Сначала читать это:
http://www.proza.ru/2009/12/31/119
Поиск вдохновения.
(Насмешка над доверчивым читателем, или о том, как пишут рассказы)
Боже мой, что со мною творится! Куда пропало вдохновение! Три месяца, как написал последний рассказ, с тех пор ничего не идёт на ум. Весной за месяц писал по пять-шесть рассказов, а лето оказалось таким неплодотворным. Хоть из пальца высасывай сюжет. Да ведь не в моём это характере - высасывать из пальца.
Когда посещает Муза, я за один вечер пишу рассказ на двадцать страниц. А тут Муза заскочит на минутку, не успеешь компьютер включить, как она удаляется.
И не в лете дело. За прошлое лето написал дюжину рассказов. Меньше, конечно, чем зимой, но всё же... Хотя, опять же - дача, какие тут рассказы, если клубника-малина, вишня-черешня...
Вон, ветка на черешне засохла... С чего бы это? Неужели оттого, что касалась металлической сетки забора? Может, блуждающие токи?
Хотел в прошлом году спилить, да пожалел: дети через забор дотягиваются, черешней лакомятся... А она взяла, да и засохла... Хорошая была веточка...
Веточка... веточка... Нечто подобное, по-моему, где-то уже было... У кого-то я это читал... Ну, да, только, то была не веточка, а Неточка... Точно, Неточка Незванова...
Но и веточка - тоже неплохая находка! Веточка... Вета... Вита... Виктория... Победа! На этом, пожалуй, можно развить неплохой сюжет.
Вета... Веточка... Ну, да, одна веточка на дереве, одна дочь в семье... Бабушка с дедушкой - корни, отец - ствол, основа... Мать - дающая плоды крона... А дочь - веточка, только теперь уже - Веточка...
Не плохо. Но нужен конфликт... Одного образа, даже такого выразительного, как веточка – Веточка, для рассказа не достаточно...
Веточка засохла? Нет, я уже и так засушил достаточно веточек, почти в каждом рассказе - смерть. На читателей это действует удручающе. Вон, на полях отзывы пишут, просят бережнее относиться к людям, быть добрее...
Тогда ,что же придумать? Ага, вот... Веточка - единственная дочь в семье. Ей одиноко. Она просит родителей купить сестрёнку или братика... Они отказываются...
Случайно узнаёт, что, у любимого папочки, на стороне имеются побочные веточки, то бишь, деточки...
Интрига хороша, но для неё необходимо, чтобы у отца было несколько детей... Сколько? Трое? Четверо? Пятеро? Вздор, сейчас столько не бывает... Да и если - пятеро, то отец должен быть бедным и старым, а это разрушает первоначальную концепцию...
И Веточку он не может любить так самоотверженно, имея на стороне пятерых детей... Нет, здесь надо придумать нечто другое... Но что? Не превращать же мне его в производителя!
Гм... Самому смешно... В производителя... Постой-постой, а почему бы нет? Сейчас на всех углах трезвонят об искусственном оплодотворении... Если он донор, то у него должно быть много детей... Не трое-четверо-пятеро, а, очень много!
От Веточки этот факт скрывается, она узнаёт, что у неё дюжина братиков на стороне, и ни одного - дома... Вот это уже конфликт! Вот это Веточка...
А как же мать? Её тоже надо вплести в интригу... Каким образом? Может, они оба оплодотворяют яйцеклетки и продают женщинам, не способным забеременеть обычным путём? Это уже что-то!
Значит, так. Отец и мать Веточки являются биологическими донорами, ежемесячно оплодотворяют одну яйцеклетку, и сдают в банк на хранение...
А почему, собственно, сдают? Для закручивания интриги мне необходимо, чтобы они не сдавали, а продавали, причём по высокой цене!
Оплодотворённая клетка стоит очень дорого, они живут в роскоши, но детей больше заводить не хотят, так как все зародыши идут на продажу. Получается, что им жалко тратить зародыш на собственного ребёнка!
В детском возрасте Веточка о братике не задумывалась, а когда подросла... Интересно, с каких лет дети начинают хотеть братика или сестричку?
Помню, приятель рассказывал, что в него влюбилась собственная дочь. Всё началось с того, что он её маленькую купал, она привыкла к его рукам и никак не соглашалась, чтобы её купала мать. А в десять лет, вполне серьёзно, заявила отцу, что замуж выйдет только за него. Дишь к четырнадцати годам такие мысли её покинули. Именно тогда, когда начала дружить с мальчиками, оправдывая это тем, что у неё нет братика...
Эту информацию можно удачно использовать в рассказе... Так, сюжет есть. Теперь нужна завязка... Как говорил Хемингуэй, главное - написать первую фразу, а потом всё пойдёт само собой...
Первая фраза - да, но лично я считаю, что львиная доля успеха рассказа - в его названии! «Рассказ о том, как барин отправился в город, по пути отлетело колесо у его телеги, ему пришлось заночевать в кабаке и какая там с ним приключилась история» - это не для меня, такое название можно дать рассказу разве что для смеха.
Это, правда, моё личное мнение, может быть, с ним не все согласятся, но то, что названия трёхсот моих рассказов состоят из одного слова, это факт.
А как назвать этот рассказ? Веточка? Красиво, но не раскрывает смысл... Одиночество? Не определяет содержание... А что, если написать рассказ в форме дневника? Вот именно, дневник! Дневник!
В дневник четырнадцатилетней девочки можно вписать всё, что захочешь... Ладно, пусть будет дневник... А что натолкнуло Веточку на мысль завести дневник? Да всё, что угодно! Знакомство с новым мальчиком, четырнадцатилетие, первый поцелуй, ссора с родителями... Начать можно с чего-то одного, а остальное можно использовать позже, как строительный материал...
Итак, решено! Дневник!
ДНЕВНИК
Сегодня начинаю вести дневник. Вадим говорит, что это детские сентиментальности. А вот Бэла, от моей идеи, в восторге. Она сказала, что купит такую же толстую тетрадь и последует за мной в путешествиях по воспоминаниям.
Вадик и Бэла - мои друзья. Папа Бэлы - директор института, в котором работают мои предки, и папа Вадика работает в том же институте. Наши родители дружат между собой, мы тоже дружим. Кроме них, в школе у меня нет ни подруг, ни друзей. Это потому, что в нашей школе учится одна беднота. Юра предлагает мне дружбу, но у него нет ни видика, ни компьютера, а телек черно-белый! Скукота, да и только. А посмотрите, в чём он ходит? Как скажет мой папа, это надо посмотреть!
Папа... Мой родной папочка... Я люблю его больше жизни! Он самый красивый, самый умный, самый сильный! У него такие нежные, ласковые руки! А когда он смотрит на меня синими, как море, глазами - не могу оторваться от его взгляда. Я могу болтать с ним всю ночь до утра, а мама злится на него: о чём можно говорить с ребёнком столько времени! Она никак не может понять, что я уже не ребёнок.
Вчера мне исполнилось четырнадцать лет. Мама меня называет Витой, а папа или Викторией, или Веточкой. Я окончательно решила, что замуж выйду только за него. Лучше папы мужчин нет, а выходить за кого-нибудь, я не хочу. Как он испугался, когда я ему это сказала! Доказывал, что найдёт мне жениха лучше и моложе... Моложе - да, вон Вадим моложе, и Юра тоже, но лучше не бывает!
Два дня ничего не писала в дневник. Всё некогда. Бэла говорит, что пишет год, месяц и число. Может быть, и я когда-нибудь буду это писать. Но не сейчас. При чём тут число, если я описываю свои воспоминания. Другое дело, если в моей жизни произойдёт какое-нибудь знаменательное событие...
Вчера папа купил мне новый компьютер. Но я не думаю, что это такое знаменательное событие, которое непременно требует специальной строчки с датой в дневнике. Моему компьютеру четыре года, папа сказал, что его давно пора выбросить на свалку, и этот тоже через четыре года выбросим, так что - писать дату его приобретения? Раз папа сказал, что это не событие, значит, не событие...
Так я опять о папе... Сколько я себя помню, папа всегда был рядом со мной. Он мне и друг, и подруга, и товарищ, и воспитатель, и учитель, и нянька, и мама... Потому что моя мама - это отдельный разговор.
Она ревнует меня к папе и обижается на него за то, что он меня любит больше, чем её. Но ведь я ему родная, а она - первая встречная. Папа так и говорит: «Ты первая встречная женщина. Я тебя в институте первую встретил и сразу женился». Как мама этого не понимает? Она особенно злится, когда папа меня купает. Сама купать меня не хочет, говорит, что я уже взрослая дылда, а на папу кричит. Значит, когда меня купать - я уже взрослая, а когда вечером погулять - так я ещё маленькая! А вот папа разговаривает со мной, как с равной.
Здравствуй, моя сокровенная тетрадка! Долго же я с тобой не общалась. Но ты простишь меня, ведь на то были серьёзные причины. Я успешно сдала экзамены, перешла в восьмой класс. Впереди лето отдыха. Папа обещает свозить нас с мамой в Ялту. Я была там ещё маленькой, тогда был сильный шторм, море меня напугало, и вода была холодная, впечатления остались самые гадкие. Собираюсь в Крым без особого трепета, а папа говорит, надо обязательно пройти по тем местам, где раньше был, собрать ауру.
Из-за моей болезни поездка в Крым сорвалась. Я бы не жалела об этом, если бы не испортила отпуск маме и папе. Они без меня не поехали и теперь вместо отпуска каждый день ходят ко мне в больницу, то вместе, то по одному. Папа как всегда спокоен, а мама переживает, что пропал отпуск, и она не загорит. Оказывается, в этом году в моде загар. Чувствую себя виноватой.
В палате мы лежим вместе с Бэлой, говорят, мы чем-то отравились. Мама приписывает нам наркоту, кричит, ругается, а я и не знаю, за что.
Думала, что напрасно взяла с собой дневник, писать здесь не придётся, но сегодня со мной произошёл приятный случай. После обеда мы легли отдыхать. Бэла сразу уснула, а я просто лежала с закрытыми глазами. В это время зашёл её брат Денис и меня поцеловал.
Я притворилась спящей, он постоял немного и поцеловал второй раз. Когда я «проснулась», он вошёл в палату и, не глядя в мою сторону, бойко поздоровался. Денис на три года старше меня, но мальчик, так себе. Он долго не хотел уходить, всё болтал с Бэлой о разных пустяках и на меня не посмотрел ни разу.
Бэла сразу это усекла, ты что, говорит, влюбился в Виту? Он обозвал её дурой и выбежал из палаты. Мне стало обидно, что он не подтвердил догадку сестры. И ещё я позавидовала Бэле, что у неё есть брат. Интересно, а почему у меня нет брата? Надо будет об этом спросить у папы.
Всё-таки, я дура. Сегодня призналась маме, что меня поцеловал мальчик. Что тут было! Мама устроила мне разнос, обозвала распутной девкой, мало того, что опозорила перед Бэлой, так ещё переругалась со всем медперсоналом, сказала, что они устроили в больнице бордель. Кончилось тем, что я сбежала из больницы, заперлась в своей комнате и маму не впустила. Она ведёт себя так, будто это я поцеловала Дениса, а не он меня. Обидно, что у меня такая непонятливая мама. И ещё обидно потому, что от тех поцелуев мне ни жарко, ни холодно.
Приходила Бэла. Подтвердила моё мнение о том, что я дура. Не стоило говорить об этом маме. Её выписали из больницы, ничего серьёзного у нас не было, анализы не подтвердили первоначальный диагноз, и то хорошо. Жаль, что с Ялтой пролетели, не собрали рассыпанную вдоль черноморского побережья ауру. Ехать уже поздно, родителям скоро на работу выходить, а работа у них какая-то ответственная, серьёзная, и директор, папа Бэлы, хотя и дружит с моим папой, но очень строгий.
Бэла сказала, что её папа уладил с моими предками конфликт с этим несчастным поцелуем Дениса. Расхваливала брата, оказывается, я ему очень понравилась, поэтому он меня поцеловал. Выходит, Денис ей всё рассказал! Я, конечно, возмутилась, а Бэла меня успокоила. У них друг от друга нет секретов. Они как одно целое.
Бэла говорит, что брат - это роднее папы и мамы. Потому что она любит его не так, как родителей, а какой-то особенной любовью, недоступной моему пониманию. Ну, да, ответила я, я же дура, где мне понять, что это за любовь, на что Бэла мне серьёзно возразила: «Скажи, Вита, ты можешь, слепому от рождения, объяснить разницу между красным и синим цветом? Или глухому - разницу между звуками «До» и «Ре»? Не каждому с нормальным слухом это под силу различить, а уж глухому и подавно! Так вот считай, что в этом вопросе ты глухая и слепая и объяснить тебе свою любовь к брату я не могу. Скажу только, что она отлична и от любви к папе, и от любви к маме, и от любви к мальчикам...
Бэла умная девчонка, объяснила она мне популярно, так популярно, что меня начала изнутри грызть тоска по брату.
Папа никак не отреагировал на то, что меня поцеловал Денис. Может, потому, что любит меня, а может и правда, всё уладил его отец. Он спокойно сказал, что рано или поздно это случается со всеми. А мама опять набросилась на меня, только теперь уже за то, что я сразу не сказала, что это был Денис, сын их начальника. Тогда она, видите ли, не поднимала бы шума. Я тут же спросила: «Так что, теперь мне с ним можно переспать?» Что тут было! Это надо видеть, как говорит папа.
С трудом помирилась с предками. Собственно, с отцом я не ссорилась, потому что он никогда не изменяет своим принципам, а вот мама! Когда я ей сказала, что меня поцеловал мальчик, она взбесилась. А когда узнала, что это Денис, сын директора, сразу успокоилась. Зато взбесилась я: что это за мораль такая, если с одним можно, а с другим нельзя? Ну, хорошо, допустим, Денис мне понравился. А если бы нет? А предки за моей спиной оказывается, уже договорились нас поженить. Конечно, прикид у Дениса то, что надо. Все девочки от него в отпаде. Но меня это как-то мало волнует.
Сегодня Денис пришёл к нам в гости сам, без сестры, без родителей. Мама сразу ушла из дому, специально оставила нас одних. Это меня разозлило. Денис болтал безумолку, предлагал быть мне братом. Бэла ему и это рассказала!
Продолжая болтать, расстегнул мой халат и сказал, что этот лифчик мне уже тесный. Он и правда был маловат, и я не противилась, когда Денис его снимал, только спросила: «Свою сестру ты тоже наголо раздеваешь?» Он ответил, что она раздевается сама, а я стесняюсь, и заодно снял с меня трусики.
Удивительно, но я от этого не испытала никаких чувств - ни радости, ни стыда. Мне как-то было всё до лампочки. Он трогал меня руками, а у меня ноль эмоций. А когда он меня обнял и поцеловал, от его мокрого рта мне стало дурно: от него несло вином и табаком, что я не люблю и терпеть не могу, потому что мой папа не пьёт и не курит.
Я считала Дениса умным, но когда он, видя, что мне противно и я от него отворачиваюсь, спросил, приятно ли мне с ним, моё мнение о нём изменилось... Мне ещё больше захотелось иметь брата.
Сегодня спросила у Бэлы, правда ли, что она раздевается перед Денисом. Вначале она не поняла вопроса, потом рассмеялась: «Вот ты о чём! Мы с детства растём вместе, ещё в песочнице голяком играли, что в этом такого? И спали всё время в одной кровати, пока папе не дали четырехкомнатную квартиру. Тебе этого не понять. Ведь он мой родной брат, у нас одна кровь!
Вот ты сказала матери про Дениса, она устроила тебе головомойку. Был бы у тебя брат, ты бы с ним спокойно об этом поговорила, и он тебе объяснил бы, что в этом нет ничего предосудительного.
Вспомни, во сколько лет свела с ума Ромео юная Джульетта? Никто же не говорит, что она шлюха. А что до одежды, то люди в историческом плане стали одеваться сравнительно недавно, всего несколько тысячелетий назад. А до этого ходили нагишом. И стыд придумали взрослые. Ты сделала то, что сделала, а твоя мама подумала так, как хотела. Не обращай внимания, знаешь, сколько дурочек из-за этого в пруды попрыгало...
Вот я и опять дурочка.
С этого момента мечта о брате не покидала меня ни днем, ни ночью.
У родителей в институте запарка, они на пороге гениального открытия. Едва дождалась воскресения, даже в субботу они работали допоздна. Усадила их рядышком и в категорической форме потребовала для себя брата.
Папа, как всегда, надолго замкнулся, стал обдумывать мою просьбу. А вот из мамы слова сыпались, как из рога изобилия. Она привела мне сто причин, по которым брата иметь мне не положено:
_- Я уже взрослая (сейчас ей надо было, чтобы я была взрослая) и понимаю, что детей не в капусте находят, а ей уже поздно рожать.
- Между нами будет большая разница в возрасте, и я не буду его любить.
- Роды могут подорвать её здоровье.
- Пострадает наш семейный бюджет.
- Всё, что я сейчас имею, мне придётся делить с братом.
- С появлением на свет второго ребёнка они станут меньше внимания уделять мне.
- Они уже не смогут выполнять все мои капризы и покупать вещи по первому моему требованию.
- Его воспитание ляжет на мои плечи.
- Она вынуждена будет оставить высокооплачиваемую работу.
- В конце концов, может получиться не брат, а сестра, или даже две, и неизвестно ещё, буду ли я их любить...
По мере того, как мама приводила свои аргументы, я мысленно их отвергала, и это мне удавалось. Первая брешь в моей уверенности была пробита как раз последним аргументом. Я страстно хотела иметь брата, причём, такого по возрасту, как я, и не задумывалась, что же будет, если у меня появится сестра, а то и две, или брат, но не такой, как Денис или Вадим, а сопливый пискун, с которым, не только посоветоваться, а и поговорить нельзя...
Я временно сняла осаду, решила поговорить с Бэлой.
Родители совсем поплохели, перебрались жить в институт. Они там готовятся к открытию, которое потянет на Нобелевскую премию, наверно, отхватят кучу бабок. Они работают в институте генетики человека, их открытие касается этой самой генетики. Будто бы хотят изготавливать людей, как телевизоры, любой модели. Скорее бы, уж тогда-то они непременно изготовят мне брата без риска сделать сестру... Общаемся лишь по телефону.
Мне понадобились деньги, я не знала, где они хранятся, и позвонила папе. Он сказал, где их найти. Открыла секретер, и вместе с деньгами обнаружила две сберегательные книжки, папину и мамину. На обеих по двадцать две тысячи рублей! Первое, что мне пришло на ум, это слова мамы о том, что появление брата подорвёт наш бюджет, и мне ничего не будут покупать. Какое лицемерие! У нас в школе воры украли месячную зарплату всех учителей, так там не было и десятой части этих денег! Ну, ничего, когда-нибудь я незаметно подведу её к разговору о том, на какие деньги будем содержать меня, а на какие - брата.
Денис, пользуясь тем, что родители пропадают в институте, зачастил ко мне. Но чем больше я с ним общаюсь, тем больше в нём разочаровываюсь. Наглый, самоуверенный хвастун. В компашке он через каждые пять минут находит повод сказать, что его отец директор, будто этого никто не знает. Он уверен, что мы поженимся, для него это лишь вопрос времени, он уже начал бы жить со мной, да я малолетка, несовершеннолетняя. Сегодня он, в самом деле, раздел меня и разглядывал, как собственную жену. Если в первый раз мне это было интересно, то сегодня стало противно, меня чуть не стошнило от его потных лап... Если бы Юра не был таким бедным! Вот с ним мне интересно болтать, он не лезет, куда не положено. Он отличный мальчик, но мама упадёт в обморок, если я скажу ей о Юрке... Интересно, упадёт ли она в обморок, если я скажу ей, что делает со мной Денис?
Только-только завела дневник, а уже поняла, что это глупая затея. Если писать в надежде на то, что его никто никогда не будет читать, то зачем всё это писать? А если мою писанину прочтёт кто-то другой, мне будет неприятно. А вдруг его найдёт мама? У неё есть такая привычка - обыскивать мою комнату. Она меня живьём съест! Со свету сживёт. В монастырь отправит. Не знаю, какие у неё достоинства на работе, а дома - одно: что она до папы ни с кем, ни разу не поцеловалась и после свадьбы ни на кого не посмотрела...
Тогда кому же его дать почитать? Увы, некому! Я так думаю, что дневники пишут только те, кому не с кем откровенно поговорить. Бэла говорит, что уже перестала писать, правда, потому, что нечего... А я думаю, зачем ей ронять слёзы на бумагу, если у неё есть брат и она может выплакаться в его жилетку...
Вчера мы были у них в гостях, что-то там отмечали, какое-то секретное событие. Папа увидел на столе кипу газет, спросил Семёна Павловича, зачем он хранит этот мусор. Отец Бэлы ответил, что эти газеты ещё не прочитаны, он будет их просматривать. Тогда папа ему сказал:
- Газеты не хранят. Их, в тот же день, или читают, или выбрасывают. Лучше, если читают, потом выбрасывают. Оставь иллюзорные надежды на то, что ты когда-нибудь разберёшь этот хлам. Уже через месяц у тебя будет 180 газет, и каждый день будут приносить ещё по шесть штук...
Я поняла, что с моим дневником будет то же самое. За десять лет я напишу столько, что за год не прочитаю. А будет ли у меня на это время? Так что, лучше последовать примеру Бэлы и бросить эту затею.
Бэла поддержала меня. Она тоже бросила вести записи. Ей, видите ли, надо сначала рассказать брату. А после того, как она ему расскажет, писать не хочется. У меня брата нет, рассказать некому, так что придётся писать, хотя не очень хочется.
Я решила хоть что-то скрывать от Бэлы, чтобы хоть какие-нибудь тайны оставить для дневника. Она свои тайны рассказывает брату, а я свои буду доверять дневнику. Раз у неё есть такие тайны, которые она может доверять только брату, значит, у меня тоже должны быть такие, которые я могу доверять только дневнику. Завтра скажу ей об этом. Представляю, как она разозлится.
Сегодня вновь атаковала родителей. Сказала, что если они не заведут мне брата, я сама рожу. Папа рассмеялся моей находчивости, а с мамой случился обморок. Она насмотрелась всяких сентиментальных сериалов и, чуть что, сразу падает в обморок, красиво так падает на диван, как героини мексиканских фильмов. Я не раз говорила ей об этом.
А сегодня она начала падать на пол. Хорошо, что медленно, так что я, прежде чем уйти в свою комнату, успела подстелить под неё диванный пуфик. Куда там! Она, забыв об обмороке, догнала меня и удерживала за руки, пока не сказала всё, что хотела. Она всегда так делает. Для неё главное – сказать. Она убеждена, что воспитательный процесс состоит из одной болтовни.
Я вырывалась, кричала, даже пыталась петь, но она всё равно закончила свою блистательную речь, из которой я усвоила одно: брата у меня никогда не будет.
Будь я Богом, сказала я, ни за что не наделила бы людей речью.
- Невоспитанный и неблагодарный ребёнок, - кричала мама, - мы все силы, время и деньги тратим на твоё воспитание, а ты этого не ценишь.
Меня понесло:
- Воспитание заключается в деньгах и словах? Волки денег не имеют, говорить не могут, слов не знают, а детёнышей воспитывают. И они, между прочим, становятся точно такими, как их родители. Без денег, без слов.
- Они вырастают волками, - возразила мне мама.
- Почему же тогда, при наличии такого великого, могучего, прекрасного русского языка, среди людей так мало умных, воспитанных, культурных, интеллигентных людей, и так много сволочей? Вот у тебя, и денег на книжке двадцать две тысячи, и слова красивые ты знаешь, а живёшь невоспитанной!
Мама хотела упасть в обморок, но передумала, оставила меня в покое, и набросилась на папу.
Так всегда. Всё хорошее у меня от неё, а всё плохое - от папы. Но папа перебил её вопросом ко мне:
- Откуда ты знаешь про деньги?
-Ты сам сказал мне, где их взять, там я и увидела сберкнижки. Хотела на те деньги брата себе купить, да вас пожалела, - сказала я и заперлась в своей комнате.
Перечитала записи. Первое впечатление, что всё это ерунда. Когда перечитала ещё раз и хорошо подумала, убедилась, что и в самом деле ерунда. Писать больше не хочется. И поговорить не с кем. Бэла хорошая подруга, но не больше. Её братик... Я его, терпеть не могу. Как Бэла может говорить, что он хороший?
Папа отдаляется всё дальше и дальше из-за своей работы. Юра? Я не могу открывать свои тайны человеку, с которым не намерена встречаться вечно, а рано или поздно мы с ним расстанемся, я в этом уверена. Вадим серьёзно увлёкся Бэлой. У неё и брат есть, и Вадим, а у меня остаётся лишь дневник, который молча поглощает мои тайны, но не даёт никаких советов...
Я уже давно выбросила из головы эту затею с дневником, давно не брала его в руки, но в моей жизни случилось такое, о чём я не могу ни с кем поговорить.
Две недели ходила, как в воду опущенная, и вот, наконец, решила собрать в пучок свои мысли. Мне кажется, что если я их кому-нибудь выскажу, мне станет легче. Но говорить об этом кому бы то ни было, папа категорически запретил. Вот и остаётся моя тетрадка в клеточку... Хорошо ещё, что не небо. Как сказал папа, при разглашении тайны это может произойти. Получается какая-то несуразица: он сам это придумал, и он же не имеет права об этом говорить...
Как-то, от нечего делать, я бродила по улицам и неожиданно для себя наткнулась на институт, где работают папа и мама. Институт секретный, охраняется милицией, в него так просто не попадёшь, и охранник меня не впустил. Но тут как раз выходил папа Вадика и подтвердил, что мой отец здесь действительно работает начальником отдела. Я сказала, что мне надо зайти на минутку, он меня пропустил и рассказал, как пройти в папин кабинет.
Я сразу нашла папину лабораторию. Был обеденный перерыв, все в столовой, охранник у двери на меня не обратил внимания, и я уселась в папино кресло.
Дома у папы в кабинете идеальный порядок, а здесь была рабочая обстановка, бумаги разбросаны по столу. Я принялась складывать их в аккуратные стопочки.
Одна из бумаг оказалась карточкой на ребёнка: отец - фамилия, имя, отчество моего папы. Мать - фамилия имя отчество моей мамы. Порядковый номер - 37. Дата оплодотворения - три дня назад. Пол - мужской.
Я ничего не поняла, но смутная догадка возникла в моём мозгу. Папин компьютер работал. Я открыла файл с его фамилией и пришла в ужас: оказывается, он забронировал на себя два оплодотворённых зародыша, замороженных до низкой температуры, и помещённых в банк на долгое хранение...
На всякий случай, но всякому глупцу ясно, что случай этот - моя смерть! В чём я тут же убедилась, прочитав несколько строк из следующего файла: молодые родители могут поместить в банк оплодотворённую яйцеклетку, чтобы, в случае потери ребёнка, иметь возможность воспроизвести его вновь!
Тут вошли родители, увидели меня с карточкой в руках и прямо посреди кабинета превратились в две неподвижные статуи. Я поднесла им карточку:
- Это мой брат?
В ответ гробовое молчание.
- А где остальные 36?
Первым пришёл в себя папа:
- Кто тебя сюда впустил?
- Охранник, - ответила я.
- Как он посмел? Я его уволю! - закричал папа и побежал к телефону:
- Служба охраны? Во втором кабинете посторонний человек!
Это, значит, я - посторонняя! Вы что-нибудь понимаете? Я не стала слушать папу, выбежала из кабинета. На меня оглядывались возвращающиеся с перерыва люди, а я, не обращая ни на кого внимание, бежала к выходу.
Охранника, что меня пропустил, не было, а двое других скрутили меня, надели наручники.
Подошёл папа, пытался им объяснить, что я его дочь, произошло недоразумение. Но они получили команду задержать преступника, задержали его, и отпускать не собирались.
Папа сказал, что это он им звонил, что он хозяин второго кабинета, но они видимо, не знали его в лицо и не стали слушать.
Подошёл директор, Бэлин папа. Они уже согласились снять с меня наручники, но тут я категорически заявила, что я американская шпионка, мне заплатили 44 тысячи рублей за то, чтобы я вынесла из здания секретные документы, которые должна была получить у папы.
Охранники, которые директору института не подчинялись, повезли меня в милицию. Папа и Семён Павлович ехали следом на «Волге». В милиции конфликт уладили, но домой ехать я отказалась.
Меня увезли насильно, только что, без наручников. У мамы был нервный срыв, на этот раз, кажется настоящий. Я три дня ни с кем не разговаривала, ничего не ела, не пила. Отец неотлучно находился в моей комнате.
Когда, на четвёртый день, я увидела слёзы на его глазах, не выдержала. Но и на грудь не бросилась. Только спросила, как он мог?
Папа долго рассказывал мне про своё нищее детство, голодные боли в животе, про несбыточную мечту хотя бы раз вволю наесться...
Потом институт, знакомство с мамой, моё рождение. Как они принесли меня зимой из роддома в холодный флигель, первую ночь согревали своими телами, положив меня в середину, как он сам смастерил из куска трубы железную печь, которую топил углём, приносимым в полиэтиленовых пакетах с товарной станции.
Как они мечтали купить, сначала манеж, потом коляску, но на это не было денег. И вот, приглашение в институт, единственный в мире, где, наконец, заинтересовались его идеей, которая десять лет никому не была нужна. Такую удачу нельзя было упустить из рук.
Здесь он осуществил свою мечту: искусственно оплодотворять яйцеклетки и внедрять зародыши женщинам, которые забеременеть обычным путём не могут. Первые же опыты оказались удачными, за каждый зародыш получали хорошие деньги. Имплантировали по десять - двенадцать зародышей в год. Конечно же, хотели завести ещё ребёнка, но забеременеть маме - значит на год, а то и больше, лишиться дополнительного дохода, а в случае неудачных родов, то и навсегда.
Откладывали рождение второго ребёнка «на потом». Со временем и вообще перестали о нём думать. Жили в достатке, подрастала дочь, имели престижную, высокооплачиваемую работу, накопили денег.
Успокаивало то, что большинство семей имеют по одному ребёнку, а многие вообще лишены такого счастья, вот им мы и помогаем, так что в эгоизме упрекнуть нас нельзя...
- Я думаю, что всё-таки можно! Если бы вы думали обо мне... только обо мне, то берегли бы меня и не перестраховывались на случай моей смерти... А так... Мы будем день и ночь заниматься наукой, защищать докторские диссертации, получать Нобелевские премии, а дочь пусть живёт с полным холодильником. Выживет - хорошо, не выживет - мы новую из холодильника достанем!
Папа покраснел:
- Ты и это успела узнать? Да, мы заложили в банк два зародыша, но это не имеет никакого отношения к тебе... к нашей любви к тебе, это сделано во имя науки, тебе этого не понять.
Это, как снежная лавина. Или её нет, или она сдвинулась, и никто не в силах остановить... Так происходят все открытия... Если на тебя свалилась из космоса информация, в мозгах её не удержишь, она всё равно выплеснется наружу, причём не важно, что она принесёт людям, добро или зло...
Так открыли атомную энергию, изобрели атомную бомбу. Заведомо знали, что она принесёт людям страдания, а всё-таки изобрели. А мы с мамой были уверены, что наше открытие зла никому не принесёт, а тебе обеспечит безбедное будущее.
Оказывается, всё это время, они думали только обо мне! Наверно, я и в самом деле плохая, если мне не жаль папу. Когда он смолк, я сказала:
- А вы меня спросили, чего я хочу? Что мне важнее - ваши 44 тысячи, или брат?
- Сейчас тебе трудно это понять, - ответил папа, - а когда подрастёшь - поймёшь.
Не знаю, что на меня нашло, но мне впервые захотелось ему нагрубить:
- Вот, и ты считаешь меня дурочкой, неспособной понять сейчас. Все меня считают дурочкой... Вырастешь - поймёшь. Может быть, и пойму... так, как это понимаете вы. Хотя, мне кажется, что я и сейчас понимаю... так, как понимаю я!
А вот ты, никогда не поймёшь, чего меня лишил! Мама не в счёт, она глупая истерическая эгоистка, способная только на то, чтобы выращивать яйцеклетки.
Но ты, альтруист несчастный, ты лишил меня того, чего нельзя купить, ни за какие сокровища мира. Ты лишил меня счастья общения с братом! И это в то время, когда по земле бродят три десятка моих родственничков... Ты хоть понимаешь, что это такое?
Хотя, что тебе объяснять, у тебя нет ни брата, ни сестры, и как слепому нельзя объяснить разницу между красным и синим цветом, так и тебе не дано понять разницу между любовью к отцу и любовью к брату. Бывают мысли, которые нельзя поведать никому, кроме брата. Разве, только, вот этой тетрадке, - и я помахала перед ним своим дневником.
Мне показалось, что дневника он испугался больше, чем моей истерики:
- Ты ведёшь дневник? Что ты туда успела записать? Моя работа сверхсекретная, она тянет на Нобелевскую премию, малейшая утечка информации грозит огромным скандалом, нанесёт ущерб стране, уничтожит мою карьеру, меня!
Вот оно что! Бедный папа. Он помешался на своей карьере, на деньгах, на богатстве. Он так и не понял, что является на земле главной ценностью. Он, хотя и доктор наук, а такой же тупой, как все взрослые люди. Потому я и не нахожу с ним общего языка. Сейчас я умная... Интересно, во сколько лет я поглупею настолько, чтобы говорить с ним на равных?
Мне стало жаль его. Я подошла к камину, бросила в него дневник. Глянув искоса на папу, заметила, с каким радостным блеском в глазах он наблюдал за коптящим пламенем, с трудом слизывающим один за другим разлинованные в клеточку листочки моего дневника...
Вот и готово пятнадцать страниц ещё одного рассказа.
Плох он или хорош, судить читателям.
И пусть никто не обижается на меня за маленький сарказм в заголовке.
Просто, я действительно хотел, всего-навсего, чуть-чуть приоткрыть завесу над тайной творчества писателя...
Часы http://www.proza.ru/2009/12/17/556