Когда отец от нас ушёл, я был первоклассником. Мать работала в три смены. Родни здесь у неё не было, и она была вынуждена оставлять меня в продлёнке. Не всегда, а когда смена у неё была неподходящая. В продлёнке мне не нравилось. Вот мать и пустила к нам, в нашу однокомнатную квартиру, тётю Валю, квартирантку. Поскольку она должна была присматривать за мной и кормить меня, денег с неё мама не брала. Тётя Валя мне сразу понравилась. Где она работала, я не знал. Но когда тётя Валя была дома, было здорово. Она была весёлой хохотушкой, любила меня кормить, а уроки делать никогда не заставляла, за что мама часто ругала её. Я всегда был на стороне тёти Вали, потому что уроки я и так делал, учился хорошо, за что ж тётю Валю ругать? Ещё мама ругала её за то, что к ней приходили друзья и подруги. Мне нравилось, когда приходили люди, и я не понимал, за что мама её ругает. Они пили, ели, смеялись, танцевали. У нас была радиола и очень много пластинок, целые коробки, от отца остались, он меломан был. Было весело, и мне это нравилось. И нашу квартирантку я никогда не выдавал, не говорил даже, что она курила папиросы, как мужик, но про гостей тёти Вали рассказывали соседи. Не один раз мама хотела выгнать её, почти всякий раз, когда соседи жаловались, что гости были допоздна и шумели. Но я вбегал на кухню, где мама выговаривала тёте Вале, и кричал: «Нет, мамочка! Не выгоняй тётю Валю! Она хорошая!». И мама не выгоняла. Я ведь с ней был сыт, умыт и под присмотром. Поэтому тётя Валя прожила у нас больше двух лет, и я очень привязался к ней. Она меня Костяном называла, но только когда мама не слышала, потому что мама её ругала за это. «Зачем имя коверкаешь?! Кличка прямо! Называй по-человечески!». Мама звала меня Костиком, или, если сердилась на меня, Костей. А мне нравилось Костян.
Я мало что знал о нашей квартирантке. Не знал, откуда она приехала в наш город и зачем. Есть ли у неё папа с мамой, братишки, сестрёнки. Я спрашивал, но она тут же переключала моё внимание на что-нибудь другое. Не думаю, что ей было что скрывать, просто я ей, как собеседник, был неинтересен. В принципе, она мной не занималась, я умел занять себя сам. Она была красива, привыкла ко всеобщему обожанию, и что ей до влюблённости восьмилетнего мальчишки?! Он и так сделает всё, что нужно, лишь по мановению её прекрасной руки. Да, слушался я её беспрекословно и с удовольствием. Она никогда не была груба со мной, но могла просто отмахнуться, отстань, мол. И мне и в голову не могло придти обидеться на неё, это же тётя Валя!
Какие-то сведенья о ней я случайно слышал, когда о ней говорили её гости, при ней, конечно. А ещё мама с тётей Валей часто разговаривали у нас на кухне. И хотя дверь они закрывали, мне в зале всё равно было почти всё слышно. Мама говорила, что «тебе уже 32, давно замуж пора, детей рожать. А у тебя всё одни пьянки-гулянки на уме, как у молоденькой». А тётя Валя отвечала, что она и есть молоденькая, успеется, куда спешить. И смеялась. Подругам, тем, что в гости к нам приходили с кавалерами, она отвечала по-другому – «Я за генерала выйду, на меньшее не согласна!» И тоже хохотала.
За тётей Валей ухаживал Ананий, я даже не знаю, кто он по национальности. Я знал, что он учился в техникуме и ещё где-то работал. Это был не юноша, а взрослый мужик, по мне тогдашнему, так даже старый. Когда тётя Валя при нём про «генерала» говорила, он сердился, не разговаривал с ней, уставившись в окно. Но она подойдёт к нему, поцелует его в щёку, и он тут же за ней опять увивается. Он к тёте Вале часто и без гостей приходил, и всегда мне приносил что-нибудь – сладости или игрушку. Он был добрый, но я его побаивался, потому что у него и из носа, и из ушей росли волосы. И руки у него были волосатые, и грудь. Всё остальное, наверное, тоже. Если мама была дома, тётя Валя уходила с Ананием – в кино, на танцы, или просто погулять. Иногда тётя Валя уходила с ним на всю ночь. Но тогда я этого не знал, ночью я спал, а когда наутро просыпался, тётя Валя была уже дома. «Ты когда пришла?» - спрашивал я её. «Вчера, Костян, - отвечала она. – Только ты заснул, я и пришла». И целовала меня в лобик. Конечно, безотчётно я болезненно ревновал тётю Валю к этому Ананию. Я почему-то думал, что тётя Валя – моя, и только моя. И когда мы были с ней вдвоём, я был просто счастлив. Она могла ничего не делать, ничего не говорить, ей достаточно было просто находиться в комнате, чтобы я испытывал душевную благодать, умиротворённость, счастье. Судя по всему, этот Ананий был человек хороший, и любил тётю Валю по-настоящему, но я его любить не мог – он забирал у меня тётю Валю, отчего я становился самым несчастным ребёнком на свете. Но стоило ей чмокнуть меня в лобик, как я тут же становился самым счастливым.
Когда я только-только окончил третий класс, случилось нечто, что потрясло меня до глубины души. А было так.
Накануне тётя Валя ушла с Ананием. Провела с ним ночь, а утром пришла. Мама уже ушла на работу, дверь тётя Валя открыла своим ключом, от этого я и проснулся. «Привет, Костян, - сказала она. – Спи, рано ещё, у тебя каникулы».
Пока отец от нас не ушёл, он спал с мамой на диване, который на ночь родители раскладывали. А я спал сначала на раскладушке, а потом мне купили кресло-кровать. Я сам раскладывал его на ночь, а утром собирал. Это кресло-кровать до сих пор у меня в гараже стоит. А до этого на даче стояло. Совсем обветшало, но я не выбрасываю. Не потому, что спал на нём когда-то, а потому, что на нём спала тётя Валя, когда ночевала у нас, а я спал с мамой на диване. Так вот, в то утро тётя Валя не стала раскладывать кресло, а разделась догола – я увидел её тело, и меня как будто обожгло! – и легла ко мне на диван! Залезла под одеяло и почти сразу заснула. А я пошевелиться боюсь. Что со мной было! Слов таких нет, чтобы описать! Я не только впервые тело тёти Вали увидел – прекрасное тело! Я вообще до этого не видел голой женщины. А где я её мог увидеть?! Мама перед сном переодевалась в ночную рубашку, и делала это только в туалете, т.е. в так называемом совмещённом санузле. У тёти Вали тоже ночнушка была, только у мамы – белая, а у неё – с цветочками, красивая…
Заснуть я, конечно, не мог. А тут тёте Вале, которая спала на спине, жарко стало, и она одеяло с себя сдёрнула. Открылась её голая грудь. Я тоже на спине лежал, у самой стенки. Мы даже не касались друг друга. Боковым зрением я видел эту грудь, я хотел на неё смотреть, но боялся повернуть голову. Глаза того и гляди вылезут. Во рту пересохло. Всё тело горит. Конечно, я не понимал, что со мной происходит. Не говорите, что это было возбуждение. Сейчас я бы это состояние назвал словом «блаженство».
Глаза так устали косить, что я всё-таки повернул голову, а сказать точнее – это мои глаза как бы склонили мою голову в сторону тёти Вали. Это сейчас голая женская грудь, да и всё остальное, доступна для глаз ребёнка любого возраста – достаточно пройти мимо любого киоска с журналами. Я уж не говорю об Интернете. Потому они через одного импотенты. А тогда я это видел впервые. И уже не мог оторвать свой взгляд от этого великолепного зрелища. Это были новые ощущения – сильные, яркие, неведомые ранее! Жизнь стала другой, и прежней она уже не будет! Представьте, каким сильным, чуть не материальным, был мой взгляд, если от него тётя Валя проснулась! А я глаза от её титек отвести не могу! Стыдно так, как никогда больше в жизни не было! Но она не поняла. «Ты чего не спишь? – спросила тихонько. – Да ты горишь весь, заболел! Иди сюда!» И прижала к себе, к своему голому телу! И вновь заснула. Боже! Тогда я испытал свой первый оргазм. Жгучий, сладостный, продолжавшийся до тех пор, пока тётя Валя не проснулась и не встала. Ничего подобного я больше в жизни не испытывал ни с одной женщиной, а у меня их было немало, поверьте. Конечно, никакого семяизвержения не было – извергаться в моём детском организме ещё нечему было. И единственное, о чём я мечтал тогда в объятиях спящей тёти Вали, чтобы это никогда не кончалось…
Довольно скоро после этого мама отказала тёте Вале. Позже я понял, что из-за меня. Она сразу заметила, что я теперь по-другому смотрю на тётю Валю. Поняла, что тётя Валя стала для меня главной женщиной, более близкой, чем она, и мириться с этим она, конечно, не могла. А тётя Валя ничего не заметила. И ушла она от нас, когда я играл на улице с мальчишками, ушла, не попрощавшись, не сказав хотя бы «Пока, Костян!», как это она делала, уходя с Ананием.
Мама сказала, что тётя Валя уехала в другой город. И больше не говорила о ней. Мама у меня умная женщина. Она не дала мне впасть в депрессию – взяла на работе отпуск и всё своё время посвятила мне. Мы ходили в кино, в парк, в гости, читали вместе «Робинзона Крузо», рисовали, вместе готовили, вместе убирались – т.е. она старалась, чтобы у меня в голове совершенно не оставалось места для мыслей о тёте Вале. И ей это, в общем-то, удалось. А перед выходом из отпуска на работу купила мне велосипед, и я гонял на нём с утра до позднего вечера. Тётю Валю я не забыл, но мог думать о ней спокойно, и жить это не мешало…
Кстати, женился я на женщине, которая мне внешне тётю Валю напоминала. Говорят, подсознательно ищешь женщину, похожую на мать, а у меня не так…
Вы думаете – ЭТО моя история? Так бы и было, если бы я рассказывал её вам десять лет назад. Но десять лет назад эта история получила продолжение, и – закончилась. Да так закончилась, что… Но всё по порядку.
Прошло тридцать лет. Я возвращался из деловой поездки. Приехал на день раньше. Просто в последний момент изменилась ситуация, а я уже успел жене позвонить, сказать, что приеду завтра. Ладно, думаю, сюрприз устрою. Приехал бы вовремя, жена на машине встретила бы, и ничего бы не было. А так – я такси взял. Сигареты кончились, попросил таксиста у магазина остановить. В магазине только одна покупательница, бабка. Выпрашивает у молоденькой продавщицы чекушку в долг. У меня, говорит, пенсия скоро, отдам. Мне девчонки всегда в долг дают, а ты новенькая, не знаешь. Но та ни в какую – уходи, бабка, не мешай работать. Да, бабка эта – тётя Валя. Узнал её сразу, но окликнул не сразу, потому что обомлело у меня всё внутри. Мне – под сорок, ей – за шестьдесят. Красота увядшая, но – красота. Ты помнишь меня, тётя Валя?! Это я – Костян! Напряглась, пригляделась – вспомнила! Я её в охапку, расцеловал. Бери, говорю, всё, что хочешь, я при бабках. Короче, набрали водки, закуски, фруктов – всё подряд, и пошли к ней, живёт рядом. Это до меня уже потом дошло, что её радость была не от встречи со мной, а от того, что ей нечаянная выпивка подвалила. Она ни о чём меня не спросила – ни о том, жива ли моя мама, царство ей небесное, ни о том, как моя жизнь сложилась, ни про жену, ни про детей, ни про что! Я и теперь был ей неинтересен. Но это я потом домыслил. А тогда я как будто с катушек слетел. Расспрашивал её обо всём, всё хотел знать о ней, буквально всё! Оказалось, всё это время она жила в нашем городе! Сначала её пустила к себе одинокая бабка на окраине города. Потом бабка умерла, оставив дом тёте Вале. Потом дом снесли, а тёте Вале дали однокомнатную квартиру. В которую мы и пришли. Квартира запущена донельзя, но я этого не вижу. Т.е. вижу, но меня это как бы не касается. Спросил, помнит ли она Анания. Помнит, не забудет. От него она аборт сделала, подпольный, неудачный, стала бесплодной. Замуж так и не вышла. Ананий звал, не пошла. Он учёбу окончил, уехал на родину. С собой звал, умолял поехать, в ногах валялся – не поехала. Вот, пожалуй, и всё, что я о ней узнать успел. Потому что она быстро хмелеть начала. На холодильнике куча лекарств всяких. Болеешь, тётя Валь? Да, говорит, сердце. Так не пила бы! А она – наливай, Костян! Только это от неё и слышал – наливай, Костян! Сам я только рюмку выпил, да и ту не почувствовал, как вода пролетела, не до водки мне было. Я ей про то утро, когда она ко мне, мальчишке, голая легла. Ты же, говорю, моя первая женщина, тётя Валя! А она уже меня почти не видит, не воспринимает и вот-вот отключится. Я к ней, трясу её за плечи, не засыпай, тётя Валь! И не вижу я перед собой старуху-алкоголичку, а вижу молодую, красивую, весёлую женщину, любимую женщину! Набросился на неё, она бормочет чего-то. На кровать отнёс, раздел…
Всю ночь трахал – ни с кем так хорошо не было! Вылизал её всю. А она, как очнётся, только и говорит, что налей. Выпьет полрюмки и опять отключается. А я её трахаю, насытиться не могу. И не заметил, как умерла моя тётя Валя. Остывать начала, а я её целую, плачу крокодильими слезами, и всё равно трахаю, труп трахаю! Я столько раз в свой медовый месяц не кончал. На дворе уже утро в день переходит, а я как с ума сошёл. Да не как, а сошёл! В дверь позвонили. Это меня в реальность вернуло. Вскочил, как ошпаренный –что ж я делаю, да что же это со мной! Оделся, подождал и тихонько вышел из квартиры, дверь прикрыв. Никто меня не видел.
Никогда не жалел об этом. Жалел, что раньше её не встретил. И сейчас жалею…
2008 г.