Когда нам приказали сменить королевских стрелков в Бретвилле, я не мог поверить, что было только 17 июня, казалось, мы воевали уже месяцы. Думаю, причиной было то, что как минометчик, я участвовал во всех действиях и операциях, а также во всех необходимых рекогносцировках. Из-за этих дополнительных обязанностей наша группа была занята и тогда, когда другие солдаты и офицеры батальона могли отдохнуть.
Ни до, ни после я не видел ничего, подобного Бретвиллу. Он был быстро и полностью покинут жителями, что создавало впечатление города призраков или прекрасной сказки. Двигаясь по главной улице к центру, мы видели широко открытые двери магазинов, их витрины и полки выглядели как в ярмарочный день, за исключением того, что нигде не было людей. К несчастью, среди изобилующих товарами магазинов нашлось несколько с витринами, полными искушающих напитков. Трудно было устоять перед приглашением открытых дверей. Стоило офицерам отвернуться, толпа солдат ввалилась туда, как к себе домой.
История полка лаконично утверждает: «Следующая неделя была полна происшествиями. Выяснилось, что имеется огромное количество местного кальвадоса. Это огненное бренди, полученное перегонкой сидра. Чтобы избавиться от такого излишества были приняты серьезные меры»
Один из моих посыльных, хороший мальчишка, залез в бутылку или наоборот, именно в тот момент, когда чудесным образом появился хозяин магазина, застав его на месте преступления. Не знаю точно, что там случилось, но результатом стала драка. Это хорошо характеризует крепкого торговца: мой посыльный был высоким и сильным индейским юношей, не всякий смог бы схватиться с ним. Затем я получил приказ арестовать его.
Моя штаб-квартира была в задней комнате дома, защищенного с вражеской стороны. Арестованного доставили туда, действительно совершенно пьяного. Темнело, и я решил оставить его до утра. Мы легли на пол, его положили между моим шофером и связным. Френсис, мой ординарец, лежал около меня. Было так темно, что буквально свою руку перед собственным лицом не разглядишь.
Вдруг я услышал резкий щелчок и громкий голос арестованного: «Я дослал патрон. Вы все знаете для кого»
Я понял, что он держит одну из наших Ли-Энфилдовских винтовок калибра 0,303 дюйма и что курок взведен. Я почувствовал руку Френсиса на моем плече, и в темноте мы молча откатились в противоположный конец комнаты.
Парень возмущался тем, что я арестовал его, ворчал и угрожал мне, но я не думал, что это может зайти так далеко. Теперь мы попались. Я мог спровоцировать развязку, бросив что-нибудь в угол. Он бы выстрелил, выдав себя, я смог бы выстрелить в него. Однако это было последнее, ну предпоследнее, чего бы я хотел. В трезвом виде это хороший парень, и, по возможности, не хотелось причинять ему вреда. Да и о других надо было подумать, точно не было известно, кто где находится.
Я решил рискнуть и обнаружил себя. Оттянув затвор пистолета, приказал ему бросить винтовку, предупредив, что вынужден буду его убить, если он откроет огонь, остальным велел поддержать меня. «У тебя нет шансов, - предупредил я,- с первым же выстрелом ты свалишься полный свинца».
Стояло напряженное молчание. Затем раздались всхлипы и он запричитал:
- Я думал вы мои друзья, а теперь вы собираетесь посадить меня в тюрьму.
- Я сделаю все, что в моих силах. Доверься мне.
Снова молчание. «Хорошо, сэр». Звук падающей на пол винтовки. Мой шофер схватил ее, и мы с облегчением вздохнули, заметив, что в комнате необычно жарко.
Военно-полевой суд проходил в замке, неподалеку от передовых позиций. Слушание было весьма драматическим, поскольку из-за сильных бомбардировок приходилось трижды объявлять перерыв и спускаться в подвал. Меня вызвали как свидетеля, и по моей просьбе подсудимому разрешили отбывать наказание на передовой под моим надзором. Мэр Бретвилля и истец были удовлетворены. Мэр расцеловал прокурора в обе щеки и велел подать всем шампанского.
Это был бы счастливый конец, не вмешайся противник. Немцы начали обстреливать наши позиции и город из конца в конец с невероятной интенсивностью. Я же в это время был дежурным по штабу, что обязывало во время обстрела оставаться на месте, тогда как другие могли спуститься в подвал. Я должен был сидеть у телефона, стоящего на столе дежурного. Стол находился около огромных окон замка, полностью открытых вражескому огню. В разгар одного из жестоких обстрелов, когда я благоразумно отступил на несколько шагов под укрытие каменного лестничного марша, телефон зазвонил.
Происходящее напоминало абсурдную комедию Чарли Чаплина. В замок бьют снаряды, а телефон продолжает звонить. Стоит мне решиться на бросок, чтобы ответить на этот проклятый звонок, как раздается очередной выстрел. Один снаряд влетел прямо в окно, а телефон все звонит. Я молился, чтобы снаряд перебил провод, но нет – он звонит. Сделав дикий прыжок, схватил трубку и, задыхаясь, пролепетал: «Дежурный офицер». Звонящий, видимо разозленный долгим ожиданием, грубо спросил: «Кто говорит?» Теперь разозлился я и прорычал: «Кто, черт побрал, интересуется?» «Бригадный генерал Блэкадр. Что происходит?» Бомбардировка вновь усилилась и могла ответить сама за себя, однако я сообщил: «Мы под сильным обстрелом, сэр. Больше ничего». Он попросил держать его в курсе событий.
Хорошая связь играет важнейшую роль в современной войне.
Когда обстрел закончился, я попросил разрешения проведать своих солдат. Меня беспокоила их безопасность, хотя я знал, что наши окопы выдержат практически любой обстрел. Было жутко идти через городок. Всего несколько дней назад, когда мы только вошли, он выглядел нетронутым. Теперь его почти нельзя было узнать, многие кварталы были попросту превращены в руины, включая, к сожалению, и винные магазины.
Дойдя до своего взвода, я был остановлен одним из самых здоровенных моих сержантов. Хотя он улыбался и пытался скрыть свои эмоции, его трясло как осиновый лист. Он уверял, что все в порядке, но уговаривал спуститься в окоп кое-что посмотреть. На дне окопа была расстелена его шинель. Он нагнулся и поднял ее на высоту локтя, чтобы я взглянул. Шинель была изрешечена шрапнелью. Почти в каждый окоп были попадания. Ни до, ни после я не видел, чтобы узкий окоп раздолбали до такой степени.
Чудом мы избежали потерь. Когда наступало длительное затишье, солдаты перебирались в свои комнаты в доме, примыкающие к нашим позициям, отдохнуть и перекусить. Эта неожиданная смена позиций - единственное, что нас спасло. Сержант с изрешеченной шинелью никак не мог успокоиться, и я отправил его отдохнуть.
Вскоре после возвращения меня снова вызвали в штаб батальона. Полковник указал на лес в полутора тысячах ярдов впереди и сказал, что предполагает наличие там большой концентрации войск противника. «Вы сможете достать до этой цели? Артиллерия похоже не сможет, а нам необходимо срочно нейтрализовать их».
Трехдюймовый минометный снаряд весит десять фунтов и разлетается на мелкие осколки, способные вызвать разрушения в радиусе сотни ярдов. В течение пяти минут после получения приказа восемьдесят мин взлетели в воздух по направлению к цели. Это решило поставленную полковником задачу. Хотя больше никто не атаковал, мы постоянно находились под минометным и артиллерийским огнем. Хорошо еще, что потеряли только одного убитым и семнадцать ранеными.
Одиннадцать дней спустя после высадки, 27 июня, на следующий день после моего тридцать первого дня рождения, мы без сожаления покидали Бретвилл.
Теперь стало очевидным, что союзникам следовало расширять плацдарм во Франции. Первым делом надо было взять Кан. И вот в начале июля меня послали помочь в подготовке плана стрельб для нападения на здания администрации аэропорта Карпике, прямо на окраине Кана. Когда я оборудовал НП на открытой позиции, далеко впереди наших окопов, с которого хорошо просматривалось летное поле, то обнаружил, что здания администрации окружены огромными немецкими «тиграми», как те, чьи 88-миллиметровые пушки так отделали наши «Шерманы» 11 июня. Они были в окопах и хорошо простреливали полосу, которую надо было пересечь.
Я срочно сообщил в штаб батальона, что летное поле хорошо защищено танками и попросил полковника Спрагга отложить запланированный штурм. Он не решился на изменение оперативного приказа, пришедшего из штаба дивизии, но я предупредил, что если наши солдаты атакуют здания администрации без мощной поддержки, то будут уничтожены «тиграми». Полковник доложил в штабы бригады и дивизии и атаку отложили.
Но хоть и отложили, танки выглядели заманчивой целью. Не устояв перед искушением попробовать достать «тигры» минометным огнем, я позвонил во взвод и приказал выпустить по танкам несколько осколочно-фугасных и фосфорных мин. Когда вокруг танков начали падать мины, командиры спешно закрыли люки. Что ни говори, а немцы - солдаты умелые. Они поняли, что такая точная стрельба должна направляться с какого-то НП, иначе минометы били бы вслепую. Видно было, что на нас началась охота. Дом, который мы заняли под НП был в опасной близости от позиций противника, всего в нескольких сотнях ярдов от «тигров», но вне их зоны видимости. Тем не менее один командир танка точно угадал наше расположение. Его башня закрутилась, и ствол нацелился на нас. В мгновение ока мы бросились из дома. Только успели выскочить, как снаряд попал в него.
Выход для наблюдения на открытое место - дело опасное. Не всегда опасность исходит только от противника, как я убедился вскоре, еще до того, как мы захватили административное здание аэропорта Карпике. Однажды я снова был на НП с сержантом Стайлсом, когда началась наша артиллерийская подготовка. Обстрел был очень интенсивный, поддерживаемый в этот раз 16-дюймовыми корабельными пушками. Из-за какой-то ошибки в расчете стартовую позицию орудий слишком оттянули назад, и снаряды начали падать позади нашего НП. Я знал, что дальность будет постепенно увеличиваться и скоро нас накроет. Пока мы стояли и безнадежно думали, что делать, начали стрелять немцы. Их снаряды тоже посыпались на нас. Ловушка! Стайлс решил бежать, чтобы спастись от нашего обстрела. Выпрыгивая из окна, он угодил под свой снаряд.
Я остался один и должен был быстро сообразить, есть ли у меня шанс выжить в ближайшие несколько минут. Мы использовали для НП чердак - непрочную, крытую шифером деревянную будку на крыше массивного каменного сарая. Вниз вели ступеньки, полностью заваленные старым бутовым камнем и проволокой. В отчаянии я прыгнул на лестницу, пытаясь освободить дорогу, пробиваясь с такой бешеной силой, с какой только мог. Неожиданно обнаружился проход и я стал протискиваться вниз. Но почти сразу застрял, запутался в проволоке, зацепившись ремнями и подсумком. Снаряды с каждой минутой ложились все ближе.
Я совсем выдохся от борьбы и ощущения полного тупика. Однако, постепенно овладев собой, стал разматывать проволоку и сумел освободиться. Потом начал продвигаться вниз.
Сарай уже был под полномасштабным обстрелом и когда снаряды попадали в него, грохот разрывал уши. Земля дрожала под ногами, пока я бежал в коровник в задней части сарая. Там нашелся прочный маленький догкарт**. Я перевернул его, чтобы накрыться. Но несмотря на тележку и толстые каменные стены, положение выглядело безнадежным. Тяжелые фугасно-осколочные снаряды сыпались дождем, какой-то должен был попасть в меня обязательно. Сделать я ничего не мог.
Не знаю сколько я пролежал там беспомощный и оцепенелый, но после некоторого, казавшегося вечностью, времени, земля перестала дрожать и оглушающий ад переместился над моей головой вперед. Много времени прошло прежде, чем я смог унять свою дрожь и двинуться назад к нашим позициям. Там я встретил своего ординарца Френсиса. Он был рад видеть меня после тяжелой переделки, хотя и заявил насмешливо: «Не беспокойтесь, сэр. Случись вам погибнуть - я доставлю ваше тело».
В штабе батальона наш адъютант Билл Уир отнесся ко мне немного более сочувственно. Взглянул на меня и, не говоря ни слова, вручил бутылку виски.
*Дружественный огонь - военный термин, означающий огонь по своим. Прим. перев.
**Род охотничьей повозки для собак. Прим. перев.
Глава 12. Огненный котел http://www.proza.ru/2010/01/09/1235