I
И вот опять идет снег. Падает, кружит, сыплет крупой, валит хлопьями. Снега в этом году было выдано природой столько, сколько в южных странах не видят десятками лет, да и в этой стороне такие сугробы обычно наносит за целую зиму. Мело-наметало с октября. «Ну, - скажут по ту сторону уральского хребта, где позападнее и потеплее, - это же Сибирь, там и медведи по городу, и морозы под 50». Все путают, незнакомые с нашей природой, все кивают на нее, суровую да неприветную. А запомнить ленятся, что это на севере у нас морозы лютые, это в тайге необъятной у нас медведи рыщут, а города – все чаще такие, как по всей России, - и богатые, и развитые, и современные… Просто холоднее немного. И не хочется снова твердить, что сибиряки – такие же люди, образованные, интеллигентные, и проч., проч., только немного выносливее, сильнее духом (Сибирь слабых не любит). Не хочется оспаривать желание людей из Москвы да Петербурга, Краснодара да Сочи считать себя лучше, цивилизованнее – лишь потому, что живут в центре, в престижных городах. Я люблю Петербург, мне везло в жизни – я не встретила ни одного грубого петербуржца, неприветливого, скучного, уставшего от жизни (они есть, конечно, всюду, но они обошли мою жизнь стороной, спасибо им). Я люблю южное солнце, жаркое, щедрое, люблю солнечных южных людей. Но, много раз отвечая на собственный тайный вопрос, скажу – жить в Сибири мне пока больше нравится…
Снега в этом году было выдано природой сверх обычной меры. Уже в ноябре (такого давно не бывало даже в Сибири) навалило сугробов таких, что машины засновали, собирая эти большие снега с дорог и дорожек. И скоро на всех открытых людных местах высились горы, готовые стать к новогодним праздникам дедами морозами, снегурочками, зайцами, мишками… Снег одинаково покрывал мягким молчаливым покровом оба города, в которых жили, не представляя жизни друг без друга, мои героини.
В одном городе было тихо. Сквозь умиротворенный поток величаво плывущих к земле хлопьев виднелись невысокие строения: школы, магазины, стандартные пятиэтажки, детские садики. Этот город не был кичлив, как другие, не гордился заводскими трубами, не имел разделения на промышленный район и «сити», не блистал исторической патиной бронзовых коней на постаментах и гранитом широких набережных… Это был обыкновенный скромный город, в котором, однако, как дань времени и цивилизации, все же имелись разные крутые «мерседесы» и «джипы», ночные клубы с текилой и суши, боулинги и солярии – ироничная усмешка жизни над приверженцами «модности» и «крутости»… Молодежь так же, как и в больших городах, отжигала на дискотеках, покуривала, попивала да посмеивалась над всем, что под руку попадется, - обычная во все времена молодежь… Люди среднего порядка, как и везде, носили на лице мрачную усталость, и, недовольные всем – от выступлений президента до цен в магазине, от прогноза погоды до неприлично свободных штанов на вихрастом брейкере – двигались единым потоком на работу и с работы. Ежедневно, из месяца в месяц, из года в год, по одним тропкам, с одним мрачным выражением на лице. И дети в этом городке были такие же, как и повсюду, - озорные, веселые, беззаботные, громкоголосые. И, может быть, необычным было лишь их доброе, неискушенное, неиспорченное отношение ко всему вокруг. Выдергивая из кучи-малы на шумной горке малыша, тщетно пытавшегося пробиться к заветной ледяной полоске и прокатиться по ней - дальше всех! – они, дети постарше, глуховатым от важности голосом журили заснеженного ребенка и бережно сопровождали к этой самой полоске, как приезжего иностранного гостя. А проходя мимо облепленных инеем деревьев, шутя скидывали всю эту сказку на зазевавшихся сверстников и, замерев сами по колено в сугробе, очарованные, любовались хрустальным полетом иглистых снежинок с дрожащих веток. Какие-то неозлобленные, добрые у нас дети. А может быть, они вдруг становятся такими в это волшебное время года, когда все вокруг значительно тише и мягче, и даже скрип под ногами, каблуками, санками, шинами какой-то мягкий и мирный…
За полузамерзшим окном многоэтажки в другом городе тоже медленно пролетали белые воздушные звезды, намереваясь превратиться в роскошные сугробы – на зависть южным жарким пескам. Но этот другой город был побольше, он гордо именовался миллионником по численности населения и не знал тихой неспешности и необъятных просторов снежных целин. Он сигналил, ехал, визжал тормозами, переливался рекламными огнями. Он гордился своими проспектами и мостами, теми самыми широкими набережными и бронзовыми статуями. Он летел, и никакая снежная сила не могла остановить его в этой деловой суете, нетерпеливом динамизме, в этом неостановимом полете из дня сегодняшнего в чудесный завтрашний. Здесь, среди мелькающих огней и взвывающих сирен, спокойному безмолвию снежной равнины не было места. Несостоявшиеся сугробы безнадежно таяли под неумолимыми скоростями дорог, превращаясь в коричневую жижу, и только в городских парках и маленьких двориках находили себе отдохновение. Но настоящая зима бывает и в больших городах. И здесь есть веселые неугомоны, набивающие хоккейный опыт себе на колени или воздвигающие несокрушимые крепости снежных городков. И здесь пышут горячими блинами, свищут молодецкими играми русские зимние праздненства. Здесь тоже гордятся добротой и широтой души, а также редким в наши дни терпением люди, и особенно дети… И, хоть они такие разные, эти два города, в котором живут мои героини, но сейчас их объединял, немного уравнивал и даже внешне делал похожими снег - тихий, мягкий, шепчущий снег.
Они шли по улицам, одинаково улыбаясь падающим хлопьям, одновременно вытягивая ладони навстречу снежинкам, шли вместе и далеко друг от друга, близкие духом, родные по крови и уже надолго далекие сердцем. Они шли по улицам, каждая в своем городе, и ворошили, перебирали слова-листья, слова-камни, ставшие последними в их ежедневных и, казалось, нескончаемых диалогах. Они, сестры с приличной разницей в возрасте, единые во вкусах, взглядах, переплетенные семейными узами и связанные доверием и любовью друг к другу, были сейчас, может быть, тоже объединены, но уже не радостными, а недоуменными мыслями о недавнем разрыве. О ссоре, которой могло не быть, но которая теперь была, разрасталась, каменела. И только воспоминания о сказанных и недосказанных словах, о былых радостях и душевном покое крутились-возились тревожным клубком где-то в груди.