предыдущая глава http://www.proza.ru/2013/03/23/1620
Лил дождь. Раскачиваемая сильными порывами ветра стена воды, сквозь которую с трудом очень медленно проталкивала вперёд своё тщедушное небольшое тело не то женщина, не то девочка-подросток, казалась гигантским чудовищем, наклонившим мускулистый торс ей навстречу, не знающим жалости, забирающим последние, тающие с каждым следующим шагом, силы. Но это промокшее до последней нитки существо продолжало свой путь. Неожиданно, будто наткнувшись на ещё одну преграду, она остановилась. «Le campane» начали отбивать часы – один, два, три... семь раз. Её взгляд и вся она как бы устремилась в ту сторону, откуда плыл колокольный звон, туда, где над невысоким уровнем средневекового городского построения высилась квадратная башня колокольни. Это была одна из многочисленных киез Брешии- города, включающего в себя, как и большинство средних городов северной Италии, две части - старую, имеющую статус охраняемой мунициполитетом реликвии, и новую, именуемую Brescia–due, отражающую изобилие солнечных лучей в сплошных полосах голубоватых стёкол высотных архитектурных конструкций нового поколения. Но в этот октябрьский день лучи солнца ни разу не смогли прорваться сквозь тяжёлые, набухшие влагой тучи. И к вечеру ливневый дождь устроил настоящее invasione*: на окраинах города в небольших villaggio** с частными двухэтажными коттеджами вода стала заливаться в первые этажи, называемые “piano terreno”***, по наклонным линиям улиц стекали неиссякаемые водные потоки.
Вдруг женщина остановилась, подняла руки вверх, вытянулась в струночку, откинула голову назад: капюшон курточки сполз ей на плечи и струи воды полились на забранные в высокий хвост длинные волосы, на лоб, щёки, шею, за шиворот. А к небу из сведённого судорогой горла прерывисто полетело «Го-с-по-ди!». Неужели натянутая тетива лука вытолкнет сейчас живую пульсирующую стрелу вверх? Но вот подбородок женщины опустился: высокий будто мраморный лоб с тоненькими прожилками вен на висках, закрытые глаза, прямая линия носа, чёткая, красиво очерченная линия верхней губы небольшого рта – маска слепого страдания, омытая слезами Всевышнего. Следом сломано упали руки, безжизненно повисли вдоль тела. И вновь, чего бы это ни стоило, вперёд. Что-то неудержимо гнало её по обезлюженной в час разгулявшейся непогоды улице. Город опустел в этот не поздний час. Видно было, что женщина идёт из последних сил. Шаг. Ещё шаг, ещё. Она снова остановилась, присела на корточки, обняла руками колени. Казалось, ветер раскачивает холмик её тела... Немного отдыха и опять медленное движение вперёд.
Остановившаяся рядом с ней машина, открывшаяся дверца, вопрос: - Cosa successo, signorina? Hai bisognio di auto?(Что случилось? Вам необходима помощь) не вызвали никакой ответной реакции: тоже иступлённое продвижение сквозь непогоду - она удалялась от единственного живого островка сочувствия. Можно было предположить, что отчаяние лишило её и слуха, и зрения. Но машина вновь поравнялась с нею, затем проехала вперед и затормозила.
Открылась дверца и раскрывшийся зонт первым сделал взлёт навстречу ливню, а следом под его спасительный шатёр вышла монахиня, одетая в чёрное одеяние, укрывающее её от плеч до икр, голову плотно облегал чёрный же чепец-косынка с узкой белой полоской по краю. Она смело шагнула в воду и стремительно обойдя капот, распахнула переднюю дверцу своего авто прямо перед приблизившейся «маленькой» женщиной.
– Entra, ti prego. Non aver paura. –
(Пожалуйста, войди. Не надо бояться.)
Через несколько минут машина ехала по той же дороге с двумя пассажирками на борту.
Они прибыли с небольшим опозданием к ужину. Сестра Агата провела незнакомку к себе в комнату, положила на кровать сухую смену чистого нижнего белья, и, включив горячую воду, оставила набираться ванну. После чего вышла. Вернулась скоро и поставила на стол тарелку с горячим бульоном.
Достав из тумбы две большие глиняные чашки, в одну из них перелила бульон и, накрыв тарелкой, а поверх сложенным в несколько раз одеялом, снова вышла. Вернувшись с новой порцией бульона, повторила тот же перечень движений: под одеялом уютно устроились обе чашки.
- Come stai, cara? Meglio? Credo, devi fare un bagno caldo.
(Ну, как ты, дорогая? Лучше? Уверена, ты должна принять горячую ванну.)
C этими словами монахиня подошла к гостье и подала ей сухое бельё-
Женщина всё это время сидела на стуле и не двигалась, смотрела вниз себе под ноги, где образовалась лужа. Когда монахиня обратилась к ней, женщина не изменила позы, не подняла головы. Она, как и на улице под дождём, ничего не слышала и не видела, лишь физически устало наклонённой безучастной фигуркой находилась в комнате Агаты, а движением мысли, сознанием продолжала жить в своём мире – боли, горя, устремлённости в никуда.
Сестра Агата положила бельё на кровать, принесла из ванной комнаты табурет, села близко к женщине, осторожно опустила на её маленькую ладонь свою тоже небольшую, но широкую ладонь и почувствовала, как трепещет, дрожит детски-беззащитное тело маленькой незнакомки. Высвободив другой рукой из под одеяла одну чашку с бульоном, поставила её напротив гостьи и, приподняв своими обе маленькие ладони, прижала их к округлым бокам чашки и приблизила к губам женщины. Она правильно рассчитала – запах еды включил ответные рефлексы, и женщина медленно с остановками стала пить, а сестра Агата положила поближе небольшую булочку-панино, надеясь, что и это угощение будет принято. Но, не допив бульон, женщина опустила чашку к себе на колени, посмотрела на хозяйку и та, наконец услышала низкий, совсем несоответствующий этой «малышке» голос:
– Спасибо, я больше не хочу. –
– Матка боска, ты мувишь по-русску! –
вырвалось непроизвольно-радостное восклицание монахини.
Женщина вскинула на Агату изумлённые, мгновенно заполнившиеся слезами глаза и заплакала, но не навзрыд, без малого признака истерики, наоборот, она как бы стыдилась слёз, давилась ими, стараясь удержать в себе.
– Езус Мария! Не плачь, не плачь, всё корошо, всё корошо. –
Монахиня гладила влажные волосы, плечи и не знала, что ещё сказать, чем утешить женщину. Пыталась припомнить русские слова, которые когда-то у себя на Родине - в Польше учила в школе.
– Идём!- поднялась она,- Надо греться, надо греться. –
И обрадовалась тому, что гостья послушно встала и пошла за ней в ванную.
– Aspetta, porto le cose. –
сказала на привычном для неё итальянском и вышла, чтобы взять бельё и банное полотенце, надеясь на то, что незнакомка почувствует себя свободнее, если останется одна. В комнате Агата присела к столу, взяла из под тёплого укрытия чашку, разломила на две части булочку, раскрошила одну в бульон и быстро-быстро стала выбирать ложкой мгновенно разбухшие кусочки, затем допила остатки и поспешила вернуться.
– Posso... –
она постучала в дверь прежде чем войти и приоткрыв, протянула было руки с бельём и полотенцем, чтобы положить их на табуретку, но на ней застыла недвижимым изваянием одинокая фигурка...
– No, no! Так нет.. Надо греться. Я поможу... –
Агата вошла в ванную комнату, плотно закрыла за собой дверь, положила на колени женщине полотенце, этим давая понять, что надо будет вытираться. Оставив смену белья на крае раковины и, погладив «малышку» по голове, повторила:
– Надо греться... –
Затем начала снимать с неё мокрый джемпер. Женщина покорно подняла руки вверх, но затем встревожено опустила вниз и схватилась за край свитера, стараясь закрыть какой-то широкий пакет, половина которого вложенная под ремень брюк, плотно прилегала к телу.
–Non paura! Не бояться, я не трогать... –
Агата присела на корточки напротив женщины. Снова погладила её по голове, ладоням и, скорее сердцем, чувствующем всё смятение, всю боль одиночества и недоверия, чем памятью, произнесла.
– Деточка моя, ладоньки - ледяночки, греть надо, то ж занемочь недолго. –
И не успела отодвинуться и потому перекатилась, как колобок на ягодицы, когда «деточка» съехала со стула, опустилась на колени, обхватила свою голову руками и шёпотом, и оттого ещё более трудно принимаемо монахиней, сказала:
- Не хочу жить! Господи, не хочу жить!-
Растерявшаяся Агата так и сидела на полу а женщина, как заклинание, раз за разом повторяла слова, смысл которых был понятен и страшен.
В тот вечер Агата с немалым трудом сумела переодеть свою гостью в сухое бельё и уложить в постель, укрыв пуховым одеялом. Женщина уснула, прижав к груди пакет, о котором так заботилась и наличие которого не позволяло ей ни на минутку расслабиться. Сама монахиня устроилась спать в небольшом, но достаточно удобном кресле. Чутко дремала, слыша как прерывисто дышит женщина – спит, но неспокойно, бормоча вслух, будто упрашивая о чём-то кого-то – и заснула только под утро.
Рано, едва свет через щёлочки ставень проник в комнату, женщина открыла глаза, тихонько поднялась и босиком на носочках быстро пробежала в ванную, прижимая к груди всё тот же пакет. Довольно быстро она вышла, одетая в свою одежду (курточку, не просохшую за ночь, несла в руке), приблизилась к столу, положила на него толстую тетрадь, а сверху листок с неровно оторванным краем, на котором было написано: “Non perdere. Vi prego!”и далее по-русски круглым торопливым почерком строка за строкой обе стороны, заполненные от края до края бегущей торопливой мыслью... Затем осторожно открыла дверь и вышла в коридор, длинно уходящий вправо и влево. Утренние шумы города уже проникали в здание и было слышно, как за дверьми, мимо которых она спешила пройти быстрее, просыпаются монахини – скрип раскрываемых деревянных ставень – persiane , звук бегущей в раковину воды, приглушённый говор...
2.
Пробило девять и Агата, не откладывая, позвонила в Рим своей старшей сестре, которая неплохо знала русский язык – очень любила слушать романсы на стихи русских поэтов, без труда понимала женщин, приехавших из распавшейся на отдельные республики, бывшей страны Советов. Многие из них, услыхав о том, что эмигрантки работают в итальянских семьях по протекции монахинь, днями стояли около здания конвента в ожидании appuntomento-встречи.
На просьбу Агаты прочитать записку Ева отозвалась сухо и даже несколько рассерженно. Не сдержавшись, сказала: « Quelle russe fanno solo guai!».(От этих русских одни неприятности) Агата расстроилась, поняла, что у сестры случались неприятности, причиной которых являются отрекомендованные Евой для работы в итальянских семьях протеже из бывшего Союза...
Агата предусмотрительно наклеила скотчем поверх коленкоровой обложки записку, положила тетрадь на верхнюю полочку платяного шкафа. Разбирая трудно читаемые слова записки, она поняла что «малышка» просит сохранить записи, которые вписывались в тетрадь то аккуратным почерком, с датами вначале каждого абзаца, то бегущими скачущими отрывками, то узкими столбцами. Агата приняла решение во что бы то ни стало найти помощника для прочтения, да и попытаться поискать саму беглянку.
В первое же воскресение сестра Агата пришла в небольшую киезу к началу заутренней мессе-службе, которую служил православный священник. Устроившись в первых рядах на скамеечке, стала терпеливо всматриваться в лица молящихся. Прошло с полчаса и рядом с ней присела женщина, достала из сумки блокнотик, карандаш , быстро что-то записала, закрыла блокнот, замерла, устремив взгляд в сторону священника, исповедовавшего прихожан в левом крыле, совсем близко от иконостаса. Через пару минут она снова стала писать. Невольно Агата взглянула на мелко выбегающие из под карандаша буквы; привычка отслеживать и сосредотачиваться на предметах и людях, неспешно, запоминая детали, обратили её внимание на частую смену действия – карандаш периодически прыгал, разворачивая положение вертикали - работал то грифель, то закреплённый в металлической оправке ластик. Необычная прихожанка писала по-русски и строчки были такими же короткими, не доходящими до края листа, как и на многих листах в доверенной Агате на хранение тетради; даже почерк был весьма необычен – буквы наклонялись влево, однако были каллиграфически аккуратны и точны. Агата невольно сравнила то, что видела сейчас с «круглыми скачущими» записями в тетради, лежащей у неё в сумке.
Соседка хлопком закрыла блокнотик, положила в сумочку и, устроив её рядом с собой на скамейке, опустилась на колени – каждый предстоящий ряд имел позади сидений низко укреплённую деревянную опорную доску – и зашептала слова молитвы. Скоро началась служба, конца которой Агата не дождалась – надо было поспешить к обеду.
Прошло две недели и монахиня отправилась ещё раз на православную службу. Пришла пораньше и сразу обратилась к священнику с просьбой помочь найти маленькую женщину, поведав историю, произошедшую с ней в дождливый октябрьский вечер. Описание незнакомки не стало достаточным, чтобы отец Владимир смог припомнить кого-то из прихожан, он посоветовал Агате поговорить со своей супругой матушкой Ольгой и, записав номер телефона, пообещал позвонить в случае любой даже самой незначительной новости.
*наводнение
**посёлок
*** этаж земли