Был у нас дурачок – Володя Резиновый. Почему Резиновый – понятно с первого взгляда. Весь как сдувшийся гусенок из игрушечного отдела. Даже родинка на щеке вроде дефекта вулканиации, а само лицо – набок, к подергивающемуся плечу стекает.
Интересно, что у этого Резинового и жена имелась. Огромная, но вовсе не уродливая толстуха Валька. Ну, волосенки жидковаты, ну, нос крючится. Но и не такие бабы здоровых мужиков находили. А Володя был юродивым с детства – мамка, может, пила, или болезнь какая. Валька его таким и взяла.
Впрочем, и от Володи была в хозяйстве польза. Как от ребенка, не больше – то он авоську домой из магазина тащит, то хворостину из лесу, или даже грядочку вскопать пытается. По крайней мере, мертвым грузом на шее не висел.
Но мужики сыграли с Володей злую шутку – подпоили как-то раз для веселья. Лучше не было у них развлеченья, чем накормить пасущегося у магазина козла вымоченным в водке хлебом. Или кошке залить. Или вот Володя по руку попался.
- Резиновый, выпей с нами!
- Ни, ни! – Володя заболтал головой, еще больше заваливаясь набок.
- Да что ж ты, не мужик?!
- Ни, ни!
- Счас выпьем для храбрости и к Нинке Коротковой свататься пойдем. Нинка давно про тебя спрашивала.
Володя покраснел и не успел увернуться от поднесенной ко рту водки. Горло его смешно задергалось в глотке, рот сложился гримасой, глаза заплакали. Мужики загоготали
- Ну, вот! А говорил – не мужик. Давай еще по одной!
Погоготали, запоили до беспамятства и ушли. А Володя пополз домой. До дому-то не дополз, но и на дороге не стал валяться, перед людьми позориться. Спрятался в кусты. В кладбищенские.
Посреди деревни церковь стояла. Не действующая, в войну разрушенная. Могилы вокруг нее, конечно же, вывернуты, памятники на мрамор поворованы. Вроде и хорошее место, сухое и светлое, а все-таки зловещее. Мертвяки там, кресты, и все такое. К церкви только ребятишки на спор ходили, а взрослые ни камень, ни дерево не тянули. Так что, кусты по кладбищу росли густые, нетоптаные. В них-то и упал Резиновый. Октябрь стоял теплый, а то бы замерз.
К серой заре Володя протрезвился и начал выбираться из кустов. А тут как раз директор колхозный на ферму ехал, новенькую «Ниву» гнал. Фарами по церкви – шарьк! А оттуда мертвяк в драной одежде, да и сам гляди развалится. Директор руль потерял, панику поднял, в столб и вписался. Столб на проводах повис, искры во все стороны, у «Нивы» рыло пополам. Хорошо, не пожгло никого и не прибыло. Директор выбрался, а Володя к нему идет, помыкивая. Тут директорское сердце и прихватило.
Директор по больницам и санаториям поехал лечиться, а Володя попивать стал. Полюбил это дело, пьяненький всегда веселился, на танцы ходил. Мужики ему ради этой потехи и наливали. Валька, конечно, мужа колотила и с танцулек домой за шиворот таскала. Деревенским – еще одно бесплатное развлечение.
Умер Володя и вовсе глупо. Вальке вдруг по распределению путевку от колхоза дали – в Анапу, кажется. А она всю жизнь нянькой проработала, дальше Пскова не выезжала никогда, разве ж откажется. Дома – Володя и боровок, вот и все хозяйство. Авось, справятся друг с другом. Юродивому денег на восемь мешков хлеба оставила и укатила.
Володя порося день кормил, два кормил. На третий пошел и вместо хлеба водки купил. На все. Три буханки принес, в загородь кинул: «Хошь сразу ешь, хошь на месяц растягивай». Боров, конечно, сразу съел и еще попросил. А Резиновый пошел гулять, водку пить.
Порось к утру начал заливаться, к вечеру охрип. Ночью ввалился Володя и полез к кабану целоваться-жалиться: «Одни мы с тобой, сироты, покормить-пожалеть нас некому». Ну, а на что способны голодные свиньи – каждый знает. Вырвал кабанчик Володе живот и сожрал нутро.
Володю никто не хватился. Боров дожрал, что мог, выломал загородку и убежал. Валька приехала с юга загоревшая и похудевшая. Даже голосить не стала.