- Ты любишь меня? - спрашивал он иногда.
- Очень! – отвечала она. И видела, как он отводит взгляд. Не понимает, что она не может произнести слова, потерявшие для нее смысл.
Зачем ему слова, эти жалкие цветные фантики, в которые никогда не знаешь что завернуто – правда или ложь. Разве мало, что я живу его волей и желаниями, служу ему, как самый преданный неодушевленный предмет…
Соня очень любила Бориса. Вернее, других мужчин для нее просто не существовало. Она смотрела на остальной мир рассеянно, как в отдаляющий бинокль. И ощущала не палубу под ногами, не качели - такое важное для нее равновесие. И вдруг, такой сильный и взрослый и ироничный, он стал вглядываться в нее - ты любишь меня?..
После знойного августа пришел прохладный сентябрь. Соня мерзла в Москве. Днем забивалась на кухню, ночью закутывалась по самый нос, даже плед тащила поверх одеяла и все равно каждый раз Борис, размотав ее, ворчал:
- Соня, пойдем, купим тебе толстые носки. В цивилизованных странах, чтоб ты знала, мужчин разводят без суда, если они заявляют что у них жены - лягушки. Так и говорят – иди, страдалец, отмучался!
Октябрь обрушился дождями, минусовой температурой, пошла волна гриппа. Борис редко болел, но в этот раз как назло, подхватил прямо в начале эпидемии. С утра еще понял, что начинается, но все же поехал на работу. Посмотрел в маске больных и понял, что пора домой, иначе будет совсем худо. Соня открыла дверь и сразу заволновалась:
- Здравствуй! Что случилось?
Борис молчал. Она была в свитере. В марековом свитере! Борис сразу заметил этот толстый скандинавский свитер никак не Сониного размера, когда Соня разбирала теплые вещи, присланные мамой. Он догадался и обиделся на тещу. Потом понял, она права – Соня должна сама. Спросил только:
- А лыжи где?
- Лыжи?
- Ну, лыжный свитер мама прислала, а лыжи – нет.
- Нет, я не люблю лыжи, - ответила Соня и убрала свитер с другим вещами в шкаф.
И вот – он уходит на работу, а она достает этот свитер и носит! Совсем ты, Соня, Бога не боишься…
- Ты собралась выйти?
- Нет. Мне холодно.
- А у меня жар, грипп, похоже. Отойди от меня. Заболеешь.
Прошел в спальню, взял подушку, плед, улегся на диване. Спиной.
Соня побежала на кухню, выключила радио, поставила чайник.
- Боря, я сейчас принесу чай с малиной.
- Не надо чаю, я посплю.
- Я схожу за лимонами, потом сварю тебе бульон, спи.
Борис отказался от бульона, выпил чай. Отворачивался от Сони, и она, чувствуя, что он за что-то сердится, молча присаживалась в ногах. Во сне он кричал на нее - как же ей не совестно. Разве он не привел ее в свой дом, не дал свое имя? Разве не полюбил ее, не трясется над ней?.. Сколько раз он просыпался и, не задумываясь со сна почему она рядом, тянулся, поправлял одеяло. И цепенел, когда она поднимала руки и стаскивала ночнушку. И просыпался. И вспоминал – жена. Старается быть хорошей женой. Как обещала. И обнимал ее и укачивал. И она устраивалась, зарываясь в него, и засыпала. Иногда не засыпала, поднимала к нему лицо, и тогда он целовал ее очень нежно. И никогда-никогда не сделал как в первый раз. Когда пришел в спальню за неделю до свадьбы и сказал – я останусь, пора привыкать. И увидел, что она умерла еще до того, как он договорил. И как хотел быть ласковым и не справился с каким-то первобытным смерчем, вселившимся в него, и сделал все неправильно, слишком властно, по-хозяйски. И она заплакала. Так горько… И когда потом под душем ее волосы зажили какой-то своей жизнью, завиваясь в непонятные алогичные локоны, вспомнил, что заметил эту особенность еще в детстве, когда Соня гонялась за волнами и иногда волна накрывала ее, и ее намокшие волосы сразу становились такими непослушными. И она пищала, когда тетя Женя причесывала ее и говорила: Хорошие девочки не ходят по городу, как пугала огородные. И прижал к себе эту голову и говорил: Прости! до тех пор, пока не увидел, что она простила и подняла к нему лицо.
Борис слышал, как Соня поправляла плед, легонько касалась лба. Как весь день мыкалась вокруг, не зная как помочь.
- Вот подохнуть бы! И поживи ты одна! Притащишь, его прямо назавтра, сюда, в мой дом!
Ночью проснулся, пошатываясь, сходил в ванную, долго смотрел горло, может, еще и обойдется одной головой. Выпил на кухне теплой воды с лимоном. Вернулся. В спальне горел ночник, побрел выключить. Сони не было. Соня!..Куда ты пошла?.. Посреди ночи… На вокзал?.. Зачем я так с ней... Надо встать, идти искать ее, звонить куда-то, фотографию найти… Совсем нет сил...
- Соня!
- Боря, что? Тебе плохо?
Она уснула в кресле, он не заметил в полутьме. Подбежала. Он прижал ее к себе.
- Мне плохо, Соня, плохо! Зачем ты надела этот свитер, скажи! Это нормально – держать в моем доме его вещи? Носить их?!
- Это моя вещь. Он никогда ее не носил. Говорил - слишком девчоночья.
Но уже сдирала с себя свитер, тянулась вверх, говорила ему в шею:
- Мне так страшно, когда ты болеешь, отдай мне свой грипп!
Утром Борис проснулся весь мокрый, но почти без температуры, с ясной головой. Соня спала, но почувствовала, вскочила поменять ему футболку. Он понимал, что она заболеет, что будет болеть долго и тяжело. Но не боялся. Кризис миновал.
Дневник. Вырванные страницы.