Любовник века

Шалюгин Геннадий
               
        «Любовник  века». Мой  дебют в  кино

    Сегодня  я дебютировал в  игровом  кино   в  роли  Старопройдошенского.  Так  Антон  Павлович Чехов дружески величал   доктора Исаака Альтшуллера, ставшего  его  лечащим  врачом в  Ялте. Очень  необычная  русская  транскрипция   иноземной фамилии! Съемки велись на Белой даче  Чехова. Меня   завели  во  флигель, выдали   светлокоричневые  штаны,  которые   в поясе  не сошлись  сантиметров  на  шесть. Пришлось  играть в  своих  серых. Потом облачили  в  крахмальную  сорочку,  надели  бабочку и   пиджак.  Я  пытался  расспрашивать про фильм, про  режиссера Соколова.  Никто  ничего  не  знает. Каждый   делает  свое  дело. Гример  поколдовала  над  моим  светлым  ликом – намазала  чем-то  влажо-холодным  и  растушевала кисточкой.  На  ноги,  кряхтя, я  натянул  ботинки   44  размера -  слава Богу,  я был в   носках  из собачьей  шерсти,  которые мне  связала жена.  Так  что   ботинки  пришлись  впору. Потом было  жалко снимать.   Я   вышел  на крыльцо  флигеля  и  позировал   на камеру   группы  ТВЦ. Входя  в  роль,  предложил  Марии  Павловне сделать операцию. Та  улыбнулась. Через  некоторое  время спрашивает:  а  какая  у  меня  врачебная спецальность?  «Гинеколог -  отвечаю  я. - Раздевайтесь,  слегка сопротивляйтесь…».  «Нет, нет,  операцию не  надо!»
     Снимали  эпизод  в  гостиной  возле пианино.  Режиссер  поставил  нас  впритык  друг  к  другу: я   под  ручку  с  Марией  Павловной,  справа  огромный   Федор Шаляпин,  напротив  - Антон Павлович  тоже  немалого  роста -  196  сантиметров.  Выше  Максима Горького! К  Антону Павловичу  прилепилась  матушка Евгения  Яковлевна  в   черной   гипюровой  накидке на  голове. Вообще   странно – общаться вот  так впритык. Конечно,   так  никто  никогда   не общался  и  не  общается. Но  специфика   телефизионного  кадра  такова, что  всем   надо уместиться  в окне  телевизора.   Эпизод о  том,  как  Шаляпин   проглашал   Антона  Павловича  и остальных  на свой концерт. Хвалит чеховскую «Каштанку»,  что -  при  огромном росте   певца – звучит  двусмысленно. Все-таки  «Каштанка» -  произведение  не  для великанов,  а  для  детей… Чехов благородным   баритоном  ответствует  и  вдруг,  заметив  кого-то  в  окне,   извиняется  и  выходит.  Я кладу руку на рукав Шаляпина и говорю:  «Завтра  непременно освобожу вечер и приду!» Мария Павловна  тоже благодарит.  Евгения   Яковлевна   с  милой  улыбкой   жмет  руки  Федору  Ивановичу. Вот, собственно,  и  все.
     Эпизод   сначали   прорепетировали  вчерне.  Режиссер,  сидя  у  монитора,  выстраивал  детали. Потом   скомандовали  «мотор!»,   рабочий  ошалело  вскинул  удилище с микрофоном,  Шаляпин  принялся хвалить  «Каштанку»,  я    ухмыльнулся,  мамаша прижалась  к  именитому сыну,  а  тот  кинулся вон  из  комнаты. Так повторялось  раз пять-шесть. Ноги мои  затекли,  хотелось  взять  Марию Павловну  за  талию  и  прижать  поближе.  Наконец  режиссеру  надоело нас мучать,  и  мы  вышли  из   заставленной   аппаратурой  гостиной  вон.  Кажется,  Марина  Сосенкова, главный  хранитель музея,  успела  снять нас  на  цифровое  фото.
     Во двере  Евгений Соколов  дал  интервью  ТВЦ.  Краем  уха  я  слышал, что  режиссер    вещает  про  то,  как   туберкулезные  палочки   обострили   сексуальность Чехова,  потому   условное название  фильма -  «Первый любовник».  Судя по  всему,  фильм будет  с  душком. Почему-то  снимает  его  «Мосфильм»     по заказу  Лужкова. Говорят,  из  Мелихова  их  выгнали,  хотя  мелиховский директор  Бычков сам  специализируется  на  чеховской  эротике. Наши  дамы  при  упоминании о  фильме   дружно плюются.  Когда  главный  хранитель  не  позволила    при  съемках  использовать  чеховскую  мебель, они  принялись  честить  музей  на  чем  свет стоит. Дескать,   наставили  тут  рухляди…
    По  окончании суеты  меня  пригласили  к  столику  и  выписали  250 гривень  за участие в  «групповке». Не  уверен,   буду  ли я  стоять  в  титрах. Очень  уж   сомнителен  мой  вклад  в  искусство. Вероятно,  меня  специально включили в  кадр, чтобы  я  не шибко   возражал  против  сомнительного  фильма.    Потом мы с  Чеховым  сфотографировались на  скамейке – для   памяти и музейных  фондов.  Вот  и все  впечатления. ТВЦ взяло  у  меня  интервью для новостей. Для этого  вернулись  в  хаос  гостиной  комнаты. «Вы  очень  похожи на  Чехова…», -  сказала   дама. «Да,  но   между нами две больших разницы. Чехов   в  два  раза  выше меня. а  я  его  в  два  раза  толще».
Потом съемки фильма  про  «Первого  любовника» (другое  название -  «Любовник  века») продолжились  в Гурзуфе,  на  чеховской  дачке.  После  съемок  среди  мусора  оказалось  несколько  сценарных  листов -  их  подобрал  Владимир  Иванович Костюченко,  заведующий  музеем. Оказывается. чеховская  дачка поименована  в   сценарии  как  «домик  свиданий».  Режиссер задумал  снять   Чехова с  Ольгой  Книппер в  постели.  То же самое  они  поначалу предполагали  и на Белой  даче. Я в резкой  форме   высказал  решительное  «нет».  У  нас  уже  был  печальный опыт,  когда   бывшая  заведующая  отделом без  согласования  с  дирекцией   позволила  использовать  чеховскую  кровать. В  нее  положили  героиню игрового  фильма  «про любовь»,  снятого  ялтинской  студией  телевидения.  Мы   в  экскурсиях,  закатывая  глаза,  рассказывали про чеховский  мемориал,   а  вся  Ялта   увидела,  как   в  чеховской  кровати валяется  какая-то  девица. Вся наша  работа по   утверждению «чеховского  духа»  в гурзуфском домике пошла  насмарку.
Режиссер Е.Соколов  пошел дальше.  Вопреки   фактам  чеховской биографии,  он  представил  дело  так,  что   первая  любовь   писателя  и  актрисы  произошла в  1900 году  именно здесь. Цитирую: «Милый  мой,  единственный,  ненаглядный», -  страстно  прошептала  она  и упала в его объятья. Ее вещи  так   и остались  стоять посредине  большой  гостиной  неразобранными».
Выражение «большая  гостиная»  применительно  к   гурзуфской  дачке звучит  трогательно:  комнатки в гурзуфской сакле  едва превышают  размер  три  на  три  метра. Но  далее по  тексту -  апофеоз  творческого  полета сценариста. «Сцена   04 а. Пейзаж со  шмелем. Компьютерная  графика. – Большой   шмель   кружится  над  венчиком  розы.  Потом  сел  на  нее,  впустив  в ее центр  хоботок. И  тотчас  послышался    вскрик  Ольги»…
Сцена   номер  104 а  длится  сорок  секунд. Следующая   сцена  должна была  быть  снята   как раз в чеховской постели.  Я  запретил,  но  режиссер  придумал  обходной  маневр:  поставили в  комнате несколько  стульев, накрыли  матрацем  и простынями,  и  на  это  химерическое  сооружение  возложили   счастливых  любовников.  Сценарий  на  сей  счет  недвусмыслен: «Они лежали в  постели,  расслабленные  и  утомленные. По  щеке Ольги  скатилась  слезинка».  Чехов, разумеется,  не оставил  эту  деталь  без  внимания:
«- Почему  ты  плачешь,  дусик?
- Я  тебя люблю!
- Я болен,  дусик.  И  эта заноза  отравляет  всю  мою  жизнь!
-  Мы  тебя  вылечим! Ты  еще  не  знаешь, какая  я  сильная!»
     Далее  Чехов  расхаживает по комнате,  завернувшись в простыню,  а  за окном   играет военный оркестр -  совсем  как  в    ненаписанной  еще  пьесе  «Три сестры». Ольга,  примериваясь,   видимо, к  роли  Маши,   произносит: «О,  как играет  музыка!  ( …)  Мы  остаемся  одни,  чтобы  начать  нашу  жизнь снова. Надо  жить… Надо  жить…».  И  мы  будем  жить!  Я  так  хочу  быть счастливой!»
   В  ответ  писатель  цитирует -  возможно,  голосом вечно  пьяного  доктора  Чебутыкина,   строчку фривольной  песенки  про   проституток: 
    - «Тарарабумбия,  сижу  на  тумбе я…».   Ты  хорошая  актриска,  дусик,  но  какие жуткие  тирады  ты  порой  произносишь!»
    Ольга уличает   Антона,  что   это  его  собственные   слова  из  «Трех  сестер»,  на  что   автор  пьесы хватается  за  голову  и  произносит:
-  Боже,  какой  я  бездарный  драматург!
   Вероятно, это подумалось  про себя  автору  сценария,  но  он,  не  долго  думая,  приписал  их  Антону  Павловичу.  Бедный   «первый  любовник»!
                9 - 15 апреля  2006.