Бледное до воска лицо смотрело из окна. Лицо принадлежало человеку, при малейшем знакомстве с которым, даже при одном взгляде на которого, становилось ясно, что перед вами – интеллектуал.
Во взоре юноши, поглощавшем заоконный мир, смешались тоска по этому миру и его неприятие, зависть к тем, кто в нём полнокровно обитает, и высокомерие, порою даже презрение к ним, воспоминания о бунте, на который не решился, и осознание своей неприспособленности к жизни (или неприспособленности этой жизни к нему?). «Так и должно быть, - говорил его взгляд. – Я нашёл своё место». И он грустно улыбался, как-то податливо улыбался, обречённо, скорбно. Порой он забывал о том, что улыбается, мысли уносили его далеко-далеко, и тогда улыбка застывала, её можно было рассмотреть и увидеть, что эта улыбка – наполовину ухмылка.
Он сидел, прислонившись спиной к стене ниши, нога его была согнута в колене, на ней покоилась рука. Кисть свисала, и длинные полупрозрачные пальцы казались неживыми. Он был изваянием, красивым и бесполезным, сознающим свою красоту и бесполезность.
Окно было настолько чистым, что оно не чувствовалось. Юноше казалось – протяни он руку, и она не встретит никакого сопротивления. Но даже если бы препятствия не было, он не протянул бы руки. Зачем? Его место здесь, в психиатрической больнице. За стеклом…
1981 г.