Сначала прочитать это: http://www.proza.ru/2009/06/20/470
"- Послушай, детка. Я люблю тебя. Буду любить ещё несколько дней... может - месяцев. Мне хорошо с тобой. Вижу, тебе тоже. Но я никогда на тебе не женюсь! Я не тот человек, который тебе нужен. Так что, не сжигай мосты, не порывай с мужем. Нехорошо разбрасываться профессорами. Возвращайся к нему, улаживай отношения, а я всегда к твоим услугам."
Аркадий был мечтой всех девчонок школы: высокий, стройный, подтянутый, модно подстрижен, аккуратно причёсан, одет с иголочки, нигде ни складочки, ни пылиночки. На уроки никогда не опаздывал, раньше времени не уходил, безукоризненно выполнял правила поведения учащихся: в школе, на улице, дома. Учился только на пятёрки.
Сверстники его недолюбливали, зато девушки были от него без ума. Его нельзя было ни в чём уличить, ни на чём поймать. В его дипломате было всё, что нужно для занятий, он никогда никого ни о чём не просил.
Надо заточить карандаш - у него есть чинка, полоска мелкой наждачной бумаги для доводки, пакетик для ссыпания туда стружки.
Если требовалось оторвать пол-листа бумаги, он складывал его под прямым углом, проводил по линии сгиба специальной пластмассовой лопаточкой, доставал ножичек и, не спеша, разрезал лист на две равные части.
Если вдруг ножичек оказывался тупой, и края бумаги были неровными, он извлекал из дипломата надфилёк, и затачивал его.
В то время, когда другие ученики, стоя у доски, возмущённо спрашивали, почему доска не вытерта, тряпка сухая, и кто сегодня дежурный, он открывал коробочку с двумя влажными салфетками, одной вытирал доску, другой - руки, и складывал салфетки в коробочку.
Он обладал таким количеством всяких необходимых вещей, что ни у кого мысли не возникало что-то у него попросить. Да он никогда никому ничего и не давал. У него было всё, но это всё было рассчитано на него одного, и всегда ему было нужно.
Не удивительно, что в чём бы он ни был одет - в парадном ли костюме, в спортивной форме, или в джинсах и кроссовках - вид у него всегда был импозантный. Не стоит даже упоминать о том, что в его карманах, кроме носового платка, никогда ничего не было. И чтобы закончить о внешнем виде, надо сказать, что в его руках можно было увидеть только дипломат. ТОЛЬКО ДИПЛОМАТ, больше ничего, никогда, ни при каких обстоятельствах! Не удивительно, что все девушки мечтали заполучить такого парня себе в мужья.
Знаниями он был напичкан, как Большая Советская Энциклопедия, учителей слушал внимательно, запоминал всё с первого раза, и никогда не уходил с урока, если ему что-то было непонятно. Опытным педагогам удавалось защищаться от его вопросов, а молоденьких, пост университетских дилетанток, он вводил в краску. Впрочем, не только их.
По школе ходила легенда о том, как, ещё в четвёртом классе, он уничтожил старую, заслуженную учительницу русского языка, попытавшуюся осадить зарвавшегося вундеркинда. Педантичный Аркаша Семёнов дословно записал наговорённый ею текст диктанта и доказал, что диктант - это не сочинение, тут надо писать то, что диктуют.
А не ожидавшая подвоха старушка диктовала: «Орёл. Орёл, понимаешь, Воробьёв, орёл, а не какой-то там воробей, свил гнездо на дереве, вблизи дороги. Подумай, Прохоров, как ты напишешь слово вблизи. В этом гнезде вместе с ним, вместе, Конюхова, а не вы месте, как ты написала в прошлый раз, поселилась орлица», - и так до конца, причём вся эта белиберда была написана изумительно красивым, каллиграфическим почерком, без единой ошибки или помарки.
Возмущённая учительница, перечеркнув работу Семёнова крест-накрест красным карандашом, оценила её, ни больше, ни меньше, как в единицу. Не добившись справедливости у директора школы, Семёнов отправился в учреждение с экзотической аббревиатурой «РайОНО», и там, без особого труда, доказал, что он прав, о чём выхлопотал у заведующего этим самым «РайОНО» соответствующий документ.
Правда, и тут, уходя, он съязвил, обратив внимание заведующего на то, что «Рай» не может быть «ОНО», слово это мужского рода, и должно писать «ОН», за что заведующий чуть, было, не вырвал из его рук выданную справку, но Семёнов успел выбежать из его кабинета. А посрамлённая старушка раньше времени ушла на пенсию...
В другой раз Семёнов, своими невинными вопросами, до того довёл ботаничку, что она вынуждена была перевестись в другую школу. Его интересовало, в какую сторону света направлять при посадке росток привоя, можно ли косточковые породы прививать к семечковым, стоящие в вазе розы забирают воду всю подряд, или высасывают только полезные для себя ингредиенты... В общем, ботаничка перевелась в другую школу.
Лишь математик, когда Семёнов придумал «новый» способ умножения двузначных чисел на двузначные, безошибочно открыл на нужной странице справочник Выгодского, ткнул в «открытие» пальцем, чем посрамил прославленного вундеркинда, что, впрочем, не убавило его популярности.
Учителя с нетерпением ждали, когда он окончит школу, ребята относились к нему с неприязнью, а девушки благоговели перед ним.
Эльвира не являлась исключением, но разница в четыре класса в этом возрасте слишком велика, чтобы она могла на что-то надеяться, поэтому, её мечтой Аркадий как раз и не являлся.
Встретились они через пять лет, когда Аркадий заканчивал пятый курс, а Эльвира была на первом, и они играли влюблённую парочку в университетском СТЭМе. Аркадий возмужал, выглядел ещё внушительнее, чем в школе, а Эльвира, как была кнопкой, так и осталась. Именно такие персонажи требовались для пьесы, выбор пал на них. Если выше Аркадия в университете ребята были, и его выбрали за безукоризненный внешний вид и артистичность, то, ниже Эльвиры, найти никого не смогли.
Увидев Аркадия рядом с собой, Эльвира воспламенилась, чем себя сразу и выдала. Аркадию она тоже понравилась, а, узнав, что они из одной школы, так сказать, земляки, и что Эльвира влюблена в него с пятого класса, он предложил ей дружбу, которая со временем переросла в сильную любовь.
Эльвире всё нравилось в Аркадии: внешний вид, эрудиция, поведение, серьёзность намерений. Они проводили вместе всё свободное время, и чем больше узнавали друг друга, тем крепче становилась их любовь. Аркадий ничего не делал с бухты-барахты. Всё у него было продуманно, он наперёд знал, что и как будет.
Защитив диплом, поступил в аспирантуру. В то время, как его друзья переженились по два, а то и по три раза, он спланировал свой брак на время получения Эльвирой диплома. И вёл себя соответственно: на людях - как жених, и наедине с ней - тоже. Он не трогал её, объясняя это тем, что они ещё не женаты, дети им сейчас не нужны, ребёнок помешает учёбе. Эльвира во всём с ним соглашалась, и лучшей пары для себя не желала.
В тот год, когда Эльвира закончила университет, Аркадий защитил кандидатскую диссертацию, и, оставшись на кафедре, принялся собирать материал на докторскую. Теперь у Эльвиры был диплом, доцентской зарплаты Аркадия вполне хватало на безбедную жизнь, и они поженились.
Женился Аркадий так же, как жил все эти годы: чётко, аккуратно, рассчитав всё до мелочей: где регистрироваться, где играть свадьбу, кого на неё приглашать.
Нельзя сказать, что за годы знакомства с Аркадием у Эльвиры ни разу не возникло чувство протеста против его рационализма, как он говорил, или педантизма, как выражалась она. Но скажите, какой женщине не хочется, чтобы находящийся рядом мужчина безоговорочно решал все её проблемы?
Она только откроет рот насчёт цирка - он достаёт из кармана билеты в театр.
Она захотела поехать в стройотряд, а он уже отпросил её в деканате, и дал телеграмму родителям, что едет с невестой.
Она собиралась отдохнуть в Крыму, а у него уже путёвка в Сочи!
И доказательства всегда убедительные. Ну, что в том цирке? Дурно пахнущие обезьяны? А в театре - история любви Ромео и Джульетты...
Ехать в стройотряд кормить клопов? Лучше в деревне попить парного молочка, вон ты, какая маленькая, да худенькая...
Крым, конечно, хорошо, но там голые скалы, ни одного зелёного деревца, а Сочи - рай, да и только!
Он всегда был прав. И даже когда Эльвира попыталась откорректировать список приглашённых на свадьбу, Аркадий убедительно ей доказал, что тех, кого она хочет пригласить, в будущем можно будет приглашать каждый вечер, а на свадьбу надо пригласить работников кафедры, членов учёного совета, ректорат университета... Ведь через несколько лет придётся защищать докторскую, и если обычную попойку они забудут на второй день, то свадьбу - никогда. Уж он об этом позаботится.
Тут и фотографии, и на видео снимем, и каждому кассету подарим. И профессионального оператора пригласим, я уже рассказал ему, кого и как снимать, чтобы все выглядели отлично... А докторская - это должность профессора, и будешь ты профессорской женой... Что тут можно возразить?
Всё именно так и вышло. Свадьба получилась не пышная, но торжественная и весёлая, как спектакль в СТЭМе Только роли в нём исполняли не студенты, а заведующие кафедрами, деканы факультетов, работники ректората университета.
И на видео они смотрелись молодцами, не стыдно было показать ролик знакомым.
Ректор ни разу не попал в кадр в профиль, так что живот его не был виден.
Беззубый декан ни разу не улыбнулся.
Длинный, как жердь, заведующий кафедрой, попадал в кадр только сидящим в глубоком кресле.
И докторскую Аркадий защитил, и должность профессора получил. Вот и попробуй жена возражать такому мужу!
Но их семейную жизнь безоблачной назвать нельзя.
Аркадий в браке с Эльвирой был счастлив, считал, что у неё нет причин быть им недовольной. В самом деле, что ещё можно желать? Муж - профессор. Не пьёт, не курит, не изменяет. Разъезжает по командировкам, в том числе и заграничным. Если не каждый раз, то через раз, берёт с собой жену. Задаривает подарками... У них отличная квартира, современная мебель. К профессорскому жалованью хорошей прибавкой является его преподавательская деятельность в университете, немало перепадает от издания научных трудов. Они прекрасно питаются, модно одеваются. А что Эльвира хандрит, капризничает, так это временное явление, результат тяжело протекающей беременности. Родит ребёнка и хандра пройдёт, увлечётся его воспитанием, и обо всём забудет.
Как предполагал Аркадий, так и получилось. С рождением сына Эльвира как заново родилась. Раньше не знала, куда себя деть, чем заняться, а тут вдруг - минуты свободной нет. Аркадий отошёл даже не на второй, а на какой-то задний, едва видимый план. Всю её, без остатка, захватило это маленькое, розовое, писклявое существо с беспорядочно дёргающимися ручками и ножками.
За сына Аркадий подарил жене колечко с бриллиантом, настоял, чтобы она носила его постоянно. И не только его, вон, сколько дорогих украшений лежит без дела в шкатулке, а она порхает по квартире серенькой бабочкой.
- Я уже серенькая?
- Я сказал - бабочка! Моя серенькая бабочка.
Он прижал её на секунду к себе, чмокнул в губы, тут же отпустил. В его жизни всё было рассчитано по секундам, больше положенного он ни на что не тратил ни единого мига драгоценного времени.
Эльвира влюбилась в Аркадия, когда ей было четырнадцать лет. Все чувства, мечты, отношения тех лет можно было назвать одним словом: обожествление. Да, он был для неё Богом, и именно так она его восприняла при встрече в университете. Но их отношения сразу начали строиться по другому плану. Она по-прежнему видела в нём Бога, но теперь уже хотела понравиться этому Богу, всё делала для того, чтобы понравиться, о его недостатках не задумывалась, так же, как истинно верующая старушка не смеет задумываться о недостатках Бога.
В первое время после свадьбы её чувства были полны благодарной радости. Радовалась, что он её осчастливил, была благодарна за это. А когда родился сын, эта благодарность пополнилась радостью материнства, и Эльвира была благодарна вдвойне.
Ребёнок подрос, пошёл в школу, и Эльвира впервые задумалась о том, чтобы подыскать себе работу. Ведь так и диплом можно просидеть! Но Аркадий был категоричен. Он что, не в состоянии прокормить семью? А за подрастающим сыном нужен глаз да глаз...
Эльвира, уже в который раз, уступила мужу, согласилась с ним. Но теперь у неё, за многие годы, впервые появилось свободное время, появилась возможность в тихой, спокойной обстановке, пока муж на работе, а сын в школе, подумать. Просто подумать о своей жизни.
Чем больше Эльвира думала, тем неутешительнее вырисовывалась картина её жизни. В том, что Аркадий её любит, сомнений не было. Любит, очень любит, и не просто любит, обожает свою серенькую бабочку. И что у него на стороне не было ни одной женщины, в этом она тоже была уверена. Более того, она каким-то необыкновенным женским чутьём чувствовала, что Аркадий никогда ей не изменит. Он был не такой, как все мужчины. Слишком много всяческих условностей ему надо было соблюсти, чтобы созрел момент, когда он смог бы заняться любовью с другой женщиной.
А она? Любит ли Аркадия? Сможет ему изменить?
Эльвира похолодела от этой мысли, по спине пробежала дрожь, её охватил озноб. Именно, по этим признакам, она поняла, что сможет! Почему? Зачем? На эти вопросы ответов не было.
Она достала семейный альбом, гордость Аркадия... Впрочем, подумала она, здесь, за что ни возьмись, всё его гордость. Во всё он вложил свой ум, энергию, душу... свои деньги...
У него и свадьба в срок, и ребёнок по плану, и защита диссертации...
Вот его школьные фотографии... Пионерлагерь. Какой-то фотограф, видимо, такой же педант, как Аркадий, увековечил его с тюбиком зубной пасты в руках, в тот момент, когда Аркадий, скручивая тюбик в трубочку, подгоняет пасту к завинченной пробке. Великолепный, удачно схваченный образ. Вот, именно в этом снимке весь Аркадий!
Паста у него расходуется до последнего миллиграмма.
Щётки, зубная, одежная и обувная, истираются так, что до последнего момента все волоски остаются одинаковой длины.
Лист бумаги сгибается строго под прямым углом, отрезается от него ровно столько, сколько нужно, поэтому в папке лежит два десятка отрезков бумаги разной длины - на всякий случай, и он не станет портить новый лист, пока не проверит все эти отрезки...
Стрелки на брюках в положенном месте, никогда не бывают сдвинуты в сторону ни на миллиметр.
Даже в самую жаркую погоду все пуговички на рубашке застёгнуты, на шее повязан обязательный галстук.
Ага, вот нет галстука, но нет и рубашки, на нём тенниска. Интересно, кто это умудрился снять его в пижаме? Нет, не так... Как это он позволил снять себя в пижаме? В пижаме его можно застать только в постели... И без плавок... Любопытно, на этом снимке он в плавках, или без? И есть ли в кармане салфетка?
Нет, я совсем вульгарная стала... Но ведь это правда! Ему наплевать, что ты соскучилась, что уже давно готова, или что ты, наконец, еле сдерживаешь себя, что б не уснуть...
Он должен принять душ, переодеться в пижаму, положить в карман байковую салфетку, включить красный свет... А если, не дай Бог, салфетки не окажется на месте - всё, вечер любви пропал... Как можно без салфетки!
А когда сгорела красная лампочка, он в поисках её, две недели вечерами сидел на телефоне, и за всё это время к ней не притрагивался. Таков ритуал педанта! Она тогда ему сказала:
- А ты купи красный абажур, под него сойдёт любая лампа.
Она пошутила, но Аркадий купил красный абажур, пристроил его на торшер, и только после этого нырнул к ней под одеяло... Да, красная лампочка и абажур... Это, пожалуй, единственные вещи, которые Аркадий лично принёс домой...
Эльвира быстро перелистывала страницы альбома, пробегала взглядом по фотографиям и, полистав толстый альбом до конца, подумала: жаль, что, когда Аркадий нёс домой красный абажур, на его пути не попался фотограф. На всех фотографиях руки Аркадия были свободны. Стоял он, сидел, или шёл, выглядел всегда импозантно, позы его были изысканными...
Но не это сейчас взволновало Эльвиру. Она вдруг с ужасом поняла, что за всё время совместной жизни, Аркадий не принёс домой ни булки хлеба, ни бутылки молока, ни килограмма картошки. Всё это была её забота. И даже когда она, будучи беременной, сгибалась под тяжестью сумок с покупками, он шёл рядом, с отвратительно фешенебельным видом, и… с пустыми руками. Самое большее, на что он был способен, это флакон духов, колечко, серёжки, дезодорант - только то, что можно поместить в дипломат. А крупные вещи в дом приносили грузчики.
Чем больше Эльвира думала, чем больше вспоминала, тем безотраднее казалась её жизнь. Она наугад выдёргивала из толстой пачки фотографии, и как назло, все они подтверждали сделанное ею открытие.
Вот она пригнута к земле висящей на руке сумкой и держащимся за шею сыном, а Аркадий стоит рядом, высокий, стройный, красивый...
На другой фотографии у неё арбуз и сын, а у него - дипломат...
Он даже не знал, что такое авоська, потому что никогда не уповал на авось...
Постой, постой... Эльвира стала лихорадочно перелистывать фотографии, перебрала их раз, другой, но того, что искала, не нашла.
Так и есть! Он и Андрюшку ни разу не взял на руки! По крайней мере - на людях. И нет ни одной фотографии, опровергающей эту догадку... А подруги ей завидуют... Идиотки! Это ему надо завидовать, что у него такая жена.
Вернулся из загранки Аркадий, привёз какую-то дорогую безделушку. Эльвира разделась, нацепила её на шею, обняла мужа, и попыталась упасть с ним в кровать. Куда там!
Он устал с дороги... Необходимо сделать два срочных звонка... Надо принять душ, переодеться в пижаму. (Найти салфетку, - подумала Эльвира), разобрать постель, задёрнуть шторы, включить красный свет... В конце концов, Андрей может неожиданно прийти из школы.
- У тебя был контакт? - перебила его Эльвира, нагишом стоящая посреди комнаты, и чувствуя себя нелепо с дурацкой безделушкой за сто долларов на шее.
- Какой контакт? - не понял Аркадий.
- У тебя есть любовница? - уточнила Эльвира.
- Какая любовница, при чём тут любовница? Зачем она мне?
- «Да, правда, зачем? Домой ты её не приведёшь, а все эти атрибуты: красный абажур, пижамы, салфетки - с собой не возьмёшь.
- Я привёл достаточно убедительные доводы против секса во внеурочное время. Попробуй, хотя бы один из них опровергнуть!
- Куда мне, с моим тощим дипломом. –
- Что с тобой случилось? Чем ты недовольна? Чего тебе не хватает?
- Любви! - выпалила Эльвира.
- Я люблю тебя. И ты это знаешь, - сказал Аркадий.
Весь день, просматривая фотографии, Эльвира не раз задавала себе вопрос: любит ли её Аркадий? И какие бы контр доводы она ни приводила, каждый раз получалось так, что - любит! Однако, наряду с этим, её мозговые извилины щекотал другой, не высказанный ею вопрос. Не высказанный потому, что она, ещё не осознав его до конца, и не высказав, уже знала на него ответ. Потому и не формулировала вопрос, не задавала его, что боялась честно на него ответить самой себе.
Только теперь, доведенная до отчаяния непониманием её женской сущности любящим человеком, она уже неспособна была больше сдерживать себя, и была полна решимости бросить этот ответ ему под ноги, как бросают перчатку, вызывая противника на бой.
- Но я тебя не люблю! - выкрикнула она, испугалась своего откровения, и, боясь, зная наперёд, что Аркадий не поймёт, не поверит ей, не захочет понять и поверить, принялась с жаром убеждать его, приводить всевозможные доводы в оправдание своих слов:
- Да, не люблю, не люблю, не люблю! Я хотела полюбить, пыталась, старалась изо всех сил, но я не могу любить такого человека, как ты. Твой педантизм меня губит, убивает, душит мою свободу, угнетает волю, самостоятельность, выхолащивает мой ум, освобождает его от остатков знаний, активности, способности мыслить. Ты сильный, умный, всё знаешь наперёд. Ты даже знаешь, что через два дня у тебя закончится зубная паста, и не дай Бог мне выбросить полупустой тюбик на день раньше! Все эти щёточки, лампочки, абажурчики, пижамочки, салфеточки, простыночки, подставочки, подкладочки, коврики... Ты как робот, живёшь только умом. А сердце? Душа, наконец! Они согласны с твоими мозгами?
- Чем тебе не нравятся салфетки? - спросил Аркадий.
Эльвира заметила: смятение в глазах Аркадия промелькнуло лишь в первый момент, когда она сказала, что не любит его. Затем он взял себя в руки, успокоился, слушал внимательно, не перебивая, как слушал аспиранта на защите диссертации, анализируя сказанное им, запоминая, и одновременно формулируя вопросы, которые он задаст ему в конце.
Когда она дошла до салфеток, он смутился, будто соискатель высказал некую крамольную мысль, за которую его надо гнать из аспирантуры, и уже не улавливал смысл сказанного ею, а только ждал удобного случая, чтобы перебить, но, не дождавшись паузы, перебил оказавшимся самым важным для него вопросом:
- Чем тебе не нравятся салфетки? Ты хочешь, чтобы твои простыни имели такой же вид, как в студенческом общежитии?
- При чём тут салфетки? - перебила она Аркадия. - Ты что, не слышишь, о чём я говорю? Я говорю не о салфетках, а о полёте мысли, порыве души, фантазии тела, о вдохновении, откровении двух сердец, соединённых любовью, о трепете ожидания, о предвкушении наслаждения! А ты ухватился за салфетки. Нельзя прожить всю жизнь по графику: в девять душ, в девять пятнадцать - пижама, в девять двадцать - разборка постели, в девять тридцать - салфетки, в девять сорок - секс, в девять пятьдесят - сон... И так каждую субботу. Ты даже командировками не нарушаешь свой график.
- Я не вижу в этом ничего плохого.
- А я не вижу ничего хорошего. Может, я хочу прижаться к мужчине, поцеловаться, покувыркаться на полу... Может, я жду, не дождусь, чтобы он ущипнул меня за сиську, наконец, шлёпнул по жопе!
- У тебя есть любовник? –
- У меня есть муж... Вон, уже девять часов, отправляйся в душ. За разговорами ты забыл, что сегодня суббота...
Аркадий принял душ, переоделся в пижаму, проделал свой ритуал, и в девять сорок, нырнув под одеяло, прижался к горячему, ждущему, как ему казалось, телу жены.
Эльвира перевернулась на спину, раздвинула ноги, закрыла глаза. Всё повторилось строго по инструкции...
Утром Аркадий вёл себя так, будто вчера между ними не было никакой размолвки. А Эльвиру распирало не вылившееся вчера раздражение, да ещё накопившееся за ночь. После учинённого ею скандала, Аркадий не сделал никаких выводов, нисколько не изменился.
Днём Эльвира уселась на диван, пристроила рядом Андрюшку, и принялась показывать ему фотографии. Андрей был весь в отца: бережно вынимал из уголков фотографию, подносил близко к глазам, внимательно рассматривал, аккуратно вставлял на место, ни разу не загнув ни один уголок.
Это раздражало Эльвиру, но она терпела, мужественно и настойчиво претворяя в жизнь свой план:
- Это мы идём с рынка. Я несу арбуз и тебя, а наш папочка несёт свой дипломат... А это мы возвращаемся из магазина. Я несу продукты и тебя, а папочка нас охраняет... А это мы после прогулки. Я несу тебя и твоего мишку, а папочка демонстрирует прохожим свою стройную фигуру...
Чем дольше она рассматривала фотографии, чем упорнее молчал Аркадий, тем злее становились её реплики:
- Вот это я несу продукты на день рождения нашего папочки. Он мне не помогает, так как ему надо сохранять свою стройную фигуру... Это мне можно сгибаться в три погибели под тяжестью, чтобы вас прокормить, а папочке нельзя, он у нас профессор, он культурный, ему не к лицу сумки да авоськи.
- Чему ты учишь сына?
- Я его учу не быть черствым к людям, особенно к близким и родным.
- Если я буду носить сумки, ты будешь счастлива?
- Я буду счастлива, когда полюблю тебя. А полюблю, когда ты поумнеешь.
- До академика мне ещё далеко.
- Академия ума не добавляет. Если туда умный придёт, умный выйдет. А придёт дурак, дурак и выйдет.
- Выходит, я дурак?
- Выходит, так.
- И это говоришь ты, со своим тощим дипломом, мне, профессору? Согласен, пусть воцарится в доме мир. Давай прекратим этот никчемный спор.
- Ты хочешь прекратить его, ничего не изменяя в нашей жизни, не давая никаких обещаний?
- Я не понимаю, что я должен обещать? Что конкретно тебя не устраивает в нашей семейной жизни?
- Вот и выходит, что ты...
- Хватит! Я уже это слышал. Постесняйся ребёнка. Какой пример ты ему подаёшь.
- И правда, - сказала Эльвира, - ты такой ab incunabulis, а я тебя собралась перевоспитывать. Да, ab incunabulis, с детства.
Эльвира удивилась: как это ей в голову пришла латынь? Да очень просто! Она пять лет штудировала её в университете, готовилась стать преподавателем в медицинском, но долгие годы без тренировки сделали своё дело, бесполезные в домашнем обиходе слова стали забываться, и если Бог послал ей сигнал вспомнить их сейчас, то не зря же! Пора ей применить свои знания на деле. И a die, a discretio, именно с сегодняшнего дня, и именно без предварительного плана.
- Что это ты лепечешь? Что с сегодняшнего дня и без плана? Без плана ничего нельзя делать.
Эльвира поняла, что последние слова она произнесла вслух. «A discretion - это так, к слову. Я ещё в школе запланировала преподавать латынь. Как-то мне в руки попался словарь, уж очень красивые слова в нём были. Bona fide*, carpe diem**, cui prodest***, de te fabula narratur****, de gustibus non disputandum*****, de mortuis aut bene, aut nihil******, contradictio in adjecto*******».
* - доверчиво. ** - лови момент. *** - кому выгодно. **** - речь идёт о тебе. ***** - о вкусах не спорят. ****** - о мёртвых говорят или хорошо, или ничего. ******* - противоречие между определяемым словом и определением, например, сухая влага, горячий снег.
- Ну, и что означает эта твоя контрадикция?
- Она не означает. Она определяет наши отношения.
- И чем же они, по латыни, определяются?
- Ничем... Сухая вода, горячий снег, белая чернота, родная жена...
- Выходит, ты мне не родная?
- Это ниоткуда не выходит, это так есть! Андрюшка тебе родной, а я - нет. Не надо быть профессором, чтобы это понять.
Зачем я так, подумала Эльвира...
- С каких это пор ты стала мне чужой?
- Чужой и не родной - не синонимы! Поэтому родной я тебе, никогда не была, а чужой пока ещё не стала.
- Пока ещё?
- Не придирайся к словам.
- Нет, раз уж мы завели этот разговор, давай всё разложим по полочкам...
- Жизнь не диссертация, чтобы её можно было разложить по полочкам, главам, параграфам, страницам. А ты к семье подходишь с теми же мерками, что и к журнальной статье.
- Жизнь тоже можно разложить по полочкам.
- Да пошёл ты со своими полочками в жопу! Вот где они у меня сидят. - Эльвира указала рукой на горло, и ушла из дому, громко хлопнув дверью...
Что это с ней? Второй раз за сутки она произнесла это вульгарное слово... Но беспокоило её не то, что она обронила его в порыве гнева, а то, что, вылетев из её уст, слово это доставило ей наслаждение... точнее, не само слово, а произведенный им эффект.
Аркадий не часто сводил её со своими коллегами, но когда это случалось, беседы велись на высшем уровне. И у неё получалось неплохо их поддерживать. Эльвира была маленькая, незаметная, Аркадием была приучена никогда, никому не мешать, но если кто-нибудь находил её в глубоком кресле, извлекал оттуда на свет божий, она со своей латынью всегда была ad hoc, кстати... Вот бы послать всех их в... И вместо того, чтобы возмутиться своим мыслям, Эльвира улыбнулась. Думала ли она о последствиях своего поступка? Отнюдь! Но alea jacta est, жребий брошен, и она, как две тысячи лет назад Юлий Цезарь, решила перейти свой Рубикон.
Её подруга, если и удивилась, то только тому, что Эльвира не пришла раньше. Она знала её проблемы, давно подбивала на это. Был у неё знакомый мужчина, который не раз видел Эльвиру, открыто вздыхал по её прелестям, но все попытки подруги отправить Эльвиру к нему в постель, заканчивались неудачно. И вдруг! Подруга по внешнему виду всё поняла, и запретила Эльвире изливать душу:
- Молчи. Я всё вижу. Чем больше ты будешь говорить, тем хуже тебе будет. Я знаю, как тебе помочь.
Сняла трубку, набрала номер:
- Максим, укрась наше общество своим присутствием.
Видимо, Максим жил рядом, потому что появился через пять минут, с шампанским, коньяком, коробкой конфет и... цветами. Бросив бутылки на диван, стал на колено, преподнёс Эльвире букет, поцеловал ручку. Как это не похоже на Аркадия!
- У Эльвиры начался неудачный жизненный цикл, ей надо помочь, - сказала подруга.
- Меня не остановит даже, если начался менструальный цикл, а с жизненным, мы враз разберёмся!
Он подхватил Эльвиру на руки, понёс в спальню. Она пыталась защищаться, кричала, махала руками, царапалась, била маленькими кулачками, что-то говорила о любви, о причиняемых ею страданиях, но Максим был неумолим:
- Зачем любить, зачем страдать? Ведь это всё ведёт в кровать. Не лучше ль, в Бога вашу мать, с кровати сразу начинать!
Боже, что это был за день! Да что там день, Максим не оставлял её в покое до глубокой ночи, а дав забыться на каких-то два часа, вновь принялся терзать её тело своими ласками.
Беспокоясь, что Эльвира не явится вовремя домой, подруга сначала робко, потом настойчиво, а ближе к полуночи, уже с укоризной, пыталась образумить Эльвиру, но тщетно! Молодое, здоровое женское тело, впервые попав в руки сильного, опытного, знающего мужчины, отказывалось выполнять идущие из глубины сознания команды. Да и команды эти, вначале настойчивые и требовательные, становились всё слабее и слабее, пока Эльвира окончательно не покорилась судьбе, решив лучше ad patres, умереть, чем лишиться этого божественного наслаждения.
Утром позвонил Аркадий. Знал, что, кроме подруги, Эльвире некуда пойти, был абсолютно спокоен. Подруга подала телефон. Эльвира смело взяла трубку. Куда девались её робость и страх перед учёными званиями профессора. В то время, как Максим ласкал её груди, она спокойно отвечала на вопросы мужа.
Аркадий так ничего и не понял! Менторским тоном он приводил неопровержимые аргументы, способные, как ему казалось, сокрушить все сомнения жены. Эльвира складывала их на чашу весов, их набралось достаточно, чтобы поколебать любое равновесие, но от одного нежного прикосновения руки Максима, воспламенялся низ живота, из него выходил огромный шар огня, который даже не перевешивал, а просто сжигал, испепелял аргументы мужа, вместе с весами...
- О чём ты говоришь? Я лежу в постели с мужчиной! - не выдержав каренинских назиданий мужа, выпалила Эльвира. У Максима расширились глаза, отвисла челюсть. Вот тебе и кнопка! Ай да, серая мышка! Аркадий молчал, собирался с мыслями, формулируя их. Но Максим нажал на рычаг телефона:
- Послушай, детка. Я люблю тебя. И буду любить ещё несколько дней... может - месяцев. Мне хорошо с тобой. Вижу, что и тебе тоже. Но я никогда на тебе не женюсь! Я не тот человек, который тебе нужен. Так что, не сжигай мосты, не порывай с мужем. Нехорошо разбрасываться профессорами. Возвращайся к нему, улаживай свои с ним отношения, а я всегда к твоим услугам.
- И сейчас тоже?
- Разумеется!
- Тогда пошёл он в жопу! - засмеялась Эльвира, и села верхом на Максима, у которого ещё сильнее расширились глаза, и отвисла челюсть. А Эльвира, в третий раз, получила удовольствие от своей смелости: это вульгарное слово стало для неё как бы паролем в новую жизнь...
Максим не только не расспрашивал Эльвиру о её отношениях с мужем, но слышать об этом не хотел, и даже запрещал Эльвире говорить на эту тему.
- Тебе хорошо? Мне тоже. Не думаю, что, если мы об этом поговорим, нам будет лучше. Не надо заниматься самоедством.
- Но я не могу так.
- Как - так?
- Жить с мужем, и встречаться с любовником.
- Все так живут.
-Значит, я не такая, как все.
- Не обольщайся. Ты темпераментная, но не уникальная. Таких женщин тысячи, миллионы! Все они мирятся со своим положением, и ты должна смириться. Есть обстоятельства, которые выше нас.
- Например?
- Например, твой сын.
Если бы Эльвира задумалась, хоть на мгновение, она бы так не ответила. Но она сказала, не думая:
- Я и сына не люблю.
Сказала, тут же поняла, что сказала не то, не так, но смириться с этим не смогла, не захотела, и принялась с жаром оправдывать сказанное:
- В нём нет ничего от меня. Он точь-в-точь, папа. Такой же педант, такой же аккуратист. Такой же умник.
- Это не так уж плохо.
- А я считаю, что нормальное состояние ребёнка, когда он бежит, кричит, и грязный. А если сидит, молчит, и чистый, его надо показывать психиатру. Как-то Андрюшке подарили пистолет, и коробку пистонов. Мы ушли в театр, а он за вечер расстрелял все пистоны, тысяч пять, кажется. Дым стоял - метр до пола не дошёл. Ещё немного, он бы отравился. А он сидит, и стреляет: пах, пах, пах, пах. Нормальный ребёнок уже после третьего выстрела разобрал бы пистолет, и посмотрел, что там внутри. А у Андрея все игрушки ещё с детского сада рядочками сложены... Это что, нормально? Так его Аркадий воспитывает.
- Ты сексуальное поведение мужа отождествляешь с поведением собственного ребёнка. Ведь это разные вещи! В постели можно и побезобразничать, а в быту надо вести себя достойно. А ты хочешь, чтобы одно являлось продолжением другого. По этой логике, сегодня на улицу ты должна выйти обнажённой.
- А я и выйду обнажённой... Обнажённой душой!
- Как хочешь, но я бы, всё-таки, её прикрыл. И вёл бы себя соответственно обстоятельствам, а не желаниям... Тысячи матерей мечтают воспитать своего сына таким, как твой Андрюшка, а ты на него злишься.
- Мне вернуться домой?
- А что, в сущности, произошло? Ты изменила мужу? Так в этом знаменательно лишь то, что - первый раз! Когда будет сто первый, ты воспримешь это, как очередной культпоход в театр... И чем быстрее это произойдёт, тем для тебя же лучше.
- После тебя я не лягу с Аркадием в постель
- Глупости! Через год я бы надоел тебе так же, как Аркадий. Я не лучше, и не хуже его. Я просто другой. А чтобы убедиться в этом, загляни в мою квартиру. Ты там за месяц не наведёшь порядок. Тогда поймёшь, кто хуже, кто лучше. Надо проще смотреть на вещи. В жизни редко встречается абсолютно белый, или абсолютно чёрный цвет. Чаще - серый. Подумай об этом хорошенько.
Эльвира, дав обещание хорошенько подумать, вернулась в семью.