– Ждут тебя чёрная вода – золотая гора. Из пяти, любовь одна и в том твоя вина. А не возьмёшь на сердце грех – будет ждать тебя успех.
Я вытаращил глаза и отшатнулся, а старик отвернулся и отошёл в дальний угол.
* * *
Мрачный Колька сидел в обшарпанном полутёмном кабинете за столом, заваленном бумагами, и курил, выпуская дым в форточку.
– О, Стив пришёл!
– Да непросто пришёл, а с подарками – подмигнул ему я, вываливая на стол коньяк и закусь.
– От, бл., откуда в ж. золото? – притворно удивился Колёк.
– Взятки, дорогуша, взятки.
– Ну, давай ваши взятки попробуем.
* * *
Свою первую взятку я хорошо помню. Это было что-то! Некий хачик, пойманный мной по мелочевке на двойной бухгалтерии, принёс мне... коробочку конфет фабрики «РотФронт».
Я конфетами не балуюсь, потащил домой – жене. Открыли, а там – Клондайк – конфеты-то аккуратно проложены купюрами.
Я – дурак – потащил коробку обратно – на работу, бледнея-краснея, обливаясь холодным потом, вывалил всё Васе на стол, предварив рассказом откуда что взялось.
Вася долго молчал и смотрел на меня сочувствующим взглядом, как на идиота:
– Стёп,… конфеты-то зачем приволок?
Я задумался.
– Ну?
– Не знаю. С деньгами-то как, а, Василий Викторович?
– А ты как думаешь?
– Не знаю.
– Ну, как с деньгами? Пропей. Или купи чего ребёнку... – он рассмеялся – ...разве ж это деньги?
* * *
Вспомнив, улыбнулся, наливая коньяк. Выпили с праздничком.
– Коль, за что у тебя цыган сидит?
– Какой ещё цыган? – вытаращился Колька.
– Ну, там внизу.
– А. Бродяга.
– Может, отпустишь?
– Чего это? Сдурел что ли, Стив? У нас так не делается.
– Коль, отпусти, а? Может, я залог дам.
– А кто он тебе?
– Да, никто. Просто... цыган...
Колька зло растёр сигарету в пепельнице:
– Ну, может, тогда, вообще, сюда его пригласим... рюмочку нальём?..
– Да, не заводись ты, Колёк! Нет так нет – я выпустил дым.
В конце концов, он и правда мне никто, и я сделал всё, что мог.
– Да, ладно, чёрт с ним, пусть катится, что мне жалко, что ли? – решил Колька, снимая телефонную трубку…
Мы допили коньяк. Потом Колька вынул из под стола бутылку водки. Напились и стали ругаться-спорить, чуть не до драки.
Потом развеселились.
– Прикинь, Стив, сосед мой пропал. Мужик душевный, на хорошей работе, но алкаш страшный. Нажирался в расшлепок. Уж и грабили его по пьяни, и морду били. А ему всё по х.. мороз. Коптит небо потихоньку.
– Ну, и..? – я уже похохатывал.
– А чего-то мелькать перестал. Ну, я к нему – по-соседски, звоню-ломлюсь – нет ответа. Толкнул, а там не заперто.
– Ну-ну, и что дальше?
– На диване лежит. Я думал, он пьяный, а он трезвый,.. но мёртвый... – закончил Колька.
– Хэ-ха-хе, ну, ты даёшь! Ну, слушай. Прихожу на днях домой – у отца дама сидит. Да, погоди ты ржать-то! Это совсем не то! Деловая – диссертацию пишет, а отец консультирует. Да только, видно – не волокёт она в медицине, а диссертация ей нужна для статуса. Преподаёт какую-то туфту, вроде политэкономии в медучилище, а диссертацию хочет. Ну, преподавать-то она преподаёт, а для того, чтоб кушать – держит ларёк продуктовый. Упакованная вся – одета элегантно – в костюме, туфли на шпильке, а на шее черте что намотано. Шарфик какой-то, ну, вообще, не в тему. Рыжий, газовый, в горошек. И отец на шарфик уставился, прямо глаз оторвать не может, настолько он не к месту да не в струю.
Она заметила, встрепенулась:
– Что-то не так?
– Да, вот шарф у Вас такой... занятный, – запинается отец, а я чуть со стула не падаю.
– Ах, это… – она разматывает шарф, а там здоровенная «голда» в килограмм, а на ней крест с «гимнастом» весь в бриллиантах.
Мы с отцом глаза вытаращили, а она объясняет:
– Да, это я сегодня в налоговую иду...
Колька расхохотался так, что расплескал водку:
– Ой, Стив, вот, убил... Ну, а ты чего?
– Ну, чего? Так, говорю, мадам, стоять...
– А она?
– Померла от инфаркта, мы с отцом её распилили на бормашине да в цемент закатали… Чего она? Домой пошла. Отпустил, конечно.
– Ну, я так и понял.
Потом мы ещё выпили, обнялись и стали петь всякую душевно-прикольную туфту – «Дан приказ ему на запад...», «Клён кудрявый» да «Пидманула-пидвела».
* * *
Рассвело. И мы разошлись – Колька домой, а я – на работу. Конечно, какая, на хрен, работа? Да только ничего не попишешь – собрал себя в кучу и вперёд. Работа есть работа. Любишь кататься – люби и саночки возить.
СТИВ
Времена пошли «сказочные». У меня это вылилось в бесконечные командировки. Я мотался по стране как Сивка Бурка. Объехал весь Чуркистан, подхватив там тиф, а затем и малярию до кучи. Морозился и пил топлёный снег на Севере. Дрался не «до первой крови», а «не на жизнь, а на смерть» на Кавказе, и чуть не женился на пухленькой хозяйственной хохлушке.
Отсыпался в поездах и самолётах, считал тараканов на стенах гостиничных номеров, пил спирт, курил «анашу», «любил» женщин. И работал, работал, работал...
В Москве бывал редко – наездами. Подкидывал отцу денег – он уже вышел на пенсию, но продолжал заниматься научной работой.
Всё свободное время старался провести с Ромкой. Наталья отпускала его. Наталья... Моя Наталья. Я был дурак, жалел, что расстались, и пребывал в полной уверенности, что, когда осяду, верну её. Мечтатель!
КОЛЬКА
Замутилась Чечня, и Колька был там. Не по своей воле – ему поставили ультиматум – или воюй или пошёл вон из органов. А потом его затянуло. Понравилось воевать, блин.
Сколько мы с Сашкой его ругали, сколько просили родные, сколько плакала Нино, а ему хоть «кол на голове теши». Так и воевал бы, пока не грохнули – «герой кверху дырой». Да «Бог миловал» – ранили-контузили – повалялся в госпитале, и комиссовали.
Он там тоже не хило хапнул – и звезду на погоны, и деньжат привёз – малёк упаковался. Только как приехал, чудной был поначалу – всё норовил рубаху на груди рвать, да нам с Сашкой пенять – «вот я, вот вы... Я воевал, а вы нет... Родина... да настоящие мужчины… да честь...» – и прочую туфту, только мы его быстро окоротили-обломали.
Пришёл в себя – поочухался-подуспокоился.
САШКА
Один Сашка, как был в Москве, так не тронулся никуда. Разве что в Питере чуток постажировался. Его тоже в Чечню звали – да он что, дурак, что ли?
Отмазался. Всё равно раненых в Чечне, здесь оперировал. А что до денег – так Сашка из нас до них самый незавидущий был. Да и в Москве купоны стриг не хило. А много ли ему одному надо?
Мать его умирала от рака долго и тяжело. Лечил он её длительно и упорно – из-за границы лекарства доставал, клал в больницы к светилам. Только, что тут сделаешь?
Последние недели она лежала дома – искусала губы вкровь от боли, исхудала, потеряла волосы от химиотерапии, но была в полном сознании.
Я, как бывал в Москве, заходил к ним обязательно. А отец, так и вообще, ежедневно.
Когда-то она чуть не стала членом нашей семьи, и все мы её очень любили и жалели.
Её последний день я застал. Зашёл к Сашке между командировками, выглядел он плохо – бледный, осунувшийся, с воспалёнными от бессонницы глазами.
– Ну, как она?
Сашка покачал головой безнадёжно.
Мать проснулась и увидела его жест:
– Не меня ли хоронишь? Здравствуй, Стёпа, взрослый какой стал, красивый.
– Здравствуйте... – я запнулся, так она изменилась, – ...как вы себя чувствуете? Выглядите неплохо.
Она слабо улыбнулась:
– Да ладно, Стёпа, врать-то. О-ох..
– Мама, что?
– Всё нормально, Шурик.
– Ты скоро поправишься, – неуверенно проговорил Сашка, – ...очень скоро. И Владимир Иванович так сказал...
– Поправлюсь? – улыбнулась слабо и, вроде как, удивилась она, – ...да, боюсь, что не поправлюсь я уже, сынок.
– Мама, ты скоро встанешь! Обещаю.
– В уме ли ты, дружок? Слёзы утри.
Хлопнула дверь – Колька в форме возник в проёме.
– Вот и Коля. Здравствуй.
– Да... я... Здравствуйте.
– Вот, сынок, какие друзья у тебя. Береги их. Храни дружбу. И себя береги. Идите – поболтайте – не виделись давно, небось. Ох... Нет, ничего не надо, Шурик, я попробую поспать.
Мы долго сидели на тесной Сашкиной кухне и курили. Говорить не хотелось. Приходил мой отец, они с Сашкиной матерью долго разговаривали, и он ушёл с влажными глазами.
К утру её не стало.
СТИВ
Ну, разок в Чечню мне, всё-таки, слетать довелось. По работе – с проверками.
Я уже к тому времени по службе потолка достиг, и недвижимость прикупать начал, и деньжат копить. Полулегально, конечно. Тут Вася меня и тормознул – спасибо ему – а то и до греха недалеко. Деньги – такая пакость, что как идут струёй, так глаза разгораются и башку сносит напрочь.
У нас ведь один неверный шаг сделал, напортачил, тут тебя и съели с потрохами. Под белы рученьки в дальние дали на казённый харч. Дела-то известные.
Вот Вася и охолонил меня маленько – командировочку одну- другую, да подальше, а потом уж и в Чечню с проверками. Прогуляйся, парень, проветрись – остуди башку, авось, и поумнеешь.
Я поартачился для понта – очень не хотелось местечко тёплое покидать да от кормушки отрываться, но Васе я привык доверять слепо и безоговорочно – и поехал. Да не один – прихватил с собой Кольку. Уговорились мы с ним, подогнали сроки командировок, скоординировали маршрут и тонко намекнули руководству на перспективную плодотворность этого тандема.
А команда набралась человек пятнадцать – всё чиновники-начальники, а ещё столько же охраны. Полный атас!
Колька тогда уже ходил в больших погонах. Наград понахватал – амбиции потешить, деньжата кое-какие были. Только вот детей у них с Нино не было, а для Кольки это был больной вопрос! И лечились, и обследовались – Сашка пособил – консультировал у самых знающих докторов – те не нашли отклонений – да не дал Бог, видать. Колька зверел, Нинка не раз ре?вливала. Пустое. Вдвоём квартиру снимали. Служебной он так и не дождался.
Вот Колька и подумывал погоны скинуть. И не заниматься больше всякой патриотической мурой, а делать деньги.
Не просто это было, да были кое-какие задумки. Поэтому в Чечню Колька летал теперь изредка – не воевать и не зарабатывать, а для поддержания статуса и для галочки.
Маршрут наш был незамысловат – за два дня посетить несколько точек – Моздок, Беслан, Владикавказ. Что запомнилось? Бесконечные перелёты-переезды – самолёты-вертушки-УАЗики-джипы, оцепленные по периметру солдатнёй аэродромы, гостиницы и бесконечные пьянки-банкеты.
Девчушка-журналистка с нами увязалась, но если она журналистка, тогда я – папа Римский. Может, в Москве-то она и ничего – блондиночка гламурная. Да только, таким соваться нечего к солдатне! Сразу их слово нехорошее на её светлом лобике отпечатывается.
Да и условия полевые – ни помыться, ни облегчиться. Нам-то, мужикам, раз-два – и порядок. А с этой – смех один. Прямо с аэродрома начала – где, мол, у вас можно нос попудрить?
Парни там простые, не врубаются – буквально понимают:
– Да вон зеркало висит.
Эта фря бледнеет, мнётся, но делать нечего:
– Да, я это...
– Чего? – парни подначивают, посмеиваются.
– Бл., где тут, поссать можно?
– Вон кусты, а мы отвернёмся.
А чего кусты-то дадут, коли тут зона – на всех объектах снайпера с биноклями? Хотя, там такой... кардан – да-а-леко видать и без бинокля.
* * *
Сколько тогда было выпито, кому сказать, не поверят! Мне, так вообще, коньяк несли ящиками – чтоб результаты проверки были удовлетворительными.
Концы в воду, написал размыто и обтекаемо – сгодится и нашим и вашим – волки сыты и овцы целы. Накрапал цифр с потолка да процентов покруглее, а там – поди, проверь.
Уж в самолёт в Москву садимся, а мне мужики какие-то, с глазами бегающими, свёртки в сумку пихают.
Колька ржёт:
– Уходя с аэродрома, что-нибудь возьми для дома. Да, Стив?
– А то. Смейся-смейся. Ты себя в зеркало видел? Да и я, небось, не лучше. Кто в Москве машину-то поведёт?
– Припашем кого-нибудь.
– А. Ну, наливай тогда.
– Поехали.
КОЛЬКА
А, вообще всю поездку ругал меня Колька на чём свет стоит, костерил страшно. Он давно уже пытался провести со мной беседу – да времени не было. Ходил вокруг да около, а тут времени навалом, а под пьяную лавочку вправлять мозги самое оно.
Подогревая себя коньяком и перекрывая рёв вертушки, Колька орал мне:
– Ну, куда ты лезешь, Стив, куда? Уже не первый раз мне докладывают – то с Вольдемаром Питерским тебя видели, то с этим Трофимом... Вот что у тебя с ними?
– Дела.
– Дела?! Да ты, Стив, хоть понимаешь, они бандюки натуральные? У Трофима, вообще, три ходки...
– Николашенька, сейчас это вполне приличные и уважаемые граждане. Весьма, кстати, законопослушные. И помогаю я им грамотно оформить уплату налогов, заполнить налоговые декларации. В пользу, между прочим, родного государства, на страже которого ты сейчас так рьяно дерёшь глотку...
– Я убью тебя, Стив...
– Если допрыгнешь...
После чего мы немного попинались.
Отдышавшись и выпив мировую, Колька продолжил:
– Я тебе как другу, Стив. Стал бы я такие беседы проводить, подумай сам? Я ж не проповедник.
– Это точно... Что ты не уймёшься всё?
– Да, погоди. Не заедайся. Я дело говорю. Держался бы ты от них подальше. Это волки, в натуре, от тебя ж, Стивушка, рожки да ножки останутся…
– Ага, и никто не узнает, где могилка моя?
– Вот, бл., ты – кретин, Стив.
– Знаю. Ты мне это часто говоришь.
– У меня на этих отморозков много чего нарыто. Они из тех, что будут «любить тебя, как душу, и трясти, как грушу». Тебе это надо? Ну, поможешь ты им декларации заполнить. Да, только боюсь я за тебя, Стив. Правда – чего ржешь опять? Сдаётся мне, что помогаешь ты им от налогов уклоняться.
Я прищурился:
– А если и так? Я ведь, Коль, университет не зря кончил и по Москве носился, так, что дым из ушей, и полстраны объехал. Кое-какие лазейки Кодекса знаю, не ухватишь. А Кодекс я уважаю очень... Ну, о чём ты говоришь?
– Посажу я тебя, Стив! Ей Богу, посажу со всей гоп-компанией.
– О-о, – приятно удивился я, – ...договорились, Коль. Конечно, посадишь. Когда-нибудь. За что и выпьем, идёт?
– Идёт-то, идёт, а вот ты – идиот.
– Согласен.
СТИВ
Конечно, было в этих беседах и рациональное зерно.
Колькина забота меня бесконечно трогала, парень он был простой, не сентиментальный, а тут – поди ж ты – разволновался,  и был абсолютно прав!
Бандюки были натуральные, и я им был очень нужен. Криминал и беспредел их деятельности был для меня очевиден. Законы эти красавцы знали не хуже меня, да только декларировать денежки нужно было через официальные структуры.
Я здорово рисковал и ходил по лезвию ножа, поддерживая эти контакты, да только риск был мной полностью осознан и взвешен. Я чуял некую, пока расплывчатую, перспективность этого содружества.
И, что бы Колька не говорил, про то, что я скурвился – это было не так. Ни в каких грязных махинациях я участия не принимал, а что касается вкладов да переводов, так деньги-то не пахнут. А откуда что взялось, я знал, но меня это не касалось. И никаких лишних вопросов я не задавал. Тут уж, как говориться, волков бояться – не наклоняться!
Не скажу, что Вася одобрял такие контакты, но он не тормозил меня, не останавливал, и я оценил это как молчаливое согласие. Тем более, что пора было подниматься на новую ступень – я не собирался весь век шустрить в налоговой, а посему пробивал различные варианты и изыскивал возможности роста.
Кое-что уже наклёвывалось. Но все глобальные проекты – не столько вопрос времени и трудолюбия, сколько вопрос везения.
Я не фаталист – в приметы не верю и монетку на удачу не кидал, но не могу отрицать очевидное – частенько фарт подводит. Да и фишка не так ложится, как ты полагал. Ты рассчитываешь на одно, а тут – р-раз – подлянка форсможорит, и ты в дерьме по самое не балуй. Вот и кумекай.
Сильно меня мордой об стол не прикладывали, но несколько обидных до соплей обломов было – не без этого. И камушки подводные были и подставы откровенные.
А я мальчик избалованный, но вольный цыган, поэтому из душевного равновесия надолго не выходил. Привык не жалеть ни о чём. И вообще – жизнь прекрасна и удивительна, если выпить предварительно. Ненавижу нытиков.
Правда, сам, бывает, посижу-погорюю – себя пожалею, сладко растравляя былые раны.
Да быстро это надоедает – уж больно занятие бесполезное. Но бывает, бывает – что ж я – не люди?
* * *
Пошла «чёрная» полоса. Читая лекцию в больнице, умер мой отец. Прямо напротив отделения реанимации. Спасти его не успели.
Меня как обухом по голове ударило. Он был ещё не старый, энергичный и бодрый, и, я полагал, что жить он будет, если не вечно, то хотя бы очень долго. А вот нет.
После похорон я долго находился в состоянии тупого оцепенения. Бесцельно бродил по квартире, боясь зайти в комнату отца, где зря теперь стояло его стоматологическое оборудование, громоздкое и «мёртвое».
Из ступора вышел благодаря работе, специально загружая себя делами, чтоб не думалось.
Какое там! Мысли... мысли… воспоминания… Можно было, конечно, провалиться в ватную алкогольною бездну. Но мой отлаженный организм после определённой дозы, не воспринимал алкоголь совершенно – выплёскивал наружу, оставляя мерзкое чувство тошноты и опустошённости. К тому же, проблему это снимало лишь на время. А потом всё вставало на свои места – те же проблемы, отягчённые чувством вины, что, пытаясь уйти от решения, трусовато «прыгнул в бутылку». Вобщем, алкоголь – не мой вариант. И к лучшему.
Слишком много наблюдал я отличных башковитых мужиков – перспективных, умных, смелых, которые, напиваясь, становились просто быдлом. И заканчивали деградируя, буквально распадаясь на куски изнутри. Выражаясь, как Сашка, языком медика – «алкогольная энцефалопатия», «цирроз» и прочие «прелести».
НАТАЛЬЯ
Наталья-Натали вышла замуж, чем нанесла мне бессовестный удар ниже пояса. Конечно, к чему было удивляться, что молодая, красивая и чертовски притягательная женщина удачно вышла замуж?
Но я, хоть мы и разошлись, безусловно думал, что Наталья всё равно только мне принадлежит.
Муж её, бизнесмен, показался мне мужиком дельным и правильным. Наталью он боготворил, и она, похоже, была с ним счастлива. Обожал он и Ромку. На меня при встречах кидал взгляды насмешливо-сочувствующие – как, мол, упустил такое сокровище?
Да, упустил... Ужасно я тогда бесился.
Разрулила всё Наталья. Пара-тройка душевных бесед, это с её-то рассудительно-спокойным подходом, и я растаял. Я при ней всегда таял.
Всё улеглось-устаканилось. С Ромкой я виделся часто и был, пусть приходящим, но настоящим отцом. И оставляли они его со мной, когда на пару недель ездили в свадебное путешествие.
Наталья знала, в этих вопросах на меня можно положиться. И была права.
Наплевав на работу, я тогда занимался только Ромкой. Наверное, это было самое счастливое время.
МАРИЯ
Я маленько остыл, но обида всё же осталась, поэтому я не стал сопротивляться, когда одна из моих многочисленных интрижек выросла в красивый чувственный роман, а моё повышенное чувство долга и ответственности к браку и семье привели меня в ЗАГС.
Мария подкупила меня не только внешностью модели, она была остроумна и кокетлива. Окончила «ИнЯз». Часто ездила за границу, заразительно об этом рассказывала, была искромётно-сексуальна и легка в общении.
Первый раз в жизни у меня была настоящая свадьба – с фатой, белым платьем невесты, фраком для жениха, куклой на капоте машины и широким гуляньем-застольем с безумным количеством еды, выпивки и гостей.
Вышел отличный денёк, надо сказать. Все были пьяны, веселы и благодушны. Невеста ослепляла красотой, юностью и обилием бриллиантов. Гости плясали и дружно орали «Горько».
Пьяненькие Колька с Сашкой, обнявшись, громко пели:
«Мурка – ты мой мурёночек,
Мурка – ты мой котёночек,
Мурка – Маруся Климова,
Прости любимого...».
Новоиспечённая Маруся Климова радостно хихикала, и все были очень довольны.
Под конец вечера Мария упорхнула шептаться с подружками, а мы с Колькой и Сашкой сидели за обезлюдевшим столом, гости во главе с тамадой лихо отплясывали какую-то «тропатуху» так, что пол дрожал, и выпивали. Мы пьяновато хихикали, и тут Сашка, как-то посерьёзнев, спросил:
– Слушай, Стив, я вот только не врубаюсь, ну, вот на хрен на всех жениться-то?
Колька молчал настороженно.
– Ну, я же полюбил, – начал я не очень уверенно, – ...я несу ответственность за любимую женщину...
– Да, брось ты.
– А ты что, не одобряешь мой выбор?
– Почему не одобряю? Одобряю.
– Да, класс, – встрял Колька, оторвавшись от икры.
– В чём же тогда дело? Куда ты, рыжий, клонишь?
– А ты уверен, Стив, что будешь счастлив?
Я помолчал:
– Не уверен.
– Чего ж тогда хомут одевать?
– Я люблю Машку и хочу сделать её счастливой, уж на всю жизнь, или нет – не загадываю. Но сейчас такой расклад, и дай Бог, чтобы он таким и оставался.
– Ясно. Ну, смотри, Стив, не ошибись...
Знал я, куда клонит Сашка, видел он, как и после развода я по Наталье сохну, всё видел – его, рыжего, фиг обманешь – у него чутьё, что твой рентген плюс детектор – не спасёшься! И догадывался, конечно, что всё это назло, что ли – Наталья под венец, ну, и я, не лыком шит.
Но Машку я полюбил за ум, за задор, за жизнерадостность. А что она – красавица сногсшибательная, так это, скорее, мою мужскую гордость тешило, чего уж там скрывать? Да и ничего в этом плохого нет. Я ж, поди, тоже себя не на помойке нашёл, и вкус имею.
– Сам-то когда женишься? – спросил Колька Сашку, дабы тот отвязался от меня и не портил назиданиями свадебный пир.
– Да я женат давно, – осклабился Сашка.
– ?! – Колёк вытаращился на него, как на золотую рыбку, а я расхохотался, догадываясь. – ...Врёшь? Как? Когда? На ком? А ты чего, Стив, ржёшь? Знал что ли? Свиньи вы оба!
– Погоди орать-то, – остановил его я.
– Давай, рыжий, колись! На ком женат?
– Ну... – начал Сашка издалека, – ...женат я давно и очень счастливо, – он округлил наглые глаза в рыжих ресницах, – ...имя моей жены Медицина.
Я покатился под стол от хохота, а Колька выругался:
– Тьфу ты, твою мать, я же серьёзно. А дети как же? – перешёл он на свою больную тему, – ...вон у Стива Ромка, да ещё, небось, будут с Машкой?
Я кивнул.
– ...У меня... – он помрачнел.
Не думал, что Сашка по-пьяни расколется, но видно хорошо пошло:
– Я уж двоих набастардил... – тихо и очень серьёзно ответил он.
Я был в курсе. Рыжий Сашка женщин притягивал, как магнит. Меня это жутко обижало, потому что я был среди нас троих самым красивым, коротыш Колёк не в счёт. Да и был он не ходок.
А вот нет – тянулись к Сашке бабы, как к солнышку, летели словно бабочки к огню. И не было удивительного в том, что он перетрахал полбольницы. Узаконивать отношения Сашка не желал, но детям содержание выделял щедрое. И все, вроде как, были довольны.
Колька офигел:
– Врёшь!
– Ну,.. сука буду. Так у вас ментов говорят?
– А ты, Стив, знал?
– Знал.
– Вот… паразиты! Ну, поздравляю. И кто?
– Две девчонки.
– Рыжие?
– Ага.
– Ну, силён, бракодел!
– Я вас, Коля, сейчас ударю. Не бракодел, а... ювелир-р-р.
– Ну, ну, господа, – встрял я, – ...пора б нам выпить…
Танцуя с молодой женой, я слышал как Сашка с Колькой фальшиво ревели:
«Добрый доктор Айболит,
В одиночке он сидит –
Не за кражу, не за пытку –
За врачебную ошибку... и-и-эх!»
* * *
Семейная жизнь с Марусей получалась весёлой, суматошной и бардачной. Она болталась по заграницам, дом оставался неухоженным, а когда возвращалась, начиналась какая-то суета, беготня и морока.
Хозяйкой она была аховой, что меня не слишком огорчало. Мы ругались и мирились, и снова ругались. Жили, как на вулкане, детей заводить не собирались, но Маруська быстро забеременела.
Командировок своих при этом не отменила. И родила-то чёрте как – чуть не в самолёте – в «Скорой» в аэропорту.
Я её чуть не прибил потом. Хорошо, что всё обошлось. Дочку назвали Катериной. Красивая вышла – чернявая – моя порода.
Маруська сокрушалась:
– Вот не думала, что рожу... цыганку.
Я смеялся:
– Поглядишь ещё, какая чавэла вырастет! Ай нанэ!
Маруська злилась. Матерью Маруська оказалась никакой – подкидывала дочку родителям и моталась по тусовкам, а то и с собой её таскала.
Я подождал-подождал, да и закатил скандал. Ну, Маруська тоже не промах – пошла орать, и тогда я поглядел на неё фирменным взглядом, в котором не было ни страха, ни жалости, после чего, она мудро предпочла заткнуться.
Зыбкий мир был восстановлен, и Маруська как зайчик смиренно села дома с дочкой, потребовав при этом щедрое содержание – дабы не скучать.
Не вопрос – сказал я, и «деловое сотрудничество» было заключено. Годика на два её хватило. Дочка росла капризной и избалованной – проявились вредные Маруськины гены, и, как ни старался я её полюбить, не думаю, что мне это удалось в полной мере.
Вот с Ромкой я отдыхал душой, с Ромкой был счастлив. А капризная маленькая ведьма, вечно шантажирующая своими слезами, меня сильно раздражала, хотя я честно пытался быть терпеливым и ласковым. Стыдно, да делать нечего, поневоле задумаешься о Сашкиных словах, сказанных на свадьбе.
СТИВ
Но не до этого мне сейчас было – проект, который я долго вынашивал, заходя с торца и с тыла, поворачивая так и эдак, замаячил наконец со всей определённостью.
Вкратце это выглядело так –в районе Ханты-Мансийска по проверенным геологоразведочным данным должна была протекать под землёй нефтяная речка, место предполагаемого месторождения нужно было по-быстрому оформить в частное владение, пока никто не пронюхал, почему такая заинтересованность, там мутились некие невинные операции с недвижимостью.
Я это знал.
Бандюки мои – Вольдемар с Трофимом тоже знали, и ещё кое-кто. Дело это я пробивал долго. И связи по стране налаживал, и знакомства криминальные держал – всё было «лыком в строку». Авторитет себе зарабатывал – не впустую, не прогадал. Именно мне доверили оформление земли в собственность. И сделать это нужно было так, чтоб ни один комар не подточил своего поганого носа. Вот и мотался между Москвой и Ханты-Мансийском. Бегал по конторам как Савраска, но дело делалось. Оставалось только ждать. И мечтать. И надеяться. Да и Богу молиться.
Ну, с Богом, почитай, всегда выходит стать особая. Из нас троих друзей-товарищей по-настоящему верил один Колька. Не то, чтоб там молиться или посты соблюдать, но в церковь раз в год захаживал, мог из Библии чего процитировать, и яйца на пасху у него в семье красили луковой шелухой.
Мы с Сашкой его подкалывали. Сашка начинал:
– Погоди, Колёк, не злись, а объясни мне – вот как это так? У женщин только Х-хромосома, у мужиков – ХY, и если у Девы Марии было непорочное зачатие, то Христос должен был быть женщиной? – и глаза делал такие невинные.
Колька краснел, злился:
– Вот, рыжий, несёшь чушь всякую, это ж было чудо!
– Сам ты чудо, – смеялся Сашка.
– А вот ещё скажи... – вступал я, – ...вот говорят Ева у Адама первая. А ведь до Евы у него другая жена была – Лилит, пока не прогнали её ангелы в пустыню.
– За что? – интересовался Сашка.
– Ну, как за что? Она была безмозглая – разумом не обладала, только чувствами.
– Во, повезло мужику... – изумлялся Сашка, а Колька орал:
– Да, заткнитесь вы. Умные мужики, а ведёте себя как два мудака. Вот «будет вам» – абстрактно грозил он, а мы с Сашкой смиренно наклонив головы, ждали, когда на нас обрушатся громы небесные. Но ничего подобного не происходило.
* * *
Сашка наличие творца не отрицал, но особо на это и не полагался. Будучи натуральным врачом – циником, практиком и реалистом, он привык полагаться в вопросах жизни и смерти на собственные силы. Тем более, работая хирургом, постоянно сталкивался с пограничными состояниями и вытаскивал людей с того света, руководствуясь скорее знаниями и умениями, медикаментами и аппаратурой, нежели молитвой. Кроме того, спасённые пациенты именно Сашку отождествляли с Богом. Он не спорил, почему бы нет?
* * *
Колька с Сашкой были крещёные. У меня в семье, понятное дело, о Боге сроду не задумывались. «Деды» были коммунистами и отца воспитали в этих традициях. Мама Тамара, если и молилась, то своим богам – цыганским. Так что для меня это была тайна, покрытая мраком.
В церкви я сроду не был. Хотя, Ромку Наталья окрестила, но уже после развода, и на событие я не попал.
А тут как-то поехали все вместе на охоту, да только охота ни фига не удалась. Дожди зарядили, да мы захандрили. Короче, не в дугу.
Бывает. Сидели – трындели, повернул разговор на теологическую тему, и Колька предложил прогуляться в местную церквушку.
Мы с Сашкой всё больше в егерской избушке сидели с егерем балакали, а Колька  всю округу обежал, церквушку приглядел и нас туда поволок. Ладно – со скуки-то чего не замутишь? Покондыбали.
Колёк, чтоб интерес наш подогреть, наплёл историю, что поп местный – расстрига.
– Как это?
– Ну, проповедовал он в городе – приход большой, – таинственно начал мутить Колька, – и с прихожанкой одной спутался. Замужней, между прочим. Кто-то, видать, заложил. Мало ли сексотов? Тут стыд, срам, тарарам. Короче, дело замять не удалась. Дошло до Синода ихнево – Патриархата. Решили наказать прелюбодея. В сане понизили и сюда сослали. А почему расстрига, сам не понял, ну у местных версия такая.
Мы с Сашкой помолчали, с уважением к Колькиной осведомлённости.
– Окрестим цыгана? – вдруг брякнул Сашка.
– Зачем? – удивился я.
– Правда, Стив? Чего ты, как нерусский? – поддержал Колёк идею.
– А я и есть нерусский, – парировал резонно я.
– Ну, зря что ли прёмся по такой грязи? – привёл Сашка свой аргумент, – ...чего ты, Стив, ломаешься? Жалко, что ли?
Я подумал – вроде не жалко:
– Да, делайте, что хотите! – я разозлился.
– Дай я тебя поцелую, Стив! – предложил Сашка.
– Пошёл ты.
* * *
Церковь встретила нас огромным амбарным замком на дверях, и мы приуныли. Однако, не прошло и пяти минут, как мы увидели батюшку, который, подставив бороду моросящему дождичку, бодро топал со стороны реки в огромных болотных сапогах и со снастью.
Мы повеселели, а батюшка очень удивился, увидев нас. Скоро к нему присоединились две востроглазые старухи в платках – время службы.
Церковь открыли, с батюшкой о крещении договорились. Колька пошёл стоять службу, а мы с Сашкой курили за оградкой, выжидая время.
Службу Колька не достоял и вскоре вышел к нам. Чистой сорочки у нас не было, и за ней отрядили за вознаграждение одну из старух.
Пока её дожидались, я рассмотрел церковь – меня не впечатлило, но пару свечек перед иконами я прилепил.
Лба не перекрестил – не умею, и старуха головой покачала укоризненно. Благодать на меня не сошла, но в церкви мне понравилось. Что-то было в этих сводах и лампадах, и торжественной мрачности икон.
Начался обряд. Батюшка и старухи жиденько запели – вот тебе на! Ну, вообщем, неплохо – начало мне понравилось. Сашка с Колькой стояли с торжественными лицами.
Короче, всё прошло довольно сносно – одели рубашку, намочили лоб, обкурили кадилом, дали ложечку «Кагора» и одели крест.
После обряда я спросил у батюшки, можно ли цыгана крестить. На что он ответил уклончиво – Бог един.
Потом чего-то спросил Колька и выяснял по-ментовски нудно. На что батюшка, довольно раздражённо, имея, по-видимому, какие-то планы на вечер, спросил:
– Ну, каких вам ещё милостей?
Подумав, мы купили несколько иконок с ангелами-хранителями и пару бутылок «Кагора», а батюшка, смягчившись, проводил нас довольно миролюбиво.
В избушке егеря мы отметили знаменательное событие «Кагором». Но на моё мировоззрение вся эта история не повлияла абсолютно. Как был цыганом-нехристем, так и остался. Ну, и, извиняюсь за каламбур, Бог с ним.
МЫ
Что касается охоты, то этой фишкой нас заразил Колька-баламут, у него всегда была тяга к экстриму. Всё реализовывался в «мужских» играх с войной, пальбой и прочей байдой. Мы пару раз съездили с Сашкой и подсели. Да какое – своих приятелей по работе стали привозить. Но это не очень прокатило. Особенно, когда Сашка притаскивал с собой кого-нибудь из врачей.
Уж, поверьте мне на слово – доказанный факт, когда в компании собирается хотя бы два врача, то «тушите свет, сливайте воду». Разговоры только о трупах, операциях, больных, здоровых – «чёрный» юмор, от которого у остальных мурашки по коже.
И слушать их невмоготу, и оторваться невозможно. Вообщем, звездец компании.
С ментами Колькиными тоже прокол – нажираются, как лошади, «гейш» норовят с собой притащить – какая уж тут охота?
Так что стали втроём собираться – узким кругом.
* * *
Скажу честно в удовольствие под названием «охота» я въехал не с первого раза, и даже не со второго, и не с третьего. Бессмысленными казались затраты на дорогостоящее снаряжение, нудными – блуждания по лесу и просиживание в засадах. Стрелял я неплохо, поскольку находил время заглянуть в тир – снять напряжение.
И всё же первая охота повергла меня в откровенный шок. Для начала пьяный егерь дал нам «в аренду» собак – отвратительно-грязных борзых, вся ценность которых состояла в том, что они были «притравлены». И мы с борзыми толпой носились по полям за зайцем.
С меня сошло двадцать потов, и я был согласен на то, чтоб меня самого пристрелили вместо зайца, лишь бы всё побыстрее закончилось.
А уж после того, как притравленные борзые зайца у нас на глазах разорвали, я и вовсе разуверился в успехе мероприятия.
Правда поймали-таки мы, в конце концов, пару тощих зайцев –зажарили, поглодали кости под водку, но совершенно не понял я азартного блеска в глазах Кольки и красот природы, меня окружавшей.
Были грязь, усталость, суета, да сомнительные трофеи.
* * *
Во второй раз вышло того хуже. Зимой попёрлись кабана валить. Колька долго нас увещевал да уговаривал, расписывая красоты зимнего леса и напирая на то, как это круто – завалить кабана. Что каждый об этом, мол, только и мечтает, прям с рождения. А он – Колька – нам предоставляет такую сказочную возможность. Уговорил.
Ну, насчёт леса не обманул. Красотища! Сугробы до небес. Снег искрится на лапах елей. Воздух хрустальный обжигает, и носится в нём снежная пыль.
Как водится, пёрлись куда-то, по пояс проваливаясь! Потом стало интересней. Поставили нас по одиночке на какие-то номера. Мол, сиди и жди, когда кабан к тебе в объятья выйдет. Ну, а тут уж берёшь его на мушку и пиф-паф – кабан завален, а ты – в героях. Чего, казалось, проще?
Сижу в сугробе – жду. Не холодно, вроде – упаковался под Колиным чутким руководством, как капуста. Фляжечку с собой захватил с вискарём, потягиваю. Курить нельзя, ну, плюнул, конечно, – закурил. Жизнь в кайф пошла!
И только я забалдел, гляжу, стоит кабан, в натуре. Вот не сойти мне с этого места! Маленькая серенькая свинка.
Я так офигел от удачи, что с изготовкой замешкался. И кабан, не будь дурак, бочком-бочком, мимо меня проскочил. Ушёл с концами.
Уж как бесились мужики. Орали. Шик, блеск, в ж. треск! Ужас! Я – в ответ орать. Чуть до драки не дошло.
Ну, помирились потом, конечно, выпили, побазарили – и давай хохотать над тем, как я глупо опарафинился.
Но, вообще, конечно, у меня тонкая душевная организация, поэтому на следующую вылазку уламывать меня пришлось довольно долго. Но Колька твёрдый, как орех – не зря на своих допросах и не таких упрямцев раскалывал, уломал-таки.
Вот тут и начали появляться азарт, вкус и кураж! Ух, и затянуло меня. Подсели мы с Санькой на охоту, наперегонки побежали покупать ножи специальные, манки и прочую ерунду. Да ещё хвастались друг перед другом, у кого снасть круче.
Колька посмеивался. Дичь лупили только так – уток-ханок, лис, лосей, кабанов и зай­цев.
Отношение к трофеям у нас было разное.
Для Кольки это была добыча – чуть не до слёз расстраивался, когда упускал, материл себя и нас впридачу. Ментовская натура – шкурная – это я так, не в обиду.
Для Сашки это была дичь. Ему было важно практическое назначение – мясо, шкуры, рога-копыта.
Для меня просто – движущаяся цель и мишень для разрядки. Попадёшь-не попадёшь? Игра!
А потому друг с другом не конкурировали, разве что, кто первый попал, да кто сколько завалил.
Мы с Колькой стреляли одинаково хорошо. У него выправка с практикой, у меня тренировка. Но лучше всех стрелял Сашка – бил снайперски. Ведь он оружия никогда в руках не держал и по тирам не ходил, а бил в десятку, в «яблочко».
Иногда соревновались – по пустым банкам били для смеха, так редко, когда мы Сашку могли подвинуть с первого места в перестрелке.
Мы с Колькой лопались от удивления и зависти. А рыжий смеялся – я ж врач, рука не дрожит и глазомер целыми днями шлифую. Эх, вы – вояки!
Доводил нас до белого каления, но про глазомер не завирал – был точен и в бильярде – шары покатать.
Я-то их только в карты обставлял. Всегда. Везло, и чуял я карты. Так что со мной лучше не садись.
Тут уж они бесились: Стив-цыган, шулер, вори?на. Но не по злобе, я ж понимаю.
Ещё и подкалывал:
– А Бог разрешил цыганам воровать, слыхали?
– Болтун ты!
– Ты Библию-то почитай внимательно.
– Зачем?
– Чтоб дураком не выглядеть. Христа хотели гвоздями к кресту прибить – хвать – а гвоздей-то и нет – цыгане увели. Вот и вышла такая поблажка.
– Сам придумал? Ха. Ну, ты мастак, а звать-то как?
– Степан Климов.
– А не Стив Цыганков?
СТИВ
Вообще, почувствовав кайф охоты, я стал получать удовольствие не только от процесса да антуража, но и от окружавших пейзажей. Я не великий ценитель природной красоты – горожанин всё-таки, но выезжая куда-нибудь километров за пятьсот не мог не почувствовать разницы.
Широкий и плотный от запаха разнотравья воздух, которым можно напиваться, словно водой из родника. Влажные, белые утренние туманы, пронизанные золотыми стрелами просыпающегося солнца. Сырой запах дремлющего леса. Облака, быстро бегущие по пронзительно-синему небу. Стрёкот цикад в траве, или густая ватная тишина перед грозой.
После таких вылазок я напитывался энергией, как от аккумулятора, на месяцы. Хотя, вообще-то, времени на отдых не было абсолютно.
Вкалывал я как раб, буквально без сна и отдыха.
Маруське сидеть дома понравилось, и я не имел ничего против, тем более, что Катериной она начала заниматься и дом в порядок привела. Но утеряла ту бурную энергию и яркий задор, которые так привлекали меня в ней.
К тому же, вагон свободного времени Маруська заполняла праздным шатанием по магазинам, бутикам, салонам красоты и фитнесам, что требовало денежных затрат, против которых я тоже ничего не имел – женщина должна оставаться женщиной. Но круг её общения свёлся к таким же праздношатающимся сукам, что, на мой взгляд, приводило к полному опустошению мозгов. Она и разговаривать-то стала манерно и свысока.
А у меня всё руки не доходили призвать её к порядку. Я исправно отправлял на юга да за границу Маруську с Катериной, сам же не помнил, когда был в отпуске.
Впрочем, у Кольки с Сашкой ситуация была приблизительно такой же. Все мы колотились, как мормышки. Да, видать, время такое выдалось.
– Ну, что, Стив, когда в отпуск? – ехидное спрашивал Сашка по телефону.
– Как тебе сказать, дружок.  Солнце светит, но не греет, отпуск – греет, но не светит, – философски отвечал я, после чего слышал в трубке знакомый хохот рыжего.
МЫ
Мой «Хантымансийский проект» близился к завершению, и я уже рванул, было, туда, однако в Москве мне пришлось задержаться.
Колькин телефонный звонок застал меня на работе. Я тупо глядел на монитор компьютера, честно пытаясь сосредоточиться. Не врубался абсолютно – мы сдавали работу, и я не спал две ночи, взбадривая себя крепчайшим кофе и ленивой руганью с подчинёнными.
– Стив, свободен?
– Для тебя – всегда.
– Проблемы у меня большие.
– Выкладывай.
– Не по телефону. Встретиться бы?
– Когда? Где?
– Сейчас. Заезжай за мной, а потом подхватим рыжего – у него дежурство заканчивается.
– Отложить нельзя?
– Стив!
– Понял. Буду.
Я вырубил компьютер, длинно выматерился и, откинувшись в кресле, посидел минут пять, приходя в себя, затем сгрёб бумаги в сейф, который открывался любой булавкой, и вышел на улицу.
Сев в машину, с ненавистью посмотрел на прохожих через лобовое стекло. Все они спешили домой – спать. Спать!!
Посидел в машине ещё минуты три, покуривая, и тронулся.
Кольку подхватил в районе Лубянки. Выглядел Колька как... барбос – серый, небритый, помятый, я ему так и сказал.
– На себя, Стив, посмотри, – как бомжара с Киевского вокзала, – огрызнулся Колька.
– Ну, выкладывай.
– Не... заберём с дежурства рыжего, тогда. Не могу я эту трунду по сто раз пересказывать.
– Резон.
САШКА
Сашка, сидя на каком-то топчане, строчил истории болезни, держа их прямо на коленях.
Поднял усталые глаза:
– А, явились? Дерьмово выглядите. Через час заканчиваю. Пошли, у меня тут халтурка одна, а вы посидите – кофе себе замастырите – он выдал нам пару мятых халатов и повёл в комнату с надписью «Перевязочная».
Выглядел Сашка получше нас – бодренько, он посадил нас на клеёнчатую кушетку, выдал какие-то мензурки и термос с кофе, а сам пошёл в смежную комнату, где его ждала медсестра и два кавказца.
Мы с Колькой попивали кофеёк и с интересом наблюдали за происходящим в соседнем помещении.
Сашка пытался наложить одному из кавказцев швы на запястье. Пострадавший по-русски не кумекал, и второй – Ара постарше – выполнял роль переводчика.
Сашка со скучающим видом натянул резиновые перчатки и только приблизился к парню, как тот побледнел и – цоп – его за руку, останавливая.
– Замените, – бросил Сашка медсестре, стягивая перчатки.
Она подала новую пару, Сашка приблизился – цоп – снова парень его удержал.
– Замените, – опять бросил Сашка. Мы с Колькой уже следили, не отрываясь и позабыв про кофе.
Когда ситуация повторилась в третий раз, Сашка рассвирепел:
– Некогда мне тут с вами возиться, на х..
– Минуточку, доктор, извините, пожалуйста, – вступил в разговор русскоговорящий Ара и что-то резко сказал пострадавшему. Фраза возымела волшебное действие – парень встрепенулся, покраснел и сидел на протяжении всей манипуляции, как вкопанный.
Рану зашил Сашка быстро, после чего мы с Кольк?м тактично отвернулись, дабы не смущать Сашку в момент оплаты. Хотя, его – чёрта рыжего-бесстыжего – фиг проймёшь в таких вещах.
Когда кавказцы уходили, я спросил у русскоговорящего:
– Простите, что вы такое сказали?
Кавказец гневно сверкнул глазами:
– Я сказал ему, что я его... уважать перестану, ва!
* * *
Когда они ушли,  Сашка присоединился к нам, плеснув себе кофе. Но не прошло и пяти минут, как дверь громко хлопнула, впустив миловидную женщину в байковом халате:
–Александр Евгеньевич, меня выписывают? Я вас умоляю, войдите в положение, прошу вас, подержите хотя бы три дня.
– Смирнова, душечка... – устало начал Сашка, – ...у нас коек не хватает, а вы – подержите.
– Александр Евгеньевич, это вопрос жизни и смерти. Ну, что мне делать? Я прошу вас, я... – она тихо заплакала.
– О, Господи! Смирнова, прекратите цирк сейчас же, – заорал Сашка, – ладно, ладно, я попробую. Идите в палату. Нет, это чёрт знает что!
– Чего это она? – спросил Колёк, когда женщина ушла.
– А ничего. Познакомилась здесь с мужиком из урологии, роман у них закрутился на фоне общих процедур. Оба семейные и пока лежат, крутят здесь любовь-морковь – каждую ночь, считай, по подвалам бегают.
– ?!
– Ну, трахаться-то негде.
– Ой, Сашка, ой, убил...
– Ну, вот, её выписывать пора, а кренделю лежать ещё неделю. Вот я и «вхожу в положение». Надоели они мне все.
Я расхохотался, Колька уже не мог смеяться, поэтому просто потихоньку икал.
Заглянула медсестра:
– Александр Евгеньевич, ещё одного зашить надо, у которого сотряс, снимок сделали.
– Ну, пошли в третью операционную, там свободно. Вы, ребята, посидите, я скоро.
Подвинув медсестру, в комнату ввалился здоровенный амбал с разбитой в кровь рожей:
– Док, меня шить будут?
– Да.
– Кто?
– Я.
– А больно?
– Не боись, голубчик, выживешь.
– А. Я понял. Но, если ты, док, мне сделаешь больно, я тебя... на ремне повешу, – пообещал амбал, а мы с Колькой привстали.
– Спокойно, ребята, всё в порядке. Пошли, герой.
Они вышли, а мы с Колькой недоумённо переглянулись.
* * *
Сашки не было с полчаса. Вернулся он живой, из чего мы сделали вывод, что амбалу больно не было, или Сашка его угробил на х... за хамство.
– И чего – каждый день такое? – поинтересовался Колёк.
– Ага, почти.
– Ну, ты зверь!
– Тут, бл… озвереешь! Ладно, пора сваливать, – подытожил Сашка, снимая халат.
Но не тут-то было. В кабинет, как вихрь, ворвался мелкий злющий мужичонка в коже и ну орать:
– Вот ты где, медик хренов!
– В чём дело? –изумился Сашка.
– Ах, ты падла, я тебе покажу в чём дело! – тут мужик натурально достал ствол и начал им размахивать.
Мы с Колькой среагировали мгновенно – мужика обезоружили, скрутили, но он продолжал материться и орать:
– Ты жене моей вчера гипс поставил на ногу, а у неё теперь... молоко пропало…
– А я при чём? – ещё больше удивился Сашка.
– Все вы… – подытожил мужик, остывая.
Мы передали мужика подоспевшей ох­ране.
– М-мда, – устало проговорил Сашка – ...хорошо ещё в отцовстве не обвинили.
– И часто у вас тут стволами размахивают? – поинтересовался Колька.
– Ха... – только и смог сказать Сашка.
КОЛЬКА
– Ну, что, куда? – спросил я, усаживаясь за руль.
– Давай ко мне, – предложил Сашка, – ...но, предупреждаю сразу – жрать нечего.
– Да, какое там – жрать? – погрустнел Колька.
До Сашки домчались довольно быстро. У него в квартире шёл бесконечный ремонт, поэтому бардак стоял полный и грязь несусветная.
Ремонт, ведь, он как? – только втравись, и нет ему конца и края. Сжирает весь бюджет, а результат нулевой. По себе знаю – не один ремонт пережил. Ужас!
– Чего это ты, Саня, ремонт затеял в такое неподходящее время? – спросил я.
– А когда оно будет подходящее-то? – огрызнулся Сашка – ...а то придут меня хоронить, так мне стыдно будет, что жил в такой холупе – резюмировал он, а мы с Колькой грохнули.
Сели мы на тесной кухоньке и уставились на Кольку. Он собрался с духом и выдал:
– «Спалился я по-глупому, и нары светят мне». Надолго, если не отмажусь. Выручайте, ребятишки.
Мы с Сашкой переглянулись.
– Чего наварнякал-то? Давай теперь подробно.
– Куда подробнее. Прокололся я, мужики. Сам начальник – сам дурак. По дурости, да по жадности. Хотел маленько выслужиться, подзаработать, перед тем, как слинять из органов. Вобщем, тянули мы дело одно – мразь одну раскручивали. А он не колется, и всё. Мы и так, и сяк, и наперекосяк. А вот выкусите. Дело надо двигать– сроки поджимают, начальство наседает. А эта мразь сидит и лыбится. Убил бы гниду толстую. Я ему перспективы обрисовал, говорю – я, милок, посажу тебя, по-любому, весь вопрос с каким раскладом, так давай я тебе помогу, а ты мне поможешь. Он – в ответ: мне без разницы, что на десять лет сяду, что на двадцать.
Я злюсь уже – да тебе, голу?ба, вышак ломится, так что ты уж мордой не крути. Он – в отказ…
Сашка слушал, открыв рот и не врубаясь абсолютно, чем конкретно он может помочь.
А я слушал с интересом – в этих вопросах я лихо разбирался, и картинка получалась паскудная.
– ...ну, у меня в команде ребята проверенные... – тут я не удержался и хмыкнул, а Колька взбеленился:
– Чего ржёшь, Стив? Ну, облажался, да не все ж, бл., такие умные.
– Не дёргайся, Колёк, а ты и правда, Стив, заткнись.
– Да, молчу, молчу, чего вы разорались?
– Ну, и решили мы с ребятами курву эту с его, блин, сообщничками, колонуть малость другими методами...
– Завалили, – печально констатировал Сашка.
– Тьфу, ты, чёрт, типун тебе на язык, – вытаращился Колька, – завалить – не завалили, хотя, моя б воля... – он расправил плечи, – ...но переломали кое-что. Долго ли умеючи? Всегда было шито-крыто, чисто-гладко. Мы ж не пальцем деланные.
– А дальше? – спросил я, догадываясь.
– А дальше – полный пинцет. Переломчики они зафиксировали через адвокатов, приплели ещё кое-что. Силовые методы воздействия – ой, бл., такая компания развернулась. И про «оборотней в погонах» вспомнили, и такую охоту развернули.
Вобщем, попали мы с ребятами под служебное расследование. Хрен с ним – не впервой! Да только ребята мои – курвы гнилые оказались. Обосрались там по полной программе. Им бы в отказ пойти, а они, бл., суки драные, козлы вонючие, друг на дружку валят и скулят – «сознаю свою вину – меру, степень, глубину...».
И понеслось…
– Та-а-ак, – я задумался, – попал ты, Колёк, как кур в ощип, это ясно. Но ясно и то, что мы с Сашкой расшибёмся в расшлепок, а выручим.
– Деньги есть? – спросил я, начиная прикидывать варианты.
– А то? Обижаешь. Я ж – ментяра – старый регент вышибала – держу для таких случаев. А то и продадим чего-нибудь с Нинкой – за забор-то неохота.
– Ну, тут одними деньгами не обойдёшься, – оборвал его я.
– Знаю. Стивушка, ты уж, не бросай меня в бидэ, – слабо улыбнулся Колька.
– Значится так, – подытожил я, – ...ситуация, конечно, поганая. И залупнулся ты, Колёк, знатно и не вовремя, но выход, думаю, есть. На работе тебе сейчас появляться незачем – служебное расследование, что у вас, что у нас – трата нервов, абсолютно ненужная. Возьмут за горло – мало не покажется. Ты своих знаешь, с говном сожрут – не подавятся. В том, что сдали тебя свои ничего удивительного, сам понимаешь, небось?
– Ох, молчи грусть... – вздохнул Колёк.
– Так что, дабы не присутствовать тебе на приятной процедуре служебного расследования, мы тебя в больницу уложим – подлечиться. А? Что скажешь, медицина?
Сашка оживился:
– Да не вопрос. Легко. У тебя медкарта есть?
– Конечно. С собой. – Видимо, наши с Колькой мысли шли в одном направлении.
Сашка погрузился в изучение карты, бормоча:
– Ага... ага... И ЭКГ за прошлый год не очень – отлично. А анализы я сам тебе такие нарисую – месяц проваляешься. Так, я сейчас созвонюсь с кардиологией...
– А я, Колёк, подгоню сегодня тебе такого адвоката, что просто «обсоси гвоздок». Берёт дорого, да ты с ним не торгуйся – он своё дело знает.
– Ну, о чём ты, Стив.
– И постарайся, голу?ба, на время этих дел вести себя осмотрительно.
– Обещаю. Как ягнёнок на привязи.
Я звонил адвокату, Сашка – в кардиологию, а Колька курил, глядя на нас со щенячьей благодарностью.
Я передал ему трубку, и они с адвокатом «забили стрелку».
– Я не знаю, что сказать, парни. Дай Бог всё закончится…
– Всё только начинается, погоди радоваться, Колёк, – оборвал я.
– Я просто не знаю...
– Разрешите зарыдать? – попросил Сашка.
– Ну, я побежал, – сказал Колька, вставая.
– Да нема за шо! – в тон ему ответил я.
СТИВ
Придя домой, я рухнул в постель, не раздеваясь – как провалился.
Телефоны разрывались – городской, мобильный – по очереди и оба сразу, но я не слышал. Звонили в дверь, потом долбасили, (девчонки мои отдыхали на югах) – нет эффекта.
Проспал я, наверное, часов двадцать. Потом поел, привёл себя в божеский вид, насколько это вообще было возможно, и схватился за телефон.
Колька уже «отдыхал» в больнице под тёплым Сашкиным крылышком.
Потом набрал адвоката – Петра Игнатьича. Тот несколько погасил мою уверенность в успешном завершении предприятия:
– Да, намудил твой дружок знатно. И копают под него не хило.
– Что – так плохо?
– Да чего ж хорошего?!
– Вытянем?
– Я, уважаемый, не волшебник! Ну, попытка-то не пытка – попробую.
– Пётр Игнатьич, родной ты мой, нужно. Во как нужно! Деньжат сколько надо добавлю – сделай, а?
– Ты, Стёпа, не серди меня.
– Ну, о чём вы?!
– А дружку твоему в погонах, надо было думать, прежде чем так лихо х. валять и к стенке приставлять!
– Ну Пётр Игнатьич! «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи!».
– Ладно, умник, сам-то... не зарывайся.
– Вы – противный, злющий старик!
– Да, я тоже очень ряд тебя слышать. Ну, чем смогу, помогу.
– Держите меня в курсе.
– Добро.
* * *
Ни фига ни успокоил он меня. Когда такой зубр, как Пётр Игнатьич, говорит, что непросто – мол, «Алёха, дело плохо...», значит ж., полная.
Вообще, доложу я вам, адвокаты – самая подлая и продажная каста. Самые жадные, двуличные и беспринципные. Это ж особый склад нервной системы надо иметь. Вот уж кто – и нашим, и вашим. Мастера, бл., разговорного жанра. Но дело своё чётко знают и «где собака порылась» свято понимают. И опять же ответственности никакой – ну, не вышло, так получилось – рука руку моет. Ну, за бабки-то, конечно, порвутся пополам до задницы.
С ними в ряд только ветеринары могут встать по циничности и безответственности. Уж Сашка мне порассказал – у них же одна «мафия в белых халатах». Про то, как безнадёжных животных тянут-мучают на дорогостоящих препаратах, как лечат кошек от... гм... хламидиоза. Как продают корма, сажающие почки, а потом эти почки лечат долго и дорого. Как держат после операций в стационарах без надобности, заставляя хозяев оплачивать дни. Да, мало ли что? И поди разберись, поди докажи.
А в случае чего – сдох и сдох – не человек же.
И адвокаты так же – ну, сел, так сел – не помер же! Выйдет.
Я от таких вещей заводиться начинаю жутко, стервенею прямо. Сам, понятно, не святой, ну, уж так мараться…
* * *
Колькина история заставила меня задуматься и возблагодарить Бога в очередной раз за то, что был рядом со мной мудрый Вася, который вовремя затормозил меня на определённом этапе и развернул мои оглобли в правильное направление.
Вася давно в Израиль перебрался и, похоже, жил, там, – не тужил, припеваючи.
МАРУСЯ
Дома у меня начались жуткие скандалы. Маруська как с цепи сорвалась – и денег ей мало, и живём не там и не так, и отношения не такие. Деньги, и правда, на тот момент были в деле.
Маруська, естественно, не была в курсах – вот и злилась. Я пытался ей объяснить, что, мол, «мы красиво не жили, не фиг и привыкать». Ну, тут она просто взбеленилась, и я попал в канализационный люк матершины такой отборной, что аж офигел. Вывела она меня из себя своей истерикой, поэтому пришлось-таки ей отвесить пару затрещин и хорошего пинка. Для порядка больше, для профилактики. Она совсем развопилась, поэтому пришлось ей объяснить, что, мол, я сам эксклюзив, а таким как она цена-пятачок за пучок в базарный день.
Маруська разрыдалась, но заткнулась.
Началась холодная война – мы не разговаривали, не общались особо – я исправно давал деньги, она их брала, постоянно повышая таксу. Но, честно говоря, такое существование меня не прикалывало абсолютно.
Потом она завела себе любовника, и я вычислил их на счёт «раз». Паразиты радостно развлекались на мои деньги. Ну, это уж я стерпеть не мог.
Тоже мне, нашла пижончика. Мог бы я, конечно, его отлупить и, вообще, уложить в больницу, покалечив. Да посмотрел на него, чего с ним связываться – бледная немочь. Тьфу ты.
На самом деле, я давно набрался той житейской мудрости, из которой следовало, что любимой женщине всё можно простить – и измену, и предательство, и любые закидоны.
А уж измену – легче всего. И простил бы, ей Богу,– но Маруська так и нарывалась. И не скрывалась-то особо, стерва. А главное, не любил я её уже тогда. Облетело всё, как с белых яблонь дым. Да только, что и говорить – почти десяток лет мы были счастливы, ну, и на том спасибо!
Я поднял тему развода. Ох, что тут началось – ну, просто убийство лысого в зарослях укропа! Ещё бы, Маруська лишалась довольствия, а это никак в её планы не входило. Она орала и рыдала, устраивала скандалы и истерики. Шантажировала дочерью.
Я так устал уже от этой канители, что просто игнорировал все её нападки, а под конец, вообще, сказал, что пусть она, на х.., оборётся, пока башка не отвалиться и, может тогда, всё будет в порядке.
Короче, развелись. Маруська нагло пыталась меня обворовать и оттяпать квартиру, дачу, но, разумеется, фиг у неё чего вышло.
Конечно, я заплатил ей отступные и назначил роскошное содержание, и, надо сказать, этот пункт выполнял чётко. На том и расстались, о чём я не жалел ни одной минуты. Странно жизнь заклубилась. Только, что выросло – то выросло.
МЫ
Колькино дело оказалось долгим. Замазали его по полной.
Адвокат делал всё, что мог – в данном случае пытался договориться с заявителями, повышая ставки. Бодание затягивалось, поэтому Колёк лежал в больнице и не чирикал. «Отдыхалось» ему в больнице, под Сашкиным надзором, неплохо.
Я позванивал, заехать времени не было, мой проект крутился по полной, выходил на финишную прямую, поэтому беготни было тьма.
Но вырвался как-то, должен же я ребяток своих проведать, тем более, что предстоял отъезд. Надолго.
Злой Сашка сидел в кабинете и орал в телефонную трубку. Он исполнял обязанности начальника отделения, и его рвали на части. Похоже, это местечко светило ему в недалёкой перспективе. Сашка намекал, и я в этом нисколько не сомневался.
Не прерывая разговора, он кивнул мне – садись, мол. А, закончив орать по телефону, уставился на аппарат, как на врага номер один.
– Вот, бл., прикинь, Стив, что творится в нашем грёбанном департаменте – умников понабрали, тут тебе – каждый суслик агроном!
– Достали сильно? – посочувствовал я.
– Достали?! Ой, Стив, извини конечно, но... зае..ли в карамель.
В дверь деликатно постучали, и, не дожидаясь позволения войти, заглянул старичок. Заглянул, а потом довольно решительно и, я бы сказал, воинственно, направился прямо к Сашкиному столу.
Приблизившись, дед, ни слова не говоря, начал расстёгивать штаны. Мы обалдело ждали продолжения. Дед снял штаны с портками и обнажил тощую задницу с громадным синяком на одной половине.
– Что это? – спросил Сашка, шокировано.
Я, так вообще, потерял дар речи.
– Я вас хочу спросить, – парировал дед, – ...это мне так укольчик поставили, что я теперь сесть не могу! Вот я тут записал фамилию медсестры и имя с отчеством, вы уж примите меры, а то, что творится?
Дед проделал всё в обратном порядке – одел портки, штаны, застегнул ширинку и посмотрел на Сашку ясным взглядом.
Сашка пришел в себя:
– Безусловно, я разберусь, – начал он, закипая, – ...я её... уволю...
Дед остановился на полпути к двери:
– Нет, что вы, увольнять не надо, вы лучше её премии лишите, – со знанием дела подытожил «…зловредный пакостник-чекист».
– Вон! – заорал Сашка, и дед выскочил, как ошпаренный.
Давно я так не смеялся.
– Не, ну, ты видал? Синяк у него на жопе, ты, понял, да?!
– Спокойно, Сашенька, как тут наш Ален Делон?
– Да, обнаглел вконец. Мотается по своим делам по городу, к отбою только появляется. У нас обходы, процедуры, а его, бл., след простыл, поганца. Пошли – может ты ему мозги вправишь? Надоело всё.
Колька сидел в палате в тренировочном костюме и азартно резался в карты с соседом по палате – здоровенным негром.
Выглядел Колька, как огурчик – нажрал щёки и, похоже, был доволен наказаньем.
– Привет, круглолицым! – хмуро поприветствовал я его, как-то раздражал меня своим видом Колёк, которому, по определению, полагалось иметь скорбный вид, учитывая ситуацию. А он – здрасте, пожалуйста!
– Стивушка, Степашка! Вот не ожидал. О, и медицина? Категорически приветствую.
– А, ну, вас к лешему, – сказал Сашка, – ...я пошёл...
– Чего это он? – удивился Колёк.
– Заездили парня.
– Рыжего-то? Да ты шутишь!
– Какие тут шутки. И ты тоже – хорош гусь!
– А чего?
– Режим нарушаешь – Сашку подставляешь. Тебе сидеть нужно – тише воды, ниже травы, а ты в залупу лезешь, как дурак.
– Стив, да ты чего? Не могу я тут сидеть круглосуточно. И денег подкалымить надо. И Нинка вон фыркает – она-то не в курсах. Да и появлялся я, когда проверки.
– Скажите, пожалуйста.
– Ладно, Стив, не дави. Знаешь же – увяз я, как лягушка в тесте. И дело-то не двигается. И адвокат твой говорит: то через месяц, то к зиме, то к лету...
– А ты думал – раз и на матрац?
– Да, ничего я не думал. Просто тоже дёргаюсь.
– Выглядишь-то ты не издёрганным.
– Поподкалывай ещё, – обиделся Колька и попытался втянуть пузцо.
– Зажирел-закабанел, – безжалостно подытожил я.
– Зажиреешь тут – на казёной баланде. Валяешься как тюфяк. Я с железом-то сколько уж не тренировался? Это ты на спорт время выкраиваешь, а... – он махнул рукой, – ...хотя, ты знаешь, после свистопляски на работе, здесь – как в раю.
– М-м-да, кто бы сомневался?
– Вот гляди, какая красота, – Колька достал крутейший навороченный мобильник, – ...конфискат, – пояснил он.
* * *
Надо сказать, когда появились мобильники, мы с выпученными глазами покупали их и, не столь звонили, сколько ходили и важничали.
Потом мобильники появились у всех и повсеместно. У любой бабульки, у любого школьника.
А мы – взрослые мужики – всё никак не могли наиграться. В наше время такого не было – чуда техники, вот и покупали – чтоб и такие функции были, и сякие, и то и сё, и пятое-десятое. Забавлялись, как дети, – эсэмэски, песенки на звонок, картинки похабные с бабами голыми, музычка.
* * *
– Зд?рово, – одобрил я довольно тускло, потому что позавидовал.
– Слушай, Стив... если я Нинке вот такую картинку пошлю, не обидится? – на экране мобильника была какая-то мерзейшая зарисовка, имитирующая половой акт а-ля камасутра.
Я даже при напряжении фантазии, не смог вообразить наличие у Колькиной Нино чувства юмора. Да, и у Кольки-то, судя по картинке, оно было очень специфическое.
Я покачал головой.
– Ладно, – согласился Колька, убирая пакостный рисунок, – ...тогда оставим только текст: «Сокроваше, я тебя о бажаю».
Я не понял ничего, а Колька гордо поинтересовался:
– Ну, как?
– Гм… потрясающе. Я только не понял первое слово.
– Дурак что ли, Стив? Сокровище.
– А... – протянул я, – ...ну, тогда всё в порядке.
Научить Кольку грамоте – то же самое, что человека без слуха заставить петь арию Розалинды акапельно. Как он в школе умудрялся иметь твёрдый трояк, ума не приложу.
Заглянул Сашка:
– А, вы ещё здесь? А ты, Колёк, чего развалился – марш на уколы. Чего тебе там колют? В12? Давай-давай, двигай, без разговоров.
– Слушаюсь и повинуюсь. Полежишь тут, да и почувствуешь себя старой развалиной.
– Поговори ещё. Не мальчик уже, сердчишко поизносил.
– Это раньше были водка и молодка, – встрял я.
– А сейчас – вино, кино и казино, – усмехнулся Колька.
– Не боись, скоро будет кефир, клистир и тёплый сортир, – пообещал Сашка.
– Ой, боюсь, боюсь. Хочешь, Сань, я тебе на мобилу такую музычку скачаю, обалдеть? Давай сыграю.
– У меня, Колёк, телефон для разговоров. А коли музычку сыграть захочу, так куплю себе пи-а-ни-но, усёк?
– Конэшно ясно, дарагой!
СТИВ
Мои дела в Москве завершились. Пос­леднее время я искусственно их затягивал – уж очень не хотелось мне покидать столицу. Но, делать нечего, улетел в Хантымансийск, имея с собой все чин чином оформленные документы на землю. Даже вспоминать не хочется какой крови мне это стоило. Беготня по чиновникам, администрациям, верхам утомила меня невозможно. Я прошёл такие кордоны, аж жуть! Поэтому барахтанье с местной администрацией труда особого не составило.
Мои бандюки-компаньоны были довольны, но надо отдать им должное, они не сидели сложа руки, да и мужики-то головастые, где деньги прокрутить или придержать, соображали лихо.
Вольдемар питерский игорный бизнес держал. Но, вообще тот ещё отморозок – на костях спляшет и глазом не моргнёт. Скользкий тип. Хоть и решал вопросы с налёта, по принципу – «против лома нет приёма», а подленький мужичок – и подставами не брезговал, и шантажом. Любитель чужими руками жар загребать, а свои в крови по локоть искупались.
Но в финансировании участвовал чётко, дела вёл аккуратно – денежный ручеёк из Питера не иссякал. Не ленился, если надо – легко поднимал попу и летел из Питера в Москву – вопросы решать.
А вот Трофима я опасался, если не сказать побаивался. Вот уж кто себе на уме. Ситуацию на десять ходов вперёд просчитывал. Деньги нутром чуял, а опасность, – задницей. То, что Колёк свистел про его три ходки, было абсолютной правдой, только люди знающие шепнули, что все сроки взял себе Трофим сам – за мелочевкой скрыть дела покрупнее, что неплохо ему удалось.
Я вопросы эти никогда не поднимал, в делах не метался, но при общении с Трофимом у меня холодок по спине бежал.
Дело банковское он знал не просто хорошо, а лихо. Наваривал на курсе валют да играх биржевых сумасшедшие суммы. А обвалы да дефолты ему только на руку были. Даже думать не хочу сколько Трофим наварил на замороженных вкладах. Чтоб такие дела проворачивать, надо хороших информаторов в верхах иметь, и так оно и было. Трофим, собственно, и возглавлял негласно нашу компанию: регулировал ситуацию «на местах», руководил разработками. Мы же с Вольдемаром шустрили – я в Москве, он – в Питере.
Дело наше было «на мази», ждали только подходящего момента, чтоб легализоваться.
Трофим дал добро, и мы слетелись словно пчёлы на сахар. Результатом наших десятилетних подготовительных этапов стали четыре нефтяные скважины, предоставленные в полное наше распоряжение, правда две из них почти тут же пришлось скинуть местным властям. Официально. А неофициально – хрен поймешь – концов не сыщешь.
Вольдемар попробовал было заикнуться, мол, не фиг делиться не пойми с кем, на что Трофим посоветовал ему заткнуться, и тот, надо сказать, захлопнулся моментально. Тоже, видать, был в курсе Трофимовой биографии.
Вобщем, несмотря на сложный профиль дороги, наше предприятие завершилось грандиозным успехом. Начинался новым этап.
Теперь, когда стало возможно более-менее спокойно вздохнуть, я вспомнил бормотание старого цыгана: «чёрная вода – золотая гора» и прочую муру, которая забылась.
«Чёрная вода» была, а вот насчёт золотых гор, ещё бабушка надвое сказала. Деньги не могут лежать мёртвым грузом, деньги должны работать так, чтобы никто не смог ни рук к ним протянуть, ни позариться.
На этот счёт была готова чёткая программа. Часть денег шла на откат, другая – на личные нужды.
Вольдемар свой игорный бизнес ладил, я мечтал о недвижимости и банчок замутить.
Про Трофима не знаю, обмолвился он как-то про сеть бензозаправок.
Остальное мы с Вольдемаром крутили по всяким фондам да благотворительным организациям, в качестве официальной спонсорской помощи и представляли отчёты, которые вышибали слёзы умиления в самых верхах политической власти. Никаких придирок и нареканий.
Вольдемар в этом деле был мастер. Много с кем из питерской администрации ручкался.
Да и я не лыком шит. Все мои знакомства-наработки со времён тех командировок, когда я налоговиком мотался по стране, пригодились.
Большинство чиновников, с которыми я организовывал проверки на местах, осели в Москве. Те, которые с головой, конечно, осели прочно, надолго и на высоких постах. Старую «дружбу» они не забывали – я ведь тоже закрывал глаза на их промахи да грешки с откровенным воровством государственных денег. Так что, осложнений не предвиделось.
Наш замечательный проект завершился, так сказать, в одну калитку, что мы и отметили грандиозной недельной пьянкой. Я в этом деле не мастак – после того, как нажрался пару раз чуть не до «зелёных чертей» – поубавил пылу. А эти два братана пили, как лошади, и хоть бы хрен по деревне. Вольдемар тоже поостыл, а Трофим хлестал, как воду, и как в пропасть. Здоровье железное.
* * *
Потом затеяли охотиться на волков с вертолёта.
Трофим здесь уж несколько месяцев крутился – всё держал под контролем, чтоб ничего не сорвалось из-за какой-нибудь подлянки – он и организовал. Я заинтересовался, а Вольдемару – всё одно, лишь бы попалить.
Но на охоту я не попал, по той причине, что нарезался накануне до состояния невменяемости, и моё бесчувственное тело решили попросту не брать.
Обиделся я тогда, что пролетел, но дал зарок вернуться и в охоте поучаствовать.
* * *
За время моего длительного отсутствия ничего в Москве не изменилось. Та же серая морось, суета, беспредел и дороговизна.
Пока был в Хантымансийске ни с кем не перезванивался, только с Ромкой. Парень рос, меня интересовал и сам ко мне тянулся.
На звонки друзей и деловых партнёров не отвечал – так был поглощён проектом.
Единственный звонок, которого я ждал, был звонок от Натальи, но он так и не прозвучал. Меня всё ещё к ней тянуло.
Из Ромкиных рассказов я узнал, что Натали счастлива в браке, и у Ромки появился брат Алёша.
Конечно, в чём проблема – возьми сам да позвони – так я же стал таким крутым олигархом. Куда там! Не царское это дело.
Болван, короче, полный.
КОЛЬКА
Пока меня не было, Сашка прочно занял место начальника хирургического отделения и, хоть пытался скрыть, был страшно горд.
Колька отмазался-таки от своей пакостной истории и, полежав в больнице и собрав нужные бумаги, сослался на то, что подорвал своё хрупкое здоровье, работая в системе, сказал «адьё» всей ментовской конторе, сделал ручкой и благополучно слинял – уволился.
Увольнение, по его словам, далось тяжело, поскольку высшие чины никак не хотели смириться с тем, что Колька-таки ушёл от справедливого возмездия, и главного «оборотня в погонах» не удалось посадить и прилюдно линчевать.
Короче, лихо вставляли ему «палки в колёса» при увольнении, однако против медицины не попрёшь – там своя мафия – не придерёшься. Особенно, если учесть, что Сашка так красиво всё оформил документально – справки, выписки, результаты анализов. Заключение накатал, из которого следовало, что Колёк – старая развалина, и работать в органах ему противопоказано…
Со скрипом, а пришлось отпустить.
Колька, ошалевший от радости, тут же умчался с Нино на её родину, оторвался по полной, а, вернувшись, закатил грандиозный банкет, где хлестал спиртное – только подноси. Перенервничал парень, понятно!
«Ты б затормозил, Колёк, – предостерёг я его, помня свои хантымансийские похмелья.
– Стив, Сашка, что бы я без вас делал?!
– Сидел, – кратко ответил Сашка.
– Ох, рыжый, и противный же ты, – Колька запил водку пивом, – …ф-р-р, хорошо!?
– Vine, whisky is very risky.
– Whisky on vine is very fine, – назидательно изрёк я.
– Чего?
– Градус должен восходить, деревня, а ты, бл., лакируешь.
– Всё, поехали – у меня саунка заказана.
– Опаньки, – приятно удивились мы с Сашкой.
* * *
В сауне нас здорово разморило, однако Колька, периодически прыгавший в прорубь, почти протрезвел.
Я растянулся на верхней полке и, истекая по?том, вдыхал горячий, иссушающе-ароматный воздух, а два «барана» без конца выбегали в бассейн и хлопали дверью, убавляя жар. Пришлось возмутиться.
– И жара не берёт этого цыгана, – проворчал Колька, который больше десяти минут температуры не выдерживал.
– Сдохнешь, Стив, – пугал Сашка.
– Не твоё дело, – ухмылялся я, после деревенской баньки «по чёрному» все эти сауны мне, как семечки.
* * *
Накачавшись пивом, тут же сыграли в бильярд, Сашка нас обставил, за что мы решили утопить его в басейне. Потом немного поголосили песен и посидели, покуривая и остывая, в предбаннике весёлые, красномордые, пьяненькие.
Меня немного занесло:
– А вот, отгадайте загадку... – начал я, они насторожились, потому что я любил загадывать загадки, без отгадок: – ...вот если поймать русалку...
– Уж, я б её, – встрял Сашка.
– Погоди. Поймать и суп из неё сварить... – Колька расхохотался.
– Вот какой бульон выйдет из того супа?
– Рыбный!
– Мясной! – заорали Сашка с Колькой и расхохотались.
В сауне гудели всю ночь, здорово обогатив заведение, нажрались, конечно. Такое бывает раз в год.
Колька ничком лежал на дубовой лавке и постанывал:
– Ой, Санёк, спасай, умираю...
Сашка похихикивал:
– Медицина тут бессильна.
– Стив, поколдуй, что ли?
– Курлы... – только и смог выдавить я, изобразив рукой некий магический пасс.
– Тоже мне, а ещё цыган... ну… соберись.
– Попробую... – таинственно начал я. – Крибле, крабле… всё, бля!
– Свинья, – проворчал Колька.
За руль никто не сел, и наши бесполезные тела развезло такси.
* * *
Колькин загул на этом не закончился, и в выходные он вызвонил нас с Сашкой за город – на охоту, вернее на её завершение.
Поехали, ничего плохого в возможности прогуляться за город не было.
Ерунда оказалась полная. Попали на обычную пьянку в кругу ментов.
Завалили лося – потихонечку его разделывали и жарили. Голова лося лежала в сторонке, и какой-то мужик остервенело отдирал-отпиливал рога.
– Бедное животное, – посочувствовал я.
– Лохматое и потное, – уныло добавил Сашка.
Мы выпили по стопке, примерили, под общий хохот, лосиные рога и злые поехали обратно.
– Ну, чего вы – Стив, Санёк, нормально посидим, – удерживал нас Колька, но мы не остались.
СТИВ
Конечно, звал я Кольку в свою команду. Мне необходим был штат – проверенные люди. По большому счёту, наплевать – я вышел на тот уровень, где сам мог контролировать движение основного капитала, и такая уж честность исполнителей была не так важна. А, всё-таки, приятнее работать с людьми, которым доверяешь.
Столица приняла меня с распростёртыми объятиями по той причине, что я не просил денег. Команду я набрал, и уже мог себе позволить не мотаться из одного конца Москвы в другой, а сидеть и руководить процессом, попросту говоря, командовать.
Офисное помещение я присмотрел, арендовал и оборудовал в районе Новослободки, с совершенно отвратительным видом на Садовое кольцо, но чего уж кочевряжиться?
Предложил Кольке поработать вместе. Куда там! Этот урод показал мне фигу с маслом и сказал, что будет налаживать свой бизнес, строительный, что было неплохой идеей. Но обиделся я жутко, и сказал ему, что строить коттеджи с Колькиными деньгами туфта полная.
На что Колька нагло ответил, что ждёт от меня неких субсидий. Конечно, я помог бы ему, но, в тот момент, он разозлил меня страшно, и я намекнул ему туманно, что до моих субсидий ему как до Китая пешком.
* * *
При наборе штата помогли старые связи: кого я нашел, кто нашёл меня. Много я не набирал, на кой чёрт кормить ораву бездельников, взял толковую тётку бухгалтершу, и ещё одну – молодую, ушлую девку, с хитрецой, нескольких замов – по Москве бегать и шустрить. Народишко набежал.
Теперь думаю, хорошо, что с Колькой работать не стали.
Во-первых, деловые отношения разрушают дружбу, не говоря уж о любви, именно поэтому романов на производстве у меня не было никогда и не будет.
Во-вторых, всё-таки, как не крути, а Колька – ментяра с ментовской психологией, в основе которой лежит решение вопросов с позиции силы, нахрапом да в лоб. Боже сохрани, ментов к таким делам припахивать!
С ФСБэшником можно иметь дело, да только хлопотно. Они как флюгеры, а, в случае чего, заложат за милую душу, да и «постукивают». Короче, не советую.
А вот с бывалыми вояками старой закалки работать – милое дело, если правильно подойти. Долдоны полные, амбициозные. До «полкана» дослужатся, нос задерут – облака цепляют. Горячие точки объехал – везде был – послать некуда! Исполнительные, не опаздывают. Задачи поставленные выполняют чётко. И, главное, работать готовы за идею. Им важно, чтоб амбиции кормились.
Ну, ты и дуешь в их дуду. Задачу ставишь и впариваешь всякую ерунду, типа, с этой заморочкой никто, кроме тебя не справится, на тебя мы возлагаем большие надежды. Только ты – такой умный и решительный – можешь всё разрулить и наладить.
Он уши развесит, а ты дальше поёшь с припевами да переливами. А когда он примчится с высунутым языком, докладывать о выполнении задачи – важно похвалить! Опять превозносишь его до небес. И ведь верят! Как дети, право слово.
Можно в ресторан с ними сходить или, просто чарочку выпить – побрататься. Вояки это страсть как любят – вроде уважение оказали.
Можно в кафе, во время песни: «…Офи­церы, офицеры, ваше сердце под прицелом...» – указать на какую-нибудь симпатичную дамочку и брякнуть, что она не сводит томных глаз... Для вояк это вопрос больной. Сознание собственной неотразимости у прекрасного пола. Тут, вообще, можно плести без зазрения совести, что, мол, любая только и ждёт, как бы под тобой – красавцем – раскорячиться.
А уж если сводить такого бывшего пару раз с известным политиканом поручкаться – всё – твой на века!
Так что мне работать с таким контенгентом нравится. Иногда раздражают, конечно. Ну да это издержки производства.
Пришёл один, стоит в дверях немым укором, всем своим видом выражая неодобрение моими методами ведения дел.
– Проходите, – говорю ему.
– Прохожу, – отвечает.
– Садитесь.
– Сажусь.
Атас полный. Тут я как заору:
– Да, замолчите!
– Молчу.
Ну, как с таким быть, спрашивается? Я плюнул, заржал и махнул рукой.
Это уже образ жизни и манера исполнения – не поправишь. Пьют они все, как лошади, да погуливают. Со вторым-то шут бы – сам не безгрешен! А вот пьянство...
Мне в аэропорт – народец важный встречать, а тут этот, бл., урод с похмелья. Одет аккуратно, как огурчик, чист, наглажен да начищен, а глаза красные, морда опухшая и мозги набекрень. Однако, если с вояками связался – будь готов к таким закосам. «Мухи отдельно – котлеты отдельно» – не получится никак, хоть умри.
Но я приспособился. Орал, конечно, периодически. Пиз…лей навешивал по первое число. А им хоть бы хны. Да и ещё под раздачу попали. Вот и думай, что хочешь.
Зато здоровья отменного, и откуда что берётся при такой тяге к алкоголю? Можно гонять куда хочешь в хвост и в гриву по любой погоде – и не пикнут. Красота!
Так я и решил вопрос с кадровой укомплектацией штата. Нормально, вобщем. По большому счёту, все сложилось и получилось. Теперь уж можно было сказать: «Я – Степан Климов – богат».
Деньги на мои счета капали – я не только купил квартиру в Москве, но и дачу близко. Заморачиваться с крутой заграницей, вроде Канар, я не стал. Но были коттеджик в Греции и квартира в Праге, да что толку.
Одному мне это ни черта не надо было. Так, для галочки. Маруська с Катькой ездили туда регулярно. А вот Наталья с Ромкой – нет.
Это меня ужасно бесило. Наталья объясняла, что и так имеет возможность прокатиться за границу, хотя подтекст был такой – мы расстались, дружок, не на время, а навечно – у тебя своя жизнь, у меня – своя. Вариантов нет, и давай пореже пересекаться. Я счастлива, и ты будь счастлив, а мне не мешай! Натали стала самым главным моим упущением.
РОМКА
Что касается Ромки, то он абсолютно не был повёрнут на «заграницах». Парень заканчивал школу, а учился из рук вон плохо.
Не так, конечно, чтоб из школы выперли. Троечник!
И ведь не скажешь, что лентяй: подрабатывал – копил на машину, сам себе шмотки покупал, сдал на права.
Я предлагал Наталье, давай Ромке машину подарю– сын ведь любимый!
На что она отвечала категорическим отказом – не порть, мол, парня. Пусть сам купит, а ты добавишь, если уж на то пошло.
Как всегда она была права.
Ромку я обожал, виделись мы часто, перезванивались. Я нуждался в этом общении, а вот он, похоже, не очень, и я ловил себя на том, что порой абсолютно не понимаю его.
Вспоминал себя в его возрасте – я уже чётко знал чего хочу и как буду этого достигать. Ромка – вольный казак – не задумывался о будущем.
Пробовал поговорить:
– Ром, вот школу кончишь,и куда?
– Ну, поступлю куда-нибудь.
– Например?
– Какая, на фиг, разница?  – удивлялся Ромка, – ...мало ли институтов?
– Ну, да, – дороготоптательный и арбузолитейный. Какой-нибудь гвоздевыпрямительный факультет. Так, сынок? – подкалывал я.
– Ну, пап... Да не парься. Всё будет в норме.
Поговорили.
* * *
В институт он поступил без проблем, в МИРЭА – не Бог весть что, зато сам. Тут я успокоился – пусть учится, а потом я ему тёплое местечко  организую. Ромке, конечно, не сказал об этом – и так разгильдяем вырос. Да он, похоже, сам обо всём догадался и в ус не дул.
По этому случаю купили мы с ним машину. Доплатил я прилично, чего он там накопил-заработал – слёзы! Не новая, но вполне приличная БМВуха. Ещё я подарил ему камеру, но лучше б я этого не делал!
Поступил мой мальчик и с компанией на двух машинах двинул отдыхать под Питер.
Я бы не пустил, а Наталья ничего – пусть едет – большой уже. Ну, это я так – не пустил, он бы ещё не больно-то послушался. Сейчас они рано отрываются.
Так вот! Эти мурзилки поколесили недели две, а на обратном пути, когда скучно стало, пошли вытворять на дороге всякие фокусы. Тут у моего Шумахера машина застряла на железнодорожных путях, ни туда, и ни сюда.
Что, вы думаете, сделали эти кретины? Вместо того, чтобы убрать машину с путей, они высыпали из машины, дождались поезда и сняли на камеру как паровоз машину плющит, превращая её в металлолом. Ясно дело, перед девками рисовались.
Машинисты с товарняка повыскакивали – накостыляли им по первое число и сдали в милицию всю их развесёлую компанию.
Даже вспоминать не хочу, как я мотался в Питер и, не без помощи Вольдемара и приличных денег, всё улаживал.
Питер – не Москва, там так просто с «серыми братьями» не договоришься.
Ромке потом люлей навешал, и на наглый вопрос о новой тачке, показал ему фигу. Урод. Хорошо ещё, никто не пострадал. Натуральный безмозглый кретин переходного возраста.
Вскоре возникла некая белокурая Викуся, и Ромка окончательно ошалел. Я ничего не имею против подростковой влюблённости. Но может Ромка чего в штанах и отрастил, а мозги ещё не доразвились.
Сидим мы как-то с ним в кафе, я в очередной раз пытаюсь вправить ему мозги. Ромка усердно кивает, со всем соглашаясь, а сам смотрит на меня, как на идиота. Так бы и дал ему в лоб.
У него затренькал мобильник и понеслось:
– Да, зая... Встала уже? Да… да… конечно, солнце моё! Обязательно, лапуля. И я... целую... – и в таком духе, я аж отвернулся, стыдно было слушать.
Дав отбой, Ромка наткнулся на мой недоумённый взгляд и пожал плечами:
– Это Викуся! Да ладно, пап, ты в этом... не Копенгаген.
– Тьфу ты, – только и нашёлся я.
ОЛЬГА
В делах амурных у Ромки был полный порядок. А у меня... ха... молчи грусть. Конечно, встречался, расходился, заводил романы, заканчивал их. Да видно, потерял квалификацию. Тем более, что я разбогател, а уж жадным никогда не был, и стали попадаться мне красотули, которые тут же, просекая фишку, на бабки меня разводили. Я – без обид, но душа-то жаждала любви. Плотскими утехами – голым сексом, я был сыт по горло, а нацеливался на серьёзные отношения – брак, семья, дети. Я ж не вертопрах! Но не получалось. А уж одна история меня и вовсе охладила.
С Ольгой познакомился у друзей, и понравилась она мне чрезвычайно. Не броская, но симпатичная, не жеманная, в меру умная и жутко хозяйственная. Начали встречаться. Я красиво ухаживал, и честно ждал, когда проснётся во мне любовь, которая обычно толкала меня к дверям ЗАГСа.
Время шло – любовь не просыпалась. Более того, Ольга казалась банальной и поверхностной, со всем соглашалась, не спорила, смотрела на меня влюблёно и преданно, молчаливо сносила обиды и слова поперёк не говорила. Не женщина – мечта! А по мне, такая покорность, «ноги мыть и воду пить» делает из женщины коврик для ног.
Я уж и провоцировал – нет! Как скажешь, Стёпа, да, ладно, Стёпа! Начнёшь орать, она в ответ лишь – мяу! Ещё и взялась меня опекать – притаскиваться в офис с пирожками, потихоньку оставлять в квартире свои вещи, мелочь – тапочки, но я насторожился и с дуру, познакомил её с Сашкой.
Сашка – старый регент вышибала – сразу головой покачал и намекнул, что ничего у меня тут не выйдет.
Я разозлился, Слава Богу, не мальчик, сто лет в обед уж – разберусь.
Разобрался! Короче, когда отношения стали конкретно напрягать, я тактично объяснил Ольге, что, к сожалению, не смог её полюбить. На мой взгляд, ничего страшного – тем более, что встречались мы не долго, обещаний я не давал, и долгосрочных проектов мы не строили. Что тут началось! Истерики, выяснения отношений с привлечением друзей-подруг. Прилюдные скандалы, преследования.
Она брала меня измором. Я держался стойко. Ольга просто разрывала на части мой мобильник. Я перестал подходить к телефону, тогда она стала доставать Сашку.
– Стив, опять твоя звонила, – жаловался Сашка.
– Чего хочет?
– Тебя.
– Ну… началось в колхозе утро!
– Слушай, пусть не звонит мне больше, я ведь могу и резко ответить.
– Ты ей сам свой номер дал, – напомнил я.
– М-мда, вот тоже... блин горелый! Я же предупреждал тебя, Стив!
– Сань, ну, не заводись. Помоги, а? Ты ж спец!
– Если разрулю, что будет?
– Что хочешь. Мою душу!
– Кому она нужна – пакость такая.
– Убью.
– Ладно, попробую... А то смотри... – женись, ты ж жениться любишь. Ольга – баба хозяйственная.
– Я тебя умоляю! Только ты уж... потактичнее.
– Ага.
Сашка провёл с Ольгой несколько душещипательных бесед, не хуже психоаналитика.
Она сначала – ни в какую. Ну, тут уж нужно отдать должное Сашке – он проявил себя как настоящий дипломат. И в результате втолковал-таки Ольге простую мысль, сформулировать которую можно приблизительно так: «Любишь, он над тобой смеётся? Плюнь ему в рожу, и пусть захлебнётся!» После чего, Ольга позвонила и, пылая праведным гневом, объявила, что я её недостоин и просила больше не беспокоить.
Я был рад и счастлив, о чём не преминул сообщить Сашке.
– Скажите, пожалуйста! Ты что, Стив, сомневался в успехе? Я ж в этих вопросах подкован на все четыре ноги!
– Это точно.
Признаться, после этой истории я взгрустнул. Ольгу было жалко – неплохая ведь баба, хоть и дура, и себя ругал – не красиво я смотрелся в этом романе. Да уж так легла фишка, ничего не попишешь.
СТИВ
Я снова погрузился в работу – казалось бы, живи – радуйся, да прибыль считай – ан нет, деньги требовали постоянных поворотов, вложений, крышеваний. И получалось, что я сам себе такой частокол замастрячил – встречи, переговоры, командировки, заседания и всё для этой грёбанной спонсорской помощи, дери её раздери!
Непросто, оказалось, скрывать основной капитал. На верхах, ведь, не дураки сидят – пронюхали и ручонки протянули.
Вольдемар в Питере над теми же вопросами колотился. Трофим тот всегда в тени был, но основные нити он держал. А теперь я оказался по ту сторону и имел много неприятных разборок с налоговиками.
Да не на того напали – я ж все их трюки знал. Но нервы всё же потрепали, да ещё как.
Тут взмокшими подмышками да бессонными ночами не отделаешься. И взятку просто так не сунешь – опасно, и светиться стрёмно.
Уж про меня никак не скажешь, что я в этих делах «...ни петь, ни рисовать...», а тоже находил входы-выходы не сразу.
Сейчас ведь налоговики совсем не те – отмороженные и злые. А уж про жадность я вообще молчу. Рвут до последнего куска, как шакалы. И глумятся ещё, курвы!
* * *
Со всеми этими делами-пирогами, здоровье своё я запустил окончательно. Ну, вроде болит правый бок, да и хрен с ним.
Сашка закопался-забегался, говорит, анализ крови сдай.
Попёрся в районную поликлинику – сдал кровь. А результата всё нет.
Прихожу к докторице, говорю:
– Уважаемая, я тут кровь сдавал, мне бы результат.
«Уважаемая» глянула на меня раздражённо, полезла куда-то в холодильник, достала пробирку с кровью, поболтала её, посмотрела на свет и вынесла вердикт:
– Кровь отличная... – и в коридор – ...следующий.
Я ошарашенный вышел в коридор, а там бабки надо мной смеются:
– Да, ты что, милок, так пришёл, что ли? Да ты в уме? Надо с денежкой!
– Фу, ты... – аж плюнул с досады – я этот момент упустил. Вот и остался без анализа, потом уж забылось.
А в выходные боль в боку стала просто нестерпимой, поднялась температура, становилось всё хуже и хуже.
Набрал Сашку – он, как раз, был дома и минут через десять заскочил. Посмотрел-поглядел:
– Собирайся.
– Куда это?
– В больницу, аппендицит у тебя.
– Да, брось.
– Да, хоть брось, хоть подними. Говори, где у тебя тут халаты-тапки, щётки-бритвы?
– Там... – я уже просто кончался.
– Болит бок? – осведомился Сашка.
– Нет, блин, песни поёт – огрызнулся я.
– Так, – усмехнулся Сашка, – ...ну, до больницы доедешь, раз ещё борзеешь.
– Ой, Санёк, помираю.
– Не боись, не допустим. Ты, извини, Стив, не могу я тебя обезболить – клинику смажу. Так что, терпи.
– Попробую.
САШКА
Как докондыбали до больницы, помню плохо. Трусил я ужасно, спасибо Сашка рядом был – процесс контролировал.
На месте, взяв анализы, меня тут же кинули на операционный стол. Я уже почти терял сознание от боли. Как прошла операция, разумеется, не помнил.
Очнулся в палате голый, жалкий, игла от капельницы в вене.
Скоро нарисовался Сашка:
– Очухался, Стив? Ну, нормалёк – тебя такой доктор оперировал – зверь!
– А чего не сам?
– Да, я ж по костям. Мог бы, конечно, но доверил профессионалам.
– Согласен.
– Курить хочешь? – озадачил Сашка.
– А можно? – радостно поинтересовался я.
– А то! Не здесь, конечно. Ну, поехали... – я держал стойку капельницы, а Сашка вёз меня на каталке к лифту.
Спустились в подвал. Сашка меня катил по подземным лабиринтам, напевая: «Если я заболею, то к врачам обращаться не стану…
…Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, на-на-на...».
Мы остановились и закурили – о-о-о! Кайф какой!
– Это чего? С ментолом?
– Ты ещё повыступай-ка, Климов! Ещё чего-нибудь вырежем.
Я выпустил дым:
– Ой, как хорошо! Сейчас бы выпить!
– Ага, а пое...ся тебе не завернуть в простынку?
– Ха-ха-ха, ну, ты, рыжий, даёшь!
* * *
Мы курили и базарили. По больничным подвальным коридорам ходили какие-то люди – в халатах и без, на нас поглядывали с интересом.
Вдруг Сашка застыл, открыв рот и роняя пепел на пол:
– Оба-на, ну, ты смотри – и этот здесь... – крадётся!
Я глянул – Колька натурально крался, стараясь передвигаться незаметно, озирался, наконец узрел нас:
– Вот они – голубчики!
– Ты как нас нашёл? Вот... мент поганый.
– Как нашёл? Секрет фирмы. Чего это, Стив, задумал с копыт слететь?
– Да, так вышло, – ничего умнее не смог придумать я.
– Вышло-вошло. Кто хочет – ищет способ, а кто не может – оправдание, – изрёк Сашка.
– Это ты к чему?
– К тому – давно велел тебе подъехать на обследование. А ты – хрен моржовый...
– Дай мне только окрепнуть, рыжий, – поугрожал я, – …огребёшь у меня ебуков.
– Я тут... апельсинчиков... – встрял Колька.
– А коньяк? – нагло поинтересовался я.
– Так... в машине, – растерялся Колька.
– Нет, ты видал? – попенял Санёк.
– Неси! – заорали мы с Сашкой хором.
– Я мигом, сейчас метнусь – всё будет.
* * *
Поправлялся я быстро. Ходил, кадрил медсестричек, болтал с соседями по палате, руководил делами по телефону. Часто засиживался у Сашки в кабинете, так, чтоб не мешать, конечно. Он теперь ходил в начальниках и дел организовывал хреновы тучи.
Разговоры мы вели душевные и деловые – я им на отделение деньжат иногда подкидывал, мы и мозговали, как это лучше провести, чтоб не нарушать баланса и отчётности.
– Проверим ещё раз. Бухгалтерии веры нет – вор на воре.
– Ну, Санёк, командуй – ты ж здесь главный... по тарелочкам.
– Погоди...
Но договорить нам никак не давали. Деликатно постучав, вошла цветущая барышня.
– Вы гинеколог? – обратилась она к Сашке.
– Нет. Но могу посмотреть.
Дверь захлопнулась.
– А оформлять как будем? – подкидывал Сашка, пока я ржал.
Уже без стука вошёл дядька – здоровенный «лось», расстегнул штаны и явил нечто крохотное, сморщенное, жалкое.
– Это вы жалуетесь? – сочувственно поинтересовался Сашка.
– Нет, бл., хвалюсь! – рыкнул мужик.
– Милок, вы перепутали кабинеты.
Дядька убрал всё обратно и громко хлопнул дверью.
– Боже! – закатил глаза Сашка и честно попытался сосредоточиться на бумагах.
Я уже ничего не пытался, а только хохотал.
Опять постучали, хлопнула дверь.
Девушка потрясающей красоты стояла на пороге. Высокая, стройная, зеленоглазая и белокожая. Волосы в пояс – густые, рыжие.
– Здравствуйте, – это мне, – ...привет, – Сашке, – ...по анатомии атлас я возвращаю, а монографии ещё подержу.
– Ну, мне тоже надо.
– Перебьёшься. Да, отдам я, зачёт вот скину. Ну, я побежала. Привет.
У меня отвисла челюсть:
– Кто эта... принцесса... русалка...?
– Дочь Лика.
– Да, ты шутишь! У такого урода?!
– Догони – спроси.
– Ну, Санёк...
– А ты думал? На втором курсе учится. В медицинском.
– Эх, был бы помоложе...
– Не мечтай, кобелина.
– Сам дурак.
– Ладно. Не отвлекайся.
– Не отвлекайся?! Да у тебя тут дурдом. Дверь запирать не пробовал?
– Хорошая мысль.
СТИВ
Из больницы я вышел недоумённый и несколько расфокусированный. Мне и в голову не приходило, что с таким здоровенным мужиком, как я, может что-то приключиться. Чувствовал я себя абсолютно в форме и полностью железобетонным.
А вот нет, как оказалось.
Я, конечно, безумно восхищался людьми в белых халатах, тем более, что моё пребывание в больнице, под Сашкиным патронажем, походило больше на санкурлечение, и всё было зашибись.
Теперь я проникся неким фатализмом – типа, все под Богом ходим. И даже собрался поучаствовать в Крещенских безумствах – отстоять литургию, освятить воду, и прыгнуть в прорубь.
Но остыл. Песнопения поглядел по телеку, а, узнав, что «святая» вода потечёт из крана с двеннадцати до часу, обрадовался. Сидел как сыч, клевал носом, чтоб чудо не упустить. Не упустил – встал под «Святой» душ – намылся и лег спать, в полной уверенности, что к утру у меня вырастут крылья или засияет нимб.
Ничего не случилось. Видно, большой я грешник.
* * *
На работу вышел после болезни весь из себя такой хрупкий, этакий томный зайчик. Все аж офигели.
Ровно пару дней… потом, уж, озверел-осатанел, как обычно. Дела завертелись – тякучка-тянучка. Просители потянулись – вори?ны-попрошайки. Дай на то, да дай на сё. И всё, слыш-ко, представители благотворительности – те, которые по-умному воруют. Всё деньги клянчат, кто на спорт, или на калек, а кто и на детей-сирот.
Ещё бить по патриотизму хорошо прокатывает – вот, мол, мы за вас в Чечне бились насмерть, поубивались все да покалечились, и вы нас теперь корми?те – мы ж герои!
Я знаю о чём говорю, мне-то по фигу какое моим деньгам прикрытие, но смешно.
Разговоры велись как по писаному:
– Наша программа предусматривает расширение филиалов, что связано с ещё лучшей укомплектацией спортивных баз. Мы пытаемся внедрить спорт в массы, поскольку сознаём важность поставленных задач, особенно для подрастающего поколения... – и прочая туфта.
Я киваю и отвечаю в том же духе:
– Безусловно, мы заинтересованы в дальнейшем сотрудничестве, тем более, что нам очень важно оказать спонсорскую помощь именно организациям, имеющим чёткую программу, с прописанными в ней целями и задачами...
После чего мы бакланим ещё минут тридцать, в том же духе. Выдохнувшись от этого словесного поноса, и, взяв паузу, смотрим друг на друга. А диалог-то минутный: «Дай денег. – Я подумаю.» – Всё. Нет, бл., разводим церемонии.
Потом «Представитель Фонда» пытается меня прессинговать и пускает в ход тяжёлую артиллерию в виде какого-нибудь чеченского героя в их команде, или занюханного политикана, их крышующего.
Ход хорош, да я не промах – молчу или выдаю что-нибудь под дурака – типа – «моя твоя не понимай» – nicht партизан, короче.
Он – злится и обижается, мутно обещаю ему материальную поддержку, стараясь не подписывать бумаг, которые он мне ненавязчиво подсовывает.
Жмём руки и расстаёмся. Я ставлю галочку на полях и отправляю информацию в отстойник памяти, надо будет – всплывёт, и проситель ещё не раз о себе напомнит.
Иной раз эта благотворительность оформлена так красиво и грамотно, что даю денег, не задумываясь. Редко. Обычно все их цели и задачи – дешёвенькое шоу, но каждый зарабатывает как может. Я не судья.
* * *
Полежав в больнице, я круто поменял приоритеты. Поняв что все эти деньги, фонды, моя работа – ерунда полная, я пришёл к выводу, что из нас троих только Сашка делает благородное и настоящее. Все эти «люди в белых халатах». Хоть и условий никаких, и денег нет, и шпыняют все, кому не лень, а работают. И вытаскивают с того света, вопреки всему, и боль снимают, и продлевают жизнь. И работа как в аду. Я б так не смог.
Сашке памятник надо ставить из золота. Хорошая мысль, кстати! И ведь вот парадокс – коли помогли – подлечили – не помним, а чуть что – сбой в здоровье – врач виноват во всём. Всех собак на них спускаем и орём. А особые козлы, так в суд тянут.
По судам я намотался в своё время всласть. И по работе, и когда с Маруськой разводился. Попыталась она оттяпать приличный кусок моей недвижимости, да не тут-то было. Я на этих делах собаку съел и, конечно, вовремя подстраховался – бумаги подбил на своё имя, но деньгами я её не обидел, чего уж там говорить?
Дочь моя – Катерина – росла избалованной маленькой ведьмой, я честно пытался наладить контакт, не получилось. И, сдаётся мне, Маруська её здорово против меня крутила.
ТРОФИМ
Взяв отпуск, я махнул Прагу. Захотелось обстановку сменить – чтоб не доставал никто, и отдохнуть от бесконечных проблем и дел.
Наслаждался красотами Праги, отпивался великолепным чешским пивом. Вообще я не большой знаток и любитель пива. Но там – другое дело! Плотное, душистое, мягкое, с благородной горчинкой да под угря копчёного – м-м-м!
Хотелось поболтаться в Праге месяц, какое там – сбежал через две недели. Рафинированные красоты пражских улиц давили, обступали со всех сторон пряничные домики, а мотаться без дела я не привык. Кроме того, постоянно натыкался на русских – в туристических группах, среди обслуги – гидов, официантов. Вежливые, улыбчивые, чистенькие и абсолютно лживые.
Вернувшись в Москву, почувствовал себя как рыба в воде.
Звонок Трофима не предвещал ничего хорошего:
– Пересечься бы, – в полуприказном тоне начал он.
– Легко.
Он как-то хмыкнул в трубку:
– Через час на Лубянке. В кафе, – гудки отбоя.
Конечно, в назначенное время я был на месте, как штык. Заказали какое-то кофейное пойло.
Трофим закурил:
– Вот что, Климов, ты стал небрежничать и выполнять свою работу нечетко.
– Не понял…
– А я объясню...
Суть заключалась в том, что за время моего отсутствия произошла замена в верхах власти, новое начальство выслужиться радо, и пошли проверки нежданные и несвоевременные, а зацепили Трофима, потому что меня на месте не было. Удар он держал стойко – не лыком шит, но уговор есть уговор – такие вещи я курировать должен.
С Трофимом шутки плохи – не тронь огонь, как говорится. Вот и начал я мутить да оправдываться, варианты накидывать.
– Чего задергался-то? Ты, Климов, кого одурачить собрался болтовней своей?
– Ты ж меня знаешь, Трофим – возьму на контроль сегодня же, – мяукнул я.
– Вот то-то и оно, что знаю, – он встал, – ...три дня кладу тебе на улаживание дел, понял?
– Да уж, чего не понять.
Я ещё в кафе немного посидел, выпив водочки с расстройства.
Трофим – мужик железный. И опасный. Шутки с ним шутить – быть кретином полным. Три дня, что он дал – срок, уложиться в который можно лишь носясь по Москве с высунутым языком. Мы оба с ним это понимали.
Так какого хрена я здесь водку пью?! Бросив купюру на стол, чуть не бегом, выскочил из кафе.
* * *
Ну и денёчки были, доложу я вам. Врагу не пожелаешь. Такого количества встреч и телефонных переговоров у меня не было никогда. Давно я не вёл таких просительно-вкрадчивых разговоров.
Вообщем, чтоб управиться в срок мне пришлось вывернуться наизнанку и прыгнуть выше головы. Прибавили мне эти денёчки седых волос.
Но если по-честному, прав был Трофим – разболтался я и зазвездил, скидывал половину дел на замов. А их, уродов, не проконтролируешь вовремя, не наваляешь им по первое число, протянут волынку, придумав причину красивую – «то кнут сломался, то кучер обосрался...». Вот и выходит себе дороже.
Я, конечно, получив предупреждение Трофима, своим навалял – всех разогнал да построил, и сидел, истекая желчью, радуясь ровно пять минут. Чего уж тут – сам распустил, самому и расхлёбывать.
Уладил, и маленько отпустило. Я опасность за версту чую, а с Трофимом связываться – ой, даже думать не хочу. Разрулить разрулил, но недовольство осталось. И собой, и ситуацией. Раздражительный стал, как пёс цепной на всех кидался, нервы ни к чёрту.
СВЕТЛАНА
А тут всё одно к одному – машина барахлить стала. До автосервиса добраться времени не хватало, откладывал, пока чёртова железка не начала выкидывать фортели в самые неподходящие моменты.
Казалось бы, плюнь да новую купи, но привык к своей. У меня всегда так – годами не могу со старым барахлом расстаться, но, зато уж как накатит – всё выбрасываю кучами да пачками. Потом жалею, как дурак.
В автосервисе я и познакомился со Светланой. Сидели, базарили за кофе, пока нам профилактику проводили да считали сколько платить.
Света меня заинтересовала – маленькая, энергичная, напористая и очень деловая. Она отрывисто говорила, как-то резко курила, и шла от неё весёлая шальная энергия. Света была в разводе, имела взрослого сына и держала салон красоты.
Стали встречаться. Света меня поражала – даже к романтическим отношениям она подходила по-деловому, расчётливо и даже как-то цинично что ли? Не было в ней беззащитности, нежности и женственности.
Не любил я таких баб, скажу честно. Мне казалось бизнес-леди на руководящих постах – директорши, председательши, владелицы бутиков да салонов – не женщины вовсе, а танки. Сидят за рулём иномарок – сигарета во рту, мобильник в руке, а на лице выражение – «сосите у меня все»! Бред какой!
А уж как начнут деловые разговоры вести – атас полный. Ещё и прессинговать пытаются. Смех один. Клуши.
Но Светочка меня притянула, как магнит. Короче, влюбился.
Встречались мы долго. А, когда я предложил пожениться, она глаза округлила с вопросом:
– А зачем?
Я, признаться, растерялся. Во-первых, не привык к отказам, во-вторых, свадьба мне казалась логичным и правильным завершением отношений. А вот, поди ж ты!
Тут я счёл нужным обидеться, и, в конце концов, она мне уступила. Тряхнула чёлкой и бросила отрывисто:
– Ладно. Чёрт с тобой, Степан, давай. Ты там договорись, а я подъеду... – и бросила трубку.
Вот, сука! И чего я в ней нашёл, совершенно непонятно. Злила она меня до безумия, но хотел быть с нею, хоть убей.
В ЗАГСе, конечно, начали динамить – ждите месяц, ждите два, ну и прочая пурга.
Но я, зная Светлану, решил, что надо ковать железо, пока горячо – потом бы она меня отговорила жениться. А мне, прям, припёрло. Деньги, как обычно, решают многие проблемы, и через неделю мы уже мчались в ЗАГС из разных концов Москвы.
С моей стороны был лишь Сашка. Колёк уехал в Тбилиси, на похороны отца Нино. Со стороны невесты – сын, Кирилл.
Сашку я предварительно не готовил, позвонил за день до события и огорошил:
– Саш, салют, какие планы на завтра?
– Ну, есть планы… – начал мутить Сашка. – …Давай, если у тебя получше предложения, планы отложу.
– Зажигать будем? – осведомился я.
– А кто зажигалка? – в свою очередь поинтересовался он.
– Я.
– Повод?
– Моя свадьба.
– Опять?! – обалдел Сашка, потом выматерился и подытожил: – …Ну, Стив, это я скажу… м-м-да. Вот уж у кого вода в ж. не держится. А Колька знает?
– Его в Москве нет.
– Ха. Какое упущение. Ну, валяй, говори – куда подъехать?
Я назвал адрес.
* * *
Все произошло быстро и буднично – нас расписали, потом мы вчетвером отправились в ресторан, но дошли втроём – Светкин Кирилл по дороге смотался, сославшись на дела.
Я удивленно поднял брови, а Света пояснила:
– Его своя «любовь» дожидается.
Совершенно справедливо. Мы отлично посидели, выпили, потанцевали, спели под караоке. Сашка мой выбор одобрил целиком и полностью.
Я их давно познакомил, и они симпатизировали друг другу за глаза и в глаза, и были похожи едким юмором, шальной весёлостью, энергией.
Одобрил Сашка всё, за исключением последнего шага – штампа в паспорте, брака.
В очередной раз было положено начало моей семейной жизни, и оно мне понравилось.
Света великолепно планировала день и успевала абсолютно всё, и бизнес двигать, и по хозяйству шустрить, и меня обихаживать. Я сразу поставил вопрос ребром: деньги есть – бросай работу.
Светка ни в какую. На этой почве поругивались. Я хотел её видеть рядом. Всегда. Чтоб была дома – не усталая, красивая, желанная.
Говорил ей: «Свет, угомонись ты – сядь дома, добром прошу. Давай купим тебе шмоток всяких, махнем куда-нибудь, детишек кучу нарожаем? А чего – у нас красивые получатся?»
Она – зубы скалит. Убил бы! Вроде окольцевал птичку, а что толку?
Жизнь моя всё же приобрела организованность, и я был вполне счастлив.
Колька, узнав о моей женитьбе, долго молчал в трубку, а потом выдал:
– Ну, ты – зверь, поздравляю, конечно. Как влип-то?
– Сам удивляюсь.
– Ага. «Не думал, не гадал он, никак не ожидал он, никак не ожидал он такого вот конца...», – пропел, глумясь, Колька.
* * *
В свадебное путешествие поехали в Прибалтику. Еле вытащил Светланку, от работы оторвал.
«Подумаешь работа, – сказал я, –не волк, в лес не умчится». Убедил-таки.
К поездке Света подошла более чем серьёзно – накупила проспектов всяких – где-что интересно поглазеть. Любопытная страшно.
Я, например, где бывал, особо не интересовался культурно-исторической программой. А когда попадал-таки на экскурсии, не запоминал абсолютно ничего и потом не смог бы рассказать.
Светке, напротив, всё было интересно, и шло впрок. Могла потом пересказать – да как! Рассказчицей она была превосходной!
Поехали – Рига, Таллинн... Я люблю спокойный отдых. Если юг – так «по-тюленьи» – море, пляж, поесть, поспать, или просто – погулять спокойно, посидеть в кафе или у бассейна.
Светка же протащила меня по всем экскурсиям и искренне удивлялась, почему я не восторгаюсь засиженным голубями памятником или старой унылой крепостью. Музеи и вовсе не вызывали у меня восторга.
Тоже мне – «медовый месяц». Сами прибалты, аккуратные, спокойные и вежливые, умудрились-таки вывести меня из себя.
Зашли мы со Светой в магазин – прикупить сувенирчиков в подарок и себе что-нибудь на память. Опять же, мне такие вещи по фигу, но Светланка сказала – надо, и я не стал спорить. Походили-повыбирали и обратились за помощью к консультанту – мальчику из местных. По-русски, естественно. А этот поганец – Илмар – прочитал я на его нагрудной табличке – ну выпендриваться. Мол, я по-русски не понимаю. Руками разводит, глазами хлопает. Как же, бл., не понимаешь ты!
Ещё один нарисовался и тоже, вы подумайте, начинает с чувством превосходства по-английски с нами разговаривать. Я злиться начинаю. Ну, думаю, голубчики, сейчас я вам устрою Советскую власть – вмиг вспомните родной и могучий!
Не успел. Светка английский им выдала, они аж рты пораскрывали, тут же прочухались и заговорили, как миленькие.
– Свет, ну ты даёшь! Откуда язык-то знаешь?
– Ха. Да у меня мать в ВУЗе английский преподавала, так волей-неволей выучила.
– Может, я  ещё чего-то про тебя не знаю?
– Возможно.
– Скажите, пожалуйста.
Но, в общем и целом, съездили вполне сносно. Не могу сказать, что я сильно впечатлился, но рядом была Светланка, и мне было хорошо.
САШКА
Потянулись монотонные, спокойные буд­ни. Я работал, решал задачи, проводил встречи и переговоры, а дома меня ждала Света. Мы радовались друг другу, обменивались впечатлениями за день, занимались любовью, и всё было превосходно. Жизнь вошла в накатанную колею, и меня это устраивало на все сто.
За собственным размеренным благополучием, я упустил из виду, что давно не слышно Сашку. С Колькой мы общались регулярно, а вот Сашка пропал.
Позвонил на работу – в отпуске, трубку не берёт, на сообщения не отвечает. Благо – мы соседи – взял и припёрся к нему домой.
Пьяный Сашка, заросший рыжей щетиной, уставился на меня хмуро:
– Стив? Каким ветром и какого чёрта?
– Соскучился, – ошарашено проговорил я.
– Ну, заходи, раз пришёл, – Сашка похромал на кухню.
– Ты чего это, Санёк. Пьёшь? Один?
– А тебе что за дело? Компанию составить хочешь?
Компанию составить я не хотел.
– Сань, случилось что?
– С чего это ты взял?
Долго я уламывал пьяного Сашку рассказать в чём дело – раскололся-таки, злодей...
– Вот, Стив, видел я дураков, сам дурак, но чтоб такое... – начал он рассказ.
Рассказывал Сашка нервно, путано и раздражённо. Если переложить на нормальный, трезвый язык, история была такая – в Сашкино дежурство привезли мужика с огнестрелом бандюки чеченские. Стрелка у них там была, или что – вот и ранили одного.
Сашка бился-бился – оперировал, но тоже, не Господь Бог – помер парень от кровопотери. Чёрные – злые да горячие. На Сашкину беду, был среди них то ли медбрат, то ли фельдшер, он возьми да брякни, что, мол, был бы врач порасторопней...
Тут ребятишки и вообще взбеленились. Ах, ты не спас, ну, всё – ответишь, в таком духе.
– Ну, вот... – закончил Сашка, – ...и устроили мне джихад, бл.! Стив, этого парня спасти было нельзя ни при каком раскладе. Не бывает чудес, уж, поверь мне, да разве объяснишь этим архаровцам, с гор спустившимся? Два раза меня пинали. Один раз у больницы – морду разбили да отбили почки. Второй раз здесь, у дома – ногу сломали. Вон – хромаю теперь, как рупь двадцать.
– М-м- да. Саш, чего мне не позвонил, или Кольке?
– Вас ещё не хватало сюда мешать! Я, не знаю, Стив! Пить вон стал – остановиться не могу... – Санька похромал к холодильнику за очередной бутылкой.
– Зато я знаю... – я затушил сигарету в пепельнице и набрал Кольку.
Пока я обрисовывал ему ситуацию, Сашка пил, под моим укоризненным взглядом.
Колька примчался быстро и долго на Саньку орал, но тот уже был невменяем от водки. Всё же выбили мы из него фамилию парня, которого он оперировал.
– А теперь, ребятишки, предоставьте это мне, – радостно отрапортовал Колька. – Стив, ты уж пригляди здесь за рыжим. Ведь сопьётся, падла...
– Будет исполнено.
* * *
Я перетащил кое-какие вещички и, сказав Свете, что поеду на недельку в командировку, переехал к Сашке, повыкидовал из дома всё спиртное. Много – Сашка, видимо, собрался пить до «зелёных чертей» и подготовился хорошо.
Я набил холодильник минералкой и стал ждать. Протрезвев и страдая от жутчайших приступов похмелья, Сашка начал носиться по комнате, искать водку и орать. Потом стал ныть, потом драться – это со мной-то!
Пришлось утихомить его парочкой пинков.
Три дня я отпаивал его минералкой, наконец, Сашка прочухался и, вполне осмысленно, человеческим голосом, сказал:
– Стив, не могу больше твой «Нарзан» хлебать, поди-ка в аптеку – купи капельницу, глюкозу, аскорбинку и... ладно, не запомнишь ведь ни хрена, вот, пишу тебе на бумажке.
– Дело. Давай, Колесников, выползай помаленьку.
– Я, убью тебя, Стив. Пожрать купи. Колбаски…
– Докторской? – хохотнул я.
– Любую тащи. И побольше!
– И потолще?
– И пожирней…
* * *
Я пробежался до аптеки, взял всё по Сашкиному списку, под понимающим взглядом аптекарши. Потом купил еды.
Сашка, поколдовав с флаконами и ампулами, поставил себе капельницу, закурил, а я занялся приготовлением еды.
Меня беспокоил Колька – на мои звонки он отвечал отрывисто – нормалёк, мол, всё идёт по плану.
Я стал дёргаться – не помочь ли по своим каналам – чёрт его знает?
Но через пару дней мне позвонили:
– Степан Сергеевич? – голос с кавказским акцентом.
– Я.
– Климов?
– Климов, Климов, в чем дело?
– Уважаемый... – начали на том конце горячо и с почтительной интонацией, – ...я Вас умоляю.  Не нужен нам Ваш доктор. Ошибочка вышла.
– Ошибочка?! – взревел я, – ... да вы его покалечили.
– Уважаемый... мы всё оплатим, только уймите вашего друга.
– А что такое? – заинтересовался я, ду­мая – молодец Колёк.
– Трое наших уже под следствием, ещё двоим уехать пришлось. У нас большие неприятности. Уважаемый, Степан Сер­геевич...
– Ну, я понял, понял... Не уверен в успехе. Мой друг, вы знаете, если уж за дело берётся... – вздох на том конце, – но попробую.
Я пересказал разговор Сашке, который так заржал, что чуть не уронил на себя капельницу, и набрал Кольку:
– Коль, ты там не перестарался?
– Всё о’кэй. А что уже позвонили – сопли намотали? – радостно поинтересовался он.
– Позвонить-то позвонили, но на хрена ты мой номер дал? – охладил я его пыл.
– Да, ладно, Стив, это часть плана. Как там рыжий алкоголик?
– Трезвеет.
– Ну-ну.
– Ты, Коль, там не очень резвись. Серьёзные ребята?
– Прям. Одна шушера. Стали бы серьёзные метелить – убили бы, на хрен, и всё. Ну, я им устроил весёлую жизнь.
– Это я понял.
– Ну, что думаешь – отпустить ублюдков или задушить?
– Да, ну их, Коль, мараться – пусть катятся.
– Согласен, других дел полно, поинтереснее. Ладно – рыжему привет.
Сашка долго хлопал рыжими ресницами, не веря, что отвязались, а потом как заорёт:
– А-а-а, жизнь – замечательная штука. Как я ненавижу минералку!!!
– Ладно, Санёк, вижу ты в норме. Пойду я.
– Дай, я тебя поцелую, Стивушка!
– Да, ну тебя.
СТИВ
В норму Сашка вошёл быстро. Эта история, пролетев мимо его нервной системы, меня заставила задуматься –не позвал нас Сашка, когда у него начались проблемы. Сказал, что подставлять не хотел, но, сдаётся мне, что не верил он, что поможем и поддержим. Недоумевал, что мы с Колькой прискакали и всё уладили. Вроде знаем друг друга сто лет, а выходит, что вовсе не знаем.
* * *
Вышла тут история. Поймал я одного зама на воровстве. Юрка Маслов – нормальный мужик, офицер, из тех вояк, с которыми мне нравится работать. Знал я его давно – энергичный, деловой, а вот, поди ж ты! Звоню ему, чтоб подъехал.
Через пару часов нарисовался. Ра­дост­ный.
А у меня на душе кошки скребут.
– Садись, – говорю, – ...разговор у меня к тебе есть один.
Он сел.
– Я тут, Стёпа, документик один захватил – посмотреть бы. Там твоя подпись требуется.
– Документ положи – не горит, – отвечаю и вываливаю ему всё на гора. Он глаза вылупил, занервничал:
– Ты чё? Ты чё? Стёп, да я ж с тобой...
А я разозлился:
– Ну, что, Юра, делать будем, а? Я тебе мало платил?
– Хорошо платил, очень хорошо, без базара... – лепечет, а сам аж вспотел.
– Так, что ж ты, Юра, дурака из меня делаешь? Ну, пришёл бы и сказал: «Так, мол, и так – тачку хочу дорогую, любовница молодая бриллиантов требует – я бы понял, а ты вот как решил – в обход...
Он вскочил, забегал, руками замахал:
– Стёп, да ты что? Как ты мог подумать? – в отказ пошёл.
– Сядь, не мельтеши. Тут, Юра, и думать нечего – документы глянь. А теперь это прочти внимательно и сопоставь. Это ж каким надо быть идиотом, думая, что я не просеку?
Он сел, сразу обмяк, в глаза не смотрит:
– Стёп, не знаю что нашло. Занесло на повороте, прикинь – ношусь по Москве, как электровеник. Бес попутал.
Я взъерепенился:
– Ты, Юра, видать, совсем дурак квадратный, думаешь мне этих денег жалко? Плевать на них. Ты понимаешь, что подставил ты меня с этими бумажками перед уважаемыми людьми? Тебе кончать, а мне, бл., отвечать. Что ты затеял? Тоже мне – кум королю, сват министру...
– Стёпа...
– Вот тебе и Стёпа. Короче, Юра, можешь на меня злиться, можешь обижаться, а можешь пойти повеситься – с сегодняшнего дня мы с тобой вместе не работаем.
Юрка впал в жуткую истерику, просил прощения, то же мне, детский сад с барабаном, наматывал сопли, бил себя кулаком в грудь, со словами – да больше ни за что, да больше никогда.
Надоел мне ужасно:
– Прекратил бы ты свои мудовые рыдания.
Он заткнулся и тихо говорит:
– Думаешь я работу не найду?
– Ага... – оборвал я его, – ...расхватали не берут. А впрочем, Бог в помощь!
– Стёп, а может подумаешь? – уже без всякой надежды спросил он.
– Я уже подумал, Юра, и очень серьёзно.
* * *
Ох, и паршиво мне стало, когда он ушёл. Нет, я ни секунды не сомневался в правильности принятого решения. Да, как вам сказать, человеческий фактор. Жалко Юрку было до слёз - нет, правда. Я ж ведь не зверь, и хорошо представлял открывшиеся перед ним перспективы. Сопьётся мужик, на хрен. Я ж не просто попёр его с работы, я поломал все его амбиции. Он же герой – воевал, Родину защищал, «полками командовал», а у меня вынужден был до пенсии на цырлах бегать не от хорошей жизни.
Но всё простить я могу только женщине, да и то в личных отношениях. А работа есть работа, воровство простил бы, а подставу – нет.
Юрка потом мне названивал да назад просился, а когда понял, что не выгорит, просил протекцию ему устроить. Я отказался. Трудно было отказать, но не люблю обнадёживать. Сильно выбивали меня из колеи такие паскудные истории. Ничего не попишешь – жизнь...
КОЛЬКА
Колька здорово приуспел в своём коттеджностроительном бизнесе. И откуда что взялось? Делать деньги быстро научился, а считать – ещё быстрей. А оформление, «в связи с законами и постановлениями», свалил на меня, да я не в обиде. Сделал ему все лицензии и прочее. Колька – молодец, вроде и шустрил как все мы, а успевал и к нам с Сашкой заехать, и на охоту смотаться. Мы-то с Сашкой к тому времени редко выбирались. А Колёк – тот как штык – регулярно.
Завёл себе собаку – щенка риджбека, и носился с ней. Щенок породистый – Лорд – не хухры-мухры! Колька готовил собаку для охоты. А пёс – ну, смех один – как салют на праздники, или петарды в Новый год – прыг в ванну, как в бомбоубежище, и сидит там трясётся, но вроде с этим справились.
Хитрющий пёс попался – как Колёк охоту намечает, Лорд ложится, типа помирает, или хромать начнёт.
Колька покрутится-покрутится – жаль собачку, едет один. Лорд, только Колька за порог, скачет, как ни в чём не бывало. Сам видел, когда в Колькино отсутствие документы привозил для Нино.
Заехал раз к Кольке, посидели – чайку попили, побазарили. Нино у него так вкусно готовит всякие штучки-дрючки-заморочки – пальчики оближешь.
Пошёл Колька меня провожать и Лорда взял прогуляться. Идём к машине, навстречу группа колоритная: мужик – бычара натуральный, из тех, кого зовут «пушечным мясом» – накачанный, в коже, на шее золота в пуд. Дамочка с ним такая же, дородная, в соболях, с бриллиантами.
Мужик на поводке ведёт питбуля. Поров­нялись, и бычара этот роняет надменно:
– Вы бы придержали собачку, а то у меня знаете, что за порода? – понятное дело – дамочку хочет впечатлить – молодец!
– Да, видим... – усмехается Колька – ...питбуль.
– Точно, – кивает мужик, – ...серьёзная собачка.
– А у нас, знаете, риджбек. С этими собаками раньше на львов охотились, вы в курсе, я думаю?
Бедный мужик расстроился и поспешил удалиться.
Пока дошли до машины, попалась навстречу нервная дама с пуделем. Она поминутно выкрикивала:
– Чарли, фу! Фу, Чарли! – а, завидя нас, чуть не на всю улицу: – …Мужчина, у Вас не кобель?
– Как не кобель? Очень даже кобель! – гордо ответил Колька, а я стал ржать. Стран­ные люди эти собачники!
МИЛА
В свете этой истории, я собою был недоволен ужасно. Не случалось никогда таких осечек, но, как говорится, не зарекайся. И ведь на мальчик уже.
Нельзя сказать, что со Светой мы жили душа в душу – слишком уж она была самостоятельная и независимая. Мне-то, как раз, очень нравилось, когда женщина от меня зависит. Никогда я этим не попрекал и не шантажировал, в деньгах не урезал – не жадничал на шмотки-обновки и всякую бабскую дребедень.
Во-первых, я чётко понимал прямую связь новых шмоток-покупок от её, а значит, и моего хорошего настроения.
Во-вторых просто люблю делать подарки.
Иногда смотришь, идёт мужик – одет прилично, модно, рядом красивая женщина, а одета чёрте как. Я таких мужиков не уважаю. Тьфу, да и только.
Светка на своём салоне красоты, а, проще говоря, парикмахерской, была помешана. Понимаю, конечно, она этот бизнес организовала сама. Одна. Всё у неё получилось. И, вообще, она – большая умница.
Да только за разговорами об аренде, охране, расходных материалах, рекламе и прочем, она настолько перестала быть женщиной, что я просто потерялся – акула, и только.
Тем более, что я мог решить все эти вопросы на счёт «раз!» Так нет – сама. Не то, чтоб меня это злило. Женщина, по моему мнению, должна работать, чтоб быть в тонусе и в теме.
Но Света заигралась. Маска бизнес-леди была ей к лицу, и по дому она всё успевала. Но частенько мне казалось, что общаюсь я не с женщиной, не с женой, а с деловым партнёром, настолько она разбиралась и в бухгалтерии, и в оформлении бумаг. Даже с налоговой разбиралась сама. И это стало сильно раздражать.
Жили мы благополучно, ссорились редко, но и виделись редко.
Никаких историй я мутить не собирался, и сам не стал бы биться в истерике из-за измены своей второй половины. Поговорил бы «серьёзно», навалял, но семью рушить не стал бы.
Поймёт – хорошо, нет, тогда мы не пара. Я считаю, что жизнь так коротка, что не фиг портить нервы по пустякам. Женщине любимой я готов всё простить, что с них взять – слабый пол, чего связываться?
Всё равно по нашему выходит – по мужицки – как тут не крути. Что касается измен, у меня были чёткие принципы – я влюблялся, женился, расходился, опять женился.
Между браками заводил романы. И было это не прелюбодейством, а поиском, итогом которого становились серьезные отношения, а их венцом – брак!
А уж как женился, так ни-ни – да и зачем?
Рассуждать, конечно, можно бесконечно долго, а толку чуть. Тем более, что жизнь расставляет всё с ног на голову, тут уж принципы рушатся, как карточный домик!
Ха! Всё хожу вокруг да около – стыдно, видать. Короче, с Милой я познакомился в одном банке, с которым мы вели дела... Как это получилось, не пойму до сих пор. Я совершенно не верю в любовь с первого взгляда – туфта это всё, по-моему. Но Мила меня очаровала совершенно, абсолютно и полностью. Она была много моложе меня, поэтому я смело взялся с ней заигрывать, наивно полагая, что ни во что это вылиться не может.
Она прекрасно вела дела, оставаясь при этом абсолютно женственной. Мы посидели пару раз в кафе. Собеседницей она оказалась приятной и остроумной.
И я влюбился – вот тебе на! Стали встречаться – это было просто наваждение. Я ждал встречи, я не спал ночами, я думал о ней постоянно. А когда виделись, общались с полной отдачей, до изнеможения.
Раньше Мила была замужем за жутким подонком, который беспробудно пил и периодически её поколачивал. И она еле-еле с ним развелась, и с трудом унесла от него ноги. На мой взгляд, такое быдло и мужиком-то назвать нельзя. Ну, да Бог с ним!
После этой неудачи она в любви разуверилась и счастья в личной жизни не ждала. Тут возник я. Забавно.
Я окружил Милу любовью и заботой. Да, чёрт возьми, мне просто нравилось проявлять своё участие.
Свете это было ни к чему, и изливать свои ласку и нежность мне было не на кого. Брак со Светой напрягал и её, и меня. Терпеть не могу любовных треугольников, и уж конечно, никогда не думал, что сам окажусь в такой замазке. Со Светой разводиться собирался, а без Милы обойтись уже не мог, и скрывался как трусливый школьник. Ужас! Может кого подпольные вылазки будоражат, а я так чувствовал себя натуральной свиньёй.
Девочка моя любимая тоже напрягалась, но её понять можно. Она сама пыталась порвать со мной, но отпустить её я уже не мог, вот и крутился, как «уж на сковородке». Наслаждался сегодняшним днём и предпочитал трусливо не заглядывать в будущее. Занял самую скользкую из всех позиций, заврался, запутался и вёл себя, как дурак.
Долго так продолжаться не могло, Свет­лана, разумеется, всё узнала, и закатила мне грандиозный скандал. Были и истерика, и жёсткий мат, и битьё посуды, и битьё моей морды – вобщем – полный набор.
Я не ожидал от Светки такой бурной реакции, поскольку последнее время она, как мне казалось, здорово охладела ко мне. Но, видно, эта история била не столь по женскому самолюбию, сколь по статусу.
Я же в этой ситуации занял позицию – я не я, и лошадь не моя! Света не ударила в грязь лицом и предъявила доказательства моей измены. И где нарыла? Я не столько испугался, сколько восхитился – вот он деловой подход. Умница! Я в отказ, а как иначе? Занял позицию – держи. А я – крепкий орешек, тёртый калач.
Светку моя стойкость порадовала. Раз отрицаю, значит не всё потеряно, а я не совсем сволочь, раз не хочу её расстраивать.
После того, как Света мне наваляла, надо было что-то решать, по логике, порвать с Милой и всё. Но я уж так влюбился, что ничего не сделаешь.
Продолжил в том же духе. Недолго, правда – до второго скандала, который проходил уже в состоянии «холодной войны» и закончился разводом.
Развод был громким. Света, вообще, предпочитала все дела вершить громко. Она устроила показательный процесс, на котором прилюдно меня опустила, чем и удовлетворила свои амбиции.
Казалось бы, руки у меня развязались – женись себе по-новой. Но тут я притормозил из неких суеверных соображений.
Мы долго встречались, общались, но дело свадьбой всё-таки закончили. Правда Мила упиралась – не хочу тебя связывать, себя связывать, и прочий несла бред. Но, в этих делах я убеждать умею – практика большая.
Расписались по-тихому, и всё стало хорошо. Парням сказал не сразу. Но они, видимо, настолько привыкли к моим финтам, что отреагировали не так бурно, как я ожидал:
– М-м-да, – только и проговорил Сашка.
– Х..ё-моё, бараньи яйца, – выдал Колёк.
А может, это было шоковой реакцией на мою прыть.
Я снова был окрылён и счастлив. Мою последнюю жену, как и первую, звали Людмила. И я усмотрел в этом удачное совпадение. Правда, первая была Люся, последняя – Мила. Имя одно, а звучало по разному.
СТИВ
Я решил немного пофилонить, тем более, что моя счастливая семейная жизнь побуждала меня чаще бывать дома.
Но тут Колька напряг – позвонил:
– Слушай, Стив, отряди парочку своих ребят с документами разобраться.
– А твои чего?
– Да, бл., усиление...
В Колькиной команде подкалывали его бывшие коллеги, из тех, кто погон не скинул. А это – хуже некуда – их не организуешь, и не их это вина – работают по приказу за льготы паршивые. То у них дежурство, то задание, то усиление.
– Что на этот раз? – поинтересовался я.
– А ты что, не в курсах?! – съязвил Колька – газет не читаешь?
«Дедовщина» армейская в газеты просочилась, и чтоб народный гнев уменьшить да внимание отвлечь, пустили в прессе слух о готовящихся терактах.
А для достоверности замутили «Вихрь-антитеррор» и моих орлов припахали.
– Неужели липа? – притворно удивился я, всю эту кухню я знал.
– Стив, не зли меня.
– Ладно, Колёк, пришлю человечка.
– Замётано.
Я разозлился – ему-то «замётано», а у меня людей свободных не было, без меня зашивались, а мне выходить на работу было неохота. У меня упало настроение. Совсем плохой стал, захандрил. Работа уже не приносила того удовлетворения, что было раньше. Я таскался в офис, на встречи-переговоры безо всякого энтузиазма. Всё виделось текучкой и рутиной.
Я достиг тех высот, к которым стремился, не нужно было бегать, шустрить, что-то доказывать с пеной у рта. Катайся себе, как сыр в масле, да командуй. Фигня какая.
РОМКА
Зато в личном плане я реализовался полностью, мне было так хорошо с Милой, что разница в возрасте не мешала, а, напротив, порождала интересные темы для бесед.
Ромка стал заходить к нам часто, они здорово с Милой поладили, и вели уже какие-то свои разговоры, в обход меня, увлечённо хихикая. И это было здорово.
Ромка умудрился не вылететь из института и снова подрабатывал в офисе по продажам сотовых телефонов. Зарабатывал. Чуть не женился на своей Викусе, но, слава Богу, хватило ума повременить.
С Ромкой было комфортно. К моим бесконечным женитьбам он подходил мудро. Злодей чувствовал, что моё трепетное отношение к Наталье – его матери – останется непоколебимым и неизменным. Но одобрил только Милу.
Приставал я к нему:
– Ром, после института чего делать будешь?
– Ну, работать пойду.
– Интересно. И куда же? – не унимался я.
– Куда-нибудь устроюсь.
– Ага, понятно. Ром, ну, у тебя планы есть какие-нибудь? Может, поделишься?
– Ну, пап... Я как ты хочу быть.
– То есть?
– Зарабатывать. А что, неужели не возьмёшь к себе работать?
Я офигел:
– Тебя-то? Нет, конечно. Ты же всё дело развалишь!
– Подумаешь… Устроюсь.
Я начинал злиться, тут вмешивалась Мила:
– Стёп, чего привязался к ребёнку? Идите лучше оладьи есть.
После обеда я спрашивал:
– Ром, может, сходим в выходные в боулинг?
Ромка смотрел на меня, как на умалишенного:
– Пап, ты чё? Я с Викусей встречаюсь.
– А... – обижался я, а Мила хохотала.
Когда Ромка уходил, я свои обиды озвучивал:
– Растишь их, растишь и вот... получи фашист гранату...
Мила осаждала:
– Стёп, сдурел, что ли? Парень вырос – дело молодое, когда ещё по девчонкам бегать, как не сейчас?
– Учиться ему, паразиту, надо.
– Да, выучится, никуда не денется, они сейчас знаешь какие умные?
– Да, вижу.
В душе, конечно, я с Милой соглашался, да всё равно – всё было не то и не так. Вот они пошли – капризы предклимактерические. Ой., ё…
КОЛЬКА
Из тягостных раздумий меня вывел Колькин звонок. Со словами: «Привет, земляк», он позвал меня на подлёдную рыбалку. Удовольствие показалось мне сомнительным, и я отказался.
Земляк – ха! С недавних пор мы таким образом друг друга подкалывали, а повелось всё с одного случая.
Сидел я однажды в своём офисе за компьютером, намётывая план организационных мероприятий на ближайшие пару кварталов. Тут секретарша доложила, что меня хочет видеть некий Дмитрий и ссылается при этом на Колю Иванова.
Такая ссылка, разумеется, открывала двери моего кабинета, но, дабы не ошибиться я велел секретарше повременить, а сам набрал Кольку:
– Колёк? Категорически приветствую.
– Стив! Здорово, змей.
– Слушай, тут ко мне какой-то Дмитрий рвётся от тебя – что за человечек? – невинно поинтересовался я.
Колька помолчал, потом длинно выругался – грязно и абсолютно по-ментовски.
– Он уже у тебя, тварь такая? Ведь велел же меня подождать!
– Так, кто это? – заинтригованный, спросил я.
 – Да никто!!! – взорвался Колька, – …третий муж моей двоюродной сестры. Нашему забору десятая плетень! Ох и задрали меня эти родственники! – Зло поделился Колька.
Это было абсолютной правдой. Родни у Кольки было много – все совершенно безбашенные и настырные. Они постоянно попадали в какие-то истории, из которых Колька, ещё будучи в погонах, их вытягивал. Выкарабкавшись из одной истории, родственники тут же попадали в другую. И у Кольки просто голова шла кругом.
– Ну, и чего мне с ним делать?
– А чего хочешь, лучше всего прибить, – злорадно посоветовал-помечтал Колька. – ...Влип он в одну историю – чистой воды мошенничество. Вообще-то, поскольку там дела банковские, может ты, светлая голова, что посоветуешь.
– Ну, я понял.
– Ага, ты уж побеседуй с ним, Стив, пока я подъеду.
– Идёт.
* * *
Я велел секретарше позвать «чудо». Вошёл бочком парень, совершенно «валенок сибирский», но глазёнки бегают – очень воровские глазёнки.
Вошёл, огляделся, да как брякнет:
– Здорово, земляк! Я – Димон. Я от Коли Иванова, – выпалил он главный пароль и остренько на меня зыркнул.
Я обалдел секунд на пять, а потом рявкнул:
– Я тебе, Димон-голу?ба, слава Богу, не земляк. Ты, небось, грамотный, читать умеешь – на двери табличку видел? «Степан Сергеевич Климов» на ней  написано. Так и будешь меня звать, понял?
Пришла очередь обалдевать Димону, но он выкрутился:
– Так я ж от Коли Иванова?
– А вот сейчас Коля подъедет и объяснит тебе очень доступно как кому надо кланяться.
Такая перспектива Димона явно не обрадовала, и он, колупнув нос, сказал:
– Ладно. Хорошо. Я всё усёк, Степан Сергеевич, – быстро научился он, проявив вроде как уважение.
– Ну, выкладывай, – предложил я.
История была совершенно банальной и неинтересной. Этот Остап Бендер, окрутив какую-то московскую дуру и заключив с ней фиктивный брак, прописался у неё и под это дело, имея московскую прописку и липовую постоянную работёнку, взял в банке нехилый кредит.
Деньги промотал. С бабёнкой развёлся и решил, что дело чин-чин, но в банках не дураки сидят – вычислили парня «на раз-два» и грозили ему, мягко скажем, большими неприятностями.
– Где деньги? – спросил я прямо.
– Дак… это... нету денег, – выдал юный неандерталец и опять хитренько так на меня воззрился.
Ну на меня в налоговой и не так смотрели – да по мне, хоть дырку взглядом прожигай – ничего не добьёшься.
– М-м-да. Ну, что – вляпался ты, мальчик, по самые помидоры... – начал стращать я, – ты, Димон, жить-то хочешь? – рубанул я.
В этом плане ничего не грозило, но таких хитрожопых лапотников можно брать тёпленькими только на испуг.
– А чего? – неуверенно спросил Димон, и глаза его опять забегали.
– А ничего. Зря ты, Димон, в это дело ввязался, ой, зря – медленно проговорил я, наблюдая за его реакцией.
– А, может, я это... исчезну? – предложил он свой тупорылый вариант.
– Куда? Да ты уже под колпаком... Доста­нут, – я уже откровенно глумился над гостем.
– Чего ж делать-то? А? Степан Сергее­вич? – испуганно заблеял наш барашек.
– Я тебе скажу, что делать, Дима. Крутись как хочешь, а деньги надо вернуть.
– Так у меня ж срок... – пролепетал он, вставая.
– Сидеть! – рявкнул я. – ...Ты, Дима, побудь в коридорчике да подумай, как дальше быть, а я позвоню и попробую тебе устроить отсрочку.
Он закивал мелко так, зыркнул глазами затравленно, напоследок, и бормоча «спасибо», исчез за дверью.
Благо директора того банка я знал. Более того, мы немного приятельствовали одно время по работе.
Вызвонил его:
– Петрович! Здор?во! Уделишь минутку?
– А, Климов – давай, только быстро – горю?.
Обрисовал я ему картинку.
Он удивился:
– А чего ты хлопочешь, Климов? Он тебе кто?
– Мне – никто, слава Богу! Ну, знаешь, как бывает – за него попросили, я прошу. Парнишка – дрянь, но он – седьмая вода на киселе одному очень уважаемому человеку. Павло, ну, для меня – накинь пару месяцев.
– Ну, только для тебя, Стёпа. Пары месяцев-то хватит? – смягчился он.
– Объясним ему хорошенько, так уложится.
 – Добро.
– Ну с меня, Павл?, причитается.
– Это само собой, – усмехнулся он, – ...сочтёмся.
Минут через пятнадцать пожаловал Колька.
– Ну, как? – поинтересовался он.
– Обижаешь, земляк! Дело сделано.
Колька грохнул:
– Ой, Стив! Этот красавец со своим землячеством уже огрёб ебуков от меня. Не, ну ты видал? Вот сукин сын.
Пока Димон парился и трясся от страха в коридоре, мы с Колькой выпили кофе с коньячком, покурили, поболтали.
–  Коль, а не наколет твой фраер? Сам понимаешь.
– Я ему наколю, засранцу,  – разозлился Колька, – ...всю морду разобью и придушу. Не боись, Стив. На контроль возьму.
– О’кей.
Позвали субчика, объяснили конкретно, по понятиям – это Колёк на себя взял – когда нужно принести бабки и отпустили его с Богом.
История завершилась благополучно – деньги Димон отдал и кредит погасил.
Колька, правда, рассказывал потом, что пару раз пришлось-таки этого вори?ну попинать. Другого, признаться, я не ожидал…
Вот после этого случая, мы с Колькой частенько друг друга прикалывали этим «земляком» и ржали при этом, как ненормальные. Ох...
СТИВ
Сказать по правде, я везунчик! Вполне счастлив и доволен жизнью. По большому счёту, у меня никогда не было крупных разочарований и проколов. Я не обжигался на безответной любви. Никто меня не предавал, женщины не в счёт – им всё можно. Я всегда делал что хотел, как хотел и когда хотел. Я ставил цели и достигал их, рано или поздно. Неприятные воспоминания я мог запросто спалить под корень в один момент, не засоряя ими отстойники памяти.
Я не верю в судьбу и счастливые звезды, под которыми надо родиться в нужное время. А, может,  просто не зацикливался на тяжёлых моментах, вот и приобрел легкость восприятия. Мне нравится позиция отрешения отчаянных метаний, что лишь расшатывают нервную систему, давая в итоге нулевые результаты.
Милу-то, понятное дело, интересовали вопросы моих многочисленных браков, точнее, причины разводов. Ну, я проблеял что-то обтекаемое, вроде банальной несхожести характеров да отсутствия взаимопонимания, добавив бодренькое – тебя мол, искал. Она этим удовлетворилась вполне и больше этот вопрос не поднимала.
Хотя, конечно, причины были весьма конкретны. Я вообще сторонник конкретики. Первая жена меня обманула со своей беременностью. Я уже как-то смирился с ролью будущего отца, а тут раз... Такое... разочарование. Вторая – Наталья – была слишком хороша для меня. Третья измотала мне все нервы и наставила рога. Впрочем, наверное, здесь и моя вина.
Чего бабы изменяют-то? От недостатка внимания, чуткости да понимания их тонких натур, тут уж, как взял себе молодую, да красивую – соответствуй.
Говорят ведь мудрые люди: «Молодую жену беречь надо, стеречь надо, да и развлечь надо...». Во как! И не поспоришь. Вот с четвёртой – со Светкой – нехорошо получилось. Со своей двойной жизнью, я себя просто фальшивой монетой чувствовал. Вёл себя, как натуральный недоносок. Да, чего уж там!
Вот теперь Мила... Я почти уверовал, что это вариант окончательный. Хотя трусливое «почти» оставлял себе...
* * *
Философские размышления прервала бухгалтерша – Раиса Павловна, которая прилетела из банка с кучей компьютерных распечаток, дискет и прочей дребедени.
Раздражала она меня громким голосом, фарфоровыми зубами, манерой общения. Но баба была башковитая, деловая и шустрая. Короче, ценный работник.
Она со мной постоянно заигрывала, кокетничала, хихикала, что вобщем, очков ей не прибавляло. Стараясь завоевать мое мужское расположение, она хвалила меня постоянно, за глаза и в глаза.
Я отвечал ей тем же. «Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку». Цирк полнейший.
Вот и сейчас, улыбаясь мне экранной улыбкой, и стараясь держать осанисто пышное тело на десятисантиметровых каблуках, она захлопотала-затрещала-закудахтала.
Я тоже поулыбался, отпустил парочку двусмысленных комплиментов, заставляя её нежно розоветь и блестеть глазами. Хотя хотелось послать её ко всем четям. Однако, все балансы были подведены аккуратно, ведомости заполнены чётко, разблюдовки на дискетах в полном порядке, так что настроение моё поднялось. Я уж хотел похвалить её да выставить, но она замутила какое-то кофепитие, уселась напротив меня прочно и повела долгие разговоры на отвлечённые темы. Развела такую, блин, историю с географией, что ой-ё! У меня аж голова разболелась от проклятой. Еле выпер, сославшись на важные переговоры.
Вообще к женщинам я отношусь уважительно. Сильно меня надо довести, чтоб матюгнулся, или слово грубое сказал, и ввязываться в разборки с женщиной несолидно, глупо и не по-мужски, как спорить с идиотом – проигрываешь при любом раскладе.
Идиот опускает до своего уровня, самому не подняться. С женщинами та же петрушка – игра на чужом поле. Тем более, что лестью, лаской, обходительностью можно получить всё и даже больше, причём без боя и без потерь – уж можете мне поверить.
МЫ
Давно хотелось вырваться куда-нибудь из Москвы. В пампасы. С друзьями. Оторваться, расслабиться, походить на головах. Чтоб потом приехать и превратиться опять в солидного серьёзного бизнесмена. Задумка давно уже была – выбраться куда-нибудь компанией особо приближённых. Я хотел взять с собой Кольк? с Нино, а Сашка хотел повезти отдыхать свою дочь – рыжую красавицу Лику.
Но, сроки наших отпусков не совпадали, мы-то с Колькой – вольные казаки – захотели да полетели, а Сашка был в графике, и притом весьма жёстком.
Ладно, фигня – мы с Колько?м могли бы подстроиться. Но только сказка скоро сказывается, а на деле – фиг чего выходит.
Да и представления об отдыхе у нас были разные. Колька тянул нас на какую-то безумную рыбалку на Волгу. Он сам съездил туда пару раз с какими-то своими корешами. Сняли домик на берегу Волги, и ну браконьерить, натурально ходили с бреднем по ночам, а потом водкой отпивались да у костра балакали за жизнь. И вся рыбалка.
После этих брожений в холодной воде, Колька посадил почки, отморозил яйца и попал в поле зрение Рыбнадзора, а всё равно не успокоился, расписывая нам «прелести» таких поездок. Не впечатлил совершенно.
Сашка, который дальше Питера из Москвы не выезжал, всё мечтал о красотах нашей необъятной Родины. И рвался то в Карелию, то на Байкал, а то в горы.
Я сто раз объяснял ему, что он разочаруется. Подумаешь, горы. Пыльные, скучные, мрачные, да и не в том мы возрасте, чтоб, как архары, по горам скакать.
Нет! Упёрся, как тот архар – хочу, мол, и всё.
Я сам по жизни намотался, как коняга загнанная, что мне уже хотелось лечь на песочек у моря и задремать под солнышком, но этой идеей, кроме меня, никто на проникся. Так и мыкались.
Была, правда, у меня одна задумка, которую я про запас держал, да всё руки не доходили заняться.
Последнее время мы виделись редко. Закрутились-завертелись. Перезванивались, конечно, эсэмэски прикольные слали, да мура всё это. Тоже мне нашлись «виртуальные мальчики». Какое, на хрен, это общение – сурогат один, да за неимением лучшего, сгодится.
Колька с головой ушёл в строительный бизнес. В подмосковных коттеджах Москва нуждалась, вот он и старался.
Сколько раз я говорил ему – притормози, нельзя расширяться такими темпами – сгоришь. Пустое. Мы ж самые умные.
Опять Васю, учителя своего, вспомнил с благодарностью, не затормози он меня в своё время с моей юношеской жадностью, что было бы? Перегорел бы да сломался. 
А Колёк упёрся рогом – справлюсь, отвалите.
Валяй, конечно, справляйся, да только выше головы не прыгнешь, по-любому. Хоть работай на износ, хоть пополам порвись, хоть бегай, смазав пятки скипидаром – не выйдет.
Втолковывал-втолковывал ему, идиоту, что не потянет он такие обороты да в такие сроки – как об стенку горох.
И разумеется, начались у него накладки да проблемы. Тут он, прочухался малёк да по-другому запел. Ну, я ж не зверь – помог маленько да подучил этого, коня ретивого, как люди умные дела такие делают. Послушался, вроде – вожжи чуть попридержал.
* * *
У Сашки свои заморочки. Помимо работы его каторжной, любовь себе новую завёл. И вроде серьёзно всё там закрутилось. Я интересовался, конечно. Ведь у рыжего на фоне его бесконечных интрижек да романчиков, что-то серьёзное было просто нонсенсом.
– Сань, кто она? – вопрошал я по телефону.
– Всё-то тебе, Стив, интересно.
– Не, ну ты скажи.
– «Девочка по вызову», – выдал Санёк.
– Не понял? – офигел я.
Рыжий ржёт:
– На скорой работает медсестрой. Сутками по вызовам мотается.
– А. Ну ты скажешь тоже! – ухмыльнулся я. – Красивая?
– Закачаешься. Как у тебя?
– Горю? на работе.
– Ага. Молоток. Кольк? давно видал?
– Видеть не видел. А так… вправляю ему мозги по телефону в виде ЦУ.
– Ясно. Пересечься бы… как-нибудь?
– И я о том же.
– Ладно. Что-нибудь придумаем.
– Добро.
* * *
Сам я тоже время не праздно проводил. Золотой ручеёк из Ханты-Мансийска тёк регулярно.
Это только кажется, что деньги есть и всё о’кей. А, на самом деле, заставить эти деньги работать с умом да с толком, законы грубо не нарушая, и делясь с кем положено, весьма хлопотно. Ой, как непросто.
Вот и носился, как Савраска, по пресс-конференциям, банкам, офисам. А мне, на минуточку, не восемнадцать уже. Дел много, а на помощников не скинешь – наломают дров, не расхлебаешь.
Можно было, как Вольдемар, прокрутить деньги через игорный бизнес, да претило мне это, очень уж дело грязное да скользкое. Вор на воре, подстава на подставе, там и наркотики крутятся и прочий криминал. Я в этом деле замазан не был – Бог миловал, вообще, в делах игорных я, как сказал бы Ромка, «не Копенгаген». Эта фишка не моя. И приходилось заниматься делами привычными, которые скидывай не скидывай, а липнут и растут, как снежный ком.
Только дома отдыхал. Заслуга Милы. Я, уж видно правда, старый стал, брюзжал, раздражался и сам нарывался на скандалы.
А Мила ничего – весёлая всегда, спокойная, приласкает, утешит. Мудрая женщина. Этим она напоминала Натали.
С Натальей не виделся почти, хотя с Ромкой пересекался частенько. Виделся редко, а вспоминал часто, чего греха таить. Но уже без тоски. Перегорело. Отпустила душа. Не тянуло. Видно, правда, время лечит. Вот я и вылечился. Посмеялся бы Сашка над такими рассуждениями. Ох, и посмеялся бы…
СТИВ
Зима в этом году накрыла неожиданно. Только вроде дожди поливали, да грязь под ногами чавкала. А тут, глядь – закружило-замело, сугробы наметелило.
Столбик термометра упал резко в минус. Уже и резину надо менять на зимнюю, и пробищи на дорогах, и дамы в шубах роскошных красуются, да и Новый год в окошки стучится. Вообще, новогодние праздники– маразм полный. Бесконечные вечеринки корпоративные – одно название, которое прикрывает обычную пьянку. Праздное шатание. Треск петард, под который не заснёшь. Глупейшие концерты по всем программам.
На работе – «мёртвый сезон» – хоть волком вой. Время теряется, а потом накапливается дел выше крыши, после праздников-то. Кошмар!
В каникулы мы с Милой прокатились в Прагу. И очень, надо сказать, недурно. Время провели шикарно. Вернулись оба с глазами светящимися – так хорошо нам было!
Дома Мила взялась за уборки с перестановками – её это увлекало, и получалось у неё ловко.
Я собирался остаток каникул пробездельничать, да не тут-то было. Позвонил Трофим и наладил меня в Хантымансийск. Никаких особых дел там не было, но кое-что нужно было проконтролировать немедленно.
Я отнекивался, да с Трофимом, поди-ка, поспорь. Сам он не мог, а Вольдемар болел, после жутчайших новогодних запоев приходил в себя под капельницами, проходя курс детоксикации в одном из санаториев под Питером.
По всему выпадало – ехать мне. Тут я и вспомнил свою задумку, а заключалась она в том, чтобы взять своих дружков-ребятушек с собой и замутить там волчью охоту. Я давно хотел. Да и им не мешало прогуляться.
И, надо же, как фартило – и тот, и другой выкроили время, и идеей моей загорелись.
За снаряжением Колька? отрядили, а всю остальную организацию я брал на себя.
ВОЛКИ
Под ногами степь – не степь – целина – белым бело всё, голубоватым отливает в темноте. А из кабины лётчиков, вообще панорама такая – закачаешься!
Небо чёрное, густо вызвездилось, пронзительно, и летишь в этой черноте. За бортом мороз – не суйся – обожжёт. А внизу просторы белые стелятся. Ух, красота!
Тут вертушка наша чуть накренилась, загудела по другому – запотряхивало. Снижаться стали, на круг пошли.
Мужики посерьёзнели – началось. У нас с Колькой глаза загорелись, а Санёк так вообще не выходил из экстаза с начала полёта.
Дверь открыли – ох, и обожгло лёгкие морозом, когда, с дуру, воздуха глотнул, аж слёзы набежали. Затянул потуже шарф и дышал в него. Я посмотрел – в темноту вгляделся…
* * *
Волки бежали по заснеженной равнине. Стая. С высоты они казались серыми тенями, скользящими по белому полотну.
Волки тощие, ободранные, со впалыми боками, казались нереально прекрасными в холодном лунном свете. Густые синие тени пятнали снег и были почти одного цвета с чёрным провалом неба, мерцающего зеленоватыми, в туманной дымке, звёздами.
Волки бежали рысью, растянувшись рваной цепью. Бежали, казалось, без всякой цели, туда, за горизонт, где чёрный купол неба провисал и переплетался с белым саваном снежной сонной равнины.
Шум вертолёта раздроблял захлёбывающимся рёвом снежное безмолвие, разрывая ватную тишину и накрывая всю равнину, которая, казалось, вздрогнула.
Всё пространство вокруг завибрировало, и торжественно-величественная тишина вдруг начала трескаться, как стекло.
Волки шарахнулись, резко сменив направление, и уже не бежали размеренной рысью, а неслись, опережая собственные тени. Стая просматривалась, как на ладони – серые мечущиеся тени – серое на белом.
Прожектора врубились, как по команде – яркий свет располосовал равнину. Я произвёл изготовку автоматически, краем глаза заметив совсем рядом остервенелое Колькино лицо, с абсолютно безумным взглядом.
Треск выстрелов слился с шумом вертушки. Свет прожекторов метался по белой снежной равнине, вырывая из темноты волчьи силуэты. Стая распалась.
Мы поливали огнём, не переставая, но попаданий, похоже, не было. Вертолёт зашёл на круг. Меня качнуло, кто-то на кого-то упал, кто-то смачно выругался.
Тряхнуло – ещё снизились, прижимая звуком и светом прожекторов мечущиеся тени. Треск выстрелов разрывал барабанные перепонки.
Я плечом к плечу с Колькой завис над бездной, откуда-то из-за наших спин целился Сашка. Кто-то нас сзади держал-сраховал. Я уже ничего не понимал в этой суматохе и на курок нажимал механически, не целясь.
И вдруг откуда-то снизу раздался визг, который на мгновенье перекрыл своей пронзительностью выстрелы, крики и шум моторов. Визг жалобный, отчаянный и такой… долгий, хотя длился-то секунды.
СТИВ
Я отшатнулся назад, увлекая за собой матерящегося Кольку. Сашка продолжал хладнокровно целиться куда-то в темноту. Лицо его в профиль было абсолютно холодным, сосредоточенным и бесстрастным с безжалостным снайперским прищуром.
У меня в мозгу что-то щёлкнуло – я схватил его сзади за ватник и рванул на себя, он успел-таки выстрелить в небо… Холодное выражение, как маска, слетело с его лица, и он моргнул недоумённо.
А я уже рванул в кабину:
– Разворачивай, мать твою, – рявкнул я обалдевшему пилоту. Он не врубился, а может не услышал – так все орали.
Тогда я схватился за штурвал и дёрнул.
Вертолёт вильнул в бок, и передо мной мелькнуло испуганное лицо пилота. Он орал:
– Уберите его отсюда! Грохнемся…
Меня куда-то волокли, а я орал:
– Поворачивай, командир… убью…
Вмешался Сашка:
– Лучше послушай, разворачивай вертушку – видишь, что с ним творится.
– Пошли вы на х… – отвёл душу пилот.
Я чего-то там орал в ответ и рвался к штурвалу, Колёк меня держал. Мужики ни во что не успели вмешаться, а только рты поразевали.
* * *
Обратно летели в ошалелом молчании.
– Что это было? – спросил Сашка.
– Не знаю.
– Нажрался, – предположил Колёк.
– Отстань.
– Нервный ты какой-то, Стив. Хлебни-ка коньячку, да расслабься. Ну их, волков этих, к лешему.
Я рассмеялся.
Ни тогда, ни потом я не мог объяснить этот свой поступок. Никакая это была не алкогольная истерика. Я не знаю. Наваждение какое-то.
Мне не было стыдно за свою выходку, не было странно. Я сделал так, как должен был сделать, и чёрт его знает почему.
Мужики, нас сопровождавшие, посмеялись да пальцами у висков покрутили, да им-то что – деньги заплачены, всё чики-чики – вы хозяева, вы и командуйте.
Приехав в свою «сторожку», мы сходили в баньку, скинув напряжение, поужинали и сели пить. О происшествии не говорили.
Я достал мобильник – промотал поступившие звонки-сообщения. Решил, что не буду ничего читать – ну их всех – не хочу никого слышать.
Пару раз звонила Мила – интересно. Она обычно никогда меня по пустякам не дёргала во время моих командировок. Я задумался.
Промотал поступившие сообщения – Трофим, Ромка, ещё какие-то люди, директор банка, редактор, снова Ромка, ага, вот – Мила: «У нас будет ребёнок, Стёпа. Мальчик. Я была у врача».
Я вытаращился в пространство – ещё и ещё прочитал сообщение. Обернулся к Сашке с Колькой, а они замолчали, наткнувшись на мой сияющий взгляд. Ничего я им не сказал – налил в стакан коньяку до краёв. Выпил. И тихо-тихо засмеялся…

Москва. 2007 г.