И вот пришел приказ. У меня закружилась голова, когда руки сжали большой рулон карт, на которых, в отличие от предшествующих, были напечатаны реальные названия. Всё. Мы выступаем. Разворачивая карты, я ужаснулся, чувствуя, что они рвутся снизу. Не такое уж большое событие, в моем состоянии выросшее до величайшей трагедии.
Пролив бушевал. Наш ТДК мотало и крутило сильнее, чем раньше. В моем мозгу возобладал страх, что из-за шторма высадку отложат. Я знал, что любая задержка будет долгой, потому что погода, приливы-отливы редко бывают благоприятными. Но задолго до этого я был измучен длительным отчаянием или страхом, когда думал о том, что ждет нас на берегу.
Если что-то и могло отвлечь нас, так это представшее перед глазами. Во всех направлениях до горизонта море было усеяно кораблями всех мыслимых типов и размеров. От мощных военных кораблей и авианосцев до маленьких десантных суденышек. Небо над нами было черно от гудящих самолетов, идущих на Францию. Тем временем, мы знали, град бомб и снарядов обрушился на немецкие позиции в районе высадки. Все мы надеялись, что после такой бомбардировки мало кто останется в живых и будет в силах помешать высадке.
Толстые бетонные укрепления береговой обороны развеяли наши надежды. Роты А и В, достигшие берега, столкнулись с мощным продольным огнем, но не остановились. Перебравшись через дамбу, промчались по простреливаемой суше и начали штурмовать немецкие позиции, намертво затыкая 88-миллиметровые пушки и пулеметы,простреливающие берег продольным огнем. Эта первая схватка была лютой и кровавой. Оба командира рот были ранены (Элли Дальтон командовал ротой А, его брат Чарли – ротой В). Рота В потеряла почти половину солдат в этом первом наступлении с берега. Единственным офицером, оставшимся в ней был лейтенант Ханк Эллиот. Он теперь принял командование ротой, капрал возглавил остатки роты А. Обе роты громили огневые точки на берегу и двигались дальше.
Когда вторая волна наступающих достигла суши, мы были на первом ТДК, подошедшем к берегу. Было Ч+45 (45 минут после высадки первой штурмовой группы). Мы доставили первые орудия и технику для поддержки пехоты. Наше судно везло три танка "Шерман" из Форта Гарри Хорс и двенадцать бронетранспортеров нашего батальона (два из расположения роты В, пять - из взвода ручных пулеметов и пять - из моего минометного взвода). Мой бронетранспортер первым из нашего взвода съехал на берег, двигаясь за танками и машинами роты В. Пришлось круто повернуть, чтобы объехать заграждение на кромке берега. Водитель второй машины с минометами был немного менее проворным. Его бронетранспортер врезался в заграждение и опрокинулся в воду. Это могло повлечь серьезные потери, но, к счастью, пассажиры выскочили невредимыми, и мы смогли спасти технику. В остальном высадка прошла без эксцессов.
За исключением случайной снайперской пули нас никто не обстреливал на берегу. Роты А и В славно поработали. Мы были готовы наступать, но возникла серьезная проблема. По плану инженерные подразделения должны были пробить проходы в дамбе и убрать заграждения с пути следования техники. Шторм на море, однако, помешал инженерам вытащить на берег танки. Они не смогли пробить дамбу, и мы не могли проехать на наших машинах. Дамба хорошо нас защищала, но наступать было невозможно. Я пошел искать своего командира роты, капитана Тони Коттрелла, руководившего высадкой. Он был ранен минометным снарядом, разорвавшимся так близко, что из его спины вырвало клок. Теперь, весь перевязанный, он, однако, ухитрялся выполнять свою задачу. Он мало что мог сделать для меня сейчас, поскольку не знал как решить проблему с дамбой и где разместить роту С.
Найдя узкий пролом, я протиснулся через него и пошел искать командира роты С, чтобы разобраться как мы можем помочь ему в наступлении. На береговой стороне дамбы вдоль пролива были маршрутные метки. Я пробирался вдоль пролива, нервничая от понимания того, что открыт снайперам, что здесь могут быть мины. Продвигаясь ползком, я не видел ни одного нашего солдата, пока не натолкнулся на одного из батальонных сержантов - Джемисона, распростертого на земле с простреленнной шеей. Снайперская пуля. Рана жуткая. Я был уверен (к счастью, ошибся), что смертельная. Сделав для него все возможное, двинулся дальше. Это было что-то вроде «Добро пожаловать на войну».
Через десять ярдов последовало еще одно приветствие - сильный удар в ногу. Снайпер, подстреливший Джемисона, видимо, засек и меня. Пуля, просвистев над головой, задела каблук сапога, оставив царапину на черной коже. Повезло – первый раз из многих – и я поспешил оттуда.
Все еще никого не видя, с возрастающим отчаянием прополз еще около сотни ярдов, пока не вышел на тропу. По ней прошел значительное расстояние, так и не найдя солдат, казалось, растворившихся в густом воздухе. Возвращаясь обратно по своим следам, я пополз по этой тропе (мой каблук напоминал о недостатках прежнего маршрута) к другому узкому пролому в дамбе. Теперь я был снова на берегу, но намного севернее моего взвода. Пришлось бежать и ползти через сотни ярдов вязкого песка и только благодаря предшествовавшим жестким тренировкам я это выдержал.
Я поковылял обратно к взводу, не найдя достаточно широкого прохода для транспорта. Пришлось задумался о том, чтобы оставить машины на берегу и двинуться вперед с минометами на плечах через узкий проход, чему мы уже были обучены. Похоже это был единственный способ поддержать наши штурмовые роты. В этот момент снова появился Тони Коттрелл с хорошей новостью, что наши инженерные подразделения почти пробили проход в заграждениях. Возглавляемые "Шерманами" мы пошли вперед, чтобы соединиться с нашими штурмовыми силами. Городок Берньер-сюр-Мер пришлось зачищать, переходя от дома к дому. Заняв его, роты А и В достигли своей цели. Роты С и D перекатились через них, продвигаясь все дальше от моря. Мы двигались по заглубленным дорогам, окруженным старинной живой изгородью, почти не встречая сопротивления.
Теперь множество самых разных транспортных средств на заглубленной дороге были скрыты от противника высокими рядами деревьев. Я все еще нервно посматривал вверх, ожидая в любой момент вражеских самолетов, просто не понимая как могла наша авиация обеспечить такую хорошую защиту. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Меня озадачило также отсутствие какого-либо планового оборонительного немецкого огня на этой единственной дороге, ведущей от берега.
Рядом находящиеся пушки были захвачены нашими войсками, и единственное, что я мог предположить - артподготовка с кораблей и бомбардировка с воздуха перед штурмом дали великолепный результат - вражеская артиллерия была разбита. Иначе нас перестреляли бы как куропаток.
Медленно двигаясь по дороге, мы наткнулись на мертвое тело, лежащее на обочине со стороны моря. Один из наших ребят. Он лежал на животе как будто спал, светловолосая голова покоилась на руке. Другая рука, с нашивками, вытянута вперед. Нашивок четыре: три красных и одна серебряная. Четыре года учился, и вот, через несколько часов наступления, его работа закончена. Я мог только взирать и думать о тщете всего на свете.
Королевский полк в тот день понес самые большие потери в канадской армии. Шестьдесят три убитыми и скончавшимися от ран, двадцать раненых и травмированных. В 17.30 рота D под командой майора Нейла Гордона достигла главной цели батальона – взяла деревню Аниси, в семи милях от пролива.
Заняв Аниси, Королевский полк выполнил все поставленные на день Д задачи. Насколько мне известно, лишь некоторые штурмовые части выполнили свои боевые задачи полностью. Американцы все еще торчали на береговом плацдарме на нашем правом фланге, успех британцев был скромным. Зачищая берега, наш батальон работал весьма тщательно. Как писал Честер Уилмот в «Битве за Европу»: «Собственный Королевский полк двигался так быстро... когда полк де ла Чаудера высадился пятнадцатью минутами позже, стрельба исходила только от снайперов». Батальон выполнил все ему порученное, но цена этому была высока.
Моему взводу в тот день повезло, что было хорошей приметой на будущее. Травмирован один ординарец, Френсис, по иронии судьбы не в бою. Ему ушибло почки комом земли, когда мы с помощью взрывов готовили позиции для минометов. Мое предложение отправиться в тыл он не принял, но испытывал сильную боль и, так как моя невнимательность была причиной его травмы, в качестве компенсации я вместо него копал общее укрытие.
Френсис был интересным человеком. Стопроцентный гуронский индеец, сын вождя, высокий, с проницательными черными глазами, бронзовой кожей, большими черными усами и выбритым, за исключением узкого «ирокеза» в центре, черепом. Простой малый, беспощадный, неулыбчивый вояка, добровольно вступивший в канадскую армию после многих лет службы в армии США, куда сбежал, как говорят, скрываясь от закона. Несмотря на травмированные почки я почти силой удержал его от вылазки за немецкими скальпами в эту ночь.
Наша открытая позиция той ночью была необычной для минометного взвода. Минометы должны находиться в безопасном месте предпочтительно в углублении, ярдах в пятистах от цепей. Для корректировки огня впереди располагается наблюдательный пункт с телефонной связью. Если позиция открыта, минометы должны быть вкопаны и замаскированы. Для этого нужны гигантские щели. Отсюда и травмировавший Френсиса взрыв. После взрыва остаются воронки, которые потом надо зачищать лопатой и киркой. Так были сделаны укрытия для шести минометов. Тем временем, поскольку мы были в передовой группе и в любой момент могли быть контратакованы, необходимо было занять круговую оборону, для чего солдаты должны были вырыть окопы и для себя.
Только бывшие военные знают сколько времени пехота тратит на рытье окопов. Попробовал бы читатель ради эксперимента вырыть в своем огороде на пару с приятелем яму в пять футов глубиной, шесть - длиной и два – шириной. Для более реалистичного эксперимента хорошо бы использовать кирку и лопату, которые перед этим вы целый день носили на себе, и выбрать твердую каменистую почву. Копая, помните, что это лишь малая часть ежедневной работы. Что-то вроде дополнения к тяжелым боям, часто включающим рытье десяти-двенадцати мелких щелей при смене позиций или наступлении.
Так случилось со мной в день Д, работа оказалась изнурительной. Потом, еще покрытый пылью, всю ночь, по очереди с Френсисом, я вглядывался в темноту, пытаясь обнаружить противника.
Та первая ночь на берегу не обошлась без происшествий. Джок Спрагг, командир батальона, заглянул к нам, когда его разбудили и сообщили, что немецкие парашютисты приземлились где-то поблизости. «Если вы не справитесь с ними, сообщите»,- сказал он и отправился досыпать. Парашютистов поблизости не обнаружилось. Что касается меня, майор Ал Никсон, командир роты С, поставил мой взвод на дежурство, а снять забыл. Когда на рассвете я пришел к нему в окоп, он крепко спал. Разбудив его, обиженным тоном доложил о его недосмотре. Он отшутился, я же счёл время для шуток неподходящим.
Весь следующий день мы отдыхали от той бессонной ночи. Вдруг какая-то француженка прямо из первой цепи, не обращая внимания на наши крики, призывающие остаться в укрытии, побежала к своему дому. Вернувшись через некоторое время, она преподнесла нам вкуснейшего, только что приготовленного кролика. Это был типичный пример благодарности французов, которые появлялись везде, чтобы поблагодарить нас, даже если шел бой, и свистели пули и снаряды. Союзное командование просило их не покидать дома, как для защиты нас от переодетых немцев, так и для собственной безопасности. У нас был приказ во время «зачисток» деревень стрелять во все, что движется и, конечно, мы делали это, если было известно, что противник где-то рядом. Если же мы входили в густонаселенные районы, то от стрельбы воздерживались.
Я слышал и другие, менее радужные, отзывы о неблагодарных поступках французов по отношению к освободителям. Из моего же личного опыта могу только сказать, что они прилагали серьезные усилия для выражения благодарности. Позже, во время тяжелой бомбардировки в окрестностях Кале, один мужчина с замечательным пониманием ситуации пробежал под рвущимися снарядами, чтобы принести нам затянутую паутиной бутылку лучшего шампанского, которое я пробовал в своей жизни.
Мы оставались на переднем крае пять дней, после чего утром, 11 июня, получили приказ отойти в тыл для отдыха. Это была хорошая новость: после тяжелого перехода и тяжелых пятидневных боев, когда поспать удавалось не более пяти часов в сутки, мы выдохлись. В хорошем настроении мы ехали в тыл, предвкушая отдых.
Следовало быть более осведомленными, и со временем, находясь в трудных ситуациях мы стали более скептично воспринимать обещания отдыха и отпуска. Когда мы добрались до тыла и собирались выйти из машин, пришел приказ развернуться и двигаться прямо на передовую. Неподалеку началась немецкая контратака. Лишение отдыха сильно огорчило, но делать было нечего. Мы развернули машины и двинулись обратно.
Наше командование спешно готовило комбинированную пехотную штурмовую группу с приданными танками для отражения немецкой контратаки. Как только я снова прибыл на передовую, мне приказали отправиться на нейтральную полосу для рекогносцировки. Вместе с офицером из артиллерийской службы наблюдения мы установили наблюдательный пункт и разработали план стрельб для поддержки штурма. К счастью я неожиданно встретил старого друга, теперь офицера-минометчика Королевских стрелков*. Он предложил объединить наши с ним минометные взводы. Мы установили наш НП в крестьянском доме, открытом противнику, в том числе одиночным снайперам, перед позициями Королевских стрелков. Одна пуля пролетела через окно на высоте моего лба точно в тот момент, когда я нагнулся посмотреть карту, что помешало мне сосредоточиться.
Подготовив план стрельб, я вернулся посовещаться с ударной группой для координации нашего огня с их движением. Атака осуществлялась пехотой (Рота D Нейла Гордона, одного из лучших командиров) и танками. Пока я стоял в ожидании на линии старта, случилось что-то, явно говорящее о выходе атаки из-под контроля. Танки, рота из первого гусарского, с пехотинцами роты D на броне, громыхая вышли на рубеж атаки. После чего, к моему изумлению, вместо того, чтобы остановиться и обсудить последние детали, а также дать возможность пехоте сойти на землю, прошли дальше, даже не замедлив ход. Сначала я решил, что командир танкистов ошибся и сейчас вернется, чтобы начать атаку как положено, со стрелками в пешем строю, но секунды шли, а колонна продолжала преодолевать холм. Казалось командир никогда не слышал слово «координация»! Мы были готовы открыть огонь двумя нашими минометными взводами и двумя артиллерийскими полками, он же шел напролом без огневой поддержки. Теперь о ней не было и речи, потому что, не зная в точности его маршрута, мы боялись поразить своих же солдат. Им сейчас приходилось рассчитывать только на себя.
Штурмовая группа шла прямо на немецкий танковый батальон с «Тиграми», вооруженными 88-миллиметровыми пушками, против которых наши «Шерманы» были совершенно беззащитны. Немцы со свойственным им высокомерием называли «Шерманы» «зажигалкой Ронсон» - одна искорка и он горит. Конечно же вскоре после этого дурацкого прохода через рубеж атаки много танков заполыхало в кукурузном поле. Я бросился вперед посмотреть могу ли чем-то помочь в данный момент и встретил возвращающегося Нейла Гордона с обмотанным бинтами лицом. Ему прострелило обе щеки. Он не мог говорить, впрочем, из-за ранения или из-за горя было непонятно. Большая часть роты D, замечательные солдаты, была потеряна в первые страшные моменты боя.
Хотя наша атака не удалась, у противника появился повод задуматься. Я никогда не видел столь жаркого боя, ни до, ни после. Большинство поврежедений врагу нанес один из наших лейтенантов Джордж Бин. Несмотря на то, что был дважды ранен в начале атаки, он собрал около себя сержанта Скраттона, семерых стрелков и два танка. С ними он прорвал оборону врага справа и вошел в деревню ле Мешил-Патри. Там они некоторое время громили изумленных немцев. Когда Бина ранило снова, сержант Скраттон собрал всех выживших, и они без потерь отступили. За этот бой Джордж Бин был награжден Военным крестом, а сержант Скраттон – Военной медалью.
Хотя мне не дали возможности скоординировать план стрельб со штурмом, я сделал, что мог, дав огневую поддержку минометами. Заметив стога сена, я заподозрил, что они маскируют танки и поджег их фосфорными минами. Посыпавшиеся оттуда танковые экипажи подтвердили мою догадку. Сейчас, увидев печальную картину нашего разгрома, я приказал минометчикам открыть огонь, чтобы прикрыть отступление и блокировать попытки преследования со стороны немцев.
Индейский разведчик Королевских стрелков был с нами на НП и внимательно разглядывал лежащую впереди деревню. Внезапно напрягшись, он указал на немецкую каску в кукурузном поле. Он разглядел ее невооруженным глазом, я же с трудом отыскал ее в бинокль, поскольку была она в полутора тысячах ярдов. Да, это была действительно немецкая каска, возможно рядом было еще несколько.
Позвонив по полевому телефону на минометную батарею, я приказал дать несколько залпов. Разорвавшиеся мины вызвали поразительный эффект. Сотни немецких пехотинцев вскочили на ноги и побежали во всех направлениях. Та единственная каска выдала присутствие большого количества вражеской пехоты, собиравшейся атаковать. Это был мой шанс: я позвонил всем минометным расчетам и через секунды сотни мин были в воздухе. Использовалась смесь мощных осколочно-фугасных и зажигательных фосфорных снарядов. Эффект должен был быть опустошительным. Через несколько минут этой боевой единицы не существовало. Ее унесло в небеса.
Наш минометный огонь полностью дезорганизовал немецкую контратаку, противник понес сокрушительные потери в ходе обстрела. Фактически данный сектор больше не представлял для нас угрозы и 16-17 июня ле Мешил-Патри была занята без единого выстрела. Англичане нашли четырнадцать разбитых немецких танков и свыше двух тысяч немцев, убитых в полях и окопах. В тот момент мы еще не знали полного объема причиненных разрушений. Моей заботой было прекратить огонь своих минометов и приготовиться к отходу. Двигаясь по узким деревенским улицам, мы попали под сильный обстрел. Немецкие танки пытались обстреливать и нашу отступающую бронетехнику. «Шерманы» метались, пытаясь уйти с линии огня, мы тоже делали все, что могли для скорейшего отступления. Внезапно над моей головой раздался хлопок - 88-миллиметровый снаряд ударил в ближайшее здание. Меня сбросило с машины, и после удара о землю моя форма загорелась. Она горела, а я лежал беспомощный, парализованный ниже пояса, и смотрел вверх в поисках помощи. Мои изумленные глаза наткнулись на застывшие взгляды моих солдат, которые сидели, оглушенные взрывом. Они были слишком поражены, чтобы придти на помощь.
Еще хуже было то, что мою каску взрывом сбило назад. Повиснув на ремешке, она нанесла мне оглушающий удар по голове. Это звучит невероятно, но в голове пронеслось: «если я выживу, никогда больше не надену каску!» (Не надел). Все длилось доли секунды. Я собрался, и сумел руками сбить пламя прежде, чем получил серьезные ожоги. В это время я заметил, что еще кто-то из лежащих на земле горит, но, будучи парализованным, ничем не мог помочь и просто с ужасом смотрел как он горел и горел. Наконец, тело снова заработало, и я поднялся на ноги. Вокруг были жутко покалеченные тела убитых и раненых. Мы долго разбирали их.
Когда удалось перевести дыхание, стало ясно, что мы остановили немецкое наступление, осуществляемое элитными частями СС с целью снова отбросить нас на берег. Атака дорого нам обошлась (рота D потеряла более 100 солдат из 135), но, как позже заметил генерал Гай Саймондс, танковая дивизия немцев забуксовала. Однако, я знал, что мы могли достичь намного большего, если бы танки подчинялись пехоте, а не наоборот.
Через несколько дней меня послали с поисковой группой за нашими солдатами, пропавшими в бою 11 июня. Мы не представляли, что могло случиться с ними, а также почему этот поиск окажется незабываемым. Вскоре я все выяснил. Нацистские герои 12-й танковой дивизии "Гитлерюгенд"** построили их на пшеничном поле и хладнокровно расстреляли из пулеметов. Они лежали там, где упали, среди поломанных и окровавленных стеблей пшеницы. Мои солдаты и я получили сомнительную привилегию стать первыми канадцами нашей дивизии, узнавшими как немцы планировали воевать.
Знаю, что были канадцы, выражавшие возмущение после публикации таких книг как «Шесть лет войны», где канадские солдаты утверждают, что иногда они расстреливали пленных немцев. Некоторые читатели, казалось, не способны были поверить, что это делали «наши парни». Возможно я сделаю полезный вклад в подобные дебаты, заметив, что после того дня в пшеничном поле, несколько пленных из "Гитлерюгенда" и других эсэсовских дивизий все же были взяты.
Но это в будущем. Сейчас же на месте этого зверства я мог лишь собрать солдатские медальоны - работа, которую я не забуду до конца жизни, - и явиться в расположение батальона. Ведь каждый убитый был моим другом, а их тела пролежали три дня на июньском солнце. Как только я поведал эту страшную историю полковнику Спраггу, его вызвали куда-то, и он оставил меня в своем блиндаже. Я был в очень плохой форме после недели постоянных, почти без передышки, боев. Кроме того, у меня все еще ныло в груди от пережитого, я был потрясен жестокостью недавно увиденного. Пахнущие разложением медальоны убитых друзей лежали в моем кармане как напоминание, если оно нужно было, напоминание.
Пока я сидел там потрясенный и выдохшийся, ко мне присоединился полковник из первого гусарского, который с ротой D принял такой бой 11 июня. Он тоже был в ужасном настроении. Сидя там и сочувствуя друг другу, мы случайно заметили принадлежащую моему полковнику бутылку виски. Как и всем, ему было разрешено принести одну единственную бутылку на день Д, это было его премией. Пытаясь преодолеть депрессию, мы начали прихлебывать из нее. Алкоголь вкупе с измотанностью просто вырубил меня, и когда полковник Спрагг вернулся, то нашел меня под столом мертвецки пьяным. Он вызвал моего ординарца Френсиса, чтобы тот оттащил меня в надежный окоп, находящийся в сарае. Когда следующим утром я проснулся, то обнаружил себя в полной темноте, не имея ни малейшего представления о том, где я и как я здесь оказался. Мне стало страшно.
Что до Джока Спрагга, он не донимал меня за безжалостное обращение с его виски. Это был замечательный командир. Он хорошо воспитывал нас в Англии и потом, после дня Д, делал все возможное, чтобы мы остались в живых.
___________________________________________
*Пехоты Главного резерва. Прим перев.
**12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд» (нем. 12. SS-Panzer-Division „Hitlerjugend“) - танковая дивизия Ваффен-СС. Большинство личного состава - воспитанники гитлерюгенд, 1926 года рождения. Прим перев.
Глава 11. Дружественный огонь http://www.proza.ru/2010/01/06/248