Ночь не дремлет. Кажется такой обыкновенной и знакомой, но на самом деле она не так проста. Т-с-с-с! Вот, посмотрите: раскинула за окном свой темный бархатный занавес, забрав в себя остатки скудного зимнего солнца. Темнота наступает неслышно, чтобы изменить нас, а мы, обитая в своих комфортабельных квартирах, редко замечаем ее приход вовремя. Часто не удостаиваем вниманием, пока самозванкой не проникнет внутрь. И тогда хочется, чтобы погасли тщетные электрические лампочки: во время душевных бурь они не помощницы. Погаснув, оставляют тебя одного в тишине комнаты. Границы тела словно стираются, и душа ненадолго сливается с тьмой: она устала, ей тоже необходим сон. Но каким ты проснешься – на этот вопрос почти никогда не знаешь ответа. Изменения приходят словно ниоткуда. А засыпать иногда страшно, иногда все равно, иногда счастливо. Наша история, скорее, где-то посередине. Но, возможно, когда мы приблизимся к ее концу, то придем к выводу, что на самом деле каждый ждет превращений. И всем отнюдь не все равно.
Рома
Он не смотрел в окно, и ночь за окном его не интересовала. Куда важнее было справиться с сумерками в собственной душе. Сидя за кухонным столом, Ромка держал в правой руке сигарету над пепельницей, застыв в привычном своем - и сейчас равнодушном – жесте. Смолкли звонки домашнего телефона, мобильник тоже, наконец, замолчал и больше не заставлял то и дело вздрагивать. После окончания рабочего дня системщик, работающий на удалении, мало кому нужен. Взгляд равнодушно уперся в экран надоевшего за тяжкие будни ноута.
«Наконец-то в этой несчастной конторке все разошлись, и теперь хотя бы на какое-то время оставят в покое!», - раздраженно подумал он.
Дополнительной сверхурочки пока не предвидилось, с серверами – тьфу-тьфу-тьфу – все спокойно. Атака «юзверов» стихла, и впереди предстояла целая ночь наедине с собой. Роман обвел уставшим взглядом кухню, где провел почти 6 часов в ответах на звонки и сообщения по ICQ. Болен. Устал. Временами в тяжелой голове словно кто-то сводил проводки под напряжением, но вместо удара током за этим замыканием казался тонкий-тонкий звук, какой бывает, когда канал телевидения находится на профилактике. На мгновение темно в глазах. Тяжело дышать... Пустота.
Теперь каждый прожитый день давался ему с большим трудом. Кроме того, что много сил уходило на борьбу с болезнью, которая неожиданно проявилась восемь лет назад и, похоже, была неизлечима, Роман уже давно совсем по-другому смотрел на жизнь: не так, как многие его сверстники, мужчины 34 лет. Бодрствуя ночами, он погружался во тьму с открытыми глазами. Но от этого изменения, происходящие с ним в последнее время, не становились яснее и понятнее. Ромкина реальность часто уходила из-под ног, и мир словно кружился, пугая своими неестественно яркими красками. Так бывает, возможно, у каждого человека и не однажды. Но во время нездоровья от этих ощущений уйти особенно трудно. А еще, очень редко, сам он становился одной из главных красок, и все сосредотачивалось вокруг него, и он был виновником торжества жизни. Последнее ощущение появилось совсем недавно, читатель вскоре узнает откуда.
А пока… Старые электронные часы продолжали подмигивать вечным своим двоеточием, напоминая, что и после 19.00 есть жизнь. Тоску от полного сосредоточения на работе разбавляло только увлечение компьютерной музыкой, к которому Рома пришел несколько лет назад, и теперь достиг профессионального уровня в этой области. Сейчас его жизнь принадлежала только ему. Но, вот, спалось в последнее время плохо. Едва различимые отзвуки воспоминаний нет-нет да и заставляли натужно похолодеть что-то внутри - наверное, сердце?
Мысли замедлили бег. Рабочий день окончен, и суета ушла. Сигарета медленно тлеет над пепельницей. Привычно держа ее тонкими пальцами, Роман, наконец, встряхнул худой рукой, и большущий кусок пепла, дыша зноем, упал мимо - на стол. Нервно бросив сигарету, почти лихорадочно, стал сгребать горячий пепел, размазал по столу, досадливо вытер о себя руку и снова стал смотреть на экран. В голове перестало гудеть, и – та-та-та – зарождалась мелодия. Ромка перебрался к себе в комнату, захватив ноутбук, а на кухне принялся возиться с ужином пожилой отец. Седобородый и тоже больной, он один остался у Ромки и его брата. Мама ушла рано.
Итак, начинался вечер, принадлежащий самому себе. Воспоминания закружились.
Ромкина Пушинка
Как давно Ромка не видел Наталью. Последний раз заглянул в глаза пять лет назад, когда они прощались и знали: снова увидятся вряд ли. К тому моменту она выбрала: директор одной небольшой фирмы сделал ей предложение, от которого не смогла отказаться. Да, она выходила замуж. Да, за другого. Прощалась с таким привычным длинноволосым Ромкой, с которым они переписывались в интернете почти каждый день, с тем, кто любил ее до безумия – она всегда об этом знала. Хватал на руки маленькую хрупкую Наташку и кружил изо всех сил. Ее длинные русые волосы оборачивались вокруг его лица, и он целовал их. Легкий шелк волос маленькой Пушинки. Когда познакомились, ей было всего 16, а ему уже 23. Но они мало чувствовали эту разницу, только когда окружающие обращали внимание… Она улыбалась - и ромкина душа пела. Он не представлял как быть без этой улыбки. Тогда, годы назад, краски его вселенной не были столь болезненно ярки, но в присутствии Наташи они уже начинали складываться в музыку. Мелодии рождались в глубине подсознания. Он часто напевал их, гуляя в парке вместе с ней.
Первый раз увидел Наташу во дворе: она возвращалась со школы, быстро шагая с модной сумкой наперевес бедра. Маленькая девушка несла в руках желтую папку и вдруг уронила ее в грязный рыхлый снег на дороге. Роман шел мимо и, решив проявить галантность, поднял яркий прямоугольник, вытер его о свои джинсы и протянул смеющейся девочке. Увидев вблизи сморщенный в задорном смехе носик и над ним два огромных глаза, на секунду утонул в лазурных озерах с островками зрачков посередине. Пушистые русалочьи волосы, волнами рассыпавшиеся по капюшону белой курточки, унесли из реальности. Она стояла в свете зимнего дня: маленькая красавица, прижимающая к груди желтую папку… Такой запомнится ему на долгие годы: удивительно, как такое юное существо может стать настолько родным буквально за мгновения.
На следующий день, это была – он запомнил – суббота, Роман пришел на то же место в тайной надежде увидеть ее вновь. И – о чудо, несколькими минутами позже вчерашнего от группки одноклассников отделилась длинноволосая грация и, почти вприпрыжку, побежала к своему дому, а значит по той дороге, на которой стоял – руки в карманы – наш кавалер. Рома смотрел на приближающуюся девушку и пытался запомнить ее получше, как будто больше никогда больше не увидит. И не думалось, что она - только школьница – так захватило внезапно нахлынувшее чувство. Подойдя поближе, девушка заметила его, разулыбалась и – опять же чудо: сказала «Здравствуйте!». И он снова не обратил внимания на то, что поздоровалась она с ним как со взрослым человеком – почтительно и уважительно. Он растерянно улыбнулся и сделал вид, что спешит куда-то, прошел мимо и почти бегом направился в парк рядом с домом. Там, бродя по дорожкам, обдумывал встречу, показавшуюся самой-самой главной из всех, бывших до этого в его жизни. Попытался успокоиться и прийти в себя. В конце концов это удалось, и теперь он решил обязательно познакомиться с девчоночкой поближе.
Через неделю вновь «подкараулил» ее на том же месте. Наташа не могла не догадаться, что что-то тут не так: молодой человек стал встречаться ей слишком часто. Она была смелой девушкой. Подошла и спросила, улыбаясь: «А что Вы тут делаете?», - и задорный девичий смешок словно молнией пронзил морозный воздух. Ромка немного поколебался, пару раз взглянул на отважную из-под очков и выпалил: «Тебя жду!». Так началась их дружба, и, как потом оказалось,- любовь.
Опасное свидание
Однажды Роман пришел в гости без предупреждения. Отец, мама и маленький брат Наташи уехали отдыхать за границу на пару недель, а он знал, что она дома. Добежать до нее можно было за несколько минут: жили на одной улице. Только Принцесса вышла из ICQ, как он понял, что желает видеть ее немедленно, быстро накинул куртку и полетел. Позвонил, но никто не открыл. Подергал ручку двери, та легко поддалась: странно, но заперто не было… На миг испугавшись взлома, он вскоре понял, что все в порядке: в ванной лилась вода, и был слышен голос Пушинки, она распевала песенку про весну. Хотел позвать ее, но не успел: из ванны вышла русалка в белом пушистом халате с волной русых волос по плечам. Она увидела друга в конце коридора и от неожиданности остолбенела. А он улыбался виноватой улыбкой, все еще не до конца закрыв входную дверь, и часто моргал от смущения.
- Ромка, ты что?? Я не ждала тебя сейчас, решила помыться и приготовила ванну! Ты зачем пришел? – наконец набрав воздуха в легкие проговорила она.
- Я не знаю… Не знаю! Просто захотел тебя увидеть и … пришел.
- Ну, заходи, коли пришел. Посмотришь компьютер, там, по-моему, вирус, Ром, - продолжила девочка, отбросив всякое смущение. Это же он, ее родной Ромка, зачем его бояться? Пусть остается и ждет…
- Подождешь пока я помоюсь? Потом вместе чаю попьем, - предложила Пушинка улыбаясь.
Рома отпустил, наконец, дверную ручку, в которую лихорадочно вцепился, и закрыл входную дверь. Он пришел не вовремя, но уходить не хотелось: когда еще они смогут побыть вместе. Школа, бесконечные просьбы родителей занять чем-нибудь маленького братишку, да и просто походы с одноклассниками в кино отнимали Наташу у Ромки. Пропадая целыми днями на работе, он только и мечтал о том, как придет домой, и они будут болтать в аське, а возможно даже удастся уговорить ее пойти прогуляться вместе.
Русалка деловито подошла к нежданному гостю, путаясь в длинном халате. Нежно чмокнула в щечку, словно не обращая внимания на то, что друг сильно покраснел. Взяла его за руку и провела в комнату.
- Присаживайтесь, Роман – продекламировала она как учительница, картинно показав на мягкий диван в чисто убранной гостиной.
Рома, поправив очки и кашлянув, приземлился. Он с ней – настоящей и живой – рядом… Наташа подошла ближе, взяла обе его руки в свои и, не отпуская, произнесла:
- А моих не будет еще около недели… Приедут и привезут подарки… Они же должны мне что-то взамен за то, что я тут учусь, а они, видите ли, отдыхают!
Проговорив все это очень серьезно, девочка беззаботно рассмеялась. Тряхнула головой и волны волос покатились по плечам. Доверчиво приблизилась к ромкиным коленям, нагнулась и еще раз чмокнула его, на этот раз в нос. Смелая и безрассудная девочка… Ромка застыл в растерянности, румянец так и не сходил со щек. Она была настолько близко, живая и теплая… Хотелось ее обнять, посадить на коленки, прижать к себе… Но какое-то нехорошее чувство внутри останавливало. Возможно, осознал, наконец, что она еще слишком мала для взрослой любви.
- Я пойду. Я не вовремя, - умоляюще взглянул он. Но девочка словно не придавала значения тому, что нехорошо находиться перед мужчиной в халате, даже если это твой друг. Ожили женские инстинкты и, держа в поле зрения объект, настойчиво нашептывали о соблазнении, в то время как сознание, возможно, еще и не догадывалось о начале извечной игры.
- Да оставайся! Хочешь, я даже не полезу в ванну, посмотришь компьютер и будем пить чай? – разочарованно протянула девочка.
- Нет, Наташ… Я п-пойду, - чуть заикаясь настаивал он на своем.
- Ну, как хочешь, - уже обиженно ответила Наталья. Она резко повернулась, подошла к шкафчику, достала оттуда полотенце, легким движением закинула на плечо и уверенно направилась в ванну.
Роман остался один в комнате. Теперь было время собраться с мыслями. Они проносились вихрем в голове: Наташа еще слишком мала, и если она официально станет его девушкой, то не избежать ему насмешек друзей и укоров родителей… Никому не говорить? Втайне встречаться? Нет, не мог он так поступить с юной Пушинкой. Рывком встал. В ванной слышилась все та же наташина песенка про весну. Внутренне собравшись, он решительно захлопнул за собой дверь.
Они гуляли в парке: достаточно было одного ее присутствия, даже говорили мало. Музыка вливалась в ромкину голову словно ниоткуда. Она просто была – вместе с Наташей. Когда мороз все же проникал и под заботливый кокон любви, будто укрывающий собой два сердца, они шли к «палатке», где продавали горячий чай и бутерброды. Рома смотрел на яркие губы девочки, влажные от горячего напитка с лимоном, но все не решался поцеловать. Только спустя два года, в течение которых Ромка был рядом, помогал Наташе с математикой и программированием, как мог заботился и ухаживал, первый настоящий поцелуй состоялся. И не только поцелуй. Они уже очень хорошо знали друг друга и не представляли как прожить день в одиночестве. Так счастливо бывает. И далеко не только в сказке. Ромка думал, что проведет с этой девушкой всю свою оставшуюся жизнь, думал о том, как они воспитают своих детей, как забавно будут выглядеть огромные глазищи дочки в обрамлении детской шапочки. Рассказывал с упоением своей маме о будущей невесте. Такая же худенькая, как и Наташа, тогда еще живая, мать Ромы радовалась за старшего сына: хорошо, что мальчик нашел свою судьбу! Все вовремя. Все так, как нужно…
Минус любовь
Кто сможет объяснить почему в любви происходит все именно так, как происходит? Множество психологов пытается ответить на вопросы, от которых так или иначе зависит продолжение человеческого рода. Правительство деньгами поощряет рождаемость. Но пары раз за разом сталкиваются с одними и теми же проблемами, потому как никто не может объяснить откуда берется и куда девается это благословенное, и одновременно – клятое - чувство. Чуть-чуть известно об этом писателям. Но сами они также страдают сердцем, и тут бесполезно пить валидол. Все мы, люди, в тот или иной момент жизни вынуждены задавать себе один и тот же вопрос - почему влюбленный - как корабль без лоцмана: уходя в плавание, никогда не знает какие препятствия или открытия ждут впереди (или и препятствия и открытия вместе). А если и добирается до заветного пункта назначения, к сожалению, иногда забывает о цели своего пути, храня на сердце слишком много. Слишком много для того, чтобы, как прежде, радоваться жизни…
Родители Наташки бунтовали и строжились. Великовозрастный ухажер в таком юном возрасте, да еще со странностями: одет не очень, волосы длинные (Ромка старался соответствовать имиджу музыканта)… Свое любимое чадо не отдали и, пройдя череду боев, убедили Наташку – Пушинку в несуразности общения с Ромкой. Радостные, счастливые встречи, которые пролетали как миг, прекратились. У Наташи, в ее 18 лет, кавалеры стали появляться сразу по несколько и осаждали неприступные бастионы настойчиво и долго, чем немало льстили девушке и гордым за дочь родителям. Она пошла уверенным шагом по своей молодой жизни, не слишком заботясь о судьбе разбитых ею сердец. И Ромка не стал исключением: как ни пытался он отстоять будущее счастье, любимая теперь смотрела словно бы сквозь него. Будто заглядывала через его плечо в далекие горизонты, которые ждут и манят, но только ее одну. А он готов был подарить ей все богатства мира, если бы владел ими. Конечно же, как без этой «тривиальной» щедрости: таковы все любящие. Но Наташе нужно было что-то другое. Кто-то другой. И, к сожалению, тщетно задавать вопрос «почему». Теплый кокон любви на ее половинке стал айсбергом. Этот толстый слой льда нельзя было ни разбить, ни растопить, ни докричаться через него до дорогой Пушинки.
Ромка перешел в разряд друзей, но это вряд ли можно было назвать даже дружбой, настолько он чувствовал себя оставленным и покинутым. После работы его уже не ждали прогулки и встречи. Только в окошке ICQ Наташа иногда приветствовала его. Теперь у нее было совсем мало времени.
Рома стал задерживаться все дольше то в офисе, то у друзей. Не радовала прежде любимая работа. Как могла девочка, которая, казалось, была предназначена только ему, просто так равнодушно отвернуться? Много лет назад, когда его забрали из детского дома в семью, он от счастья бросил курить. Они практиковали это с приятелями часто – в туалете и под лестницей, ведущей с первого этажа здания на второй. Но когда его обняла мама и сказала: «С этого дня ты - наш сын», а отец, задорно улыбаясь в негустые усы, любовно потрепал по голове, Рома решил не огорчать этих симпатичных людей и стать им по-настоящему хорошим сыном. Курить перестал.
Своих настоящих родителей не помнил, его оставили в доме малютки в младенчестве. Одно время, когда подрос, пытался интересоваться своей историей, а потом подумал, что это не нужно, что проживет как-нибудь и один. Стал упрямо смотреть в будущее без страха и никому не позволял вмешиваться в свою судьбу. Оставленные дети взрослеют рано, не в пример своим домашним сверстникам.
А теперь Ромку снова потянуло к сигарете. Курил много, до одурения. В надежде выкурить из головы Наталью. Вот оно – облачко дыма, смачно пущенное в свободный полет. Он смотрел на меняющиеся очертания и узнавал в них картинки: то день, когда они впервые увиделись, то просто смеющееся наташино личико, то черный зрачок на синей глади, где столько раз тонул. Забросил работу, ходил только для галочки. Остались друзья, но те только предлагали выпить. И он пил. Заливал. А после – выкуривал. Помогало на время. В выходные, когда бродил один по местам, где они бывали вдвоем, часто встречал ее. Нередко с новым кавалером. Сначала готов был убить одного, затем второго, но… Понятно, что дело было вовсе не в них. А в этой синей глади и волнах волос за ней. Все дело было в брошенной на произвол судьбы его душе. Именно теперь его бросили. Не тогда, в доме малютки… Ведь последнего он почти не помнил...
Наташа по-прежнему улыбалась, на миг встречаясь с Ромкой взглядом. Он же быстро опускал глаза в землю и до боли сжимал кулаки в карманах. Вот она - его любовь, улыбается, но больше не принадлежит ему. Больше не его. Навсегда?! И он снова писал Наташе по ICQ. Но в ответ в электронном окошке появлялись равнодушные и уклончивые фразы. Нет, это больше не его Наташа. Эту взрослую и практичную девушку он не знает. Рывком вставал из-за компьютера, ерошил длинные каштановые волосы, дыхание прерывалось от внутреннего напряжения. Лихорадочно обводил взглядом комнату, как будто искал в ее стенах утешения, но снова возвращался к заветному окошку на мониторе. Зеленый наташин цветочек слишком быстро становился там красным. Она не хотела много говорить.
Найти выход
Через две недели таких мучений Рома просто не пошел на работу. Отчаянье захлестывало, жить не хотелось. Отец, брат (тоже приемный мальчик в семье) и мама – все ушли кто куда по делам. А у него было одно дело: забыть. Комок боли сидел в груди и придавливал все худенькое ромино существо к земле. За несколько дней он ссутулился словно старичок. С трудом встав с кровати и выкурив две сигареты, оделся и вышел на осеннюю улицу, хлещущую дождем по лицу. В природе было все именно так, как и в душе: она рыдала и неистовствовала. Без зонта - побежал в парк.
Холодная вода, впитываясь в волосы, стекала по ним и заливалась за воротник. В ботинках хлюпало. Но Ромка только ускорял шаг. Пусть осенний ветер выдует из его головы все мысли, все думы о любимой. Пусть унесет ее из мозга или развеет эти мозги к чертовой бабушке. Мысли теснили голову, потому что в каждой была она. Не заметив, он пробежал все знакомые тропки. Немногие прохожие, попавшиеся в будний день навстречу, нервно шарахались в стороны от бегущего навстречу парня и только надежней прикрывались зонтами. Бежал долго. Наконец, вдали стали просматриваться какие-то здания, заброшенные на вид и совсем незнакомые. Только тогда стал понимать, что оказался слишком далеко, в той стороне, где парк переходил в заброшенный лес, а там он никогда не бывал. Но возвращаться даже не думал. Вперед! Интересно посмотреть на развалины… Пробежав до конца старый двухэтажный дом, с разобранными кем-то кирпичными стенами, рядом увидел еще обветшалые постройки.
Полусапоги все были в комьях налипшей мокрой земли. Укрыться под крышей, чтобы немного обсохнуть и очистить от грязи обувь… Вошел туда, где остались застекленными окна на верхних этажах. На первом не было перегородок, пол разобран, под ногами пыльный бетон и только две лестницы по бокам: дом оказался довольно большим.
«Наверное, здание 70-х…», - подумалось страшно замерзшему и дрожащему Ромке. От холода побледнело лицо и стали синеватыми губы. Присел на брошенные на полу деревянные ящики. Сжал пальцами виски. Устал. Голова страшно болела, похоже, начинался сильный жар. Достал из кармана зажигалку и попытался поджечь один из ящиков. Хотелось погреться, нужен был костер. Ящик немного посопротивлялся, но сбоку загорелся. Ромка стал кидать туда разный мусор, собранный кем-то в угол. Получился неплохой костерок, запахло дымом. Гарь поднималась вверх, к перекрытиям второго этажа. Рома опустился на ящик невдалеке от костра и стал следить за огнем. Но вдруг услышал чей-то надрывный кашель. Он эхом гулял по пустому зданию. Ромка подумал, что это просто почудилось, но кашель повторился. Мало того, на лестницу, с трудом ступая, вышел седой мужчина лет шестидесяти. Он оперся рукой о коленку и громко закашлялся. Рома следил за ним не отрываясь. Совсем не думал увидеть здесь, в этом заброшенном месте, живую душу. Старик, ничего не говоря, стал потихоньку спускаться, с трудом подтягивая одну ногу к другой. Ромка хотел загасить пламя, схватил какую-то тряпицу из кучи мусора и стал прибивать, но не тут – то было, костер оказался живучим. Старик замахал руками, мол, не гаси, и молча продолжил свое приближение. Ромка оторопел, но страха не было. Подойдя на расстояние пяти шагов, старик, наконец, пробухал: «А, погреться захотел, сынок… Ну, что же, давай вместе погреемся…». Рома ничего не ответил. Только крепче сжал виски, уже не глазея на подошедшего. Стал покачиваться из стороны в сторону, словно следуя ритму, который зазвучал у него внутри. Даже в несчастье музыка не покидала его. Старик поглядел на парня с сочувствием, пережил еще один приступ кашля, взял ящик и бросил рядом с сидящим Ромкой. Устроившись, подал руку и важно представился: Максим Петрович.
Ромка машинально пожал поданную руку. Снова схватился за виски и продолжил покачивание. Думать ни о чем не хотелось. В голове рождалась музыка. Музыка дождя. Музыка бури.
- Да, парень, вот как бывает, - пробасил дед – Судьбинушка… А покурить дай – вдруг воровато блеснул глазами.
Ромка молча пошарил в кармане и протянул пачку с сигаретами, затем поднес зажигалку. Старик с удовольствием затянулся. Снова закашлялся.
-Вы больны, - устало прошептал Рома. Почему Вы здесь?
-Я? А я всегда там, где захочу сам, сынок… ,- засмеялся, показав коричневые зубы. – Вот такая вот рифма… А я не один – продолжил пришлец. У меня друганов куча. Кто по делам, кого в диспансер забрали, а кого в вытрезвятник... Мы весело живем! И чаще здесь. На втором этаже – хочешь посмотреть – у меня там и подстилка есть. Да… Свой собственный матрас. Михалыч подарил…
Ромке не был интересен матрас. Он хотел просто немного подсохнуть. Снял набухшие от влаги полусапожки. Придвинул поближе к пылающему ящику с мусором. Куртку разбросил на остальных. Снова сел и стал напевать.
- О, малой, да ты совсем плохой. У нас после второй только петь начинают. Ромка вопросительно взглянул на старика. Расплывшиеся, в прошлом когда-то благородные черты…- чекушки, - уточнил Максим Петрович и тут же закашлялся. Сигарета задрожала в грязных пальцах, но чудом каким-то образом снова направилась к губам, несмотря на новый приступ кашля.
Похоже, жар рос, потому что музыка внутри начала звенеть уже только в ушах, а это верный признак высокой температуры, как знал сам про себя Рома. Надо было идти домой. Он натянул мокрые ботинки, набросил куртку и стал гасить костер. Старик не сказал ни слова. Выйдя на воздух, Роман снова оказался под моросящим дождем, но все же попытался отыскать обратную дорогу. Пошел по тропинке, устланной мокрыми осенними листьями. Они щедро налипали к невысоким голенищам сапог, ветки тревожно хрустели под ногами. Понял, что заблудился. Неудержимо захотелось домой, в тепло. Побежал из последних сил. Но снова понял, что не по той тропинке. Кружил около часа и снова попал к разрушенному дому. Вошел внутрь. На полу чернели остатки костра. В доме пахло дымом. Услышав кашель на втором этаже, поднялся по лестнице.
- П-послушайте, Вы не знаете как пройти к домам отсюда, я похоже… И тут Ромка упал без сознания.
- Проснувшись утром от разрывающего воздух того же самого кашля Максима Петровича, Ромка вскочил.
- Ой, парень, ну ты устроил вчера представленьице… Сознания лишился и бормотал всю ночь что-то про какую-то Наташу. Ты девок – то из головы выкинь, это я тебе верно говорю. С ими жить только сложнее, - сказал Перович и завертел в руках нож, пытаясь открыть им консерву. Вот, моя жинка выгнала меня за пьянку. Она, конечно, права, но я же ведь тоже человек и со мной так жестоко разве можно… Не прощу ей, стерве!
Тут Ромка испугался. Никогда с ним прежде не было такого, чтобы потерять сознание. Видимо, и правда какая-то хворь, простыл под дождем.
- Мне нужно выбраться отсюда… Помоги мне, - попросил он старика.
- Так что ж, малой, сейчас пойдем, выведу тебя к жилым кварталам. Только ты обещай жинке моей меня не выдавать! –предупредил заговорщицки и протянул банку «Лосося». Возьми, вот, сухарика… Чая нет, не обессудь уж, вода, вот, только… Налили из сомнительной чистоты бутылки воду в железную кружку. Ромка с жадностью выпил воду, но есть не стал.
- Выведи меня отсюда, дедушка… С дури заблудился…
- Пойдем, малец. Хоть ты и странный, но прикипел я уже к тебе. Навестишь еще хоть разок?
С трудом переставляя ноги, Петрович спустился с лестницы вслед за Ромкой. Медленно, но верно, по грязи и шуршащим листьям добрались они до знакомых тропок. Дед жаловался на жизнь и правительство, на жену и на друганов, но в целом понравился Ромке. Он еще удивился зачем такому хорошему человеку прятаться в развалинах.
Когда Рома оглянулся, пройдя по знакомому маршруту шагов 100, Максим Петрович уже скрылся из виду. Не было и обиды на Наташу. Старик словно унес ее с собой. Но чувствовал Ромка себя плохо. Температура снова поднималась. Он не помнил как пришел домой уже под вечер, съехал вниз по входной двери на пол и отключился. Не мог он слышать как рыдала мама и ругался с врачом отец. Врач советовал пройти полное обследование у невропатолога, раз парень стал терять сознание. Но отец настаивал: «В нашей семье не может быть больных на голову! Мальчик просто простудился, зачем ему такой серьезный врач, думайте о том, что говорите! – кричал он. Да, папа всегда относился к Ромке как к родному. И к Сашке, брату, тоже. Не всегда ладили они с мамой, отец мог быть слишком груб и вспыльчив, но на детей никогда не срывался, берег их.
Выспавшись, следующий день Роман начал с чистого листа. Просто решил, стиснув зубы, не думать о Наталье. На работу. До изнеможения. И музыка ночами. Ноты, бесконечные прослушивания, подгонка… Научиться играть на синтезаторе по-настоящему (пианино у него не было) он только мечтал, но усвоенного самостоятельно хватало для записи мелодий и аккордов, остальное творил с помощью компьютера. Многие говорили, что получается неплохо, хвалили, иногда заслушивались. В музыку Рома поселил свою страсть, которая оказалась не нужной Наташе. Теперь он обособился в своем мире и тоже не хотел долго разговаривать по ICQ.
Мама
Анастасия Дмитриевна, мать Ромы, места себе не находила от переживаний за старшего сына. Она давно знала про Наташу, но о том, что они расстались, догадалась только по ромкиному беспокойному поведению и его бесконечным отлучкам из дома. Ничего не спрашивала. Знала, что Роман ничего говорить не станет. По крайней мере до тех пор, пока не перестанет быть больно. Такая уж у него особенность: свои душевные нелады он держал при себе. Наверное, оберегал их, родителей. Оба мальчика, которых усыновили Анастасия Дмитриевна и Олег Викторович, оказались талантливыми и как будто подобием папы, инженера – программиста. На раз решали математику в школе, а информатика шла просто на ура. Долго не раздумывая, решили следовать батиной тропой и подались в ПТУ на техническое отделение с целью при возможности поступить потом в институт. Они росли вместе и дружно, два ее бойца.
Анастасия Дмитриевна, экономист по образованию, работала бухгалтером в ЖЭКе рядом с домом, чтобы приглядывать за своими ребятами. А потом, когда выросли, так и осталась там, не хотелось бросать ставшее привычным за много лет дело. Кроме того, муж требовал постоянной заботы. Интеллигентный и принципиальный, он часто прибывал не в духе, но когда расступались тучи, его солнце светило всем без исключения. И согревая, и подбадривая, - поощряя к жизни. Ради такого солнца можно было перенести десятки гроз и бурь. И Анастасия Дмитриевна переносила. Стойко и храбро, словно нанизывая жемчужные бусины – их совместно прожитые дни на одну нить.
Своего ребеночка Анастасия Дмитриевна иметь не могла после того, как потеряла до срока своего первенца от первого мужа, что, вобщем, и послужило тогда причиной их развода. Олег Викторович же сказал: «Ничего, Настенька, Господь не даст своего, смотри сколько их уже есть на Земле. Усыновим, родная!». Так и случилось. Всю свою заботу Настенька отдала чужим по крови существам, ставшим в ее жизни и радостью, и смыслом.
Вот только врожденное заболевание сердца время от времени давало себя знать. Мучительно тянуло в груди. Ее кардиолог говорил, что необходима операция. Но Анастасия Дмитриевна и слышать об этом ничего не хотела. Лучше жить с болью, чем умереть под ножом хирурга. Операцию, по словам врачей, она могла и не пережить.
Олег Викторович заботился о жене как мог, но старался относиться к ней как к здоровому человеку, так как жалость по его мнению была недостойным человека чувством. К тому же бесконечные споры с друзьями о политике, кому-точто-тодоказывание отнимали много времени. Он, неусыпный страж семьи, был еще и моральным ее фундаментом. Но строя настоящие отношения, увлекался самим процессом и уже не мог рассмотреть результат. А результатом было одиночество Анастасии Дмитриевны в те дни, когда солнце не светило. И таких дней было куда больше.
Ромка пугал мать последнее время перепадами настроения. Она всерьез тревожилась и не находила себе места. Говорила об этом с отцом, но тот придерживался убеждения, что любовь – дело молодых и разберутся сами. Но когда они оба увидели Ромку мокрого, грязного, с температурным бредом лежащего на своей постели, куда Саша его притащил от входной двери, тут родительскому терпению пришел конец, и они решили никуда не выпускать парня. Хотя бы какое-то время. Нечего ему шляться невесть где и неизвестно с кем. Однако особо следить за ним не пришлось. После перенесенной простуды сын как-то присмирел, уходил только на работу, возвращался вовремя и проводил весь свой досуг у компьютера, сочиняя музыку либо играя в компьютерные игры. К реальной жизни интерес как-будто пропал, испарился. И тут Анастасия Дмитриевна снова начала тревожиться.
Кашель от перенесенной Ромкой простуды долго не проходил и в декабре возобновился с новой силой. В груди болело и бухало. Появились головокружение и слабость, а иногда повторялись обмороки. А через год очередная флюрограмма показала, что Рома болен туберкулезом, и уже необходима операция. Через три дня после этого известия Анастасия Дмитриевна умерла от сердечного приступа.
Рома плохо помнил похороны и мамино спокойное лицо перед последним прощанием. Все прошло словно в дымке, густом тумане, через который он видел силуэт отца, то и дело вытирающего платком слезы, и брата, рыдающего на отцовском плече. Роману казалось, что его снова бросили. И опять не специально, а потому, что так получилось.
Не сразу осознал серьезность угрозы и для своей жизни. Необходимо было дать согласие на операцию, после которой никто не гарантировал выздоровления. Состояние все ухудшалось, температура и кашель не унимались. А рядом уже не было маминых добрых, все понимающих глаз. Старался сохранить разум, собирал себя по крупицам в одно целое, чтобы бороться за жизнь, и все-таки сумел стать опорой для растерявшегося отца и братишки, переживавшего потерю, как казалось, более остро. Как мог поддерживал и не давал совсем раскиснуть, но должен был заняться и собой. Сказал врачам «да». Его увезли из палаты с выкрашенными до половины в голубой грязными стенами в операционную и дали наркоз. Последнее, что он помнил, засыпая, - заплаканные глаза брата. А после операции - тугие бинты на груди, почти невыносимая боль.
На поправку шел очень медленно и за год, проведенном в стационаре, словно промелькнула целая жизнь, полная горечи и борьбы. Часто опускались руки. И снилась мама, ее укоризненный взгляд. «Береги себя», - повторяла она во сне Ромке – «Береги!». И он старался. Ради брата. Ради отца. Остановить цепь разрушений. Победить!
Сам за себя
Лечащий врач иногда отпускал домой «на побывку», иначе в больнице можно было сойти с ума. Дом скорби, куда стекаются люди не только больные телом, но и с надломленной душой, старался уничтожить гудящей тишиной ночных коридоров, тревогой на лицах медсестер, вскриками от сонных кошмаров соседей по палате. За то время, пока лежал в больнице, Рома не раз видел смерть. И она перестала пугать. Теперь он рассматривал ее как освобождение от мира живых, так легко оставляющих друг друга. Однако нужно было успеть что-то сделать еще и в этом мире. Чувствовал, что должен жить.
Узнав от роминого отца, что он в больнице, Наташа пару раз звонила. Рома не знал рад ли он слышать ее. Скорее было больно, чем радостно. Попросил не звонить больше и не приходить. Наталья и не пришла.
В доме скорби Роман многое успел обдумать. Мысли приходили, когда соседи по палате, часто армянские и грузинские парни, уже давно спали каждый на свой лад: кто-то нервно похрапывая, а кто-то беспокойно ворочаясь. В больнице тесно он не сошелся ни с кем: в этом не нашел душевной потребности. Рома, как обычно, когда нужно было выжить, словно по привычке, делал это один, пуская внутрь только отца и брата. Они - обладатели «постоянного пропуска». Да, он также ходил с остальными в больничную столовку и на прогулки. Но внутри, в душе, оставался один и вел незримое для других сражение. С собой – за жизнь. Мама не звала его в снах в другой мир, и он знал, что она хотела бы ему жизни и счастья. Поэтому отодвигал насколько мог свое желание уйти из жизни и в конце концов победил. Уже позволив темноте проникнуть в душу, теперь упрямо выталкивал ее прочь, сам словно став сумерками – границей между светом и тьмой. Надежной и непробиваемой границей. Теперь темноте доступ был закрыт, но ожидание рассвета еще не наступило.
Операция прошла неудачно. Врачи допустили оплошность, и во время хирургического вмешательства заразилось второе легкое. Надежда оставалась только на то, что молодой и крепкий организм сам справится с болезнью. Насколько сможет. Рома понимал, что нужно просто жить, переживать: день за днем, ночь за ночью. Каждое утро поднимать истощенное тело с кровати, по возможности выполнять список необходимых дел и снова проваливаться сон. Без маминых глаз рядом. Без Наташи. Сны снились ему редко. Но много раз в снах мерещился Максим Петрович: он спускался с лестницы заброшенного дома, довольно улыбаясь своей коричневой улыбкой и повторяя в бороду: «А, сынок? Ну, заходи, заходи…».
Лекарства… Рома принимал их горстями. Эти маленькие, круглые, а иногда капсулевидные убийцы, давали кучу побочных эффектов: от них тошнило и кружилась голова. Настроение часто «прыгало», стремилось перейти в депрессию. Преследовали внезапная усталость и головная боль. Но он скрупулезно глотал таблетки, чтобы не стать опасным для окружающих и оставить болезнь при себе. Работал дома, брал заказы по ремонту компьютеров. Денег не хватало, помогали Саша и отец помогали. Иногда ни с кем не хотелось общаться, часто вообще ничего не хотелось, и он просто лежал навзничь на кровати. Время от времени температурил. И тогда, стоило прикрыть глаза, казались мамины заботливые руки с тряпочкой, намоченной в уксусе. Обычно, когда он болел, она клала такую тряпочку Ромке на лоб, а еще знала, что сыну почему-то помогают маринованные огурцы. Приносила ему, и буквально через несколько минут температура становилась ниже: то ли от уксуса, то ли от заботы, а может быть – от всего вместе. Но, разомкнув веки, Рома понимал, что на самом деле нет ни мамы, ни тряпочки, ни огурцов....
Спасением для него оказались собственный талант и любимый синтезатор. Когда Рома находился под властью музыки, время и пространство словно расступались. Он переставал их чувствовать и вольно парил где-то «над». Над расставаниями, смертью и болью… Тогда робкими лучиками в его душе пробивался рассвет, а иногда даже вставало СОЛНЦЕ. Восходя, оно звучало как орган - победно, сильно, горячо, согревая душу и тело. Мелодии начинались в голове, пробегали по венам электрическими разрядами: так появлялись техно-, транс-, и дэнс - сочинения. Не имея музыкального образования, стал авангардным композитором, настоящим профи. С помощью специализированного сайта, а также друзей, найденных в Глобальной Сети, каждый раз с легкостью попадал в мир, который манил его с детства, - достаточно было одного щелчка мышью по значку «e». Нравилась классика, и, когда заслушивался, ничто не казалось важнее: тело, временно забывая боль, подчинялось ритму, душа летела за переборами нот. В такие моменты он был по-настоящему счастлив. Почти так же счастлив, как тогда, с Наташей.
Батя и брат… Они просто жили, сыновья и отец. Тройственное «братство»…Теперь одни, но вместе: поддерживая друг друга, помогая и утешая. Но как только Ромку выписали, Олег Викторович тоже почувствовал себя плохо: дало себя знать давление. Братья тревожились.
Из-за болезни Рома потерял возможность постоянно работать в офисе, перешел на надомную работу с выездами. Чтобы обострения не повторялись, весной и осенью приходилось проходить профилактический курс лечения, и тогда он снова чувствовал себя изнуренным. Сначала очень переживал, но постепенно привык. К тому же теперь оставалось больше времени для музыки.
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2010/04/05/911