О пользе иностранных языков
Тусклый рассвет забрезжил в крохотных окнах, и Устина проснулась. Полежала немного, ощущая, что тонкое одеяло промокло от ночного пота, и простыня тоже мокрая и холодная, и встала. Хмурое утро заглядывало в окна, плотные серые облака затянули всё небо. Устина быстро натянула платье, заплела короткую толстую косу, прихватила на затылке шпильками, и вышла в кухню. У плиты уже возилась Пима, заводила тесто, серое и рыхлое, она оглянулась на Устину, кивнула на стоящее у дверей ведро. Устина молча подхватила ведро, вышла на крыльцо.
Шёл мелкий дождь, куры в загородке жались под навес, тихо квохтали, распушались, стараясь согреться. Устина вошла в загородку, высыпала из ведра отруби смешенные с рубленой зеленью. Куры нехотя соскакивали с насеста, принимались клевать. В первую очередь выбирали зелень, смотрели одним глазом – нет ли червяка? Устина с сожалением подумала, что им бы погулять без всякой загородки по двору, и червей бы нашли, и глядишь и всяких ползучек подобрали, а то развелось от сырости… Бр-р! Но нельзя, нельзя – кроме ползучек шибко много развелось и нечисти, выпустишь кур, а какой-нибудь выскочит, да за горло и в кусты. Вон, даже сейчас из кустов мигают злобные красные глаза да клыки пощёлкивают. А иногда не клыки, а просто мелкие острые зубы, скалятся, скалятся.
Устина почесала коленку ведром, побрела обратно, думая, что если один из этих уродцев осмелится проникнуть в загородку и уволочь курицу, то никакая сетка ему не помешает. А где осмелится один, там и второй. А за ним и вся их поганая стая. Расплодились…
Пима успела заполнить половину противня большими серыми пирогами. Пахло яблоками и смородиновым вареньем. Устина облизнулась, представив какими будут эти пироги – пышными, горячими, с румяной корочкой, проглотила слюну, и тут вспомнила, что банка смородинового варенья была последней. А яблоки кончились ещё на прошлой неделе. Значит, купила? К чему такие траты? И вообще – пироги – роскошь, к чему?
- Гости? – Устина встревожилась.
В их общину приезжали не часто, что тут в глуши, полной нечисти, делать?
-Сам, - обронила Пима, не оборачиваясь, руки её безостановочно хватали кусок теста, раскатывали, начиняли яблоками или смородиной, проворно слепляли в пирог. Хватали, раскатывали, начиняли… Хватали, раскатывали, начиняли… Хватали, раскатывали, начиняли…
Устина вдруг ощутила, как её сердце хватает холодная рука, мнёт и плющит, раска-атывает…и лепит, лепит, что-то по своему желанию. Она швырнула пустое ведро к печи и бросилась вон из кухни.
На кровати сидел домовой, щипал перья из тощей подушки, чтоб сделать себе перину. При виде Устины, не бросил дурного занятия, покосился на угол, где висел кожаный хомут, коим предписывалось вытянуть наглеца поперёк спины, чтоб в другой раз не повадно было. Устина горько вздохнула, не обращая внимания на домового, подошла к зеркалу. Прислонилась горячим лбом, в носу защипало.
Вот и пришло, пришло, чего боялась! Приедет!
Устина вскинула голову, зло рассматривая себя в зеркале – кожа желтоватая, синие глаза лихорадочно блестят, зубы ровные белые, но надолго ли со здешней пищей? И всё равно здоровее и красившее остальных женщин общины, кроме, разве что, Иоли, так та ещё мала, расти беззаботно, а вот Устина уже выросла.
Она перекосилась, слёзы всё же покатились по щекам. Может, выколоть себе глаз – кривую не возьмёт? А много ли радости жить увечной? А то и вовсе скажут, что непригодна для Общины и выгонят в лес? А вдруг не выгонят, но отдадут какому-нибудь распоследнему в Общине мужику, мол, хоть на рожу и крива, но детей-то плодить может? Устина содрогнулась от этой мысли. Лучше уж самой в лес!
За спиной скрипнуло, вошла Пима, облокотилась на стол, глядела рыбьими блеклыми глазами.
-Чего дёргаешься-то? – медленно спросила она. – Как-никак, сам старейшина Общины тебя берёт, не какой-то халупник. Корнил, мужик видный.
-Он старый! – воскликнула Устина.
-В годах мужик, - согласилась Пима. – Ну так что ж? Старый конь борозды не портит.
-Вот именно…конь! – со злыми слезами сказала Устина. –У него таких, как я…десятеро!
-Так и что ж? – повторила Пима, - Община должна крепнуть, а как крепнуть, как не за счёт детишек?
Домовой бросил подушку и поспешно сиганул в щель у стены.
- Я не хочу! – отчаялась Устина. –Я..я по любви хочу! И не сейчас!
- Вона чего, - протянула Пима. – Гордая ты Устинка, и глупая! И для обчества не хочешь пожить. Хоть благодарна была бы Корнилу, он же тебя в лесу нашёл, а то б замёрзла совсем. Он мог и мимо пройти, а подобрал всё же, принёс тебя, соплячку в Общину, выходили, имя дали… а ты теперя вон, не хочешь даже благодетелю спасибо сказать.
-Это не спасибо! – крикнула Устина. –Это…это..
- Ступай за пирогами пригляди, пока к колодцу схожу,- и Пима неповоротливо вышла, не став дослушивать Устину.
Пироги поспевали в печи, румяные, коричневеющие боками. Устина проверяла, и мечтала, чтоб сгорели в угольки, чтоб Корнил этими угольками подавился, но не сгорали, подрумянивались ровно, вкусно. Замечательные пироги. Для Корнила – благодетеля… благодетеля… Устина положила голову на край стола, притихла. Разве она не была благодарна? Выполняла всякую тяжёлую работу в Общине, жила так же плохо, как они, хотя никто и не считал, что они плохо живут. Но идти в благодарность замуж? Пима сказала, что она бессовестная и гордая, а она просто другая! Не такая, как женщины Общины. Разве Корнил не нашёл её в лесу? Она – не такая! Но вынуждена жить, как они. И не она одна. Устина иногда видела среди жителей то одно, то другое новое лицо. Ладно, взрослые сами приезжают – изменить уклад жизни, стать чище, лучше - как говорит Корнил, и отец Савоофий. А дети? Откуда в общине иногда появляются дети, не младенцы, а двух-трёх лет. Неужели Корнил или кто-то ещё из мужчин Общины ворует их в городе, куда ездят каждые выходные? Раньше бы Устина и помыслить о подобном не могла, а сейчас…А может, Корнил и её где-то украл? В городе?
Устина подняла голову, и уставилась в окно. Не так далеко за околицей поднимается стена леса, высокого, мрачного. Говорят там полно диких зверей и всяких лесных чудовищ, что похуже зверей. Но ведь город – за лесом. А если пробраться через лес, суметь миновать его, то можно выбраться в город? Надо только идти сейчас, чтоб до темноты пройти середину леса, с той стороны, вроде, не так страшно, и надо суметь выбраться из Общины никем не замеченная.
И Устина решилась.
Подхватилась с места, пока Пимы нет, ведро в руки, и бегом на край Общины, к колодцу. Пима тоже за водой пошла, но она непременно завернёт сначала к Акулине, потом к Микулишне, а то и вовсе с Волокжаной Давыдовной закалякает.
Добежав до колодца – у кого-то на виду, шла чинно, шагом – Устина некоторое время возилась в воротом, громыхала цепью, и напевала что-то – пусть видят, пусть думают, что рада скорому приезду жениха… А потом, воровато оглянувшись, Устина пригнулась за колодцем, и, на коленях, пачкая платье травой и осенней грязью, выбралась за околицу. Как змея поползла в сторону леса, изгваздалась, оцарапалась, и вымокла, зато достигла чёрного бурьяна, что рос возле первых деревьев, там вскочила, метнулась в сторону, и скрылась в лесу. Несколько раз худенькое тело в домотканом платье ещё мелькнуло среди тёмно-коричневых стволов, но потом лес поглотил её вовсе.
Пока-то Пима вернётся в избу, пока хватится Устины. Найдут ведро у колодца, подумают – водяной утащил, сперва попугаются, потом станут проверять, искать по Общине, а на лес подумают совсем уж в крайнюю очередь. Если подумают вообще.
Стемнело быстро. Опять пошёл дождь, земля раскисала под ногами. Устина замёрзла, исцарапалась и порвала платье, волосы растрепались, в них набились веточки и семена с кустов. Она устала, ноги уже не держали. Но шла, и видела, как по кустам начинают вспыхивать голодные хищные глаза. Ещё немного стемнеет, и нападут. Она побежала, всхлипывая, трясясь от ужаса и холода. Найти бы убежище, где переждать ночь, а там и до города…сколько она прошла?
Сбоку хрупнуло, щёлкнули острые зубы, и вскрикнув, Устина шарахнулась в кусты, споткнулась о валежину, и полетела кубарем. Прокатилась, ломая кусты, раздирая одежду и вырывая волосы, и упала на густое и мокрое лицом вниз. Поднялась медленно, и увидела, что стоит на обширной поляне в конце которой чернеет махина дома. Дом! Устина вскрикнула от радости, очертя голову кинулась туда.
Дом навис, огромный, старый, заброшенный. Устина боязливо оглядела его, взошла по раскрошенным ступеням, открыла косо висевшую дверь. Внутри было темно. Некоторое время Устина топталась на пороге, пытаясь привыкнуть к темноте, но тут услышала за спиной хриплое дыхание, вскрикнула и кинулась внутрь. Следом раздался топот, рычание и вой. Устина неслась по длинному коридору не помня себя от ужаса, а сзади нагоняли то ли волки, то ли ещё кто-то крупный и злобный.
Впереди поднялось высокое и тёмное, Устина притормозила, ударилась о перила, тут же поняв, что это – лестница, и бросилась на второй этаж.
Там узкий коридор расширился, едва она проскочила дверь, образовал длинную широкую комнату с большими окнами, Устина побежала через неё к видневшейся на другой стороне двери, но тут она открылась, оттуда выступило несколько фигур, и Устина замерла, как вкопанная, зажмурилась, слыша сзади хриплое дыхание и рык, и уверенная, что сейчас её схватят за плечи когтистые лапы.
Никто не хватал, не спешил грызть и рвать. Устина открыла глаза, и увидела, что стоит посреди комнаты, в лунной полосе. Лунный свет падал из широкого окна, и тянулся до следующей стены, рассекал комнату пополам. И Устина замерла среди этой полосы. А впереди, в нескольких шагах от голубоватого света, стояли люди. Или не люди? Устина прищурилась, разглядывая их. Молодые мужчины, одеты в нормальную одежду – штаны, рубашки, некоторые даже в элегантных костюмах и при галстуках! Городские – мелькнула радостная мысль, и Устина качнулась на ослабевших ногах.
-Осторожно! – предупредительно вскрикнул один из стоящих впереди. – Упадёшь назад, они тебя сожрут!
Тут только Устина вспомнила, что её преследовали! Медленно, как во сне, повернулась, и отшатнулась, едва не упав – шагах в пяти от лунной полосы стояли чудовища! Высокие, выше любого из здоровых мужиков в Общине, мускулистые тела покрыты короткой жёсткой шерстью, удлиненные морды, похожие одновременно на волчьи и медвежьи, уши острые, зубы оскалены, с трепещущих алых языков на пол капает слюна. Оборотни! – вспомнила Устина. Самые ужасные из нечисти. Они стояли на задних лапах, острые когти скребут пол, передние висят по бокам, то и дело начинают чесаться, выдирая клоками чёрную вонючую шерсть.
-Красавцы, правда? – насмешливо сказал мужчина за полосой.
Устина вздрогнула. Только сейчас поняла – раз не идут ближе, значит тоже не люди.
-Кто вы? – она нервно осмотрелась и стала как раз посередине полосы. Ни туда, ни сюда.
-Вампиры, - мило улыбнулся мужчина, и Устина едва не застонала от отчаяния – с одной стороны хищные монстры, с другой – хладнокровные кровососы. Звонкий удар в стекло заставил Устину вскрикнуть от страха, и машинально пригнуться – за окном метались огромные чёрные тени.
-Горгульи, - любезно просветил Устину вампир. –Они, как видишь, тоже не могут залететь в лунный свет.
Устина отошла подальше от окна, надеясь только, что из стены не высунется никакая тварь. Она дышала со всхлипами, вздрагивала.
-Зачем ты зашла сюда? – сочувственно глядя на неё, спросил вампир. –Этот дом полон охотников до человеческой крови и мяса.
-Я…сбежала – Устина жалко покосилась на него. –Я пережду здесь ночь…а потом до города…
-Не получится, - грустно сказал вампир.
-До города? – испугалась Устина.
-Переждать не получится, - пояснил он. – Скоро луна сдвинется, полоса исчезнет. И тогда…ну, ты понимаешь, что произойдёт…
Устина в ужасе посмотрела на него, потом на оборотней, что переминались с лапы на лапу, взрыкивали и подвывали.
-И не забудь про горгулий, - кивнул на окно вампир. – Они тоже кинутся сюда, разбивая стёкла. Они любят человечину. Особенно глаза и внутренности.
-Что же мне делать?! – вскрикнула Устина в муке. Из Общины убежала, а попала в такое…
-Даже не знаю, - печально пожал плечами вампир. – Хотя…ты можешь сейчас шагнуть к нам.
-Но вы же…убьёте? – слёзы уже катились по щекам.
-Убьём, -кивнул вампир. – Но мы подарим лёгкую смерть. Сладкую. Безболезненную. В отличии от них, - он кивнул на чудовищных зверей. – Эти раздерут тебя на кусочки, будут жрать мясо, издеваться, хорошо, если перед этим не изнасилуют. Или после этого, - добавил он, и Устина вздрогнула, хотя и без того смотрела выпученными от ужаса глазами.
Самый ближний оборотень вдруг взревел, ударил лапой в пол, выдирая щепки из досок. Остальные завыли.
Устина съёжилась. Она видела, как истончается лунная полоса, бледнеет, истаивает, и оборотни приближаются, облизываясь, скалясь, и горгульи мечутся задевая крыльями стены дома. Да и сами вампиры медленно, шаг за шагом придвигаются к жертве.
Устина подняла голову. Смерть есть смерть. Но если можно выбирать…
-Ладно, - сказала она, глаза лихорадочно блестели, страх выжег в ней остальные чувства. –Пусть хоть бесболезненно…
-Обещаем! – воскликнул вампир.
И Устина протянула ему руку, одновременно шагнув за спасительную полосу.
Она успела увидеть радостно-яростный блеск в глазах вампиров, прежде чем они накинулись на неё толпой.
Резкая боль вывернула всё тело, и затопила кровавой волной.
Потом оторванная голова взлетела под потолок и последнее, что успели увидеть уже почти мёртвые глаза, это собственное тело с распотрошённым животом, одного вампира в стороне – присев над сорванным вместе с кожей волосом, он справлял на него большую нужду.
Оборотни медленно спускались по ступеням на первый этаж. За спиной чавкали вампиры, хлюпали кровью, орали и дрались за лакомые кусочки.
-Говорил тебе – причешись! – хрипло буркнул один оборотень другому. – Вот она и напугалась!
-Это у тебя из пасти воняет, и клыки нечищеные! – огрызнулся тот. –И топал ты, как слон – спугнул!
-Да не в этом дело, ребят, - вмешался третий оборотень. – Надо срочно учить человеческий! Говорил ведь я вам! А с нашими Ры да Гры! Вампиры тоже сначала ни бе ни ме, а теперь наловчились! Отбивают которую жертву подряд! Вон они чистенькие, типа благородные! Люди им верят, а нам?
-Ладно, - проворчал первый. –Согласны. Учим человеческий!