Ещё раз о... Или итальянский отпуск в компании с П
Пролог
Ещё и ещё раз о женщинах.
О дамах, вспоминающих о своём бальзаковском возрасте с толикой ностальгии.
Да, да, о них, которые приближаются с некоторой опаской к юбилейной дате...
и задают себе больной вопрос : а что дальше?
Тема, казалось бы, тривиальная, но всегда остающаяся актуальной
и неизбежной для обсуждения. И она напрямую относится ко мне.
В современном мире налицо переизбыток свободных, не обременённых узами брака, женщин.
Каждая из них устала от одиночества, но не каждая говорит об этом вслух.
Иллюзия обмануть саму себя – одиночество противоестественно и разрушительно для женской психологии, устроенной по-особому.
Похоже на изумительный, единственный во всём мире кристаллический ажур снежинки,
которая на тёплой ладони превращается в капельку воды, точно такую, как и несчётность других.
Так и со мной: одна сама с собой вечером дома, если поднялась высокая температура, или,
когда непредвиденно случилось нечто... нога в гипсе… или отравление желудка и …. как тряпочка выжатая распластана на кровати.
Или ещё хуже – все те, кто рядом был вчера, сегодня недостижимо далеко.
В такие моменты нужно иметь или недюжинную силу духа, или мужскую нервную систему, или уметь записывать что-нибудь этакое в рифму:
Крылья ветра снежны. Грустно.
С ветром февраля снежинки веры
кружат, въюжатся. А память к устью
к тёплому началу в нитях венных.
Горячо. Упрямо. Гулко
по витым спиралям через сердце
возвращается единственной дорогой.
Отчего же, друг мой, не согреться?
Юная вчерашняя беспечность,
лёгкость мыслей, замыкаясь в круге,
замерла и вдруг нежданной вьюгой
в дом ворвалась. И , как будто стало легче.
Одиночество разрушает, и ты как снежинка таешь. Таешь. Таешь...
Вижу в этом снежном танце себя - бабочку-снежинку.
Нежданную мартовскую снежинку - большую, невероятно красивую, каждый кристаллик впитал влагу.
Она не искрится радостным декабрьским задором начала пути.
Она благодарит за подаренные часы короткой жизни.
Часть первая
Я приехала погостить к дочке, попестовать внучку и посмотреть на не нашу жизнь. Четвёртую неделю чувствую себя инопланетянкой среди землян.
Иду по улице, смотрю на них и заодно, как бы со стороны, на саму себя.
Итальянский климат – и погоды, и социального равновесия - за столь короткий период что-то изменил в моей внешности - в фигуре, которая вполне могла бы принадлежать тридцатилетней ragazz(е), и в элегантной, пастельных тонов одежде; в походке (кожаные туфельки-тапочки с едва заметно приподнятой пяткой на сантиметровом каблучке делают её лёгкой, летящей)
Невидимый художник окунал одну за другой волшебные кисти в акварельные краски и рисовал счастливую женщину.
Внутри меня радуга короною и в глазах искорки.
Сентябрьское жёлтое солнце.
Сентябрьский сухой жёлтый лист под ногами.
Сентябрьское настроение осени. Немного грустно. Чуть- чуть.
Вот и цель моего движения - дверь, на которой закреплена табличка.
Как вижу, так и читаю: «Скуола матерна».
Вхожу в небольшой холл, мельком смотрю на часы.
Из глубины веселого разноцветного коридорчика доносится щебетание детских голосов. Минут через пять малышата вынесут его на своих язычках в наше ждущее родительское молчание.
Я не первая вошла сюда – папы, мамы, бабушки и дедушки ждут своих чад.
Среди загорелых в большинстве итальянских после отпускных лиц есть два ярких исключения – я с моим славянским типом без малого признака дружбы с ультрафиолетовыми лучиками ( июнь, июль, август северной Венеции 2008-го будут обязательно упомянуты горожанами через энное количество лет в следующем подобном весенне- осеннем температурном балансе между десятью и восемнадцатью градусами )и мужчина напоминающий мне Пушкина...
Сходство разительное и, нет сомнения, что из всех присутствующих его светло-шоколадный цвет лица самый впечатляющий.
Последние два дня я перестала убеждать себя в том, что абсолютно индифферентна к этому, ежевечерне появляющемуся в моём пространстве перемещений , «Александру Сергеевичу».
Его же интерес ко мне очевиден с самого начала школьного сезона, да и не только для меня. На моё обычное «Буона сэйра», адресованное ко всем, он отвечает сдвоенным «Буона, буона сэйра», вкладывает одну ладонь в другую и прижимает их к левой стороне груди: два больших пальца удлинённо-изогнутой изящной формы тянутся вверх , чуть округляясь, образуя луковку-куполок, сердечко..., и делает короткий быстрый кивок головой.
Именно этот жест – движение отметила я.
Мне всегда были интересны детали объектов наблюдения: могу сосредоточиться на чём-то одном и досконально изучать , а всё остальное просто не увидеть. К примеру, могу не запомнить какого цвета и какой марки была машина на которой я проехала больше пятисот км, но по прошествии месяца описать супружескую чету, обедавшую за соседним столиком в шелф – комплексе, где была сделана остановка для заправки бензином авто, а его пассажиров и водителя комплексным обедом.
В отличие от россиян, итальянцам характерны иные мелочи, тонкости приветствий. Так, я заметила, как прощаются юноши - правые ладони взлетают вверх навстречу одна к другой на уровне глаз, на секунды фиксируя рукопожатие.
За две недели молчаливого знакомства наши пути пересекались не единожды.
В таком небольшом городке, как Комо, невозможно было бы не сталкиваться нос к носу и в негоцио, и на нешироких улицах, и на набережной озера.
Здесь у воды, куда подплывали красавцы-лебеди, чтобы пообедать из рук гуляющей публики, мы встречались чаще всего.
Малыши-мальчиши Лео и Тео, унаследовавшие от отца изумительные аккуратные ушки, плотно прижатые к круглым головкам с короткими тугими завитками тёмных волос, завидев издали знакомых бабушку с внучкой, расплывались улыбками и *испросив у отца разрешения, мчались к нам навстречу.
Трёхлетняя синьорина крепче сжимала в ладошке мои указательный и средний пальцы, немного замедляя шаг. Четырёхногий паравозик набегал звонкой какофонией: Чао-Чао, Чао-Чао-Чао, Чао-Чао-Чао.
Совершив пару круговых объездов вокруг нас, состав мчался в обратную сторону. Папа всегда оставался на почтительном расстоянии, не забывая при этом повторять весь ритуал приветствия, мне предназначенный.
Вики - истинная дочь Севера, холодно и недоумённо провожала взглядом мальчиков.
И, когда они делали второй заезд, жалобно просила: «Андиамо нонна, андиамо!» и тянула меня в противоположную сторону.
Эта пятница последняя, когда я забираю внучку из Школы для дошкольников. Каждый раз, открывая двери, будто бы входила в моё двадцатидвухлетней давности прошлое. Изменилось немногое - мама стала бабушкой.
Чувствую на себе его взгляд. Сержусь.
Но одновременно внутри огромное желание ответить и не отвести глаз.
Однако, не могу решиться. Понимаю, что может произойти нечто, чему лучше и не искать название... Не безопасное испытание для моего забытого подобные эмоции сердца. Тем более, что мне завтра уезжать.
Ночью под музыкальное сопровождение дождя никак не могу уснуть.
Мысли крутятся и в прошедших днях быстро пролетевшего отпуска, и в предстоящей поездке в город, которым одиннадцать лет назад я открывала для себя Италию.
Там меня ждёт Елена, у которой всё получилось...
Включаю ночничок, встаю, босиком прохожу на кухню, безуспешно пытаюсь найти валерьянку. Так некстати перед отъездом бессонница, а надо обязательно выспаться - голова должна быть ясной.
Возвращаюсь в комнату - под лёгким одеялом то на бок, то на живот,
то на спину – кручусь и опять включаю свет.
Дождик неумолчно как-кап.
Люблю эти мотивы и, как правило, они меня убаюкивают. Но не сегодня.
-Поищу что-нибудь почитать-
думаю я и подхожу к книжному шкафу. Раскрываю – вся детская библиотека, собранная мною, пока подрастала дочь, переехала из Сестрорецка в Комо - и читаю точно напротив моих глаз А.С. Пушкин «Сказки». Как нарочно ...
С книжкой снова устраиваюсь под одеялом. Открываю на середине и начинаю пробегать одну за другой знакомые строчки...
« Если б я была царица, третья молвила сестрица,
Я б для батюшки царя родила богатыря...»
Часть вторая.
В поезде на Милан мысли, наконец , упорядочились и я в записную книжку заношу короткий план на день. Самое главное - уточнить на каком поезде поеду вечером в Верону.
Смотрю на мелькающие пейзажи и вспоминаю, как уезжала в прошлый раз,
как злилась на свою опрометчивость – решиться поехать невесть куда и к кому.
Да, незабываемое сватовство!
С Леной мы познакомились, когда забирали из кассы забронированные и оплаченные нашими женихами билеты. А по прошествии двух дней в воскресение встретились уже в Пулково-2.. Помню, как моя молодая спутница нервничала, говорила про плохие приметы на дорогу, а я была спокойна: на что-то серьёзное не рассчитывала,
ехала потому лишь, что необходимо было сменить обстановку.
Но где-то в глубине осознавала, что вру себе же самой – семь лет прошло после трагедии, отобравшей у меня мужа, у Леры отца. Вроде и не одна - с дочкой, но жизнь проходит неполноценно, как будто* вполовину и что-то не состоялось... Счастливой быть не получается.
Тогда, в августе 97-го, моя новая знакомая осталась, а я, с трудом выдержав неделю, одна без знания итальянского языка добралась на автобусе до вокзала, и поездом - в Милан, чтобы там объясняясь на пальцах, *выяснять путь следования в аэропорт.
Тогда же зареклась – в первый и последний раз: проживу и одна неплохо.
Сегодня хочу посмотреть Милан не спеша. С Лерой, конечно, было бы спокойнее.
Но не пропаду - наученная опытом, уверена, что знания английского в Италии достаточно, чтобы получить информацию о направлении движения к выбранной цели. А всё остальное – *не проблема.
Четыре часа пролетели как минута, вместившая калейдоскоп людского безостановочного мельтешения и моё долго предвкушаемое изумление перед розово-серым мрамором грандиозных, монументальных и вместе с тем грациозных стен Дуомо. Их плавный переход в стрелы разновысоких башен, пронзающих небо. И внутри собора, закрыв моё я от всего окружающего мира, созерцание-прикосновение к творению духа и рук человеческих. А наверху – рядом с воинством башенок уже удовлетворённое всматривание окрест.
На электричку или, как говорят здесь, на трено- поезд пришла за полчаса до отправления. Телефон трезвонил безостановочно – то Лена, то Лера...
- И чего волнуются как о маленьком ребёнке? Понятно, что я кроме моих российских просторов ничего не видела, однако, это ни о чём не говорит - была бы голова на плечах.-
На вокзале идёт реконструкция, но утром я быстро разобралась и по чётким,
крупно обозначенным, указателям легко нашла кассы, купила билет и уточнила во сколько удобнее уехать после четырёх вечера.
Теперь выйдя к месту отправления поездов,
стала действовать по данной мне дочерью вчера вечером инструкции:
развернулась на сто восемьдесят градусов спиной к железнодорожным путям и увидела два электронных табло. Моё – с надписью «PARTENZA». Но на 16- 05 отправляется два поезда! Который из них мой?
Скорее звоню Елене. Она уточняет, мой – на Венецию. Отлично, мне на одиннадцатый путь. Поезд уже стоит на перроне. Итак, компостирую билет согласно предпоследнему пункту в записной книжке, а последний обязывает войти в середину состава в вагон с цифрой 1 на «боку».
Я - в вагоне! Моя уставшая за день книжка-малышка помощница удобно устраивается в сумке, а я – расслабленно в мягком кресле.
Звоню и к дочке , и к Елене. Достаю пушкинский томик, только уже с прозой. Захотелось перечитать «Арап Петра Великого». Книга так и осталась лежать нераскрытой на откидной столешнице. Вместо неё я изумлённо раскрыла рот и глаза: вдоль вагонов по платформе шёл «Александр Сергеевич» из Комо.
- Только не хватает, чтобы он вошёл в мой вагон!-
Чувствую как напрягаюсь в ожидании и внутренней борьбе:
-Хочу...Не хочу...-
И ловлю себя на том , что на мысленных весах второе взлетает вверх и вываливается из плоской чаши....
- Куда он едет? Как оказался в Милане? Где близнецы?
И, вообще, почему я ни разу не увидела маму Леонардо и Теодоро.-
Пока мысли совершали перебежки с места на место поезд тронулся. Я впилась взглядом в медленно смещающийся перрон. Пусто! Промелькнули пара скамеек, передвижная тележка носильщика, едущая в противоположную сторону.
Чувствую обиду на себя, на «Пушкина» и на весь белый свет:
- Почему надо устраивать такой переполох? Из-за чего? Что за фантазии? Насмотрелась фильмов, начиталась бульварной дешёвой «литературки», где стало модным показывать и писать о парах с разницей лет в 15-20 в сторону наоборот. Зачем? На день, на месяц, на год? И не тебе ли, голубушка, улетать в понедельник? Вот уж, действительно, не доспала! –
С этими мыслями в обнимку с сумкой я задремала. Когда зазвенел телефон, я вздрогнула от неожиданности и автоматически нажала на кнопку отбоя.
-Тьфу ты, что за напасть! –
рассердилась я на свою ошибку, но почти сразу трель повторилась.
- Жень, я уже на перроне! Смотри не пропусти остановку. Через пять минут прибытие.-
Ленкин голос привёл меня в готовность номер один.
– Ничего себе, могла и проспать!-
Достала из сумочки зеркальце, расчёску, губную помаду. Быстро причесалась, подвела губы, взглянула в зеркало...
– Всё, я готова.-
Ремни сумки через плечо и я уже сделала первый шаг по направлению к выходу, но позади слышу :
- Signora! Signora, il libro…-
Я оборачиваюсь и получаю в руки мою книгу.
В Ленкины объятия попадает сначала тёмно-красный переплёт
книги великого русского поэта и за ним я.
- Ну, Нежина, классно выглядишь!-
восклицает Елена.
- А я слегка увеличилась,- смеётся она – на парочку размеров
и на несколько "кэ-гэ".
Я оглядываю её критично, но вслух говорю ободряющее:
- Тебе идёт – сегодня худые женщины не в моде.
И вообще, муж Юли сказал, что у женщины кроме костей должно быть и мясо. Она ходит в палестру и старается не выйти из своей нормы. А он, правда, безуспешно, уговаривает её вернуть пару послеродовых, как ты выразилась, "кэ-гэ".-
Разговаривая, мы вышли на привокзальную площадь, и тут Лена изумлённо воскликнула:
- Женя, а где твой багаж? Это что - всё с чем ты полетишь домой? -
дотронулась она до моего походного рюкзачка-сумки.
- А что тебя смущает?-
- ответила я вопросом на вопрос.
- Первый раз вижу, чтобы кто-то из наших возвращался налегке! Хоть какие-то небольшие подарки, но всегда везут.-
Качнув головой, с явным недоверием ответила Лена, и, видно, её осенила догадка.
Она остановилась и глядя на меня укоризненно изрекла:
- Вот , ступида! Я, конечно, не - ты! Ты-то как и всегда – два слова и каждое по евро. Тебе чемодан прямо в Мальпенсу привезут, точно?!
- Ступида, ступида! Надо будет не забыть это слово-
- смеюсь я.
- - Представляешь, Ленка, моя кроха Викуля, когда я её ласково назвала глупышкой, обиделась, губки надула, ножкой притопнула и сердито говорит:
- Non sono stupida! Sono brava bambina!*-(Я - не глупая. Я - умная девочка!)
- Лен, а Федюшка на русском говорит хоть немного или как моя внучка всё понимает, но ни слова не хочет подарить?- спросила я подругу, когда мы сели в машину.
- Федька!- уголки губ Елены опустились вниз. Я поняла, что я не стоило задавать этот вопрос.
- Это больная тема. –
Подруга без энтузиазма рассказала о том, что даже четырнадцатилетняя Светлана забыла родной язык. Сама она пока дочка оставалась в России, активно училась говорить на итальянском . А потом ей хотелось скорее научиться понимать всех,
кто её окружал – свёкра, свекровь и сестру её жениха. Она была настолько счастлива, что и не задумывалась на тот момент о том, что «язык», как и мускулы, может атрофироваться даже у взрослого человека, не говоря о ребёнке. Когда привезла Светланку в свой новый дом, в другую страну, трёхлетняя девочка уже через месяц начала понимать и говорить на чужом для неё языке и никакие уговоры почитать что-то из привезённых из России книг, не давали положительной реакции, наоборот – Светлана начинала капризничать и искала защиты у новоприобретённых бабушки, дедушки и тёти.
Машина на небольшой скорости ехала вдоль то ли канала, то ли речки, с противоположной стороны которого на меня смотрел город моей юношеской мечты,
так мною и не узнанный.
Я не хотела перебивать подругу, чтобы задавать какие-либо вопросы.
Просто смотрела : плавная линия дуги набережной, справа - выгнувший спину мост и издалека, будто над ним, но уже вблизи несколько в стороне слева вверху на высоких холмах пирамидки кипарисов – всё это мелькнуло и осталось позади.
Я смотрела в окно и не очень-то внимательно слушала Лену, которая рассказывала о том, о чём я уже знала. Все прошедшие годы мы переписывались – почта за первое пятилетие прижала своим весом в бабушкиной шкатулке тоненькую стопочку «памяти» из моей молодости.
Когда родился сын, Елене и вовсе стало некогда задумываться,
на каком языке будут говорить её дети. Важно было то, что они - и Светлана, и Федерико живут в такой дружной семье. А, если сказать о том, что мальчик стал единственным родным внуком у престарелых родителей Ливио, можно представить какую любовь они пролили и на ребёнка, и на золовку. Муж Елены был «последышем»- неожиданным поздним ребёнком. За год до его рождения
старшая сестра Кьяра вышла замуж и после единственной замершей беременности
уже не могла иметь детей. Но родился всем на удивление и в радость Ливио.
Мальчишка рос баловнем и любимцем как бы при двух мамах , в венах обеих – младшей и старшей текла родная кровь. В прошлом году умер отец Ливио, два месяца не дотянул до 100 лет! А девяносто пятилетняя свекровь по сей день на своих ногах, только не видит почти ничего, но это не беда, ведь в Италии нет недостатка в удобных приспособлениях для обслуживания пожилых людей.
И когда Лене задают «дурацкие» вопросы - почему это она не сдаёт свекровь
в дом для престарелых, она с достоинством отвечает: «
- Это наша мама! Неужели вы думаете, что я доверю кому-то ухаживать за ней!-
Машина остановилась около двухэтажного дома. Я видела его не раз на фото, но сегодня он показался не таким, каким я себе его представляла – крутые, крытые коричнево-красноватой черепицей, скаты крыши создавали иллюзию несуществующей высоты. При этом, он глубоко вдавался основным объёмом во внутрь придомового участка , и вся его длинная сторона оставалась скрытой от глаз: три дерева с пышным обрамлением больших тёмно-зелёных резных листьев упирались стволами в коротко подстриженный газон, а дальше полоса вскопанной и укрытой пленкой земли уходила довольно далеко к невысокому металлическому заборчику, за которым стоял точно такой же домик, как и этот, входная дверь которого распахнулась и ко мне навстречу выкатился круглым шариком десятилетний Федюшка, а за ним медленно с достоинством барышни, умеющей попридержать* эмоции, вышла старшая дочь Елены.
За ужином, накрытом на восемь персон, собралась вся семья - громкоголосая, эмоциональная, задающая гостье, то есть мне, через Елену вопросы, и получающая через неё же и ответы. Я быстро устала отвечать, тем более, что не привыкла одновременно и говорить, и кушать.
Обстановочка была не в моём вкусе! Зная за собой привычку не смирения с тем,
что мне не нравится, и боясь не суметь нарисовать улыбку удовольствия,
я постаралась поскорее доесть очень вкусный кусочек кролика,
приготовленного в томатной подливке, отказалась от фруктов и отпросилась отдыхать.
В комнате на втором этаже стояла двуспальная кровать светлого дерева,
такого же цвета шкаф и две прикроватных тумбочки. Лена, поднявшаяся со мной наверх, пошутила:
- Тебе одной не будет тесновато?-
- Пожалуй, помещусь.-
разлеглась я поперёк, не раздеваясь. И добавила: -
- Можно я так посплю часок, а потом поехали смотреть город, ладно?-
- Если лень переодеваться, отдыхай так, но у тебя только полчаса-
смилостивилась хозяйка, закрыла дверь и ушла.
В ночную Верону мы поехали вчетвером –Андреа- муж Кьяры, Ливио, Лена и я. Поставили машину на стоянку и вошли в город по тому мосту, над которым я приметила холмы с кипарисами. Медленно шли по улицам средневековья. Увидеть вечернее столпотворение гуляющих людей не стало чем-то новым для меня.
Во-первых, в субботу всегда много народа и, во-вторых, я поняла ещё в Комо, что даже пожилые итальянцы в отличие от россиян мало сидят по домам,
и могут до полуночи бродить без цели, разговаривать, сидеть за вынесенными столиками кафе здесь же на улице в тёплые погожие часы.
Маленькая, уютная Верона меня баюкала и я чувствовала как в груди набирает силу восторг –улицы, узкие и широкие, маленькая круглая площадь с аккуратным невысоким памятником, причём не в центре, а скромно, не бросаясь в глаза близко к линии построения трёх-четырёхэтажных зданий; толстые стены древнего амфитеатра «Арена» , которые мне напомнили крепостные башни-бастионы города Нарвы в Эстонии, дома, некоторые из которых показались похожими на наши в старой Москве...
Мы вернулись домой к одиннадцати. Я только прикоснулась щекой к подушке и тут же заснула. Зато проснулась ни свет, ни заря – не было и семи - но бодренькая : спать больше не хотелось. Потихоньку пошла в ванную, приняла душ, почистила зубы, «нарисовала лицо», посмотрела на себя в зеркало. Как и всегда сама себе сказала:
- Да, не красавица! Ну и не уродина. – Сказать-то сказала, а внутри шевельнулся неистребимый червячок-зануда, питающийся моими комплексами, начиная с тех самых пор, когда я пришла по осени в школу, чтобы начать мой четвёртый учебный год, и оказалось, что в мои десять лет переросла всех девчонок и мальчишек в классе. Но не столько это стало предметом насмешек. Главным объектм интереса стало моё преображение физическое – у меня появилось то, чего ни у кого ещё из девочек не было –грудь, на которую надо было надевать бюстгалтер. Уроки физкультуры стали мне ненавистны и я – твёрдая хорошистка, то есть по всем предметам имея неколебимую четвёрку, больше чем тройку у физрука никогда не получала.
И по сей день мне кажется, что в моей внешности присутствует какой-то дефект, и я настойчиво выискиваю его каждый раз, подходя к зеркалу, и никогда не бываю удовлетворена отражением, смотрящим на меня.
Вернувшись в комнату, достала пушкинский томик . Совсем недавно я прочитала о том, что после смерти Пушкина «Арап Петр Великого» , найденный в черновиках, не был дописан и, мало того, все листы были разрознены. К счастью, нашёлся человек, который провёл кропотливую работу и привёл повесть к тому виду, который читают все ценители прозы поэта. Пробежала несколько страниц и поняла, что не могу включиться, а только листаю книгу. Воображение, неподвластное желанию вникнуть
в читаемый текст, непроизвольно рисует идущего мне навстречу невысокого молодого человека с густыми вьющимися, коротко подстриженными волосами, прижимающего к груди ладони и будто слышу «чао-чао».
– Что за наваждение?-
уже не сержусь, а изумляюсь и слышу осторожный стук в дверь, затем на итальянском языке извинения и уведомление, что пора вставать.
-Входи, входи, Светлана, я уже давно не сплю.-
Входит Ленина дочка . И между нами происходит короткий диалог типа вопрос-ответ, вопрос-ответ: Вы хорошо спали?, Скажите, почему Валери так редко звонит?,
Нельзя ли отменить вашу сегодняшнюю поездку ? -
Всё это на итальянском, а я больше догадываясь, чем абсолютно понимая,
отвечаю на русском: – Отлично выспалась. Она теперь и работает, и на компьютерные курсы ходит, и дел по дому всегда много. У меня в Брешии есть дело-поручение, которое я обязательно должна выполнить. -
Я вижу, что Светлана в отличии от меня, понимает всё от слова до слова, улыбаюсь про себя , чувствуя, что эта юная особа держит позицию,
которая по сути даже и комична – будто что-то хочет доказать,
но сама не знает что именно. А так как я по натуре - большая язва ,
не сдерживаюсь и с напускным пафосом произношу:
- Да, велик и могуч русский язык ! Не каждому дано познать,
а уж уметь глаголить им под силу только избранным... -
Светка вперилась в меня колючками глаз, фыркнула и, соблюдая итальянскую вежливость, бросив как бы на прощание «Чао», вышла .
Я быстро разгладила одеяло на кровати, окинула взглядом комнату-
всё ли в порядке и, подхватив рюкзачок, вышла и спустилась вниз по лестнице.
В гостиной плавал чудный аромат сваренного кофе, а на столе соседствовали две чашечки, ожидающие наполнения. Лена стояла около плиты и что-то помешивала в маленьком ковшике. Услышав мои шаги, не оборачиваясь, сосредоточенная на процессе, сказала
- Привет, Женя!? Ты выспалась? -
Я подошла и заглянула в ковшик.
- Спала отлично! Спасибо. Слушай, ты для кого овсянку варишь, для свекрови?-
Ленка перестала мешать, выключила плиту и кивком приглашая садиться, сказала:
- Да Луиза знать не знает с чем едят овсянку. Хотя ей не помешало бы попробовать. Это фирменное блюдо предназначено мне лично! Если ты пожелаешь, то поделюсь, так уж и быть.-
Мы позавтракали и Лена, убрав со стола посуду, пошла одеваться. А я подошла к старинному буфету, который ещё вчера привлёк моё внимание. Хотелось внимательно рассмотреть это ЧУДО. Я погладила пальцами тёплую поверхность, напоминающую крышку пианино, блестящую чёрным, редкого для натурального дерева, цветом.
Передняя панель массивной нижней тумбы разделена на три части – центральную широкую и две боковых узких с торчащими из замковых отверстий длинными, увенчанными круглыми кольцами ключами; верхняя же часть резко контрастирует с нижней: двух дверная – вполовину Уже - и освобождённая от сплошного укрытия деревом, заменённого, врезанным в чуть заметно выпуклые рамы, инкрустированным стеклом, она кажется изящной и хрупкой; и весь буфет напоминает классную даму женских гимназий девятнадцатого века – талия в корсете, на бёдрах фижмы.
- Женя, мы опаздываем! Времени «тик в тик», чтобы доехать и купить билет. «Трено» через полчаса!-
заторопила меня, вошедшая в гостиную Лена, так, будто это она изнемогла от ожидания.
Я промолчала и выбежала следом за ней из дома. В машине, пристегнув себя ремнём, сказала:
- Лен, к вашему буфету нужны стулья.-
- Что? Какие стулья?-
недоуменно посмотрела на меня подруга .
- Поехали, поехали, а то действительно опоздаем.-
Понимая несвоевременность моих эстетико-интерьерных изысканий, я не стала объяснять причину столь неожиданной реплики .
В электричку я вошла за минуту до отправления и в незакрытые раздвижные двери успела услышать ответ-сообщение Елены:
- Стульев целых двенадцать штук, но все они в доме у Кьяры.-
- Что-что?- моя очередь онемения была прервана «повизгиванием» сдвигающихся дверц и за стёклами вижу довольную физиономию Елены, будто говорящую,:
- Счёт – один - один. -
Обожаю Ленку! Бывает же так – сводит судьба людей единожды и навсегда, причём таких разных как она и я. Она - тугодум, до неё «как до жирафа», но услышанное фотографически точно закрепляется в памяти, чтобы пройдя через сито анализа, выдавать ответы, сохранять важное, выбрасывать ненужное; чтобы она не делала, какое бы решение не принимала, всему предстоит вдумчивое «обсасывание за и против». Прежде чем поехать в Италию, Лена два года думала, не то, что некоторые... А я – как авто, набирающий скорость, торможу за несколько минут чисто интуитивно, умудряясь набить шишку или чуть ободрать коленки и локти, и после повторить сказанное много раз: «В рубашке родилась».
Тот перелёт в девяносто восьмом был решением длиною в полтора месяца...
Снова я в поезде – второй день в дороге с томиком Александра Сергеевича Пушкина.
В восьмом классе мальчишки переиначили мою фамилию из Нежиной в Онегину, она приклеилась ко мне на всю оставшуюся жизнь в разговорах обо мне, в лёгких не обидных шутках, да и близнецовое созвучие с пушкинским героем - Евгения Онегина - звучало поощрительно. И я приняла переименование спокойно, как само собой разумеющееся. Хотя в институте поняла, что предпочитаю Пушкину Лермонтова, как и Ахматовой - Цветаеву. Но, вот же, снова поезд, раскрытый томик, мелькающие поля с аккуратными рулонами сена... и мысли.
Выйдя из здания вокзала, увидев несколько такси, хотела открыть дверцу ближайшего ко мне, но таксист показал рукой на впереди стоящую машину,
к которой спешил её водитель. Не всё ли равно на которой ехать, я села на переднее сидение и, чтобы не мучить мою память поисками правильного произношения, подала таксисту лист с написанным адресом, и мы поехали.
Надо было видеть выражение моего лица, когда ровно через пять минут автомобиль затормозил около означенного мною места.
Оказалось( об этом я узнала несколько позже), можно было дойти быстрым шагом за те же пять минут.
Я стояла напротив небольшой киезы, (итальянское звучание русского слова церковь – киеза) удивительно органично вписанной в общую линию зданий, формирующих улицу. Белоснежная, как невеста в подвенечном платье, с рядом изящных колонн, несущих портальный вход, она была хороша несказанно. Хотелось повнимательнее осмотреть её, но необходимо было поспешить.
Надо признаться, что целью моего посещения было никак не желание присутствовать на богослужении, тем более католического обряда. Здесь по просьбе моего зятя я должна была встретиться с православным священником и взять у него документы, которые смогу завтра передать в аэропорту Пулково его дочери.
Мои молодые приезжают на православные службы, но редко. Они, как и многие эмигранты, начали ходить в церковь, и, к моему удивлению, не только окрестили Вику, но и сами приняли крещение. Сначала на расстоянии, когда они поделились со мной такими важными событиями, мне подумалось, что это дань моде, но общение с зятем меня удивило проникновением, серьёзностью желания приблизится к вере в Исуса Христа.
Мои знания о Иешуа зиждятся на единственной шаткой опоре – десятке страниц из «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Атеизм настолько качественно вбит в моё сознание школой и институтом, что мало вероятна возможность пересадки или внедрения этого кубика-клеточки- заменителя другим абсолютно не стыкующимся
и даже не находящимся с ним в параллелях. Войдя вовнутрь, я поклонилась, как бы поздоровалась, отдавая дань уважения, если не самой вере, то традиции двух тысячелетий.
Священника увидела в левом крыле церкви и сначала не поняла, что значат действия им совершаемые: он беседовал с одной из прихожанок чуть в отдалении от группы других, ожидающих чего-то. Было понятно, что разговор происходит тет-а-тет, а затем священник покрыл склонённую голову женщины широким отрезом ткани голубого цвета, такого же как и его одежда, проговорил несколько слов, после чего прихожанка, поцеловав правую руку священника, отошла.
От группы отделился мужчина и теперь уже с ним начался обособленный ото всех разговор.
Там же в левом крыле, но ближе к центру я увидела женщину , одетую в длинную юбку коричневого цвета и в жакет, крупной выпуклой ручной вязки. Волосы на её голове были укрыты широким шифоновым шарфом светло-бежевого оттенка, лежащим слоистыми волнами на груди, а концы ниспадали слева и справа на спину. Она стояла чуть впереди деревянных скамей и перед ней на трёх небольших столиках лежали книжки, свечи, маленькие иконки.
Я подошла ближе и села c краю скамьи позади совсем близко от неё. Народу было довольно много, и всё время кто-нибудь из прихожан находился рядом – покупали свечи, книжки, спрашивали о чём-то. Я знала со слов дочери, что это должна быть Матушка Наташа, и я могу не дожидаться отца Владимира, если он будет занят, а обратиться прямо к ней.
Однако, и он, и она, всё время были окружены людьми: создавалось впечатление, что работает налаженный рабочий процесс единого организма, а я - случайная и потому не вписывающаяся единица. И всё же мне было небезынтересно, я наблюдала и ждала удобного момента, чтобы приблизится. Сосредоточенная на Матушке , я не увидела как кто-то сел рядом , и, когда, слева от меня услышала – Добрый день! Как поживаете? – даже не обратила внимания.
Воздух был наполнен приглушённым говором десятков голосов, и как можно было предположить, что кто-то здоровается именно со мной. Но, наверное, магнетизм обращённого на меня взгляда, заставил меня повернуть голову и тот, кого я увидела, прочитал ярчайшую гамму чувств, набравших свой пик к этому моменту.
–Вы!!!- выдохнула я –итс импасcабл- перескочила на инглиш и, ещё не придя в себя повторила на итальянском: Impossibile! ; lei?
- Извините, я сам не ожидал встретить вас здесь.- навязчивый объект моих мыслей сидел рядышком и более того, говорил на языке, на котором я меньше всего могла предположить его услышать.
- Нет, нет! Не стоит пробовать тереть глаза, я не исчезну. – он говорил медленно, без тени улыбки и, понизив голос, так как в эту минуту Отец Владимир взошёл на алтарное *возвышение... и начал нараспев читать Евангилие. Мой сосед, как и все прихожане , встал на ноги – началась служба. Непроизвольно поднялась и я, но как зомби, ничего не понимающий и действующий механически. Если бы все подняли руки вверх или толпой двинулись к выходу, то и я бы последовала общему примеру.
Поэтому я стояла, слушала слова, читаемые то отцом Владимиром, то озвученные неожиданно красивым слаженным хором, то худеньким высоким юношей-служкой, стоящим близко от Батюшки и, когда вдруг люди один за другим стали садится на свои места, я тоже присела, но напряжение и ожидание очередного сюрприза так и не покинуло меня.
- Расслабьтесь!-
Это слово, произнесённое шёпотом, пришлось весьма «некстати».
Надо было хорошо знать меня, чтобы не совершить такую ошибку. Лучше бы он молчал как можно дольше, но...
Я встала и больше не садилась – «один тополь на плющихе», но не Татьяна Доронина или Ларина у окна..., а Женька Нежина из восьмого « Бэ» с глазами полными слёз. Несколько секунд одиночества и... после очередного обращения священника к пастве все снова на ногах.
Я, наконец, расслабилась и даже улыбнулась мелькнувшей мысли о соучастии, будто мною была дана команда «Встать» и все послушно её исполнили. Служба текла своим чередом, мои мысли уводили меня в другом направлении, реалистичном и прагматичном:
- Из-за этого нежеланного соседства никуда не успею! Теперь надо ждать, когда закончится служба. –
Сейчас я сердилась и на священнодействие, которое протекало перед моими глазами. Однако, главенствующим был вопрос: -Такое произношение не может быть результатом изучения. Но каким образом этот мужчина, внешность которого, несомненно, говорила сама за себя- полукровка двух континентов, один из которых Африка,- говорит так будто русский - его родной язык. Хоть бы сказал что-нибудь, а то молчит уже полчаса. А всё-таки, где же близнецы?-
В какой-то момент всё и вся вокруг меня пришло в движение.--
И уже в который раз произошло то, о чём я и не могла предположить – матушка Наташа поворачивается в нашу сторону и жестом приглашает приблизиться, но не меня, что вполне объяснимо, а моего соседа по скамье. Прежде чем встать он тихо проговорил:
- Хотите, я Вас познакомлю с матушкой?-
- Нормально!-думаю я и вслух задаю ему его же вопрос- Хотите я вас познакомлю с матушкой?!
- Не думаю, что это возможно.-говорит он и смотрит на меня внимательно, будто уличает в моей маленькой лжи.
- Это почему же?- не сдаюсь я.
- Я объясню позже. Ну, так как, вы идёте?-
с этими словами он поднимается со скамьи.
Мне невольно приходится встать, чтобы дать возможность выйти этому самоуверенному нахалу, так как я сижу с краю. Он проходит мимо меня, причём спиной ко мне(какая невоспитанность, отмечаю про себя), а я снова сажусь и жду, когда , наконец, появится свободная минута у недосягаемой для меня лично Матушки. Муравьиное мельтешение людей вокруг, говор на полутонах , общее радостное настроение и я, не вписывающаяся в его ауру, расстроенная потерей драгоценного времени.
Я закрываю глаза и пытаюсь думать о внучке, Лере, Вадиме...
Когда моей дочери исполнилось пятнадцать, она впервые съездила по школьному обмену в Берлин. Моя девочка никогда не отличалась особой разговорчивостью и излишней эмоциональностью, но по возвращении много дней основной темой наших,
как правило, застольных бесед были её воспоминания «взахлёб» о том, как Там - здорово, и как бесцветно – Здесь, то есть дома.
А после окончания девятого класса Лера на всё лето укатила к Ленке в Италию нянчиться с годовалым Федюшкой. Ливио снял на Калабрии дом совсем близко от моря.
Вернулась в Сестрорецк совсем другая – не её тощая, прозрачная, бледнолицая пацанистая Лерка, а модель из журнала... Как сказала дочь после школьного «выхода на поддиум» первого сентября, все были в отпаде. А молодой историк просто глаз не отрывал. Но самым важным новообретением Валерии стало решение идти учиться в медицинское училище на фельдшера и затем махнуть к тёте Лене по учебной визе.
Тогда она – Женя долго не могла простить Елене , что подруга сбила её дочь с давно намеченного пути – поступать на биологический факультет в Университет,
но обида со временем ушла, а Лера получив красный диплом фельдшера в Питере и, отучившись ещё три года в Милане, теперь работает ассистенткой в частной стоматологической студии в Комо и благодарна любимой названной тётке за то,
что она вытащила её из «Совка».
-Вы так и собираетесь просидеть здесь весь день? - снова Его голос врывался в её личное пространство.
- Простите, я что кому-нибудь мешаю?- рассердившись в который уже раз, задала я вопрос и вдруг поняла, что в церкви осталось всего несколько человек, но облегчённо вздохнула, увидев Матушку складывающую в стопочку книжки и тоненькие брошюрки.
-Здравствуйте!- подойдя к ней, приветствую и представляюсь- Я – Евгения Нежина, мама Валерии из Комо. –
-Да, да, мы вас сегодня ждали! Я вас увидела ещё до начала Литургии – новое лицо сразу обращает на себя внимание.
Что же вы не подошли? Валерия говорила, что у вас немного свободного времени,
а то мы с отцом Владимиром с радостью пригласили бы вас к нам отобедать. –
Матушка говорила и одновременно дала понять, что необходимо покинуть место,
где мы стоим, и перейти в небольшие подсобные комнаты, внутри которых отец Владимир складывал и убирал в шкафы предметы церковной утвари, а вошедший следом за нами «Пушкин» внёс чугунные поддоны, над которыми ещё недавно раскачивалось пламя установленных в них свечей.
-Спасибо, Саша! Последнее, что необходимо – это закрыть центральный вход, вот ключи.-
Матушка протянула герою моего сегодняшнего дня связку ключей и он ушёл выполнять поручение.
Ну, что вы скажете, уважаемая Евгения как вас по отчеству?- обратился ко мне отец Владимир.
- Ильинична- ничуть не смутившись, ответила я. Обращение на Вы и по имени-отчеству было для меня нормой, а панибратское «Ты», адресованное к незнакомым людям, большинства итальянцев воспринималась мною как крайняя степень невоспитанности.
-Какое же ваше решение будет, Евгения Ильинична, поедемте к нам обедать?- спросил батюшка уже переодетый в обычные брюки , рубашку и лёгкую куртку.
-Нет, спасибо! Я хотела бы успеть посмотреть Костелло, про который мои молодые рассказывали. – отказалась я.
- Тогда мы вас подвезём прямо на место-
сказала матушка Наташа и, протянув большой конверт, добавила –
А это документ-доверенность, о которой мы говорили с Валерией.
- Ну, что, Саша, всё в порядке?- уточнила она у вошедшего добровольного помощника и, по-видимому, уловив своим женским чутьём напряжение, которое мгновенно отразило моё лицо, спросила:
- Евгения, а разве вы не знакомы с Александром?-
- Нет, то есть, да, но не совсем. Я бы сказала, что знакомство наше скорее «шляпочное»... мой незаконченный ответ был прерван смехом всех троих присутствующих.
«Пушкин» отсмеявшись, спросил:- А почему не тюбетеечное?-
- Если бы мы встретились где-нибудь в Бухаре или Самарканде, и вы носили бы на голове тюбетейку, то возможно. А так как я, вы это, должно быть, заметили, всегда была при шляпке, то и название тому соответствующее. Вы не согласны?-
Но ответа не последовало, а вновь прозвучал вопрос, только в удобной для задающего его интерпретации : - Евгения, позвольте вам представится:
- Александр Пушкин!?-
-Он что издевается или подобные шутки у него в постоянном обиходе ?
- Единственное, что пришло мне на ум, но я отпарировала мгновенно:
-Евгения Онегина, извольте...- и отвела носок правой ступни вправо, поставила её под углом в семьдесят пять градусов и затем скользящим движением подтянула левую, завела её назад и, мягко пружинно присев, изобразила реверанс.
И снова смех, но уже в четыре голоса рассыпался в воздухе.
Матушка ещё раз проверила, везде ли выключено электричество и мы вчетвером вышли из церкви через запасной выход на неширокую улочку. Здесь я дружески распрощалась уже со светской супружеской парой. Ведь если бы наша встреча произошла у кого-нибудь в гостях, то мне бы и в голову не пришло обращаться к ним столь величественно, как требует церковный ритуал. Он, закрепив на багажнике сумку, сел на велосипед. Помахал нам рукой и поехал по улочке. Она пошла в том же направлении пешком – на расстоянии километра на стоянке её ожидала автомашина. А я, так и не избавившись от присутствия однофамильца великого русского поэта, направилась в противоположную сторону, чтобы выйти на улицу, куда утром меня доставило такси.
- Надеюсь, вы не пожалеете о том, что навязались мне в попутчики-
первое, что выдала я, едва мы остались одни – и не давая ему ответить, подойдя к белоснежным колоннам портика, протянула фотоаппарат и попросила:
- Пожалуйста, сфотографируйте меня на фоне церкви?-
Разве можно было предположить, что ответ может быть:
-Нет!-
Пушкин, будто не слыша, устремился вперёд меня и, оглянувшись, взмахом руки показал на поворачивающий от виднеющейся вдали площади автобус и скорее приказал, чем попросил: - Бегом!-
Я не успела даже возмутится, так как моя ладонь оказалась в его ладони и он помчался, а я на расстоянии двух растянутых в линию рук следом за ним. Я успела разглядеть число 10 на «спине», проехавшего мимо нас автобуса – до остановки оставалось не так уж и много, но предмет нашего устремления безмятежно проехал мимо.
- Почему вы вздумали бежать?!- фурией накинулась я на Пушкина, который даже не запыхался в отличие от меня. – Вы хотя бы поинтересовались, могу ли я делать подобные пробежки! Вы же знаете, что водитель никогда не остановится, если на остановке никого нет. - На выпущенный пар негодования я получила не ожидаемый ответ, а новое предложение идти побыстрее и своеобразное объяснение его нахальства (другого названия подобному поведению просто не приходило на ум) - Ваш трено в четыре с чем-то, а сейчас почти половина первого. Если вы хотите успеть увидеть Костелло, то прибавьте шаг – нам идти минут 20. И заодно я вам покажу одно любопытное местечко.-
Мы пошли быстрым шагом, но, что удивительно – наши ладони так и остались спаянными. Было очевидно, что им - ладоням нравилось это совместное шествие. Моё негодование сделало странный манёвр - первоначально выгнувшись капюшоном кобры в восьмёрку, присело, наклонилось, наложило одно кольцо на другое и, вытянувшись в продолговатый ноль, сдулось, будто его и в помине не было. Мы так и текли на расстоянии вытянутых рук – он впереди, а я сзади, с головой делающей частые повороты то налево, то направо: я не теряла надежду хотя бы на ходу осмотреть Брешию. Мне никак не удавалось сократить расстояние, а темп ходьбы Александра Сергеевича, заданный изначально от колонн церквушки, не замедлялся, а наоборот, как мне казалось, набирал обороты. Но всё-таки зрением я успеваю делать фотографические «флеш»: поворот направо в достаточно широкую улочку, десяток шагов – поворот влево в узенькую ленту переулка между домами, ещё десяток шагов, выталкивающих нас на подъём в несколько ступеней по пологой лестнице на широкую и короткую то ли улицу, то ли площадь, посередине которой шеренга, прижатых к друг другу спинками, скамеек, справа и слева огромные деревянные кадки с пальмами , четыре кафешки на прямоугольнике площади в тридцать, от силы сорок квадратных метров, и снова десяток шагов, и снова поворот... В какой-то момент умудряюсь прочитать на стене здания в новом пространстве, куда меня вытягивает звено моей согнутой в этот момент руки, «Пьяцца Mеркато»: -Ни квадрат, ни прямоугольник и что откуда вытекает, непонятно –мысленная констатация, а зрением и слухом - зигзаги и овалы, закорючки лотков, щебетание птичьего базара в многочисленных клетках, сквозь прутья которых выглядывает великолепие расцветок экзотических пернатых; всего несколько минут и пьяцца позади, а мы неожиданно тормозим – замок сцепления ослабевает, моя ладонь выскальзывает и падает вниз, а я совершаю наезд на передние «колёса» нашего состава. Но не слышу слов возмущения, заглушённого, подъехавшим и вставшим перед нами автобуса.
– Я вижу вы выдохлись. Если хотите, можем проехать пару остановок?-
звучит «галантное» предложение моего ведущего и он также «галантно» первым входит в автобус, оставляя меня на одну секунду в столбняке недоумения . После чего я огибаю зад «бегемота- автобуса» и выбросив из себя презрительное: -Ха !- , иду к переходу. Пересекаю улицу и спокойно осматриваю площадь, название которой не знаю, но внушительность и точность геометрической формы не оставляет сомнений в том , что это действительно пьяцца, а вот и надпись: «Piazza Vittoria».
– Отлично!- ликую я.-
Отсюда я без труда сумею найти дорогу, так как Валерия давала этот ближайший от Костелло ориентир. Здесь должен находиться главпочтамп. Вот, пожалуйста, на здании, ограничивающим одну из сторон площади, вижу большие буквы POSTA CENTRALE. - За ней чуть правее должна быть площадь Лоджиа.- уверовав в правильности выбранного направления и оценив архитектурный ансамбль площади взглядом знатока, иду не оглядываясь вперёд. Но, если до сих пор улицы были прямые и достаточно широкие, то через десять минут мне показалось, что я в лабиринте из которого уже навряд ли найду выход без посторонней помощи. Остановившись, ищу глазами кого-нибудь помоложе, чтобы задать вопрос на английском, но молодой человек торопливо отмахивается - Донт инглиш- , следующая попытка и снова безрезультатно – девушка доброжелательно улыбается, но она как и я- гостья-туристка.
-Так,- думаю я- Лера говорила держать вправо, значит пойду, а там посмотрим, хотя время бежит быстрее меня. Если не найду, то в первом же автобусе, который увижу, у водителя спрошу как доехать до «La stazione» и поеду в Верону. Не увижу замок, ну и ладно! Надо же было согласиться на предложение этого идиота пройтись пешком! Как я могла купиться на то, что на дорогу до Наташиной машины, плюс для объезда Центра по большому кругу, плюс Стопы на светофорах, уйдёт больше времени. –
С этими неутешительными мыслями иду и иду, и, обозначенное мною «правее» выводит на улицу, которая широкой лентой теряется в правой видимой стороне, а левую поглощает труба тоннеля, конец которого моё зрение с трудом определяет нахождением далёкого светового пятна. Однако именно оттуда вырывается гул и мимо меня проезжает автобус. Обречённо вздохнув, иду влево, дохожу до остановки, сажусь на скамейку и отказываюсь от продолжения поисков средневекового Костелло... А чуть дальше, на противоположной стороне вижу, сидящего на скамейке , уже любимого мною в это мгновение Сашу – Александра Сергеевича, который смотрит на меня, но...
Немая сцена – нашла коса на камень – ни я, ни он ни с места.
– А кто виноват,- думаю я- что вы, господин хороший, невежа?-
Зато в его голове возникает конкретный вопрос:
- Долго она собирается так сидеть? Но, молодец, вышла к Костелло. Мало вероятно, что об этом догадывается.-
и с его языка срываются слова из песни:
-«Ах, какая женщина! Какая женщина! Мне б такую!». Когда злится, то глаза ещё глубже, ещё синее! Пойду посмотрю... –
он переходит дорогу, приближается к скамейке и звучит, насмешливое «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»,
не заставшее меня врасплох, знающую, что извинений от него не дождёшься и отпарировав встречным «О, дон Гуан, жизнь вы закончите на плахе!», спрашиваю: -Так мы идём или нет?-
Мы действительно идём и довольно быстро. В его ладони моя ладонь, руки образуют латинскую V, что должно означать Виктория, но кого над кем, определится позже. Хотя , возможно, V преобразуется в P , а это может обозначать единственно правильное и разумное –PACE или МИР. Только когда? И определится ли? Завтра мой самолёт перенесёт меня из миланской Мальпенсы в петербургское Пулково. И всё, что мне известно о нём , что его имя Александр Пушкин, что он – отец двух очаровательных близнецов и , что он - абсолютно невоспитанный субъект.
Но я иду с ним рядом и желание, чтобы часы остановились и дали мне временную возможность понять, что происходит, огромно как жизнь, которой всего то между сорока пятью и пяти десятью.
Ноябрь –08 – январь 20009 года.