НОЧНОЕ СОЛНЦЕ
Она стояла на фоне серой стены панельного дома, закрывающего все окрестное небо. Ее худое тело было закутано в лиловое бархатное пальто, перетянутое в талии жестким картонным поясом. Пояс беспощадно подчеркивал горб, прорисовывая его жестким выпуклым овалом. Бледное лицо выдавалось немного вперед, образуя вместе с шеей что-то похожее на знак вопроса. Ожидание заковало ее в неподвижность страха. Страх должен был завершиться заветным мгновением, к которому она так долго готовилась несколько последних лет.
Ночное маленькое солнце, искря голубыми протуберанцами взошло почти в самый зенит. И дно каменного колодца, стены которого были стенами домов, наконец-то слегка осветилось. Горбунья, очнулась от волнительного оцепенения, открыла сумку из рыжей шкуры искусственного медведя. Оттуда она достала горсть мелочи. Ее худые руки слегка дрожали от напряжения. Немного помедлив, она поставила сумку в ноги так, чтобы хоть как-то унять эту неприятную дрожь. Разместив мелочь в домике сложенных ладоней, она прошептала что-то беззвучное. А потом подбросила монеты вверх, и они обсыпали ее кратковременным, звонким дождем. Ее голова запрокинулась на мгновенье, взгляд коснулся края сумрачного неба. Опустив голову, она настороженно оглянулась, но двор был пуст. Удовлетворенно хмыкнув, она рефлекторно задернула на сумке проржавевшую молнию и скрылась в ближайшем подъезде.
А кто, собственно, мог появиться во дворе во время зенита ночного солнца? Разве что самоубийцы. Ночью окна во всех домах закрывались тяжелыми ставнями, потому что излучение маленькой, ночной звездочки имело одно не очень приятное свойство, а в некоторых случаях могло быть смертельно опасным.
Но горбунье, видимо, нечего было терять. Как и нечего было терять странному человеку, лежащему на крыше и подставившему свое обнаженное тело прямо под беспощадно-голубой рентген.
ЛИКА.
Утро пришло обычное, из череды серых осенних утр, ничем от них не отличающееся. Лика проснулась в кровати с лиловыми простынями. На их сумрачном фоне красная, шелковая, ночная сорочка казалась сшитой из пламени. Тело у Лики было еще ничего, а вот лицо... Правильно ей сказала однажды случайная попутчица в поезде:
- А не кажется ли тебе, милая, что с каждым вылеченным тобой человеком, ты стареешь?
- Ну, нет, что вы... Я им даю свет, они отдают его мне взамен, как счастье. Я испытываю счастье.
Тогда женщина лишь мимолетно взглянула на ее лицо, но Лику словно обожгло. Ну, да - эту тяжесть не скрыть, она ощущает старение своего лица, даже если не смотрится в зеркало. Вот они обвисшие веки, щеки. Такое ощущение будто бы на лице тяжелая маска. И шея... Что-то не так с ее шеей, дряблая кожа от подбородка. Что-то не так. Хотя, может быть, все и так. Она ведь давно уже не юная девушка.
Лика помнила то время, когда она никого не могла «лечить». Тогда она просто жила, входя в потоки реальности, наслаждаясь ими. У нее были белые волосы, яркие, пухлые губы и вера в свою счастливую звезду. А что же теперь?
Лечить тело, делать людей счастливыми - разве это плохо? Лика накинула пушистый, легкий халат с мохнатыми китайскими розами, ногой нащупала тапочки.
На кухне она зажгла газ, поставила греться чайник. Усталость после крепкого сна, это нормально? Тем более, что усталость была не совсем обычной, она была предварительной. Лика примерно в целом видела предстоящий день, и он не сулил ей ничего необычного. Этот день просто пришел к ней для того, чтобы она его провела, убив время. Вообще- то, она понимала, откуда пришла эта усталость. Вот уже почти месяц, как она не могла выйти на контакт со Вселенной. Каждый раз перед тем, как лечь спать, она говорила сама себе, что надо настроиться на волну галактической бесконечности. Но, ложась в постель под теплый, почти живой плед тигровой раскраски и закрывая глаза, она мгновенно проваливалась в черную беззвездную пропасть сна.
Чайник закипел. Нет слов, было приятно наливать кипяток в чашку с гранулированным мокко. Тем более, что в холодильнике еще оставались пирожные со взбитыми сливками под ломтиками апельсинов.
- Я имею одно, но тогда у меня нет другого. Всегда надо что-то выбирать. В том числе и варианты своей жизни, - так подумала она, делая первый глоток.
Мягко заурчал телевизор, наполняя комнату последними новостями. Урчание переходило в угрожающее рычание или в паническое верещание. Лика едва вслушивалась в слова, равнодушно, мимо ушей пропуская поток намеренного нагнетания страхов. Что-то там говорили о взрывах, о ценах на нефть, о птичьем гриппе, о смерти известного артиста. От последней новости она ощутила пугающий холодок в животе. Да, она должна была признаться себе, что с некоторых пор ее снова стала волновать смерть. Смерть или старость?
Край красной ночной сорочки выглядывал из-под полы открытого халата. Кожа на ногах была светлая, нежная, бархатистая, она словно бы еще несла в себе теплый запах молодости, которая давно ушла. Лика пила кофе без сахара, перебирая листки записной книжки с номерами. О, как там было много номеров! Но сейчас телефон был отключен, он молчал, шнур мертвой змейкой вился по полу. Стоило только включить, его и тут же начинались слезливые звонки, просьбы о помощи, в которых явственно слышалось слово «должна»
- Ты должна, Лика, помогать тем, кому плохо, - так ей сказала ее бывшая подруга, блестя румяными щеками и упитанными боками.
- Я ничего никому не должна, - огрызнулась тогда Лика.
Тогда она довольно тяжело пережила «предательство» этой своей подруги. Хотя вроде бы предательства как такового не было. Со стороны Лики было чистое и искреннее желание помочь, и подруга охотно приняла ее помощь. Но Лика хотела не просто помочь, а поделиться с ней своим умением видеть, чтобы быть на равных. Подруга же пошла по пути «взять, но не стать». Это был ее выбор - не идти по одной дороге с Ликой. И, наверное, не стоило этот выбор называть предательством.
Проблемы у подруги были такие же, как у миллионов женщин. Агрессия со стороны мужчин и неполадки в гинекологии. Собственно, это была одна проблема. Но люди привыкли целое разделять на части. Для Лики же подобные вещи не казались сложными. Болезнь и всякие прочие неприятности для нее были лишь сигналом о том, что человек выделяет в мир нелюбовь. Так что суть «лечения» была довольно проста. Все каналы нелюбви перестраивались на каналы любви. Серый туман заменялся на свет, и наступало выздоровление. Иногда света получалось столько, что человек начинал сам «видеть» каналы других людей и свой собственный дар внутри себя.
Дар - это то, что дарит тебе Вселенная и то, что ты сам можешь подарить людям.
Самое главное перестроить каналы нелюбви на каналы любви. В этом вопросе без участия Космической Души нельзя было обойтись. И Лика так хорошо ее ощущала ласковым теплом в сердце. Сине-фиолетовыми галактическими кругами во внутреннем зрении и картинками, поражающими своим великолепием, Вселенная выходила с ней на контакт как живое, разумное существо из высшего измерения. Вселенная несла в себе радостную силу истинной веры, и Лика так хотела поделиться этой верой со всеми, кто был рядом с ней…
«Пионер всем ребятам пример», «строительница коммунизма» или «просто наивная Лика»… Сколько таких блаженных ходит по нашей земле с призывами к очищению духа. Видимо, не стоит пытаться тянуть маломощные корешки из-под земли на свет, придет время, они сами вылезут. Вот так и с подругой…
Лика пыжилась изо всех сил, стараясь вывести ее к свету Вселенной. Свет сделал свое дело.
Болезни от подруги ушли, и к тому же она нашла себе нового мужа. Получив желаемое, подруга тут же раздалась в бедрах, на лице ее появилось сытое, удовлетворенное выражение. Свет внутри нее переродился в дымок, по виду похожий на тот, которым коптят рыбу и мясо.
И тогда подруга совершенно беззастенчиво начала обвинять Лику в том, что якобы Лика применяет методы нелинейного программирования, что Космическая Душа - это выдумка, что главный источник знаний - это не Вселенная, а умные книги. И чем больше она это говорила, тем больше раздувалась от собственной значимости и умности. Так бывает, ведь многие люди путают счастье с удовольствием, с тягой к покою.
Может быть, кому-то и кажется, что покой-это хорошо, но на самом деле он есть отсутствие движения - это смерть.
-Я хотела ее сделать истинно живой, а в итоге получила нечто мертвое, - так иногда горестно думала Лика.
-Я дала ей много денег на космическое образование, а она потратила их на удовольствие для тела, - еще и так иногда, горестно вздыхая, думала Лика.
Она вспомнила про подругу, доедая апельсиновое пирожное. Второй раз повторения такой истории она не хотела. И потому теперь с опаской относилась к тем, кто так жаждал ее помощи.
До последнего она откладывала и свой визит в больницу, но сегодня отступать было уже некуда. Сегодня надо было идти в больницу во что бы то ни стало. Внутри она ощутила едва слышимый зов. На этот зов можно было настраиваться как на определенную волну. Зов помощи, какой же еще? Хотя, наверное, бывают еще зовы любви. Ну да, конечно, как она могла об этом забыть - это же зов исцеленных – поток радости. Странно, что в последнее время она так редко настраивается на радость, только на просьбы о помощи…
Кухня смотрела на Лику своим чистым и светлым лицом. Молочные стены, шкафчики и столы из темного, полированного дерева, красная пластиковая скатерть на столе. Кофе в чашке заканчивался, и Лика еще долила кипятка, задумчиво размешивая его ложкой. Мысли магнитным потоком несло к больнице.
К врачам у нее было слегка настороженное отношение. Они столько знали о физиологии и строении организма, что Лике и не снилось, но в то же время практически ничего не знали о причинах болезни.
СВЕТА
Лика вспомнила, как однажды она услышала зов помощи от Светы. Со Светой она познакомилась не так давно… Светлые прямые русалочьи волосы, серые смешливые глаза и руки мастера - Света работала в скромной парикмахерской, разместившейся в переоборудованной однокомнатной квартире на первом этаже соседней панельной девятиэтажки.
Однажды Света легла в больницу, чтобы подлечить вегето-сосудистую дистонию. Но там, в больнице, после капельницы ей стало совсем плохо, и она сбежала домой. Лика услышала тогда ее зов и пришла к ней. Света не то чтобы стоять, даже сидеть не могла от ноющей боли в голове и тошноты. Она полулежала на кровати, опираясь на подушку с красными розами. У Светы вся квартира была в розах - раскидистые кусты гибискуса жадно захватили все свободное пространство. Не квартира, а полузадушенный райский сад. Лика села в кресле напротив Светы и начала постепенно расспрашивать ее об ощущениях себя в себе. Через ощущения Лика погружалась в чужой мир. Каждое слово доставляло Свете неимоверную боль. Но слова для Лики были как метки «черных» программ, которые требовали осветления.
Сначала Лика ничего не видела, а потом начала проявляться картинка… Волнующий процесс… Сначала, действительно, ничего не видно. Мозг пытается строить что-то из обрывков логических умозаключений. Ты отключаешь этого навязчивого говоруна как радио. Приходит внутренняя тишина. Из тишины рождается радостная уверенность, что ты это знаешь, и вслед за верой сразу же начинают всплывать картинки. Эти картинки приходят из неких других миров, смещенных во времени или в пространстве, миров, похожих на боковые параллельные ответвления реальности. В этих мирах могут жить маги и боги, там светят иные звезды и время течет совсем по другому. Иногда Лике казалось, что мир картинок более реален и истинен, чем этот, болезненный и капризный, данный ей в телесных ощущениях.
Вот и тогда, несмотря на Светину растерянность, Лика ощутила легкий толчок, вплывая в поток перехода из мира в мир. На картинке проявилась черная маленькая женщина, жгущая костер. Это было достаточно неожиданное видение. Женщина по размерам была не больше наперстка и жгла она костер не где-нибудь в лесу, а прямо в нижней затылочной части Светиной головы. От костра шел едкий, удушливый дым. Этот дым заполнял всю Светину голову и спускался к желудку, вызывая тошноту. Женщина была настолько мала, что очертаний ее лица было не разобрать. Да она и не поднимала лица, и не останавливалась ни на мгновение, что-то постоянно подкладывая в костер и бормоча еле слышные ворчливые ругательства.
Эта маленькая, черная женщина оказалась бывшей Светиной подругой, которую Света не могла простить за то, что та дружила с ней только из-за выгоды. А простить ее надо было бы. И не только простить, понять, но и восхититься. Восхищение и давало ту самую возможность открытия канала любви-света. Восхититься тем, кого ненавидишь, восхититься тьмой, послав в нее свет. Восхищение было похоже на ключик к двери, которая вела в тот самый коридор - канал любви. И в каждом конкретном случае каждому конкретному человеку надо было помочь подобрать ключик к этой двери.
Свету Лика научила находить такие ключи еще несколько месяцев назад. И сейчас, увидев закрытую дверь, Света улыбаясь порозовевшим лицом, отыскала ключи. Дым от костра исчез, и маленькая женщина-ведьма в Светиной голове превратилась в женщину-фею, которая вместо дымовухи теперь жгла яркий, сухой и теплый вечный огонь. Остаточный дым, серым, вязким туманом ушедший в желудок сгустился и вышел через рот, выдуваясь в образ светлого оленя, стоящего рядом со Светой. Так, во всяком случае, это увидела Света. Боль и тошнота прошли мгновенно, и Света зажмурилась от удовольствия.
- Лика, боже мой! Какое счастье! Ничего не болит!
- Что же тебе такого капельницей в больнице то вводили?
- Кислородосодержащие препараты, - ответила Света, и они обе, не сдержавшись, прыснули от смеха.
- Ну, ну, - хохотала совершенно счастливая Лика, - там у тебя в голове баба с дымовухой, а они ей кислородика, чтоб еще сильней дымок разжечь. Но теперь то ты можешь совершенно спокойно в свою больницу возвращаться и долечиваться. Сейчас от кислорода тебе будет очень хорошо!
Света была маленькой Ликиной надеждой. Лика очень хорошо видела ее дар и постепенно помогла его Свете открыть. Света шла к своему дару со сдержанной радостью. Она достаточно быстро научилась видеть мир в чувственной проекции. С миром Света могла общаться без слов, вернее она разговаривала с ним мысленно. Если мир являл ей не гармоничную картинку, она ее дорисовывала до гармоничности, неся на своем лице загадочную улыбку Моны Лизы. И Лика радовалась вместе с ней открытию ее дара, обретая в лице Светы дополнительные глаза. А глаза у Светы, действительно, были необыкновенные, в них прятались звезды разных миров. Одна из этих звезд имела свое имя - Летающая звезда. Она и составляла суть Светиного дара. Летающая звезда могла перемещаться в самые отдаленные уголки Вселенной, куда не попадал свет других светил.
ТЫ ДОЛЖНА.
Кофе был допит, и Лика пошла в ванную умываться.
-Если бы у меня было много денег, я бы подправила свое лицо, - с легкой тоской подумала она, рассматривая свое всклокоченное отражение в зеркале.
Пытаясь поговорить со своими клетками, она выслушала их привычные, ноющие жалобы на усталость и предпенсионный возраст. Клетки явили ей образы старушек, сидящих на скамейке, некоторые из них просили помощи извне, в виде какого-нибудь энергетического импульса, а некоторые, как и недавняя ее попутчица из поезда тревожно пытались ей задать вопросы о старости, на которые Лика пока не могла найти ответа.
Злиться на клетки было бесполезно. Лика достала с полки баночку с кремом. Крем был для сухой кожи. Он мгновенно впитывался - как вода в песок. Эффект от крема был микроскопический, скорее для самоуспокоения. Потом Лика подвела брови, подкрасила ресницы и губы, похлопала ладонью по подбородку. Лицо ей явно не повиновалось.
За окном термометр показывал минус, и она с тоской подумала о тяжелой дубленке, которую придется надевать, а под дубленку свитер, шарф, перчатки. Она могла бы и не ходить сегодня в больницу, но ведь она обещала... Опять обещала...
-Ты должна, Лика, ты всем должна, - услышала она внутри себя голос своей подруги- предательницы
В больнице, в отделении травматологии, на самом последнем этаже Ликиного прихода ждала маленькая, худенькая санитарка Зоя. Она была похожа на крохотное, обиженное инопланетное существо. В некоторой мере она, действительно, являлась таковым. У нее были необычные руки целительницы. Она могла поправлять косточки, разминать тромбы, устранять спазмы. На ее голове всегда красовалась белая, шерстяная повязка. И по положению этой повязки можно было определить, болит у Зои голова или нет. Голова болела, если повязка была надвинута на лоб. Если же повязку Зоя поднимала вверх, то тогда все было в порядке
Отделение травматологии считалось самым тяжелым для работы. Почти все больные здесь были лежачими. Ходячих долго не держали, им гипсовали конечности, накладывали аппараты Иллизарова и отпускали домой. В основном, сюда попадали люди, сбитые машинами. Переломанные руки, ноги и позвоночники просто кричали о том, насколько они хрупки, и как к ним надо бережно относиться. Эти крики Лика не только слышала, она их даже осязала липким прикосновением к коже.
Зоя работала здесь санитаркой из-за своего сына, который разбился на мотоцикле. Он сильно ударился головой об бордюр и получил открытый перелом бедра.
Теперь Зоин сын лежал в больнице. Из его бедра торчали железки и шурупы, а в колено была вставлена спица, причинявшая ему неимоверную боль при сгибании.
- Я прошу тебя, Лика, сделай что-нибудь, - каждый раз верещала Зоя. – Убери боль, ты же можешь. Он не дает мне колено, я бы ему его помассировала.
- А почему, Павлик, ты не даешь маме колено?
- Да ну ее.
- У твоей мамы золотые руки, она может ими лечить.
- Нет, я в это не верю.
- Твоя мама спасла мне жизнь, она мне старый тромб размяла.
- Нет, это вы сами размяли
- Я мяла долго - ничего не получалось, а твоя мама за две минуты справилась.
- Все равно я ей не дамся.
Вот такие разговоры вел Павлик. Одеяло скрывало худобу его тела. Глаза его жили от тела отдельно, и в них не было никакого беспокойства за жизнь. Да и тело особо за жизнь свою не беспокоилось. Оно молчало, и клетки его с Ликой на контакт не выходили. И только колено как заведенное просило об одном:
-Да, вытащите же, наконец, из меня эту проклятую спицу, она мне мешает!
Лика с тоской посмотрела на часы. Обычно поход в больницу занимал в общей сложности три часа. Три часа, вычеркнутые из жизни. Она знала, что в очередной раз ее время пройдет впустую. Как ни пыталась она вглядеться в Павлика, у нее ничего не получалось. Она ничего не видела, и он не давал ей никакого образа. Но Зоя со страстной мольбой продолжала просить Лику о чуде. Зоя хотела, чтобы Павлик поправился, а сам Павлик этого не хотел. И вглядывание в Павлика было сродни вглядыванию в густой туман.
А ведь сама Зоя, действительно, спасла жизнь Лике, о чем неустанно и счастливо теперь твердила Лике ее обновленная нога, со щиколотки которой исчезла киселеобразная опухоль. Эта опухоль искусно скрывалась долгие годы после старого вывиха. И Лика вспоминала о ней только летом, когда надевала босоножки на высоком каблуке.
Маленькая зловонная помойка внутри ноги - такой увидела опухоль Лика, когда Зоины пальцы как лазеры стали прожигать эту кисельную вязкость. Помнится, тогда Лику даже затошнило. Потому как опухоль эта уже раскинула невидимые связи со всякими другими шлаковыми отложениями в Ликином организме.
- Бр-р, - Лика поморщилась, вспоминая присутствие в себе неживого.
Неживое... Никакое... Молчащее... За этим что-то скрывалось, а что именно - Лика не видела. Застегнувшись на все пуговицы и посмотрев напоследок на унылое выражение своего лица в зеркале, Лика вышла из дома.
Путь в больницу лежал мимо рынка, там она собиралась купить немного яблок и мандаринов.
На улице было тихо и морозно, снег сыпался с неба легкой, мелкой крупой. На уличном переходе Лика зябко поежилась. Теперь всегда, когда она переходила улицу, в голове ее возникали картины аварий, злобные водители и их жертвы с переломанными костями.
В соседней с Павликом палате лежал мужчина, в прошлом Музыкант. Он попал под машину, потому что спас своего больного приятеля, который жил с пересаженной почкой. Нога у Музыканта была сломана в бедре и в голени в нескольких частях, он перенес тяжелую операцию. Казалось бы, он самый настоящий герой, но спасенный им приятель как-то придя в больницу, вместо благодарности сказал ему:
-Ну, вот и ты теперь помучайся. Все равно твои муки ничто по сравнению с моими.
Музыкант тоже ждал Лику. У кровати Музыканта неустанно дежурила его жена, с которой Лика успела немного подружиться. Она была похожа на школьную учительницу географии. Сутулая спина, бесформенная одежда, глубокие очки и голос, похожий на свистящий шепот.
БОЛЬНИЦА
Больница начиналась сразу за рынком, только надо было перейти улицу, кусочек тротуара, зайти в открытые ворота, которые как глушители мгновенно отсекали от сознания шум города. Больница распластала свое мощное тело на довольно большой площади. Сбоку к ней прилепилась церковь. Между церковью и больницей в двойной ряд росли ели, их разбавляли рябины, с сохранившимися на них красными узелками ягод.
Раздеваться надо было в гардеробной на первом этаже. Здесь работали усталые, но загадочные гардеробщицы, одна из которых однажды призналась Лике в том, что в молодости служила в Афганистане.
После гардеробной надо было пешком подниматься на седьмой этаж - лифты в больнице были только грузовыми, совсем для посетителей не предназначенными.
Лика поднималась по лестнице, радуясь упругости своих ног. На третьем этаже была дверь в реанимацию, и, проходя мимо этой двери, Лика каждый раз немного удивлялась людям, сидящим в ожидании. Каждый раз они излучали одно и то же - страх неизвестности. Излучение было сильным и постоянным, менялись только маски людских лиц и очертания тел. Иногда Лике казалось, что это излучение существует само по себе как черная дыра ужаса, и оно притягивает в свои сети людей. Они начинают вращаться вокруг центра этой дыры . Некоторые с большой скоростью уходят с орбиты в свободное пространство, а некоторые падают прямо в ядро, становясь частью ужаса.
Вот и сейчас Лика прошла мимо двери в реанимационное отделение, краем сознания ощутив физическую составляющую страха. По своей структуре она напоминала холод, неподвижный и глубокий. Ледяные пальцы прикоснулись к Ликиной шее и соскользнули прочь.
-Зачем я иду туда, - думала Лика, - зачем мне все это надо? Чтобы показать Зое, что я пытаюсь что-то делать? Но ведь лучше ничего не делать, чем делать ничего?
Но как всегда мышцы опережали мысли. И Лика уже шла по длинному коридору, приглядываясь к дверям палат в надежде увидеть ведро с тряпкой.
- Лиечка! - Зоины губы улыбались, но повязка плотно закрывала лоб. - А он уже тебя ждет! Все время спрашивает, когда она придет?
- А у тебя голова болит?
- Ну, да, да так - мелочи. Пройдет.- Зоя улыбалась, но глаза ее оставались безжизненно усталыми.
ГОРБУНЬЯ. УТРО.
Горбунья сняла в прихожей свое лиловое бархатное пальто. Ночью в окраинных домах выключали свет. Все выходили из положения, кто как мог. Дизельного генератора у нее не было, и она зажгла свечи. Свечи в подсвечниках, прикрепленных к стене - это было похоже на средневековые замки. Еще бы коридор подлиннее, да побольше комнат...
Горбунья прошла на кухню, откупорила термос, налив кипятка в чашку с кофе. Ей надо было успокоиться. В крохотной вазе было немного шоколадного печенья. Она бездумно ломала его на мелкие кусочки, потом собирала крошки ложкой, слизывала их языком, запивая горечью кофе. Ей было немного жаль золота, которое она только что выбросила в землю. Ведь вся мелочь, которую она достала сегодня из сумки была не медной, а золотой. Горбунья несколько лет скупала ее в антикварных магазинах. Она уже давно нигде постоянно не работала, только по временному найму, ухаживая за неподвижными больными. Питалась она очень скромно и одевалась соответственно. Все лишние деньги у нее уходили на покупку золотых монет. Золотые монеты казались ей настоящей ценностью, и она предполагала, что если сможет соединиться с ними, то приобретет волшебную энергию золота, и не просто золота, а денежного золота. Тогда она станет всесильной, разогнет свою спину, да мало ли что будет тогда...Да, и, конечно, она съедет потом с этой тесной квартиры в Город Под Навесом, где электричество не отключают по ночам. А, может быть, придумает что-то еще получше. Так она мечтала, допивая кофе. А потом задула свечи и легла в кокон кровати, проваливаясь в спасительную трещину сна.
Она не слышала легких шагов по крыше, скрипа открываемой чердачной двери, а потом скрипа двери этажом выше. Тот, кто лежал на крыше под светом голубого карлика тоже вернулся к себе домой. И все затихло.
Спустя несколько часов маленькое ночное ультрамариновое солнце скатилось за линию горизонта, и затем начало всходить настоящее большое, похожее на яичный желток. Заскрипели открываемые ставни окон, послышались голоса, музыка и треск утренних новостей. Потом все стали расходиться на работу или учебу, звуки стали более редкими и приглушенными, и вот только тогда горбунья проснулась. Она проснулась, лежа неподвижно, и даже не открыв глаз. Так она пролежала минут двадцать. Потом протянула руку к темным шелковым шторам, отдернула их слегка, толкнула рычаг, открывающий ставни, поднялась рывком, запахнувшись в старый халат, подошла к зеркалу. Ее лицо не выдало ей никаких изменений, такое же заспанное и недовольное, как и всегда. Вот разве что руки... Ей показалось или они стали наливаться силой? Она улыбнулась. Соединиться с падающими деньгами - значит стать Той, На Которую Падают Деньги. Если повезет, конечно. Но в противном случае ей нечего терять. Что бы там не случилось, но от присутствия золота в организме она не должна пострадать. Ведь даже косметологи вшивают под кожу золотые нити, чтобы она приобрела свежесть и яркость.
ПАВЛИК
Зоя открыла дверь детской палаты. Там было занято всего две койки. На одной лежал Зоин сын, а на другой маленький мальчик, рядом с которым высиживала вахту его мама.
- Здравствуйте, - сказал Лике Павлик.
- Привет, как дела?
- Нормально. А у вас?
- Пойдет. А колено наше как?
- Пока не сгибаю - не болит. Но согнуть не могу - больно, очень больно.
- И что по- прежнему есть желание сесть на мотоцикл?
- Ага. Как только нога заживет, так я сразу сяду и включу скорость.
- Снова разобьешься. Ногу опять сломаешь.
- Сломаю.
- Снова в больницу. Что так нравится лежать?
- Ага, нравится.
- Нравится лежать в неподвижности?
- Да.
- Неподвижность-это смерть. Ты не хочешь жить?
- Не хочу, - сказал Павлик, громко рассмеявшись.- А я вижу вас со спины.
- Опять?
- Да. Вот лежу здесь и одновременно как бы стою у окна и вижу вас. Здорово, правда?
- Ничего особенного, это твой ум из тебя вышел. Он и думает, следует ли ему возвращаться в тело, которое не дорожит жизнью.
- А вы его видите?
- Хочу тебя разочаровать... Не вижу... Да и нет особого желания видеть...
- Почему? Это же так интересно.
- Ум, вышедший из тела, это как кость, стоящая не на месте, ничего интересного. Это просто нарушение энергетики организма.
- А вы про мир мертвых мне расскажете?
- Там тоже нет ничего особо интересного.
- Но вы же можете общаться с душами мертвых?
- Могу. И не только с душами, но и с умами мертвых.
- А меня научите?
- Научу. Только для начала поговори со своим умом, чтобы он обратно зашел в тебя.
- Зачем?
- Затем, чтоб ты оставался живым.
Лика заметила, что мама маленького мальчика на соседней койке напряженно вслушивается в их разговор. Это ее немного смутило.
- Сейчас, Павлик, я ненадолго отлучусь.
Лика вышла в пустынный коридор, повертела головой по сторонам. Знакомого ведра с тряпкой нигде не было видно. Она прошла пост медсестер, кабинет сестры-хозяйки... Зоя пила чай за маленьким столом в гладильной комнате.
- Ну, что , Лиечка? Давай чайку выпьем.
- Наливай.
- Ну, и как, получается что-то?
- Нет. Пока нет. Зоя, он не хочет быть здоровым. У него стоит программа « Родиться-Сломаться- Умереть». Даже если нога заживет, так он ее снова сломает. Я ничего пока не могу сделать. Зоя, ты должна мне про своего мужа рассказать. Там что-то есть, как-то они зацеплены друг на друга. Расскажи мне, Зоя, что случилось с твоим мужем?
Зоя вздохнула, ей явно не хотелось рассказывать нечто неприятное. Но выхода другого не было, это она тоже понимала. Лика знала, что все равно Зоя утаит от нее подробности своего горя, насколько это возможно. Но Лике подробности были ни к чему, сейчас ее интересовали Зоины ощущения. Только через них она могла увидеть суть проблемы.
- Ну, когда мы поженились, все было хорошо. Он носил меня на руках, любовался мной. Вот так возьмет на руки и кружит-кружит. Говорит: «Ты - моя принцесса». Тогда он хорошо зарабатывал на машине дальнобойщиком. Мы же жили на Севере. А потом как-то на медкомиссии у него обнаружили затемнение в легких. Сразу сказали, что рак, и легкое удалили. Потом я узнала, что никакого рака не было. Я пыталась что-то доказать, выяснить, но они уничтожили мед.карту . А он стал инвалидом, и с тех пор все покатилось куда-то. Работу пришлось оставить. Он стал пить, ругаться. Мы тогда очень бедствовали, пришлось уехать с Севера, сюда переехать, поближе к теплу. Но в нашей семье нет мира. Они с Павликом ненавидят друг-друга. Между ними словно вражда из-за какой-то зацепки. Они вечно друг к другу цепляются.
Пока Зоя все это говорила перед Ликой на внутреннем экране вставала картина. Темная комната, без окон, мужчина, сидящий к ней спиной и любовно слой за слоем вылепливающий стеклянную оболочку для светлого, легкого потока, льющегося откуда-то с потолка. Лика словно слышала его мысли:
-Ты моя душа, мой огонь. Я тебя сохраню, я построю для тебя стеклянный дом, иначе мне больно будет от твоего огня. Я построю стеклянный дом для тебя и буду счастлив с тобой.
Эти мысли были напевны как мантры или даже как заклинания.
Потом Лика увидела как от чьего-то неосторожного прикосновения или удара эта стеклянная колба рассыпается вдребезги.
- Все! Все кончено! Опять нужна новая жизнь! И все сначала! - раздраженное отчаяние мужчины резануло ее по ушам.
В гладильной потемнело. Небо за окном стремительно закрывалось тучами. В Ликино сердце ткнулась маленькая холодная иголочка.
- Все понятно, Зоя. У него стоит программа «Родиться- Построить- Сломаться-Умереть». Он строит, строит…И все ломается. Отец как корни, сын как его продолжение, как ствол…От больных корней растет больной ствол…Бессмысленно что-то строить, если оно ломается. Поэтому у Павлика такая же программа, только одного слова не хватает - «Построить». У него эта цепочка укоротилась – «Родиться – Сломаться – Умереть». Это как в поломанном телефоне передалось. Зоя, между ними нет любви. Они пришли в мир, чтобы помочь друг-другу, но сейчас они как враги. Они враги. Зоя, а я ведь даже не могу на душу Павлика выйти, я не вижу ее.
- Лика, не оставляй его, пожалуйста.
- Я не оставлю, - ответила Лика деревянным голосом.
- Ему завтра должны аппарат снять, и надо будет домой его отвозить. Костная мозоль образовалась. Еще дома полежит немного, кость срастется.
- Зоя, он ее сломает снова. Пока нет слова «Построить», он ее всегда будет ломать. И, если ты его отвезешь домой, я же не смогу приезжать к тебе. Как я ему помогу?
Зоя печально вздохнула. Она, действительно, жила довольно далеко от города в небольшом поселке.
- Лика, я просила врача оставить Павлика здесь, но они его выписывают.
ГОРБУНЬЯ. ИЗМЕНЕНИЯ.
Горбунья пошла умываться, только после двух чашек выпитого кофе. С утра на кухне уже был свет, и она вскипятила воду в электрическом чайнике. Сдвинув в сторону прожженные сигаретами в нескольких местах капроновые занавески, она открыла ставни. Ставни у нее были так себе, старые, деревянные, лак с них давно слез от дождей. Да и все у нее в этой квартире было обветшавшим. Она опять посмотрела на свои руки- ногти блеснули ровным – розовым цветом. Она улыбнулась. Хоть что-то у нее будет в порядке.
Умыв лицо, она провела по нему кончиками пальцев, словно пытаясь разгладить его. Потом достала косметичку в форме большого кошелька, подвела брови и глаза, подкрасила сухие губы.
С вешалки сняла просторное темное платье. Надевая платье, она случайно поцарапала ногу об острый угол кровати. Кожица на ноге повисла маленьким светлым кусочком. Она хотела его оторвать, но неожиданно за ним потянулась и вся остальная кожа - как чулок.
-Ну, надо же!- усмехнулась горбунья и ловко сняла всю кожу с обеих ног. Под снятой кожей была точно такая же, причем гладкая и блестящая.
-Не зря я надела вчера самые дорогие колготки, - подумала горбунья, проводя ладошками по своим шелковистым ногам.
-Не зря, не зря, - напела она какой-то веселенький мотивчик.
Платье было расправлено, волосы расчесаны, но еще оставалось минут пятнадцать. Тогда она решила спуститься вниз и посмотреть, что же стало с ее деньгами.
На газоне около подъезда росла молоденькая травка. Тренированный взгляд горбуньи отметил, что некоторые стебельки стали почти как золотые. Это тоже можно было считать удачей. Горбунья пожалела, что не захватила с собой ни пакет, ни лопатку. Царапая новые розовые ногти, она вытащила из земли несколько крохотных кустиков.
Дома, она налила воды в таз, положила туда кусты и вымыла руки с мылом. Теперь она уже слегка опаздывала. Благо, что идти было недалеко - подняться выше этажом.
Там ее ждали.
МУЗЫКАНТ.
- А как наш Музыкант поживает? – спросила Лика, чтобы хоть как-то отвлечь Зою от невеселых мыслей.
- Спрашивал про тебя. Все еще температурит после операции.
- Ну, я к нему тогда зайду.
- Зоя, там больную привезли, идите готовьте постель!- рявкнула медсестра.
- Сейчас, иду! Лиечка, потом когда пойдешь домой, я тебя провожу до лестницы. Ладно?
Лика только вздохнула в ответ.
Зоя надеялась на то, что Лика ясновидящая. Что-то Лика видела, конечно, но она не могла предсказывать четко будущее, потому что оно являло ей много его ответвлений, похожих на потоки в реке. Хотя в данном случае у будущего Павлика не было качественных ответвлений. Поток был один. Лика видела, что Павлик ломает снова едва сросшуюся ногу. Только тогда ему становится больно. И только тогда он сам попросит помощи у Лики, и она поможет ему вставить в его программу слово - «Строить». Это даст спасительную передышку. И уж потом только она посмотрит, что же делать с оставшимся - «Ломать».
На первый взгляд кажется, что переломы - не самые серьезные травмы. Лика же вдоволь насмотрелась на страшные раны, отечные колени, облезающую белыми хлопьями кожу. Здесь, в травматологии, люди лежали немытые месяцами. Сверху над кроватью прикреплялись металлические трубы, чтобы больные хоть как-то могли оторвать свой таз от кровати, хотя бы и затем, чтобы им поставили судно. Надо всем этим витали запахи лекарств, мочи, сигаретного дыма. Конечно, курить в палатах было нельзя, но ни у кого не поднималась рука запретить этим увечным людям маленькую слабость.
Лика прошла мимо открытых дверей палат, провожаемая тоскливыми взглядами больных.
Музыкант как всегда лежал в присутствии своей тихо воркующей жены. И Лика в который раз удивилась ее самоотверженности.
- Лика, привет!- лицо его осветилось улыбкой.
Музыкант каждый раз задавал Лике один и тот же вопрос: «За что я получил такие муки?»
Ведь его приятель не только не поблагодарил его за спасение, он, посчитал случившееся проявлением Высшей Справедливости.
- Я не хотел в тот день ехать к нему, но он настоял. У него что-то там с диваном случилось, он просил меня помочь починить.
- Ну и не ехал бы к нему, раз не хотел.
- Да он такой капризный стал после пересаженной почки, как женщина нежный.
- Наверное, от женщины пересадили.
- Ну, да. Я тоже так думаю. Раньше такой мужик был сильный - летчик. А теперь совсем как баба стал. До починки дивана дело не дошло. Ну, выпили мы с ним немного. Вышли на улицу. Машина на нас. Я его вытолкнул на обочину, а сам не успел. Но, если бы я его не вытолкнул, он бы точно погиб. С одной почкой такие травмы не пережить.
-Ты неправильно понимаешь свою мужскую силу. Ты должен понять, что никому ничего не должен. Ты слишком много на себя берешь. Ты своей правой, мужской ногой не туда идешь, вот тебя и остановили.
- Ну, как я могу не помочь, если люди просят?
- Надо уметь отказывать в помощи, когда это тебе очень неудобно. Тем более, тот сломанный диван вполне мог подождать. Просто люди вокруг используют тебя.
- Да, Лика, он такой безотказный, - зашелестела тихим голосом его жена.
- Отказать людям тебе мешает чувство вины, ты должен понять, что ни перед кем ты не виноват, - сказала Лика.
Музыкант был крупноват и рыхловат, немного похож на медведя. Но лицо такое доброе - лицо порядочного и ответственного человек. На нем написано. « Можешь просить меня хоть о чем, я безотказен в помощи».
- А ты сама, Лика многим отказываешь?
- Я учусь отказывать, - дипломатично улыбнулась Лика.- Я думаю, и тебе болезнь дали для того, чтобы ты теперь со спокойной совестью мог отказать своим навязчивым просителям. Теперь ты болен и это надолго. И сейчас у тебя останутся только самые проверенные друзья.
Лика посидела еще немного с ними и засобиралась домой. Что-то вполне физически тяготило ее, как невидимая ноша.
ГОРБУНЬЯ. РАБОТА.
Дверь перед горбуньей гостеприимно распахнулась. За дверью нарисовалась плотная женщина с маленькой птичьей головой.
-Проходите.
Горбунья сняла тапочки, одернула платье на бедрах, прошла через длинный коридор в боковую комнату, слабо пахнущую лекарством. Больной едва поднял веки.
-Здравствуйте! Как наши дела? - звонко спросила горбунья.
В ответ ей лишь неуверенно улыбнулись.
- Ну что, сейчас будем умываться, пить чай.
- Чай уже готов! - раздался с кухни женский голос, - Гарик, иди принеси.
Горбунья стала поправлять подушки и простынь у больного. Больной был худым мужчиной, со впалыми щеками. Когда-то его сбила машина, он получил травму позвоночника, и вот уже почти полгода был прикован к постели. Его жена работала, сын учился. Так что горбунье приходилось проводить в этой квартире чуть ли не весь день. Платили ей скромно, но она была и тем довольна.
-Вот вам чай, омлет, печенье, - в комнату вошел тот, кого назвали Гариком, держа поднос в руках.
Выглядел он довольно странно. Рубашка наглухо застегнута на высокий ворот, на руках перчатки.
- Я обжег руки кипятком. Случайно, - сказал он, перехватив удивленный взгляд горбуньи.
- Гарик, быстрее! Нам пора!- крикнула уже из коридора птицеголовая женщина.
- Иду, мама.
Горбунья огляделась. Комната больного ждала приборки. Надо было пропылесосить палас, протереть пыль на прикроватном столике, вымыть старые кружки, оставшиеся с ночи. Да и самому больному надо было взбить подушки, сделать утренний туалет. Она принялась за работу немедля, слыша, как хлопнула входная дверь. Все ушли из квартиры.
- Вы мне мазью смажьте спину,- попросил ее больной.
Голос у него был слабый и безжизненный.
- Такой навряд ли встанет, - подумала она.
Так странно, но всякий раз, заходя к нему утром, она надеялась уловить те микроскопические изменения, которые покажут, что больной изменил направление своего пути, и что-то в нем начнет перестраиваться в лучшую сторону. В ней каждое утро рождалась заново надежда на чудо, которая как мотылек-однодневка умирала к вечеру.
Она приподняла ему голову, вымыла лицо, заставила прополоскать рот. От омлета он отказался, выпил только чай и запросил кусочек хлеба. Горбунья пошла за хлебом в узкую, длинную кухню. Дверь из кухни вела на лоджию, там на веревке висело влажное белье, на полке стояли банки с темным, густым вареньем. Распахнув окно на лоджии, она посмотрела вниз на газон. Но отсюда, сверху, золотой травы нельзя было разглядеть.
Она вернулась к больному с куском хлеба. Он вцепился зубами в мякоть, крошки посыпались на одеяло, по его щекам потекли слезы.
- И нечего плакать, - сказала она. - Надо надеяться на лучшее, думать о выздоровлении.
- Это возможно?
- Возможно все.
- Если бы я мог ползти, то я бы выполз на улицу ночью.
- И что? Смешался бы с травой? Пророс в землю?
- Я бы обнял дерево...
- И стал бы деревом с руками? Так то еще хуже. Смерть-это самый легкий выход.
- Но я не хочу умирать, но и жить так не хочу. Ведь у меня нет надежды.
- Кто в этом мире точно знает про надежду? Кто, вообще, что знает про этот мир? Они с этим карликом так до сих пор и не разобрались. Днем живут, ночью прячутся от его света.
- А я бы вышел ночью. Попросил бы у этой звезды новые нервы.
- Просить у того, кто тебя не слышит. Не глупо ли? Да и о чем просить? Эта звездочка может только одно - смешивать несмешиваемое. И одному богу известно, с чем она сможет тебя смешать.
- Если бы она смешала меня с воздухом, тогда бы я летал в потоках ветра.
- А если она бы смешала тебя с землей?
Едва слышно хлопнула входная дверь. Горбунья настороженно выглянула в коридор.
- Гарик, ты что-то забыл?
- У нас отменили занятия ,- ответил ей Гарик, храня на своих губах пластмассовую, застывшую улыбку.
Горбунья ощутила его вранье, как прикосновение давящего потока к коже. Она всегда ощущала это веерное расхождение между мыслями и словами. Но не в ее правилах было лезть в чужую жизнь, в чужом доме. Гарик повозился немного на кухне и в ванной и затем закрылся в своей комнате.
- Я не люблю своего сына, - сказал ей больной.- Я не люблю его, потому что он забрал у меня жизнь.
- Он покалечил тебя?
- Нет. Но в некотором смысле да. Он жаждал моей неподвижности, и он ее получил.
- А почему он жаждал твоей неподвижности?
- Мое бессилие дает ему дополнительную силу.
- Странная логика. Ты его отец, ты его корни, а он ствол. Когда корни перерезают, ствол чахнет.
- Он и зачахнет скоро. Если не вырастит новые корни. Но пока вся сила у него. Срезанный цветок в новой среде может долго жить. Он задумал вырастить новые корни…И водитель только исполнил то, что мой сын задумал.
- Ваш сын нанял убийцу?
- Мой сын нанял не убийцу, он нанял свой ум.
- Он убил вас умом?
- Вот именно, умом. У него очень сильный ум. Он меня победил. Ну, ничего, борьба еще не окончена.
РАЗМЫШЛЕНИЯ
Вернувшись из больницы домой, Лика с горечью обнаружила, что день уже перевалил за обед, а она так толком ничего и не сделала. Она позвонила Свете на сотовый, но та была на работе, и Лика договорилась, что зайдет за ней вечером, и что они немного прогуляются и поболтают. Лика поставила разогреваться на плиту вчерашний борщ, привычно пожалев, что не купила какой-нибудь свежей газетенки по пути. Телефон был все еще отключен, и в ее квартире царила благословенная тишина. Можно было даже вспомнить прошлую бесхитростную жизнь, такую как у всех.
Нынешняя Ликина жизнь ей самой уже не принадлежала. Лику оставили одну. Как-то так получилось, что мужа перевели на работу с постоянными и длительными командировками, ее сын учился в институте в другом городе. Из этого совсем не следовало, что Ликино сознание может освободиться от гнетущего действия ментального поля, составленного их усредненных умов людей. Но, тем, не менее, в какой-то своей части, хотя и не без посторонней помощи, оно смогло найти отдушину, и в Лику потек поток новых, радостных знаний от света. Она стала понимать язык Космической Души, и, конечно же, душ людей, которые были ее составными частями.
Это случилось не так давно и оттого не все еще у Лики получалось. Наверное, можно было бы попытаться найти какие-то ключи к состоянию Павлика, а вместе с тем и открыть новые варианты в его жизни. Но сейчас Лика это сделать не могла. Она видела, что Павлика несет в неудержимый поток разрушения. И это было похоже на чувство бессилия перед стихией.
В комнате запахло борщом, но есть Лике расхотелось. Она налила себе холодного чаю и включила телефон. Он тут же ожил, требовательно и громко разрывая густую тишину. Лика забралась с ногами на диван. Погружаясь в болтовню звонивших, она отполировала свои ногти, покрыла их бесцветным лаком. В основном, к ней обращались с пустяковыми проблемами, болями, хандрой. Правда, некоторым звонившим хотелось выведать что-то из сокровенного знания. Почему-то в глубине сознания всех людей живет убеждение, что любую проблему можно решить, сделав определенные пассы или произнеся заклинания. Наверное, это убеждение пришло из будущего знания, когда, действительно, умственными усилиями люди научатся менять состав атомов соединять их в новые связи и вещества. Тогда мозг людей сможет излучать необходимую энергию на нужной частоте. И тогда можно будет легко латать всякие дыры не только в окружающих предметах, но и в своем организме. Лика представила, с каким бы удовольствием она восстановила бы себе запломбированные зубы. Пока же умы людей Лика видела очень несовершенным, они были похожи на детей. Причем, умы некоторых людей она видела даже в образе грудных детей.
Закончив с полированием ногтей, Лика взялась за вязание. Она любила вязать скороспелые свитера крупными спицами. Телефонная трубка по-прежнему прижималась к уху. Голоса в трубке, сменяя друг-друга, не умолкали. Многие просили о личной встрече. Лика не отказывала, только сдвигала все как можно дальше по срокам. Она не хотела видеть у себя любопытных от скуки. Те, кто истинно хотел помощи, были согласны на любые условия.
Потратив на разговоры около двух часов, Лика снова отключила телефон. Теперь уже с аппетитом съела тарелку борща, и уселась, наконец, за печатание книги. Как-то с месяц назад Лика решила написать книгу о своем целительском опыте. Книга продвигалась медленно, но верно. Доходов у Лики было мало. Денег за целительство она не брала. Кое-что ей присылал муж, и несколько раз в неделю она давала частные уроки английского на дому. Когда-то давно, в прошлой жизни, Лика работала в детском саду. Но потом серьезно заболела, работу пришлось оставить. В общем-то, наверное, эта болезнь и заставила ее перечитать много книг,
и многое пересмотреть в своей жизни.
В комнате начал тяжело сгущаться сумрак, но Лика включила свет только тогда, когда буквы на клавишах компьютера стали совсем не видны. Спина затекла, и Лика решила устроить себе небольшую разминку на коврике. У нее были припасены несколько упражнений на расслабление. Лежа на коврике, было приятно ощущать свое упругое тело. И Лика мыслями опять вернулась в травматологию. Отчего же все-таки люди ломают кости? Ноги - это опора. Ломание ног означает то, что те ценности и принципы, на которые человек опирается в жизни не верны, они ведут туда, где стоит сигнал стоп – прохода нет.
- А куда же иду я? - подумала Лика.
- Ну, куда, куда? В старость, конечно, как и все - ответил за нее дребезжащий голос из мозга.
Грядущая старость пугала Лику своей беспомощностью. Так странно, что в конце пути всегда беспомощность. Хотя, это просто конец пути ЗДЕСЬ, в этом мире, а ТАМ, в том мире, это начало пути. Но все равно, Лика должна была себе сознаться в том, что беспомощность ее пугает. При мыслях о старости, сразу в голове вставал образ сгорбленной старухи, с дешевой сумкой в руках, ковыляющей мимо прилавков магазинов, словно бы выплюнутой из жизни.
- И все-таки здорово было, если бы я научилось создавать что-то из ничего, просто соединяя атомы. Я бы тогда создала золото, чтобы перестать думать о хлебе насущном. А кроме золота, я бы еще создала бы новую кожу на своем лице. Ну, и еще что-нибудь прекрасное, - Лика мечтательно зажмурилась.
ГОРБУНЬЯ. ШОК.
Больной после своих бессвязных разговоров провалился в легкое, сонное забытье. Горбунья присела напротив него на кресло, взялась за кипу старых газет, но почитать ей не дали.
- Помогите мне, пожалуйста, - раздался за ее спиной свистящий шепот.
Она поднялась так резко, что хрустнули косточки, вышла в коридор.
- Что с твоими руками, Гарик?
- Ну, неудачно высунул их ночью из окна. Помогите, возьмите нож, разрежьте же, наконец, - его лицо побагровело от усилий.
Его ладони светились голубоватым огнем, причем этот огонь как бы сбегал откуда то сверху с локтей, усиливаясь на концах пальцев, которые своими кончиками были приклеены друг к другу. Нет, даже не приклеены, они практически вросли друг в друга. Голубое свечение, усиливаясь на пальцах, слегка потрескивало.
- Пойдем на кухню, - наконец-то, сориентировавшись сказала горбунья. – Как же ты так неосторожно?
- Только не прикасайтесь ко мне. Я подержу их на весу, а вы режьте.
Горбунья взяла в руки нож:
- Как же на весу? Неудобно.
- Ну, хорошо, только быстрее.
Он положил руки на разделочную доску. Горбунья, стараясь выкинуть все боязливые мысли из головы, надавила на лезвие. Сросшийся между пальцами промежуток разрезался довольно легко. Кровь, пытавшаяся выбежать было из них, тут же покрылась тонкой корочкой стали, похожей на напыление.
- Ну, ты даешь, Гарик. Разве ж можно так.
- Только не говорите родителям.
-Так они сами увидят. Да и тебе не советую обманывать. Ты ведь не просто высунул руки из окна.
- Да, не просто. Ну и что из того.
- Зачем? Жить надоело?
- Надоело жить просто так. Ничего, вы не беспокойтесь, заряды утихнут, и я своими руками многое смогу... Надо же!- он усмехнулся, разглядывая металлическую корочку на пальцах.- нож врастает в кожу…
- Откуда ты знаешь, что ты сможешь?
- А я весь, полностью облучился, внутри меня все перестроилось... Я загорал вчера ночью на крыше.
-Ты сошел с ума!
- Вам страшно?- Гарик наслаждался произведенным эффектом.
- Но это же смертельно опасно!
- Просто жить тоже опасно.
- Что ты задумал, Гарик?
- Творить. Я хочу стать Творцом. Настоящим Творцом, не таким как этот безмозглый голубой карлик! Я буду соединять несоединимое. Я стану супер скульптором
- А если внутри тебя все твои органы соединятся? Точно так же как твои пальчики прорастут друг в друга. Звездочка опасна! Ты думаешь, ты один такой умный? Сколько таких как ты пытались наладить с ней контакт и закончили весьма плачевно.
- Этого не может быть! Я слышал зов.
- Чей зов ты слышал?
- Он сам меня позвал, этот голубой карлик.
- Что так и сказал: Давай мол, Гарик, иди ко мне?
- Нет, не так. Я просто понял внутри себя, что мне надо сделать это.
- И ты не боялся?
- Если честно, совсем немного.
- Это же безрассудно! Ты определенно сошел с ума!
- Мой ум-это отдельный разговор. Мой ум сильнее всех ваших умов.
- А что такого в твоем уме? И отец твой мне сказал про твой ум...
- А ему лишь бы кого-то обвинить. Ему кажется, что я мысленно толкнул его под машину. Но я просто его гораздо умнее, и он завидует мне.
- Если бы ты был умным, ты не полез бы на крышу.
- А вам самой никогда не хотелось попробовать? Неужели, вас устраивает ваша жизнь?
Горбунья сглотнула подступивший к горлу комок:
- Ты не поверишь, но я тоже вчера была там, на улице. Только недолго, - сказала она отважно, удивляясь своей собственной смелости.
- Так вы тоже облучились?
- Ну да, - сказала горбунья, пытаясь прислушаться к своим ощущениям.
Что-то звонкое упало на пол из рукава ее платья.
-С вас деньги высыпаются, - сказал ей Гарик.
Горбунья улыбнулась.
- Ваши мысли рождают деньги - я правильно понял?
- А ты очень догадливый, Гарик.
- И не всякие ваши мысли, а, именно, мысли о силе рождают деньги...
- Откуда ты это знаешь?
- Потому что во мне теперь часть этой звезды! Я теперь знаю больше всех!
Гарик вдруг согнулся, вскрикнув от боли. На его лице появилось недоуменное выражение страха.
- Что ? Все-таки не рассчитал?
- Мне больно, помогите!
Он застонал едва слышно, подвывая как раненый зверь.
- Так, быстро в постель! Расслабиться полностью. И воды пить, сколько сможешь. Я сейчас принесу. Дойдешь сам?
- Постараюсь, - лицо Гарика налилось бледной синевой.
Она ощутила, как и у нее в животе ширится и растет страх, но постаралась взять себя в руки. Вода... Где- то она читала, что в случае облучения надо пить воду, очень много воды, как при отравлении.
Руки у горбуньи дрожали, она суетливо открывала разные шкафчики в поисках банки. Потом вдруг подумала - почему именно банки? Много воды можно налить и в кастрюлю. Но всегда при отравлениях почему-то заставляют пить из банки. Наконец, она нашла стеклянный кувшин, разрисованный васильками.
Гарик лежал на кровати, руки подняты вверх, чтобы ничего не касаться, с пальцев по-прежнему стекали голубые разряды. Она поддерживала кувшин с водой, чтобы ему было удобно пить. Из ее рукава выкатилась еще одна золотая монета.
СВЕТА.
-Света, привет!- Лика вошла в крохотную парикмахерскую, улыбаясь с порога.
Света только кивнула. В кресле у нее сидела коротковолосая женщина, над которой Света колдовала жужжа феном.
- Лика, я уже скоро.
- Ничего, я подожду, - Лика уселась за низкий столик с глянцевыми журналами.
Движения Светы были медленными и плавными, за ней словно бы вился некоторый шлейф, или белые, слегка вспушенные волосы рождали такое ощущение.
Лика пролистала два журнала с прическами, останавливая свой взгляд только на глазах моделей и на формах их лиц. Фен затих. Света наводила последний лоск.
- Лика, тебя что-то тяготит?
- Ну, как тебе сказать...
- Я вижу горб, что-то такое, тяжелое, похожее на горб.
- Только этого мне еще не хватало.
- Ничего, посмотрим.
Света закончила свою работу, взяла деньги. Клиентка, дама неопределенного возраста, быстро одевшись, ушла. В парикмахерской никого не осталось.
- Давай здесь посидим, выпьем чая,- сказала Света, блестя своими удивительными глазами.
Она включила электрический чайник, достала пачку шоколадного печенья, которое слегка раскрошилось. Лике вдруг смутно показалось, что все это было, что она уже ела такое печенье или даже крошки от него.
-Так что ты видишь, Света?
Света зажмурилась, закрыла лицо ладонью, кончиками пальцев касаясь лба.
- Горб, Лика. На тебе горб и лицо чужое, - сказала она слегка сдавленным голосом
- Чужое лицо?
- Да, Лика. Но это ты.
Лика сглотнула воздух, ей как будто бы стало трудно дышать.
- А рядом со мной что? – спросила она Свету сдавленным голосом.
- Двор и ночь. Ты во дворе. Деталей не различу.
- Смотри на небо.
- О, там звезда. Странная такая, голубоватая, маленькая.
- Входи в нее.
Света улыбнулась, и глаза ее сверкнули синим огнем.
- Вошла?
- Да. Я внутри. Ой, Лика, так здорово! Я-звезда.
- Что ты чувствуешь?
- Силу. Я могу давать силу. В моем излучении энергия слияния... Я как скульптор. Я соединяю несоединимое. Ой, Лика, так здорово, я соединила птицу с листьями. Получились крылатые листья. А вот росу с травой - получилась прозрачная трава. Что это? Собака соединенная с одуванчиком, ой какая она пушистая стала!
- А одуванчик не загавкал, случайно?
Света рассмеялась совершенно счастливо.
- Смотри на меня. Что я делаю под этой звездой? – наседала на нее Лика.
- Ты хочешь соединиться с золотом.
- О, боже мой, мне везде не хватает денег.
- Лика, силу надо отдавать, иначе она разорвет тебя изнутри... Если я не отдам силу, я тоже взорвусь и стану сверхновой...Твой горб Лика- это твоя не отданная сила... Люди от меня закрываются навесами и ставнями, если бы они взяли мою силу... Я вижу город под куполом, а вокруг просто дома со ставнями, с черными окнами и ни одной живой души... Страх, Лика. Страх... Они меня боятся и оттого умирают... Умирают от страха или от жадности...
Дверь скрипнула, это вернулась последняя клиентка.
- Простите, я забыла у вас свой пакет.
- Да, конечно, проходите.
Лицо у женщины было совершенно безумное. Она как-то боком, по стеночке прошла до вешалки, схватилась за пакет и выскочила за дверь как ошпаренная.
- Мы, наверное, со стороны похожи на сумасшедших, Лика?
- Мы и есть сошедшие с ума.
Света достала кружки из шкафчика:
- Что это за мир, Лика?
- Не знаю.- Лика очнулась от оцепенения.- В нем что-то есть прекрасное, но его никто не может разглядеть. Звезда, которую все боятся, потому что она соединяет несоединимое. Ночная звезда вместо Луны... Надо же. Собака с одуванчиковой шерстью! « Ветка, слившаяся с окном, родившая от него стеклянные листья»- красиво, правда же?
-Очень красиво.
Со Светой Лике было легко. Она и вправду была Светой, дающей свет, звездой.
ГОРБУНЬЯ. СИЛА.
Гарик пил воду, тяжело дыша. Горбунья, держала кувшин. Страх ушел. Ее руки сейчас были такие крепкие и гладкие, что она готова была бы подпрыгнуть от счастья. От рук шло ощущение силы. Сейчас ей было все равно, какой дозой она облучилась. Она знала, что облученные люди в большинстве своем умирали или оставались калеками. Но на данный момент это ее почему-то не страшило. Она ясно ощущала , как от рук ее идет незнакомая ей прежде радостная сила.
- Я не могу больше пить, меня тошнит, - слабым голосом просипел Гарик
Знание пришло к ней извне, как подсказка или, вернее, как руководство к действию.
- Гарик, ты много взял света, тебе надо отдать часть, иначе умрешь. Слушай меня внимательно.
Встань и иди к отцу. Ляжешь рядом с ним, позвоночник к позвоночнику. И представляй, что ты впускаешь в него энергию соединения всех нервных связей, увидь его красивым и здоровым.
- Вы что, с ума сошли? Зачем?
- Ты должен отдать часть своей силы.
- Кому угодно. Хоть вам, но только не ему!
- А мне то зачем?- усмехнулась горбунья. – Мне бы своей силой с кем-то поделиться... Вставай!
- Нет, он ненавидит меня.
- Иначе ты умрешь, - она сказала это твердым и решительным голосом.
Несколько монет выкатились опять из рукава, и это придало ей новых сил.
- У тебя нет другого выхода.
- Откуда вы знаете?- хотел спросить он, но скривился от боли.
- От него, от карлика. Вставай, Гарик!
Он перекатился на бок, скрипя зубами.
Она подхватила его под мышки и повела или понесла его в спальню.
Странно, но больной все еще спал. Она осторожно стала поворачивать его на бок. Он проснулся, забормотал что-то невнятное.
- Не бойся, ложись с ним.
Кровать больного слабо пахло мочой, сиреневые занавески задерживали пасмурное солнце, заполняя комнату застывшей взвесью стоячего воздуха.
Горбунья помогла Гарику лечь. Она через одежду ощущала жжение, исходящее от его кожи. Его лицо и грудь под расстегнутой рубашкой светились голубым. Казалось, от Гарика исходит едва уловимый гул, похожий на гудение трансформатора. Они лежали теперь спина к спине- сын и отец, два врага. Горбунья подправила ноги спящего больного. Монеты продолжали сыпаться из ее рукавов тихим, шелестящим звоном.
- Гарик, ты должен представить его равным себе, отдай ему свою силу.
- И мне ничего не останется?
- Отдай, Гарик. Если отдашь с любовью, то и тебе останется.
- С любовью?
- Да, представь его сильным и здоровым.
- Но ведь тогда он станет сильнее меня.
- И что с того?
- Вы не понимаете, он станет сильнее меня! – Гарик скривился от очередного приступа боли.
-Твоя боль просит любви. Тебе решать, - сказала горбунья и вышла из комнаты.
Она прошла на кухню и стала складывать обратно посуду в открытые шкафчики. Вернее, она ничего не делала, а просто наблюдала, как ее руки быстро и ловко перебирают посуду.
Убравшись на кухне, она вернулась в комнату. Гарик лежал, прикрыв глаза в коконе голубого света. Светлые огни стекли с него, обхватывая в позвоночник больного, поглощаясь им как бездной. Горбунья затаила дыхание. Гарик открыл глаза, улыбнулся ей слабой улыбкой:
-Меня боль отпустила.
И точно, его руки перестали искриться, тело приобрело почти нормальный цвет.
- Отлично. Можешь вставать, - сказала горбунья, какими-то закоулками мозга слабо удивившись своему командному тону.
- Что вы со мной сделали?- подал голос больной.- Что это было?
- Все в порядке, сейчас я вас переверну обратно, - горбунья подала руку Гарику.
Гарик встал с кровати, на его губах появилась блаженно- счастливая улыбка:
- Вы знаете, мне так хорошо. Мне даже лучше, чем хорошо. Мне необыкновенно!
От него все-таки шло едва уловимое голубоватое сияние, но теперь оно было ровным и спокойным.
Горбунья перевернула вспотевшего больного обратно, на спину. В комнате ощутимо запахло озоном.
- Вставай, папа! - Гарик протянул больному руку.
Тот испуганно натянул одеяло на лицо:
- Нет! Не встану!
- Вот видите, он не хочет вставать, прячется, ему нравится болеть... А хотите, я вам тоже исправлю позвоночник? Мне понравилось!
- Гарик, мне не до шуток.
- И мне тоже. Давайте! У меня руки просто чешутся. Смотрите, а то опять искриться начнут! Вы же сами сказали - отдавать надо, - он рассмеялся, как ребенок, получивший долгожданную игрушку.
- Вы сказали отдавать! А меня просто распирает! Я сейчас прыгать начну.
- Но у меня тяжелая спина, ты на нее всю энергию отдашь, и свои скульптурные фокусы уже точно не сможешь потом делать.
- С этим я как-нибудь сам разберусь, - усмехнулся Гарик.
Он подошел к горбунье и коснулся руками ее спины.
- Я же хотел быть скульптором. Сейчас я разомну ваши косточки, выпрямлю их. Только вам придется лечь, мне так будет удобнее. Пойдемте в комнату, ляжете там на диван.
- У тебя на пальцах сталь.
- А, ну это мелочи, я смою ее водой.
- Смоешь?
- Вы ловите меня на слове? Ну, хорошо, соединю с водой. Получится стальная вода или водяная сталь. Так годится? Ложитесь. Снимайте свое платье, вот вам одеяло, накройтесь. Ждите меня. Я сейчас.
Ей было очень больно, но внутри что-то начало перестраиваться, скрипеть. От рук Гарика шло ощутимое тепло и что-то еще, проникающее, вибрирующее до легкого внутреннего гула. Казалось, его пальцы как у хилера проваливаются, входят внутрь мышц, ощупывают все позвонки.
- Смотрите!- Гарик радостно потирал руки, которые приняли обычный вид и совсем уже не светились.
- Вставайте же!
Горбунья встала, неуклюже кутаясь в серое, шерстяное одеяло, и слегка пошатываясь от наступившей резкой слабости. В ушах шумело. Она медленно стала подходить к зеркалу, словно боясь ошибиться и сделать неверный шаг. Ее отражение в зеркале начало проступать как из тумана. Она ахнула. Из зеркала на нее смотрела стройная женщина с золотыми волосами.
- Моя спина!... И мои волосы ... Они соединились с золотом.
- А вы еще очень даже ничего, - сказал ей Гарик.- И монеты с вас больше не высыпаются.
СТРОИТЬ.
Лика со Светой допивали чай. Тяжесть, мучавшая Лику начала исчезать. Лика уже знала, что вариант нашелся. Она не просто его знала, она его видела и ощущала. Это ощущение несло в себе забытую радость соединения со Вселенной. Завтра же она поможет Павлику вставить в программу жизни заветное слово «Строить» и соответственно в программе его отца тоже появится еще дополнительное слово - «Строить». То самое, которого ему сейчас так не хватает. После «Ломать» теперь будет не « Умирать» , а снова «Строить». Лика сделает это легко и быстро, потому что ядро проблемы найдено. Это ядро там, в сердце голубого карлика из слегка смещенного, отраженного мира.
Они со Светой вышли на улицу. Света долго возилась с дверным замком. На улице было пусто и тихо, если не считать машин, притулившихся к обочине. Небо казалось совсем темным под голубым кругом Луны. Этот мир был привычен, но теперь он не казался таким уж незыблемым. Он был как иллюзия, отражение на пленке воды, которое мгновенно может измениться, если побегут волны.
Завтра будет немного счастья маленькой женщине с повязкой на голове. Ее муж и сын помирятся, и у них появится впереди цель под кодовым названием «Строить». Пусть Зоя живет в радости, «лечит» своими ручками, удаляет тромбы, устраняет боль. Боль, но не ее причину... Причины нашей боли в нас самих.
Небо еще более потемнело. Луна спряталась куда-то за крыши. Лика простилась со Светой и поднялась к себе в квартиру. Дома она подошла к зеркалу, повернулась боком, разглядывая свою идеально ровную спину, свежую кожу. Ее глаза, обычно отекающие к вечеру, сейчас сияли как и много лет назад.
- А я еще очень даже ничего, - запела она.
НОЧЬ.
В ночь, когда голубой карлик начал подниматься над крышами домов, скрипнули двери. Вниз во двор вышли золотоволосая женщина и худенький паренек. Свет ночной звезды еще не проникал во двор, похожий на колодец.
- И все-таки я что-то могу, - сказал он ей.
В руках его оказалась увядшая веточка, и он коснулся ею окна с открытыми ставнями на первом этаже пустующей квартиры.
-« Ветка, слившаяся с окном, родившая от него стеклянные листья»- красиво?
-Красиво.
Ветка на глазах начала с тихим треском перестраиваться, отвердевать, становиться прозрачно-стеклянной.
- А я хотела стать богатой, и вот получила золотые волосы, а дома у меня золотая трава есть еще. А денег нет, как и не было,- сказала Золотоволосая, мечтательно улыбаясь.
-Я монетки все ваши подобрал с пола. Завтра вам верну. Нам чужого не надо, - улыбнулся паренек.
Из-за крыш показался голубой свет, они вышли к нему, запрокинув головы кверху. С открытой лоджии им улыбались птицеголовая женщина и ее муж. Он еще был слаб, но твердо держался на ногах. Каменные дома напряженно застыли темными пятнами, спрятанных за ставнями окон
Золотоволосая женщина и паренек стояли в самом центре двора, в круге света ночного светила - голубого карлика.
- Ну, что, возьмем еще немного силы? - сказал кто-то из них
И они подставили свои ладони под голубое излучение ночного карлика.
продолжение в http://proza.ru/2010/01/06/562