Шесть свиданий с Конжаком

 
(записки путешественника)

         
                1.
 …Ветер почти стих. Только слабый сквозняк обжигает щёки и шуршит в камнях-останцах Тылайской вершины. С наветренной стороны они покрыты толстыми наростами шершавого бородавчатого белоснежного фирна, как кожей чудовищной рептилии, а с другой – тонкой прозрачной ледовой плёнкой, сквозь полировку которой ещё чётче проступают на тёмно-сером психоделически-жёлтые разводы лишайников…
 Резкие единичные порывы стихающего ветра. Они треплют ставшие сосульками волосы и всклокоченный шарфом ледяной колтун бороды. Умирающий сквозняк словно хочет извлечь из них напоследок звенящий аккомпанемент, который подошёл бы к виду этого простора. Он открылся перед нами, когда стихли последние завихрения бурана, поднимавшие снежные тучи на склонах.
 И всё-таки мы здесь, мы пробились сквозь эти вертикальные сугробы, сквозь ощетинившиеся ёжиками горизонтальных сосулек карликовые кусты, сквозь каменные развалы и лобовой шквал. Пробились по крутому склону Тылайского камня к самой вершине. И нам сейчас вовсе не холодно, несмотря на покрытую ледяным панцирем одежду. Нас согревает внутренний жар, распалившийся на подъёме. Он способен обогреть сейчас целый взвод… Наши лбы горячи. Стекают крупные солёные капли, падая уже ледышками на снежные подушки, на которых сидим мы, тяжело дыша, прижавшись спиной к камням. Взмокшие изнутри, мы постепенно остываем… Но не замечаем того, оцепенев от видимого вокруг великолепия… Это невозможно точно описать. Для этого недостаточно слов… Каждый читающий всё равно увидит свою картину, но не ту, которая сейчас перед нами…
Солнце уже скрылось, и по всему горизонту – золотисто-янтарное глубокое свечение. Оно переходит в выси через зеленоватую полосу в бледно-фиолетовый – единственный холодный тон сейчас. А внизу вся бескрайняя, заснеженная и до этого мёртвая таёжная пустошь с выпирающими из неё грандиозными для Урала голыми грядами и куполами гор Большой Косьвы, Семичеловечьей и маячащими в дымке призраками Басегов, Ослянки, Кваркуша, Глав-Урала, Денежкиного камня, неожиданно обретает необыкновенно тёплые, даже сказочно тёплые, живые тона: все оттенки розового, кремового, персикового… А сами вершины – словно ярко-оранжевые факела… Даже синие зимние тени и чёрно-зелёные леса, вечно наполненные холодом, стынущие при солнце, сейчас вдруг стали бархатно-карими, шоколадными… Мёртвое вдруг на какое-то время снова стало живым… И всё это кружится, одновременно застыв на месте, в каком-то шаманском трансе заката… Так же как и мы с моим напарником – молодым художником Игорем Якивцом… Нос ощущает неизвестные в городе запахи чистейшего снега и мороза, усиленные пространством… и больше ничего… Оказывается и снег, и мороз имеют особый незнакомый запах, освежающий, дающий силы… Краски постепенно меркнут, появляется ослепительная зеркальная луна… Полярная сова, как сгусток снега, отрывается от сугробов. А тьма подползает по речным долинам всё ближе к нам… Надо спешить – впереди маршбросок без дорог – наугад сквозь сугробы ночной тайги… Но ради этого момента, ради этого закатного экстаза действительно стоило рисковать и вообще терпеть всё то, что было, и будет ещё… 
Таким был в начале 90-х мой первый прямой эмоциональный контакт с зимними уральскими горами и с Конжаковским камнем в частности...
А потом мы долго шли, почти наугад, сначала вниз по крутым валунам, затем сквозь чащу. Я пытался в темноте ориентироваться на луну и белеющий гребень, удерживая в голове карту, но больше меня вела разбуженная горами интуиция. Часто и днём-то бывает сложно точно выйти в нужное место и найти в густом лесу маленькую дощатую будку, наскоро сколоченную лесорубами… Тем более, сейчас, при свете полной луны, проявляющем волчьи и лосинные следы на покрытом снегом льду речки Катышёр…

 Только интуиция вывела нас тогда без компаса сквозь сугробы и бурелом почти точно к месту. Мы прошли всего в трёх метрах стороною от нашего убежища, но и тут интуиция помогла, и на очередной опушке я неожиданно для себя остановился и резко повернулся градусов на сто-сто тридцать… Так мы точно вышли на будку с маленькой буржуйкой и всем оставленным нами скарбом, обнаружив рядом кровь и изодранную, превращенную в тёрку чьими-то клыками жестяную банку с топленым маслом, припрятанную нами в сугроб…

 Вообще-то, я не очень люблю зиму и зимние путешествия. Причина этого в том, что мне нравится погружаться в живую природу, живой ландшафт, наполненный многозвучием, обилием запахов и красок, сливаться с ним в единое целое, когда можно устроиться на ночлег под любым кустом, просто накрыв себя от возможного дождя куском полиэтилена.  Зимой же вокруг только мёртвый, отторгающий тебя мир, с которым уже не возможно слиться, потому что любое слитие с ним – это смерть. Зимняя путь – это состояние постоянной борьбы, постоянного агона. Это ситуация, когда само твоё существование под вопросом, когда ты должен победить, то есть выжить в этом мире… Но именно для познания самого себя, своих возможностей, для выработки нового более верного взгляда на жизнь, на социум, для обретения драйва и свежих жизненных сил такие путешествия по грани как раз самое наилучшее средство.
 А тогда Конжак и соседняя Большая Косьва, на мрачной вершине которой нам пришлось провести среди снегов без огня и пищи долгую ноябрьскую ночь просто приворожили меня – в течение нескольких последующих лет они были финалом или началом всех моих путешествий.

                2
 Для неискушенного в уральской географии читателя скажу, что Конжаковский камень – это замечательный горный массив в южной части Северного Урала, самая высокая гора этой территории и высшая точка Свердловской области (1569 м). Причём, находится он несколько в стороне от основного уральского водораздела. Такие отдельно стоящие массивы («тумпы») были священны у аборигенов Урала вогулов-манси и связанны с обрядами. Они считали их Хозяевами этой земли, управляющими, творившими её погоду и судьбу… Когда тебе удается вступить с ними в прямой контакт, начинаешь понимать, что так оно и есть, что все Уральские горы – это дети, воины или пастухи главного хозяина Урала – Нёр-Ойки, сына верховного небесного бога Нуми-Торума…
Привлекателен сегодня Конжак для многочисленных теперь туристов ещё и своей относительной доступностью (в отличие, например, от наивысшей точки Пермского края – Тулвинского камня, 1469 м.). Ведь почти у его подножия расположены большие старинные поселки Кытлым и Каквинские Печи, связанные с остальным миром (а конкретно с городком Карпинском) неплохой трассой с автобусным маршрутом. 
Вообще вся здешняя территория вздыблена интересными вершинами. Кроме Конжака высятся: упоминаемая выше Большая Косьва (вторая по величине в этих краях – 1520 м.), её цельная каменная полусфера напоминает показавшийся над поверхностью океана хребет ныряющего морского змея; двойняшки Буртым и Ощий, разделенные перевалом, высокий пилоообразный хребет Сухогорье (1200 м.) во главе с г. Семичеловечьей.
Сам же Конжаковский камень – это не просто одиноко возвышающаяся гора, а целая система высоких вершин, хребтов и отрогов, составляющих как бы отдельные узлы, непохожие друг на друга:  скалистый Серебрянский камень (1305,2 м), подобный капищу высоких (до 15-20 м.) каменных идолов-скал, привязанных к основе длинным зубчатым гребнем; Тылайский камень (1470,8 м) – младший брат Конжака – с бастионом г. Острая Косьва (1403,0 м); и, наконец, сама сердцевина – вершина Конжака с сопутствующими ей Трапецией (1253 м), Северным (1263 м) и Южным Иовами (1311 м), тундрово-озёрным плато и Иовским провалом. Вообще, лично мне Конжак всегда напоминал гигантскую кисть руки небесного божества, навечно вцепившуюся пятью длинными узловатыми пальцами-отрогами в дремучую шкуру тайги. А между ними от этой бесконечной судороги начали сочиться речки…
Древнее мансийское название Конжаковского камня забыто. А нынешнее происходит от имени вогульского охотника Конжакова, чьи угодья когда-то находились у подножия. К сожалению, не сохранилось ни мифов, ни преданий, связанных с этой горой, хотя, уверен на 100%, они были. Сегодня появляются попытки создания новых мифов, ведь само место располагает к этому, забытая мифология словно просачивается сквозь чуткое сознание.
Я бывал здесь шесть раз. Первый раз, уже упоминаемый выше, в ноябре 1991 года. Тогда мы стояли на Катышёре под одноименной горой и сделали восхождения на Тылайский камень и Большую Косьву. Последнее было как инициация: долгое, с шести вечера до девяти утра, ночное умирание на вершине, без пищи и огня, под сбивающим с ног ветром, начинённым колючим бесконечным снегом. Когда глаза начинали слипаться от усталости, ты буквально примерзал к валунам, но заставлял себя оторваться от них и двигаться… пусть через силу, но двигаться. А потом с первыми лучами солнца – воскрешение и долгий спуск-падение вниз в долину, к драге, промывающей грунт. Но при этом мы увидели удивительное явление: весь тёплый воздух и дымы поселка Кытлым собрались в один грандиозный столб, который поднялся примерно на нашу высоту и расползся в кристальной прозрачности мороза шляпкой гигантского гриба…

 А на следующий год в июле я добирался до Конжака пешком в одиночку от Коспаша с Пермской стороны через уральский водораздел, через лагерную тайгу с горами Ослянкой и Растёским каменем. Это было хорошее ученичество, обретение навыков и опыта, разведка боем того, что потом станет основой мировоззрения. Тогда я поднялся на Конжак с другой стороны, с востока – с Серебрянки, где строился туристический приют, пересёк весь массив и вышел на главную вершину с монументальной, коренастой скалой, увенчанной сваренным из труб туром,  увешанным флажками и вымпелами. Под ним было изображение Ленина, вмонтированное  карпинскими туристами в честь 50-летия ВЛКСМ и столетия Ленина. Кроме этого здесь лежала крышка канализационного люка с надписью: «Слабо!»… А погода тогда удалась. Все просторы, все детали ландшафта были чётки и контрастны, цвета насыщены, запахи незабываемы. Конжак приветствовал и принимал меня. Переполняло чувство счастья. Мне, наконец-то, удалось ощутить душу горы и на какое-то время слиться с ней. Это было начало нашей дружбы.

А в 1993 году я был здесь со своим старым другом Алексеем Уткиным. Мне очень хотелось тогда, чтобы он ощутил то же, что и я когда-то. Мы вышли на подъём по Катышёру, потом перевалили на Конжаковку. По ней и поднялись. Заночевали прямо под вершиной на полуторакилометровой высоте Иовского плато около озерца. На следующий день мы излазали весь голубичный Иовский провал, поднялись на вершину и на Тылайский камень. Но в этот раз Конжак был для нас только счастливым стартом. После него мы весь август шли сквозь тайгу на север, перевалили Буртым, Ольвинский камень, обошли Сенные горы и Козмер, добрались до плато Кваркуша, прошлись по Глав-Уралу и закончили путешествие под Денежкиным камнем. За время этой дороги удалось мне установить дружеские контакты и с другими горами Северного Урала.

 Следующая встреча с Конжаком была незапланированной и произошла при иной ситуации и настрое, когда я в состоянии тяжёлого душевного кризиса не в силах распутать острые внутренние противоречия, неожиданно для всех исчез на месяц в тайге. Конечно, отправился я в то место, где когда-то ощущал себя счастливым. Снова стоял ноябрь. Памятуя прошлый опыт, я отправился без лыж. Это было ошибкой. На этот раз было много снега. Под тяжёлым рюкзаком пришлось продвигаться по колено в сугробах, а на лесоповалах вообще по пояс. Это сильно выматывало и замедляло. От прежних планов уйти подальше от людей и до вечера перевалить к обнаруженной в прошлом году маленькой охотничьей избушке на реке Северный Иов пришлось отказаться. Силы я восстанавливал только мороженой рябиной. От её изобилия действительно рябило в глазах – сплошные красные крапины на всём. Смеркалось, но я не прошел и половины намеченного. Каждый шаг уже давался с трудом, после него требовалась долгая пауза-передышка. Я был весь мокрый, а палатки с собой не взял, надеясь на избушку. В голове крутились мысли устроить себе снежанку-берлогу прямо в сугробе… И тут я неожиданно вышел на лагерь туристов… Могу представить себе их чувства, когда вдруг из темноты в палатку ввалился некто покрытый льдом с длинными белыми космами-сосульками и красной обветренной физиономией… Это была группа старшеклассников с Качканара. Встреча оказалась взаимно полезной. Я обрёл ночлег в тёпле, оттаял и высушился. А для ребят я стал проводником и на следующий день вывел их с ошибочного направления, показав все близлежащие красоты. День тогда выпал морозный, но ясный. Бесконечно синее небо. Сверкающее по всем граням солнце. От них я узнал, что недалеко от лыжни на речке Конжаковке есть большая туристическая изба. В ней я и обосновался на месяц, то есть до середины декабря.
Но обширная эта изба оказалась не самым удобным для одиночки жилищем – мне никогда не удавалось толком протопить её. Весь этот месяц пар изо рта был моим вечным спутником. Другой проблемой оказался короткий световой день – всего 4-5 часов и полная темнота. Свечей не хватало. Пришлось жёстко лимитировать их, разрезая на кусочки. Пока горел такой огарок, мне удавалось слегка почитать мировую поэзию или древнегреческих философов, а потом просто сидеть, глядя на угли. Попал я как раз на самый глухой для туристов сезон – ноябрьские праздники миновали, а декабрьские были ещё далеко, поэтому отшельничество мое удалось. Каждый новый день для меня, горожанина, был как маленькое противостояние. На крыше избы по ночам резвились белки, или какая-то другая живность, а вокруг неё кружила рысь. В сугробах пряталась дичь… В кромешные окна долгих вечеров иногда заглядывали в избу пугающие тени – посланцы Конжака… Но главным беспокойством были не они, а снегопады – так как лыж у меня не было, и дорога обратно вызывала опасения. Хотя возвращаться из этой обители покоя в мир страстей и переживаний не хотелось… Но запас продуктов заметно таял. И идти обратно всё-таки пришлось. Из коры я сообразил что-то наподобие снегоступов, которые, правда, развалились через час пути. Но на трассу я всё-таки выбрался, чуть не обморозив нос. И снова это был уже другой человек, прошедший новую инициацию…

 Потом были ещё два свидания с Конжаком, но там я выступал уже как проводник. Обе они были по-своему неповторимы, интересны и не забываемы.

                3
 Сейчас Конжаковский камень стал очень людным местом, сюда забираются не только группы бродяг-туристов, но и просто приезжают на выходные дни отдыхающие, и даже бегают спортсмены-марафонцы. Впервые такой горный марафон был проведён здесь в 1996 г. На старт тогда вышло всего 14 человек. Сегодня, после расчистки  «марафонской трассы» (прямо до вершины 21 км туда и обратно)и маркировки её флажками, число горных бегунов приблизилось к полутора тысячам. Состязание теперь проводится каждый год в первую субботу июля. Участники различных возрастов и профессий даже с маленькими детьми прибывают со всех уголков России, а также из зарубежья. Последний рекорд марафона – 2 часа 58 минут.
А в начале ноября на Конжаке проходит праздник открытия зимнего сезона. В его программу, кроме восхождения на вершину, входят спуски на сноубордах и горных лыжах, полёты парапланеристов, конкурсы, шуточные соревнования, общий костёр, фейерверк и большой котел с глинтвейном… Хотя, мне сложно предположить, как относится к этому сам Конжак и тени прежних жителей этих мест…

                ---------------
 …Идёшь иной раз, по шумной улице среди суматошного будничного дня. В голове крутятся неугомонными шариками всякие беспокойные мысли о долгах, работе, нехватке денег… Всякие недо-боли, недо-трагедии, недо-радости… И вокруг тебя – такие же озабоченные, хлопочущие горожане, с такими же маленькими повседневными проблемами… И вдруг непонятно откуда настигает ни с чем не сравнимый запах влажной горной тундры-яйлы, нагретых на солнце валунов и лишайников, ветра, швыряющего ароматы тайги и туч, а, может быть, и абсолютной снежной чистоты… И этот запах-воспоминание словно бы вытряхивает тебя из повседневности. На глаза наворачиваются эпические картины той жизни, незнакомой большинству горожан, а душу бередит и корежит, тянет в знакомые и ещё незнакомые  места, всё дальше и дальше за горизонт, к охотничьему домику и головокружительному простору, откуда нет возврата…


13-16.12.2009 г.