Еще когда я служил в полку, однажды меня позвали к штабу, где меня ждал капитан — ответственный секретарь дивизионной газеты. С ним был толстый солдат в очках — фотокорреспондент. Через некоторое время меня взяли служить в военную типографию, находящуюся в одном здании с редакцией. Так что я смог поближе познакомиться с человеком, который армейскую жизнь видел через объектив своего фотоаппарата.
В типографии 22-летний Олег Лютиков появился вечером. Я принес ему из столовой картофельное пюре из порошка. Первый раз это блюдо мне очень понравилось, а потом опротивело. Лютиков ел прямо из солдатского котелка, при этом обильно выпуская газы и вспоминая свою бурную молодость. Его выгнали из ленинградского университета с четвертого курса биофака. У Лютикова уже была жена и четырехлетняя дочка. Остроумный Олег многим сослуживцам дал точные прозвища. Большой матерщинник, он часто пел песню: “Опа, опа, срослась п... и ж... Этого не может быть, промежуток должен быть”.
Меня эта песня шокировала, как и его откровенные рассказы: на сельхозработах прямо в поле имел девиц, не смущаясь зрителей.
— Вот дочка немного подрастет, буду и ее долбить.
Часто раздумывал, то ли ему после армии окончить университет и защитить диссертацию, то ли заняться фотографией — последнее намного выгоднее.
Когда Олег не был в командировках, то дни и ночи проводил в своей фотолаборатории, в казарму никогда не ходил. Умудрялся и в армии зарабатывать деньги.
— Тружусь как пчелка, — говорил он. Или:
— Работаю как папа Карло.
Но трудился рядовой Лютиков не на благо Советской Армии. Ночами он печатал левые фотографии, а днем спал, закрывшись в темной фотолаборатории. Наш шеф — редактор, часто спрашивал:
— Может, Олег там умер? — Его волновала не столько судьба подчиненного, сколько боязнь ответственности.
Наступили холода. Дежуривший ночью солдат должен следить за печкой, которая нагревает воду в системе, отапливающей типографию и редакцию.
И вот первое мое дежурство с печными обязанностями. Поздно вечером мы остались с Олегом вдвоем. Он разводил химикаты.
— А что будет, если вот эту жидкость выпить? — пошутил я.
— Проявишься. А вообще лучше пить водку. Я на гражданке сильно закладывал. Однажды так перепил, что пришел домой очень рано. Мать обрадовалась: “Вот таким тебя люблю я, вот таким тебя хвалю я!” Она еще не поняла, что я пьян в доску.
Я занялся печкой. Накидал уголь, а потом, сняв с плиты кольцо, долго ждал, когда разгорится огонь. Но чем дольше я смотрел, тем слабее становилось пламя и, наконец, совсем погасло. Новые попытки растопить печку успеха не принесли. Время шло, вода в системе начала остывать. Олег давно уже спал. Но неожиданно появился, подергивая плечами от холода. Пришел выяснить, в чем дело.
Увидев потухшую печку, он быстро пошел во двор к бочке с уайт-спиритом, которым мы смывали наборные формы. Накачал шлангом банку этого горючего вещества и ливнул в печку. Мгновенно огромное пламя закоптило потолок, но печка стала раскаляться.
— Хоть немного отогреюсь. А то я уж думал, пробки в системе или еще что-нибудь подобное. Я был в одной части в командировке. Там один офицер так всех достал, что солдаты ему в отместку удружили. Когда чинили отопление, вместо трубы поставили ломик. Офицер мерзнет, а понять не может, в чем дело, вроде все на месте. А ты, что же, дурной п.. ребенок, никогда печку не топил?
— Я не оттуда, — задели меня его слова.
— А откуда? — удивленно спросил он.
— Из пупка.
— Ты всерьез?! — был потрясен женатый биолог.
— Это что же, получается, мужчин на родину тянет? Я в книгах читал, что перерезают пуповину. Ну и решил, что ребенок вылезает, соединенный с матерью пупок к пупку. Правда, удивляло, как из маленького пупка умудряется вынырнуть ребенок.
Армия меня просветила в вопросе рождения детей и научила топить печку. Я понял, что надо набросать в топку все, что нужно и отдаться на волю провидения. Все само разгорится. И во второе мое отопительное дежурство печка у меня так разгорелась, что огонь прожег большую дырку в алюминиевой тарелке, прикрывавшей верхнее отверстие плиты.
Осенью Олег стал “дедом”. Впрочем, он клал с пробором на армию, и потому плевал с высокой горы на звания — как на свои, так и на чужие. Неуставной иерархии тоже не придерживался.
После приказа одни уволились, другие еще не пришли в типографию, кто-то в отпуске. Новый год встречали впятером — я, Лютиков, Некрасов, Душкин и Кибиткин. Олег решил слепить и сварить пельмени. Кастрюли не было, поэтому приспособили большой чайник. В такой посудине в армейской столовой выдавали чай на десять человек. Чайник был очень старый, заржавевший. Его использовали для мытья полов, а иногда в него мочились. Чайник отмыли и сварили в нем пельмени.
Выпивка тоже была. За левые фотографии Олег получил две бутылки спирта. Их надо было спрятать. Редактора не волновало, пьем мы или нет, а вот капитан Саранчук, ответственный секретарь редакции, всегда перед праздниками проверял. В этот раз наведался сам начальник политотдела. У подполковника Гладкого под идеологическим началом целая дивизия, а он ищет спиртное у пятерых солдат! Наверное, чтобы не сказали: у себя под носом ничего не видит. Подполковник Гладкий прошел по типографии. Тумбочка, повернутая дверцей к стенке, вызвала у него подозрение. Развернул, открыл. Квашеная капуста. Находка вызвала еще большие ожидания — закуска-то есть! Он стал искать во всех углах. В каптерке (кладовой) даже на корточках лазил, заглядывая под полки. Ничего не нашел. Да и не мог найти. Я подсказал сослуживцам, куда спрятать бутылки. Реалы — наборные столы — имели наклонную поверхность. Она казалась цельной с основанием, из которого выдвигались наборные кассы, но на самом деле отодвигалась, и под нее можно было спрятать, что хочешь.
Весной Олег уволился. Пришел новый фотограф Алеша Москалев. До редакции он год отслужил в другом подразделении в иной должности.
Худощавый, с большим носом Алеша был полной противоположностью Олегу. Единственная общая черта — оба они не курили, что в армии большая редкость. Москалев рассказывал, что не давал садиться на шею “старикам”, но сам мечтал развернуться, когда станет “дедушкой”.
Любил похвастаться. И не только победами над девушками (похвалялся, сколько раз за ночь может “кинуть палку”). Его очень волновали воинские звания. Уже когда стал армейским фотографом, то часто сопровождал командира дивизии и видел представителей генералитета. Алеша взахлеб восторгался:
— Я стоял рядом с самим маршалом Москаленко!
Наш генерал был маленького роста и совершенно невзрачный. Он сменил предыдущего командира дивизии, который застрелился после того, как на учениях число погибших превысило разрешенный инструкциями процент.
Комдива Алеша фотографировал не только на службе, но и на семейных торжествах. Рассказывал, что дома тот был в рубашке с кружевным жабо. Когда Москалев начал было отпускать усики, генерал ему отсоветовал:
— Как на п...
В отпуске Алеша побывал два раза. Все солдаты типографии и писаря штаба ездили в отпуска, хотя в частях это скорее поощрение, и мало кому удавалось побывать дома во время службы. А второй отпуск Москалев заслужил. Комдив пообещал отпустить домой на десять дней, если он сделает десяток снимков тех, кто по ночам высыпает мусор в неположенном месте. Если надо, значит надо. Мы помогли Алеше сделать нужные фотографии. Начальник типографии Вадик Некрасов, надев трико и рубашку, изобразил гражданина с ведром. Рядовой Альтаф Закиров накинул халат (мы в них работали), на голову повязал платок. Из-под платка виднелись женские волосы. Шиньон сушился на соседкином заборе, и Вася Кибиткин спер его, сам не зная, для чего. Теперь пригодился. Экипированный Альтаф вышел во двор типографии. Прежде, чем сделать снимок, Алеша поправил ему одежду. Наверное, со стороны была пикантная картина. Во дворе стоит высокая женщина с ведром. Рядом на коленях солдат, руки которого у нее под халатом. Придумали и другие инсценировки выброса мусора в военном городке. Десять снимков были представлены комдиву, и Москалев получил второй отпуск.
Вернувшись из отпуска, он описал приятелю свои любовные похождения, заметив, что “х... не успевал опадать”, да перепутал конверты. Мать с сестрой, получив такое послание, сильно обиделись и не писали ему целый месяц.
В то время очень популярной была песня со словами: “Алексей, Алешенька, сынок...”. Москалев приходил в бешенство, когда к нему так обращались. Слово “сынок” в армии равнозначно слову “салага”, поэтому мы удивлялись наивности иных родителей, которые на радио в “Полевую почту “Юности” писали письма с обращением “Сыночек!..”
Руки у Москалева были золотые. Он умел делать не только фотографии. Разыскал на чердаке старый большой бидон, в каких развозят молоко. Бидон был очень грязный, чуть ли не из-под цемента. Его отмыли и поставили в нем брагу. Потом сослуживцы лазили на чердак причащаться. Кончилось тем, что Алешу и Сокола пронесло и прорвало.
Алкоголь в армии — это святое. Служившие в типографии на строевые занятия никогда не ходили, хотя даже начальнику политотдела приходилось маршировать — мы видели это на снимках. Москалев, как фотограф, присутствовал на разных мероприятиях и рассказывал, как однажды уничтожали найденные в казарме бутылки вместе с содержимым. В момент их битья на плацу раздавался солдатский стон. Желая поддразнить своих сослуживцев я как-то высказал пожелание:
— Вот бы вместо угля печку топить спиртом.
— Ты что, добро изводить! — возмущенно отвергли солдаты мое предложение.
Кроме браги Алеша привнес в нашу жизнь еще одно новшество. Мы ходили в туалет, расположенный среди частных домов. Своего не было, поэтому зимой угол здания редакции был покрыт желтым льдом.
Под руководством Алеши во дворе построили деревянную уборную. А чтобы, кроме нас, ею никто не пользовался, Москалев сделал внутренний замок, который, впрочем, можно было открыть и ножницами.
Однажды к редактору пришла жена, директор магазина. Полногрудая дама в мехах. Захотелось ей в туалет. Алеша пошел открывать ей уборную. Женщина стояла рядом, ожидая, пока откроется заветная дверца. Солдаты, глядя в окно, издевались:
— Переминается с ноги на ногу, как целка!
Алеша и Альтаф сразу невзлюбили друг друга и постоянно были на ножах. Москалев был моего призыва, а Альтаф призвался на полгода позже, но, еще будучи молодым солдатом, стал начальником типографии. Пришлось Алеше подчиняться “сынку”, который, правда, был на пять лет старше его. При Закирове не было “дедовщины”, что было печально для Москалева.
Звание сержанта Москалев получил — удовлетворил свое честолюбие. Через год после увольнения я побывал у только что демобилизовавшегося Альтафа. Закиров уволился старшиной.
— Вот бы послать мое фото со старшинскими погонами, чтоб Москалев удавился от зависти.