Эпизод 39. Damned for all times

Элоиза
Обращение к читателям, впервые заглянувшим в мои креативы.
Данный «эпизод» является главой книги, именуемой «Несколько эпизодов из жизни людей и демонов». Описываемая ситуация будет более объяснима в контексте всей книги. Все предыдущие главы размещены на моей странице на сайте. 






                «Я был богом
                В прошлую ночь,
                Я отыскал дорогу
                И выбежал прочь.
                Богом быть просто,
                Если уже невмочь…».

                А. Иванов. Песня «Боже, какой пустяк».


                «I don’t want your blood money!...».

                “Jesus Christ Superstar”, the musical.
                Judas: “Damned for All Time” (“Blood Money”).


 


  «… - А я кидаю камешки
       С крутого бережка
       Далёкого пролива Лаперуза…

  Я нашла его под мостом. Понадобилось часа два времени  и высочайшая концентрация всех психических ресурсов, чтобы разыскать собственного подопечного. И вот он, пожалуйста: сидит под городским мостом, прислонившись спиной к каменной опоре, мурлычет себе под нос залихватскую песенку и, действительно, беспечно бросает в воду мелкие камешки. Где он их взял, остаётся загадкой, потому что весь берег образован глинистой почвой, без малейшего намёка на щебень. С собой, что ли, принёс?
  С удивлением я отметила, что слова песни мне абсолютно не знакомы. А казалось, что я знаю всё в этом жанре.
  - Что поём? – осведомилась я вместо приветствия, плюхаясь на землю рядом.
  - Как, ты не знаешь? Это же старинная пиратская песня! Я, правда, не помню её целиком…
  - Только не говори, что ты в детстве мечтал стать пиратом!
  - Нууу… - Виктор смущённо заулыбался. – Не то, чтоб мечтал… Но была одно время такая мыслишка, лет в шесть. А потом я ещё немного мечтал стать рыцарем и отправиться в крестовый поход. А потом оказалось, что крестовых походов больше не бывает…
  - Да ты прям Балтазар Косса! – присвистнула я.
  - Кто?
  - Стыдно не знать. Папа был ваш Римский. В начале века. Иоанн XXIII. В миру – Балтазар Косса, граф Беланте. С юности пиратствовал вместе со старшим братом на Средиземном море. Потом решил остепениться и поехал учиться в Болонью, на теологический факультет местного Университета. Пользовался большой популярностью у женского пола и отвечал им взаимностью. Действительно, кто может быть привлекательнее для романтичной фемины, чем молодой темпераментный студент-богослов, к тому же – граф, покрытый неотразимым средиземноморским загаром? Чьи волосы пахнут морскими ветрами, а в глазах бушуют шторма… Не чета некоторым тыловым крысам! В конце концов, он увёл любовницу у самого кардинала, за что подвергся политическим преследованиям и чудом избежал казни по приговору суда инквизиции. После целой вереницы передряг парень понял, что проруха найдётся и на графа, и никакие титулы не спасут, а не судят только деятелей высшего ранга. Тогда он устремил стопы свои в политику, наконец-то принял сан и резко пошёл в гору. Видимо, помогла пиратская закалка. Вот, дослужился до папской тиары… Женщин совратил – страсть сколько. Даже его личный секретарь не успевал записывать всех поимённо, только общее количество подсчитывал, да и то приблизительно. Особливо любил молоденьких монашек, но и светскими красавицами не брезговал… Монашки, они, понимаешь, от постоянных ограничений становятся чрезвычайно темпераментными, пылкими. Просто огонь в жерле вулкана! Кажется, спит вулкан – а он вдруг кааааак полыхнёт! Да что я тебе рассказываю… Ну, он не только по женской части специализировался. Была ещё парочка политических убийств, пара сотен имущественных махинаций, шантаж, коррупция, всё такое… Естественно, ничто из перечисленного не было доказано, существовали только слухи. Пост Папы он, правда, со временем потерял, но кардиналом оставался до самой смерти.
  - И уже другие молоденькие студенты-теологи уводили у него любовниц, - задумчиво протянул Виктор в продолжение моего повествования. – М-да. Пожил человек. На широкую ногу…
  - А то! Но его биография, всё-таки, ещё далеко не самая бурная… - я хотела завернуть привычную назидательную фразу про загнивание морально-нравственных устоев высшего католического духовенства, но вовремя спохватилась. Ибо цель моего визита заключалась совершенно в ином. 
  Нужно было с чего-то начать, а у меня язык не поворачивался.
  - Ты где камней набрал? – брякнула я.
  - Что?
  - Камни откуда взял? Те, которые в речку бросаешь?
  - Насобирал по берегу, - рассеянно сообщил Виктор.
  - А что ты тут, вообще, делаешь? Я тебя по всему городу ищу!
  - Я? Гуляю.
  - Давно?
  - Не знаю… Кажется, давно…
  Я заглянула ему в лицо. И поразилась кошмарному несоответствию между его выражением и теми обстоятельствами, что ожидали человека в ближайшем будущем. Такой счастливой улыбки я у него не видела с самого мая. Поводов для радости, а тем более счастья, у него не должно было быть никаких, и это настораживало.
  - Ты что, опять пьян? – осведомилась я безапелляционно.
  - Да, я пьян… Пьян любовью!
  - Чем-чем ты пьян??? – я принюхалась. Не знаю, как любовью, но ни спиртным, ни анашой от него действительно не пахло. Впрочем, анаша в данном социуме, кажется, вообще не в ходу. Её употребляют где-то восточнее.
  - Я люблю – и, значит, я живу, - проникновенно сообщил он.
  - Чего? – растерялась я. – Кого?
  - Её, конечно. Единственную женщину на земле.
  Предчувствуя недоброе, я вгляделась в его лицо повнимательнее.
  - Ты встречался с Мари?
  - Да, - подтвердил Виктор. – Да. Мы объяснились.
  - Что ты такое городишь? Вы уже давно объяснились!
  - Мы просто поговорили. Просто по-человечески поговорили. Представляешь? Она меня любит!
  - Да ну?! – я постаралась, чтобы слова мои прозвучали как можно более иронично.
  - Ну да!
  - Она что, раньше никогда тебе об этом не говорила?
  - Говорила. Конечно, говорила. Но раньше… всё было как-то иначе. Раньше я по-другому воспринимал… Может быть, я был другой. Или она…
  - И когда же вы оба успели так разительно перемениться?
  - Вчера, наверное. Или не вчера…
  - Дай-ка сюда, - я забрала из его руки аккуратный плоский камешек, примерилась и запустила. Первый прыжок по водной поверхности, второй… Камешек прошлёпал девять раз, прежде чем окончательно провалиться в воду. Плохо. В лучшие времена доходило до двадцати.
  Виктор проследил за его перемещениями с искренним восторгом:
  - Здорово! А у меня никогда больше шести прыжков не получалось.
  - Потому что ты лох, - буркнула я еле слышно.
  - А?
  Я снова глянула ему в лицо. И не выдержала:
  - Да съешь ты хоть лимон! Нельзя же так!
  - Зачем лимон? – Виктор впервые за время беседы посмотрел на меня. Глаза глядели удивлённо, но улыбка никуда не делась. Он, кажется, просто не мог сейчас не улыбаться.
  - Чтобы морда такой довольной не была, - пояснила я угрюмо.
  -  Что-то не так? – озадачился он. Не переставая блаженно улыбаться.
  - Да, не так! Это уже неприлично! Тебе, при твоём статусе, неприлично так выглядеть! С такой физиономией только… только цветочкам на лугу проповеди читать.
  - Цветочкам… - Виктор снова уставился на воду. Камни у него кончились, и теперь он просто созерцал. – Цветочкам мои проповеди ни к чему. Они и так живут в согласии со своей природой. Это нам стоило бы к ним прислушаться. – Он ещё помолчал, а потом заявил: - Опять всё переворачивается с ног на голову. Или с головы на ноги. Я уже запутался. Но, кажется, я уже давно не чувствовал себя так хорошо.
  У меня сложилось стойкое впечатление, что вчерашнее свидание не ограничилось одними человеческими разговорами, и всё его нынешнее благодушие имеет не только психологическую, но и сугубо физиологическую подоплеку. Но сейчас и это уже не имело значения. Я больше не могла молчать.
  - Вик…
  - Да?
  - Как ты думаешь, у демонов совесть бывает?
  - Не знаю. Нет, наверно.
  - Почему это?! – обиделась я.
  - А им ни к чему. Они – как солдаты на боевом посту. Вместо совести у них приказы командования. Совесть только помешает.
  - Вик… Это всё из-за меня.
  - Да, я знаю, - спокойно кивнул он.
  - Что ты знаешь? Ничего ты не знаешь! Ты хоть слышишь меня вообще?! – взбесилась я.
  - Из-за тебя я познакомился с Мари. Из-за тебя я набрался решимости сблизиться с ней… - Виктор задумчиво замолк.
  - Ты ничего не понял, Вик! Очнись! – я с силой тряхнула его за плечо. – Проснись, безумец! Вы оба гибнете из-за меня!
  - Натали, - Виктор наконец-то посерьёзнел. – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Тебе не нужно так волноваться. Демонам по долгу их службы положено толкать человека к духовной погибели. Я всё понял. Но человек… Он – нечто большее. Он больше и шире… то есть, многограннее… сложнее… чем простая марионетка для демона. Ведь человек – дитя Божье. Да, да, именно так: не раб, не слуга (хотя некоторым больше нравится быть слугами), а именно родное дитя. И дитя – любимое. Несущее в себе образ и подобие Отца Небесного. А что делают любящие родители со своими малыми детьми? – (- Не знаю, - буркнула я, - я сирота. – Но Виктор всё равно не слышал и не слушал). – Они, прежде всего, принимают своих детей. Принимают такими, каковы они есть, со всеми их сложностями, особенностями…
  - Дурью, - подсказала я.
  - Да… Со всеми ошибками и промахами. Как сказано, помнишь: «Кто примет одного из малых сих, тот принимает Меня»? – (Я не была уверена, что цитата к месту, но спорить не стала). – И далее… Родитель наставляет ребёнка, развивает его, стремится передать ему свою мудрость…
  - А если родитель – дурак? – встряла я.
  - Не будем разбирать частные случаи, - отмахнулся Виктор. – Я тебе сейчас про Отца Небесного толкую. Или у тебя и к Нему есть претензии?
  - Нет, - поспешно отвечала я. Отчего-то вспомнив про квартальную премию.
  - И правильно. И у меня нет. И, возвращаясь к моей мысли: любящий родитель стремится передать чаду всё лучшее в себе, сделать дитя подобным себе по силе и мудрости… И если чадо способно воспринять и возжелать стать подобным Отцу, у него есть все возможности!
  - А если дитя не желает становиться подобным отцу? Если оно желает развиваться собственными путями, а не предуготованными?
  - И в этом случае: у него есть все возможности! – радостно воскликнул Виктор. – Вот она, свобода воли! Дитя может сделать любой осознанный выбор, и Отец примет его решение. Как у меня… - он запнулся.
  - Что у тебя? – не поняла я.
  - Ну, я ж тебе говорил… Батя хотел, чтобы я принял на себя дела в магазине. А я заявил, что буду поступать в семинарию. И отец принял мой выбор. Год деньги копил мне на учёбу. А потом сказал: «Езжай, удачи». «Там тоже не всё так просто, - сказал он, - как тебе сейчас кажется. Но если ты твёрдо решил – действуй».
  - А-а-а…
  - И если таковы родители наши земные, - продолжил Вик, - то не таков ли и Родитель наш небесный, чей образ мы все отображаем? И если таков Отец наш небесный, то мы, дети его, ужели не больше, сильнее, разумнее, чем бездушная игрушка, которую чуждый дух - злой ангел, как тебе нравится говорить, - дёргает за ниточки? Нет, Натали, всё сложнее. Человек может преобразиться, ежели он осознает себя как образ и подобие… Он поймёт… Человек – это… это звучит… гордо! Да, пожалуй так: это звучит гордо! Это – великолепно!
  В ходе прослушивания я мысленно констатировала, что если у одних людей крышу сносит от неудавшейся личной жизни, то у других, наоборот, от удавшейся.
  Всё, что он мне сейчас наплёл, в их лексиконе именуется термином: ересь. Вот что значит: завести тесное общение с силами зла – еретические идеи в уме гарантированы. (Впрочем, ещё один показатель качества моей работы. Я же, как-никак, профессионал. Само моё присутствие уже влияет). Я машинально огляделась: не прячется ли где поблизости внимательный инквизитор с записной книжечкой. Но нет, местность на берегу оставалась пустынна…
  - Вик! – воззвала я. – Вик, послушай меня! Забудь ты на минуточку о своих грёзах! Мы на земле! Послушай меня. Я… мы… это всё из-за меня…
  - Да, - Виктор внезапно словно вспомнил нечто важное. – Я накануне был груб с тобой. Прости, пожалуйста. Сорвался. Не должен был, но сорвался…
  - Вик, я из-за тебя…
  - Ты из-за меня пострадала, я помню. А я ещё попытался перевалить на тебя ответственность за собственную глупость… Извини. Ну, дурак был…
  - Вик, из-за тебя меня повысили в должности, - наконец, сумела вытолкнуть я нелегко давшиеся слова.
  - Не стоит… Что???
  - Из-за тебя меня перевели работать в более престижную структуру, на более престижную должность. И повысили в чине сразу на два ранга. Из-за тебя. Из-за вас. Из-за успешно организованного падения.
  Я говорила каким-то плоским, деревянным голосом. Даже не деревянным, а словно бы состоящим из ДСП.
  - Как… это?
  - Клянусь, это была чужая игра, о которой я ничего не знала! Я думала, всё взаправду! Меня подставили! Меня использовали! Точно так же… как и тебя.
  - Вот как.
  Улыбка, наконец, полностью сползла с его лица.
  - Вот как, - повторил он. – Ну… знаешь… я не думаю, что для меня всё обернулось так уж плохо… В конечном итоге. Только я не предполагал, что ты… тогда… Ты, кажется, говорила, что испытываешь ко мне… какое-то влечение? Значит, это тоже было частью игры? Ладно…
  - Нет, не частью! Нет, не было! То есть… Было, конечно. Только не с моей стороны! Я – не играла!!!
  - Не надо. Оправдываться не надо. Что сделано, то сделано. Можно было сразу догадаться. Но ведь всем же было… неплохо? Весело. На славу повеселились… И не в чем оправдываться.
  - Нет, есть! Есть! Потому что на самом деле всё было совсем не так, как ты сейчас говоришь! Не так! Ты мне не веришь? Не веришь, что я ничего не знала?!
  - Я пока сам не знаю. Не знаю, как реагировать. Я должен переварить эту новость. Но, наверное, ничего уже особо не изменится… Ты хочешь, чтобы я на тебя обиделся? Зачем ты мне всё рассказываешь? Ведь это уже не изменит случившегося.
  - Это ещё не всё, Вик. Я вернулась на землю, потому что мне поручили работу. Работу в новой должности. Пользуясь вашими понятиями, я теперь бес-искуситель. ТВОЙ бес-искуситель.
  Некоторое время Виктор просто молча переводил взгляд: с меня – на собственные колени, потом на воду, потом – в неведомое… потом – обратно…
  - Я знал, - наконец, сказал он. С видом весьма отрешённым. – Догадывался.
  - Ну… и?
  - И – что?
  - Ты – идиот?
  - Чего ты от меня добиваешься? – произнёс он медленно, со вздохом.
  - Моё присутствие рядом с тобой изначально нацелено на причинение максимального вреда. Любой торг, любая сделка, любая договорённость со мной – изначально для тебя убыточны. Любая слабость, проявленная в моём присутствии, многократно аукнется тебе посмертно. За любую мою услугу тебе придётся расплачиваться сторицей. Я – враг.
  - Да?
  - Да!
  - Чушь!
  - Нет!
  - Ты хочешь сказать, что даже простое твоё присутствие рядом со мной, вот непосредственно сейчас, причиняет мне вред?
  - Да!
  - Но почему?
  - По определению.
 - Ты много на себя берёшь.
  - Да. Это моя работа. Мой долг.
  - Ты себе льстишь. Погляди, - он мотнул головой в сторону воды.
  Я глянула. Река – как река. Грязноватая, как и положено в большом городе.
  - Нет, ты подойди вплотную и погляди, - потребовал он.
  Я подошла к кромке воды – для чего пришлось подняться с земли – и уставилась  в колышущееся вечной рябью отражение действительности. Лучше всего просматривались контуры мостов и построек на них. Моя величественная фигура в вызывающе бордовом платье всё время расплывалась, теряя чёткость.
  - Ну и? – поинтересовался Виктор. – Что там? Кошмар?
  - А хрен его знает, - честно призналась я, пытаясь поправить разлохмаченную сквозняками прическу.
  - Вот именно,  - сказал за спиной Виктор. Небрежно, но многозначительно.
  - А? – я быстро обернулась. В его туманных словах чудился подвох.
  Так и есть. Он снова улыбался. Он сошёл с ума!
  - Ты не боишься меня? – осведомилась я осторожно.
  - А хрен его знает, - усмехнулся он. И запустил по воде новый камешек. Камешек прыгнул семь раз, прежде чем утонуть.
  Мне показалось, что выразился он не совсем теми фразами, каковыми пристало бы изъясняться человеку его социального статуса. Но, по всей видимости, ему в сложившейся ситуации это было безразлично.

  Потом я сгоняла… точнее, меня сгоняли за плюшками. И мы ели под мостом плюшки, запивая их морсом, подозрительно похожим на недобродившее молодое вино. А потом я рассказывала всё, что сумела вспомнить, про Балтазара Коссу и ещё полдюжины последних Римских Пап, со всеми солёными подробностями, полувымышленными байками и псевдо-историческими анекдотами. А потом начало смеркаться и холодать, и пора стало по домам…

  - А ты чего, собственно, приходила? – опомнился Виктор перед прощанием. - По делу или так поболтать?
  - А? А-а-а… Приходила-то… Да: Фламмель просил передать, что приглашает на пикник.
  - Куда приглашает?
  - На пикник, на природу. Пока погода самая подходящая. Скоро дожди начнутся, и так уже не посидишь. Он хочет организовать шашлыки. Говорит, что знает отличное место за городом, совсем недалеко. На берегу.
  - А с чего вдруг он пикник затевает? Да ещё гостей зовёт? Праздник какой?
  - У него вчера был день рождения. Хочет отметить.
  - Вот чёрт, а я и не знал. Неудобно как получилось. А кто ещё будет из гостей?
  - Он звал только тебя. И Мари. Ну, и мы с ним сами будем, соответственно.
  - Странно. Ну, ладно. Я – за. А что Мари?
  - Её он сам пошёл приглашать. Думаю, она тоже не будет против.
  - Хорошо.
  - Тогда на завтра ничего не планируй. Мы утром за тобой заедем. Фламмель обещал организовать транспорт.
  - Ладно. Спасибо. Буду ждать. С меня – вино.
  - Хорошо. Шашлык  с нас.
  - Договорились…

  …Я так и не сказала ему. Язык не повернулся. Шла, чтобы рассказать всё. Всё, что успела прочесть в служебных бумагах. Даже начала. Начала признаваться. Практически, исповедаться. Но не смогла договорить до конца. Наткнувшись на его улыбку, что ли… Нельзя приличному солидному человеку так улыбаться.

  I don’t want your blood money!...
  Откуда это? Неважно…

  Смертники. Оба моих клиента. Улыбаются, разговаривают, выясняют отношения. Едят, пьют. Зачем? Зачем всё? Ничто уже не имеет значения. Сроки смерти предопределены. Впереди – вечность… чего?
  Да, я знала, когда спускалась на землю: Воздушка уже включила обоих в планы на ближайшие пять лет. И мужчину, и женщину. Но пять лет земной жизни… Они почти сопоставимы с внеземной вечностью. Где мы все – и где окончание пятилетнего срока? Ещё столько всего успеет произойти. Тут завтра-то не знаешь, что случится…
  Так и я: не знала, пока не перечитала прогнозы аналитиков. Вероятностную раскладку событий.
 Воистину: во многия знания – многия печали.
  Мари умрёт через месяц. Умрёт в любом случае. Плод, который она носит в себе, так и не получит души. Ему изначально не предопределена душа. Её просто НЕТ в разнарядках Небесной Канцелярии.
  Такое случается сплошь да рядом. Яйцеклетки оплодотворяются, принимаются делиться, но очень скоро извергаются, не успев даже толком зацепиться за стенку матки. Ибо нет предписания свыше, чтобы они стали детьми. Они не включены в текущие планы Небес.
  Это даже не выкидыш, женщина вообще не успевает ощутить, что внутри неё что-то произошло.
  Крайне редко такие бездушные организмы успевают просуществовать в теле матери месяца два-три, после чего опять-таки исторгаются, ибо жизнь им не предуготована.
  Женщина испытывает определенную боль, несколько дней себя плохо чувствует. Теряет какое-то количество крови. А потом выздоравливает и продолжает активную, во всех смыслах, жизнь.
  Как правило, так и происходит.
  Бывают исключения.
  Например, проблемы со свёртываемостью крови. Поначалу вроде всё в порядке. Только кровь сворачивается чуть медленнее, чем ей положено по правилам. Выкидыш на сроке четыре месяца грозит основательной кровопотерей. В ответ на этот сбой в работе организм мобилизует все ресурсы системы свёртывания. Ведь нельзя же, в самом деле, растрачивать драгоценную влагу жизни. Чтобы остановить кровотечение, нужно, чтобы кровь свернулась – об этом знают даже малые дети. Но не все знают, что если это свойство крови резко усилится, она примется превращаться в сгустки – тромбы – прямо в тех сосудах, где должна свободно протекать. В сосудах почек, печени, лёгких, сердца, мозга.
  Нетрудно догадаться, что такое осложнение, как минимум, вызовет существенное ухудшение самочувствия.
  В случае Мари оно вызовет смерть. Так указано в прогнозах. Смерть в течение двух-трёх суток, и весьма мучительную.
  Это произойдёт в том случае, если она вознамерится сохранить беременность.
  Другой вариант: она соберётся избавиться от плода. Исход – тот же самый, обусловленный теми же причинами и механизмами.
  С вероятностью 99,99 %. Даже для математических систем такая степень вероятности соответствует понятию «достоверность». Жёсткая предопределенность. Как будто человек родился лишь затем, чтобы определённым образом выполнить определённую задачу, а затем уйти из жизни определённым же путём. Что это? Судьба? Рок? ‘Anarkh?
  Я была настолько взволнована открывшимися сведениями, что не поленилась слетать непосредственно в аналитический отдел и затребовать более широкий расклад. «Что было бы, если бы Мари отказалась от связи с Виктором и, соответственно, избежала бы нынешней беременности?».
  Получилось три варианта развития событий.
  Ветка первая. Мари вообще ни с кем не была близка, так и не вышла замуж, осталась старой девой, постепенно разучилась радоваться жизни. Воспоминания о первой и единственной любви с течением времени переболели, затуманились, подёрнулись дымкой идеализации. Мари порой возвращалась к ним, но больше по привычке, чем из-за реально сохранившихся чувств. Чувства как бы покинули её вовсе. Порой ей казалось, что душа в ней застыла, окаменела. Или даже умерла. И она, внешне вполне живая женщина, способная передвигаться, улыбаться, хмуриться, говорить нужные слова в ответ на чужие высказывания, внутри – уже давно труп.
  После тридцати пяти она резко увяла, на лице появились морщины и складки, в волосах – проседь. К сорока годам она нажила букет болезней, включая хроническую депрессию, гастродуоденит, анемию и онкологическое поражение яичников. И медленно угасла, не дожив до сорока одного года.
  Ветка вторая. Мари всё-таки вышла замуж на третьем десятке. Без любви, но лишь ради того, чтобы организовать свою жизнь по общепринятому образцу. «Так принято» и «стерпится-слюбится». «Брак нужен, чтобы вдвоём было легче выживать в этом мире тягот и забот», - как говаривали старые, много повидавшие, житейски опытные люди. Муж был старше её на пятнадцать лет. Человек, в общем-то, неплохой, но сильно далёкий от Мари по психическому складу. Душевной близости меж ними так и не возникло. Муж, в меру своих сил, делал попытки расположить к себе жёнушку. Та, сохраняя формальную вежливость, всё больше тихо его презирала, всё чаще сравнивая с единственным желанным мужчиной – своей первой, так и не реализованной любовью. Или влюблённостью – кто ж её теперь разберёт, по прошествии стольких лет… Образ Виктора с течением времени превратился в её воображении в недосягаемый идеал, на фоне которого собственный муж представлялся примитивной посредственностью.
  Физическая близость, именуемая «супружеский долг», меж ними всё же периодически случалась, в результате чего на свет появились двое детей. Детьми больше занималась нянька, чем мать.
  Мари всё реже улыбалась. Её лицо приобрело вечно кислое выражение, в коем уныние переплеталось с презрительностью. Её характер сделался брюзгливо-раздражительным. Слова, обращённые к домашним, звучали резко и больше походили на приказы. Она часто впадала в гнев по незначительным поводам. В глубине души, несмотря на наличие внешне благополучной семьи, Мари ощущала себя абсолютно одинокой неудачницей, чьи шансы на счастье безвозвратно утрачены вместе с минувшей юностью. Все радостные, светлые переживания остались для неё только в прошлом – в тех годах, когда она была единственный раз в жизни влюблена.
  Порой ей казалось, что и душа в ней была жива лишь в те далёкие годы, а нынче безвозвратно умерла, при оставшемся жить теле.
  После тридцати пяти Мари резко увяла. К сорока – нажила букет болезней и постепенно угасла, не дожив… Ну, в общем, смотрите первый вариант – финал точно такой же.
  А, был ещё третий путь… Менее вероятный, но всё-таки не исключённый. Отчаявшись добиться расположения со стороны своего первого возлюбленного, Мари потосковала пару лет да и «ударилась во все тяжкие». Она сделалась содержанкой у богатого и влиятельного человека. (Не знаю уж, где и как ей посчастливилось такого отыскать: в прогнозах об этом не говорилось ни слова – видимо, не хотели выдавать тайный рецепт женской удачи). Она научилась шлифовать свою внешность и манеры, доводя их до совершенства. Она обрела своё место в светском обществе. Стала богата. Несколько раз меняла любовников. Несколько раз беременела и делала аборты. Обзавелась собственным домом в центре города, загородным земельным участком и дачей, больше похожей на дворец.
  Следуя собственным эстетическим влечениям, Мари взялась на досуге писать картины – небольшие лёгкие зарисовки, городские и сельские пейзажи. Проявившиеся ещё в юности способности к рисованию получили своё развитие. Её произведения сделались модными, отчасти благодаря весьма пикантной репутации художницы, и украсили гостиные многих богатых особняков в столице.
  В общем, жизнь удалась.
  Единственное, что безвозвратно исчезло – это переживание счастья. Было что угодно: триумф, ощущение превосходства, гордость, упоение очередной победой в битве за место под солнцем. Только вот счастье – размягчающее, растопляющее лёд в душе лучами весеннего солнышка, а после уносящее душу бурным потоком в океан восторга… Где-то оно затерялось, за повседневными заботами, битвами и победами. Картины давали лишь короткую передышку, желанное забытьё, не более того.
  Впрочем, однажды выяснилось, что и эту проблему можно решить. И не просто решить, а купить решение за деньги, даже очень дёшево. Ближе к сорока годам Мари начала страдать частыми головными болями и бессонницей. Ей порекомендовали принимать вытяжку из опийного мака. Лекарство оказалось действенным, проблемы со здоровьем благополучно разрешились. А потом выяснилось, что если принимать его не только на ночь, но и с утра… и в обед тоже…
  На сорок первом году жизни, блаженно улыбаясь, богато одетая дама – изящная, как статуэтка, грациозная и гибкая, как юная лоза, - стояла, чуть покачиваясь от существующего лишь для неё одной ветра, на парапете моста, над рекой, протекающей через центр города. Огромного богатого города, роскошного города соборов и дворцов, лежащего теперь, фактически, у её ног. Где-то чуть впереди, над водной гладью, маячило её счастье. Оно покуда было бесформенным, колыхалось и плыло, как мираж в мареве пустыни. Но временами обретало форму человеческой фигуры, чьи черты выглядели смутно знакомыми. Кажется, что-то из очень далёкого, совсем забытого прошлого… Нужно было подойти к нему поближе, чтобы разглядеть. И поцеловать. Обязательно поцеловать.
 С радостной улыбкой Мари шагнула вперёд, навстречу своему счастью…

  - Ты какая-то гружёная, что случилось? – спросил парнишка из Аналитического Отдела, передававший мне все выкладки. – Чего у вас там, в Людском, трудно, да?
  Он был совсем молод, этот демон, и безнадёжно интеллектуален. Из юных гениев, великолепно разбирающихся в какой-то единственной сфере, в которой все прочие ничего не смыслят, и абсолютно оторванный от всех прочих сфер реальности.
  - Нормально, - буркнула я. – Просто зуб болит.
  - А? – не понял он.
  - Шутка, - пояснила я мрачно. – Из человеческого юмора.
  - А-а-а, - он сделал вид, что понял.
  - Спасибо, - сказала я.
  Он не обязан был, по долгу службы, делать для меня дополнительные расчёты. Но сделал – просто потому, что я попросила. Он даже на «злого ангела» не тянул. Он злился, только если в цифрах и формулах возникали какие-то нестыковки.

  …Итак, Мари обречена. Вот странно: казалось бы, красивая и отнюдь не бедная женщина, имеющая все основания стать счастливой. И – ни единого варианта счастливой судьбы. Откуда это? Чья задумка? Чья извращённая ирония?
  Я никогда не любила Мари, это понятно. Мы даже не дружили. Она оказалась на моём пути к мечте и сделалась моей соперницей. Одно время я горячо желала ей смерти. Но всё же… Почему? Почему – так?!

  С Виктором всё было менее предопределено. У него тоже имелось несколько вариантов смертельного исхода в ближайшую пятилетку, но вероятности как-то относительно равномерно распределялись между ними, предоставляя мне возможность выбора цепочки событий. У него даже были кое-какие шансы вообще отделаться от уготованного нами рока, если он поторопится отречься от мирских искушений, затворится в скиту и проведет остаток жизни в покаянии и искренних молитвах. Стандартная схема бегства.

  Но Мари… Смерть в девяти тысячах девятистах девяносто девяти случаях. Из десяти тысяч возможных. Один шанс на десять тысяч. Эфемерная математическая абстракция. Даже если обещаны пять шансов из ста, их уже можно не брать в расчёт. «Пять шансов из ста, что кошка могла бы жить». Откуда это? Кажется, эти слова я сама когда-то кому-то весьма прочувствованно говорила. Но вместо живой кошки остался белёсый скелет в верёвочной петле, подвешенный к балке в подвале…

  Я хотела всё рассказать Виктору. И не смогла. Наткнувшись на его улыбку.
  Почему? Потому ли, что смертельно боялась увидеть, как эта улыбка умирает, уступая место отчаянию?

  Damned for all times!…».