Рождественские воспоминания.
Рука Сталина
- Культурные, интеллигентные люди по утрам не опохмеляются, - ворчала Ганна, налив, однако и в свою рюмку.
Максим помалкивал. Что ни говори, а он гость, хоть и частый, и у друзей с самого детства, а все – гость! Он ждал, чем парирует Тарас.
Засидевшись у друга в рождественскую ночь едва ли не до петухов, Максим здесь и заночевал, что было не впервой. Вместе они то смотрели концерт по телевизору, то слушали Ганну, которая хорошо пела под гитару. Аккомпанировал Тарас.
Сейчас вот начиналась очередная словесная дуэль.
Максим любил слушать такие перепалки между Тарасом и его женой, сдобренные порой сочными украинскими прибаутками. Ганна, в некоем колене которой просвечивала польская кровь, вообще-то не любила, чтобы Тарас напоминал ей об этом. Она хорошо помнила философию покойной Тарасовой матери, которая была против их брака. При этом Александра Леонидовна говорила примерно следующее:
- Я ничего не имею против полячек, проживающих в Польше. Но здесь, на Украине, они в большинстве своем – потомки пыхатых польских панов, и любят брать в мужья украинцев, чтобы потом держать их за быдло.
При этом она приводила в пример семью, что проживала на их улице через подворье, про которую было известно, что мужик-хохол вкалывал без выходных, в то время как его полька-супруга целыми днями музицировала на пианино. А про то, что, никогда не работавшая ни на каком производстве, Галина Францевна зарабатывала больше мужа, давая уроки музыки деткам местной элиты, свекровь, разумеется, умалчивала.
Упоминать в споре с супругой "пыхатых польских панов", значило применять недозволенный прием. Но сейчас момент требовал нарушить неписанное правило, и Тарас ответил:
- Да шляхта глушит похлеще нашего!
- При чем тут шляхта? Я православная. Между прочим, и отец, и дед мой были православными!
- Хорошо хоть про бабушку умолчала.
Обиженная Ганна отомстила тем, что початую бутылку с коньяком, вчерашний презент Максима, понесла к буфету.
Стоявший у окна Максим решил вмешаться:
- А народу то – полная улица. Давайте не будем барытыся*.
Ганна отреагировала:
- Всё давно на столе, а пролетарий воюет вон с галстуком. Никак завязать не может, вшивый интеллигент! Кому надо смотреть на твой галстук?
Тарас как раз справился с галстуком:
- А что, мы не христиане? Рождество ведь!
Ганна рассмеялась:
- Ой, не могу. Христианин! Хоть "Отче наш" перед завтраком скажи, а то и не знаешь!
- Как не знать, с детства, с детдома, помню. Тогда этот "Отче наш" в нас каждый день розгами внедряли.
День был морозный и солнечный. Всевышний постарался поддержать у людей праздничное настроение погодой.
По Садовой спустились к Софиевке.
- Макс, а сторожа помнишь? – спросил Тарас, когда они подошли ко входу в парк.
- Того, что с Уманской ямы* выпустили?
- Ну, его за полулитру самогонки женщина выкупила. А уже потом немецкий хирург оттяпал ему ногу.
- "Оттяпал"… Тот хирург ему жизнь спас, гангрену отрезал. А чего это тебе вспомнилось?
- Так вот здесь была его будка. Он всегда выходил со змеей на шее.
- Помню! В Софиевке всегда было много и ужей и гадюк. А у того сторожа был уж-желтопузик, я хорошо помню.
- А я помню черную гадюку!
Ганна вмешалась:
- Дались вам те змеюки!
Тарас пояснил:
- Понимаешь, Гандзя, пока мы жили в детдоме, в той яме, откуда спасся этот сторож, в то же время содержался и отец Максима. Максим, конечно, не знал, что его отец так близко, но и тот не знал, что Макс здесь, в Умани.
Молча пошли по центральной аллее парка.
Тут Ганна удивила мужиков тем, что, вопреки обыкновению прерывать их воспоминания, вдруг сама спросила:
- А что, ребята, правда, тут рука Сталина немца убила?
Максим ответил:
- Одна из легенд тех часов…
Но Тарас не согласился:
- Ну, что ты знаешь? Я же говорил, - мал ты был!
- А ты не мал? Полгода разницы, а он помнит…
- Это сейчас полгода…
Ганна перебила мужа:
- Ну, что за люди! Хоть не повторяйтесь. Вчера вечером выясняли уже, кто мал, кто не мал. Если не знаете про руку Сталина, так и скажите!
Тарас принялся объяснять:
- У входа в Софиевку стоял огромный памятник Сталину.
Максим опять вмешался:
- А говорил – помнишь! И вовсе не у входа, а в самом парке, на горке за ставком!
- Ну, нет уж. Памятник валили танком, а к той горке танку не подойти. Там звезда росла.
Ганна не выдержала:
- Тарас, давай по порядку, сначала про руку…
- Ну, добре. Немцы решили не просто завалить памятник, а показательно. Согнали людей, в оцепление поставили солдат, на шею Сталину накинули трос и привязали другой конец к танку. А когда танк двинулся, тем же тросом от памятника оторвало руку. И эта бетонная рука в центнер весу, полетела вниз и шарахнула по каске солдата из оцепления, да так, что и каска немца не спасла. Был убит на месте!
Максим заметил:
- Наверное, в похоронке написали – "Пал смертью храбрых".
- У немцев были не "похоронки", а поминальные открытки – "штербебильдеры" с картинками.
- Ты то откуда знаешь? Тогда ты и по-русски не умел читать.
- Я не умел? Да я еще в сорок первом отцу в армию…
Ганна прервала препирательство своим смехом:
- Ну, с вами не соскучишься! А что там за история со звездой?
*). Барытыся – "тянуть время", долго собираться.
*). "Уманская яма" – так неофициально назван созданный оккупантами на территории карьера около города Умань концлагерь для военнопленных, В нем из-за плохих условий содержания многие погибли.