Нина, инженер-технолог инструментального цеха,пришла на завод раньше обычного,когда на улице еще стояла глубокая непроглядная ночь.
Под гулким сводом сборномеханического корпуса царила особенная предутренняя тишина.
Наскоро,не включая электричества,при полуоткрытой двери,Нина переобулась у себя в техбюро, в расхожие туфли,натянула поверх шерстяного платья темный сатиновый халат, оглянулась невольно на почти непросвечивающее, непомерно большое для комнаты окно, и смутно сожалея напоследок об утреннем одиночестве,заспешила,заторопилась по коридору ,подстегиваемая внутренним оживлением, на яркий после темноты,и радующий, и раздражающий свет.
Слесарная, несмотря на ранний час, была уже отперта.Привыкнув к яркому освещению и рассудив, что кто-то все же должен был включить свет, Нина рассмотрела наконец в углу сутулую фигурку рабочего, сидящего за своим верстаком в позе роденовского мыслителя.
-Здравствуйте, Павел, -объявила она о своем приходе.-Я не опоздала?
Он медленно оторвал взгляд от развернутого перед ним на столе чертежа и устремил на нее, с той обычной утренней отчужденностью, которая возникает между сослуживцами после проведенных дома вечера и ночи, после поездки в трамвае или автобусе,такой долгой, что каждое утро им приходится заново привыкать друг к другу.
-Что так рано, Нина Александровна?
Она стояла перед ним, а он пристально смотрел на нее снизу вверх своими светлыми глазами-с черной отметинкой на радужке левого, похожей на след от крохотной пули. Словно припоминая, он хлопнул себя легонько по лбу тыльной стороной ладони, темной от въевшейся в кожу металлической пыли, с сильно развитым большим пальцем.
-Ох, запамятовал.Присаживайся, Нина Александровна, коль пришла помогать.Стул у соседа возьми, он скоро не будет, обещался только к третьему часу, во вторую смену.
-Так чего у вас?Придумали чего за ночь?
Павел говорил с нарочито-простецкой интонацией,при этом его взгляд ничего общего не имел с тоном и смыслом слов.Взгляд сам по себе- слова сами по себе.
За полгода работы на заводе Ландышев обзавелся, кроме клички Пашка-музыкант, репутацией человека несносного и неуживчивого, хоть и хорошего специалиста.Говорили, что он летун-нигде подолгу не задерживается и уже успел оставить по себе недобрую память почти на всех заводах в городе.Он держался особняком, был разборчив в работе, в перерывах не подсаживался к доминошникам и после первой получки отверг все дружеские предложения пропустить стаканчик, сказавшись язвенником.
Кроме того, была у него привычка наведываться в клетушку мастера Харитонова и разглядывать поступившие в работу детали.
Однажды перед началом рабочей смены на металлической стойке, сплошь заваленной калеными прутками, тускло поблескивающими на срезах толстенькими заготовками, завернутыми в чертежи, он нашел нечто для себя интересное.Это была позиция П5-16.
Внимательно рассмотрев чертеж- общий вид штампа, матрицу, пуансон и более мелкие детали,-он глянул на проставленные нормировщиками расценки и удивленно поднял брови.
-Мало дали нормировщики.Тут очень много работы, я такой штамп уже делал на 57-м заводе.
Искоса наблюдавший за движениями Ландышева мастер Харитонов не выдержал.Молча встал, обошел свой стол,выхватил из рук Ландышева чертеж, обернулся к Любе-распреду и напустился на нее с бранью.
-Сколько раз я тебе говорил, чтоб ты гнала в шею каждого, кто здесь будет околачиваться.
- А ты не беспокойся о нормах, Ландышев.У нас в цеху еще не такая демократия, чтобы каждый работу сам себе выбирал.
-Это моя работа!-ощетинился Павел.
-Почему же это твоя?
-А потому что в цеху у тебя больше восьмиразрядников нет.
Кто ж тебе кроме меня эту работу сделает?Штамп с виду лишь прост.Здесь нужен допуск на сопараллельность плоскостей.
-Линькову отдашь, шептуну твоему,подкулачнику?А мне гайки подсовываешь?
-Без тебя разберемся,-огрызнулся Харитонов.
В тот же день штамп П5-16 был отдан Борису Линькову,тихому безотказному слесарю, ходившему у мастера в любимчиках.
-Люба,-сказал Харитонов, -отдай штамп Линькову, пусть в лепешку расшибется, но оправдает оказанное ему доверие.Чтобы послезавтра вечером штамп был сдан в ОТК.
Люба-распред сдала позицию в машинную обработку, заготовки лично передала из рук в руки Линькову, сообщив ему наказ мастера.
Весь день и до глубокой ночи над верстаком Линькова горел свет.И точно в срок все детали штампа П5-16 в полном комплекте поступили к цеховому контролеру, аккуратно завернутые в сопроводительные листы с номерами и исходными данными каждой из деталей.
Но не успела Люба-распред обрадовать мастера Харитонова, как того срочно вызвали в ОТК.
-Брак.Чистый брак.Штамп запорот.Материалу и без обработки рублей на шестьдесят ушло.Бронза.
- Твоему Линькову бы пружинки гнуть, а не за такую работу браться.
Харитонов вызвал Линькова к себе, что-то сказал ему с глазу на глаз, выписал еще раз материал, устроил взбучку нормировщику за заниженные расценки и отдал штамп старому опытному слесарю Опанасенко.Но тот от работы поначалу отказывался, говоря, что готов уступить ее Ландышеву.В результате снова вышел брак.
С тех пор прошло почти три месяца.Листья на деревьях успели пожелтеть, скрючиться и опасть на мокрые тротуары, почернеть и размокнуть, превратиться в слизь на дне темных застойных луж - и осенние лужи исчезли, выпитые ночными порывистыми ветрами, высушенные первыми приморозками,- и все это время на полке в инструментальном цехе пылился штамп П5-16.
Мастер Харитонов о нем, похоже,позабыл,- надо сказать, по весьма уважительной причине.У него родилась дочь.
Это было вчера, уже в самом конце рабочего дня, до звонка-не более получаса, - вдруг дверь с треском настежь и в отдел врывается табельщица Валентина.
-Что, инженерия, домой собрались?Отставить!Всем идти на планерку.Не в кабинет, а в красный уголок,- торжественно объявила она напоследок.
Через несколько минут Нина уже заняла свое место за длинным, почти на всю комнату столом, и вместе с другими ожидала, когда начальник цеха Алексей Петрович докурит папироску.
Начальник сделал последнюю затяжку, загасил окурок, подергал по привычке левым контуженным плечом, словно проверяя, слушается ли его рука, и приступил к вводной части заседания, поставив перед присутствующими риторический вопрос, кто мы такие.
-Мы-инструментальный цех, то есть сердце производства,- с чувством произнес Алексей Петрович и тут же задал следующий, наводящий вопрос,на который сам же и ответил: - А что такое сердце?
-Сердце - это такой орган, который если дает перебои, то в результате- инфаркт всего организма.И что же мы наблюдаем?Мы подводим себя и других.Из-за нас стоит сборка.Под угрозой срыва не только наш, но и весь заводской месячный план, задержка в сдаче продукции.
-А теперь поговорим по существу дела.- Алексей Петрович сгреб лежащую перед ним на столе видавшую виды желтую папку-скоросшиватель с кипой захватанных чертежей и потряс ею в воздухе.
-Что здесь написано?- по лицу начальника пробежал нервный тик.
"СРОЧНО"- прочитали все крупную надпись, выведенную красным карандашом.И ниже-"АВАРИЙНО! СИГНАЛ!".
-Я вижу, что читать вы умеете,- папка в руке начальника заметно дрожала.
Нина сосредоточилась на изучении другой руки Алексея Петровича, которой он упирался в стол.
Корявые синие буковки, вытравленные на коже между большим и указательным пальцем, складывались в имя Надя.Во время производственных совещаний, когда начальник отдела обрушивал на головы подчиненных "беспощадную критику и самокритику"( по его собственному выражению),-Нина, которая была хорошо знакома с его супругой Ириной Сергеевной, работавшей в планово-производственном отделе, часто разглядывала руку с широкими прокуренными желтыми ногтями и таинственной надписью, пытаясь представить эту самую Надю и историю ее отношений с Алексеем Петровичем.
-Сегодня в кабинете у директора нас поминали недобрым словом, и причина- универсальный гибочный штамп П5-16.
Уже месяц, как мы должны были его сдать, или даже больше.Почему позиции оседают в цехе без движения?Почему мы не работаем, как следует? Что скажете, Иван Петрович?
- Почему это не работаем,- вскинул кроткие глаза Харитонов,- я так раньше одиннадцати вечера с завода не ухожу.Можете хоть вахтеров спросить.Проблема же в том, что в цеху не хватает рабочих рук.
-Зато голов, я вижу, в избытке,-Алексей Петрович обвел присутствующих таким взглядом, будто видел их всех впервые.
-Что же касается рук, то в цеху, как мне доложили, работает слесарь-инструментальщик восьмого разряда.Валентина,- обратился он к табельщице,- пригласи на планерку Павла Андреича, если он еще домой не ушел.
-Не ушел еще,- поспешно отозвался мастер участка штампов и прессформ Субботин,- он возится с винтовыми пАрами, доводит резьбу.
Валентина тотчас же сорвалась с места, бросив на ходу "тоже мне, командиры производства, горе вы мое горькое", и грюкнула дверью.
Павел Ландышев появился в дверях и, переступив порог, молча остановился в выжидательной позе.Он был без халата, в синем мешковатом костюме, сшитом из дорогого бостона, но уже изрядно поношенном, в лихо сдвинутой на левую бровь ярко-зеленой фетровой шляпе, которая никак не вязалась с его по-мальчишески тонким лицом.
-Подсаживайся, Павел Андреич, в ногах правды нет,-обратился к нему начальник цеха.
За столом, рядом с миролюбиво уткнувшимся в собственный воротничок мастером Харитоновым пустовало место отсутствующего старшего технолога Ковалева.
Ландышев качнулся было вперед, но остался стоять где стоял, и нехотя выдавил:-Ничего, я тут вас послушаю.
Пришлось начальнику цеха еще раз излагать суть дела, обращаясь непосредственно к Ландышеву.
-Прошу выделить мне назавтра технолога,- сказал в ответ Ландышев и солидно, многозначительно замолчал.
Слесарная наполнялась народом.Ровно в семь часов утра в цехе разноголосо заговорили станки.Начался новый рабочий день.
-Вот здесь, Нина Александровна, я собрал два бракованных штампа, воркулак тот почти все на смерть затравил, а у Опанасенки может, и найдем что-нибудь годное.Так что из двух штампов попытаемся сложить один, кроме рабочих деталей, конечно.Матрицу и пуансон придется вытачивать заново.Да еще надо сделать дополнительную оснастку, без приспособлений на разметку и внутреннюю резьбу не обойтись.Это уж с вас, технологов да конструкторов спрос, что не догадались.
-А отчего все?Те, сверху, из конструкторского отдела, в цех ведь не показываются, думают, главное намалевать.
А вот как выполнять, это не их забота.Знай сидят, да строчат из справочников.
Нина слушая, рассматривала чертежи, затем набросала несколько эскизов, один из которых тут же смяла.Карандаш в ее руках крошился.Но Павел, искоса наблюдавший за ее работой, одобрительно кивнул.
-Вот это правильно.Отверстия зацентрованы точно.
Сказал - и сразу же поскучнел, отвел глаза в сторону.
-Хотя вы должны были раньше об этом позаботиться,-хмыкнул Павел с удовлетворенностью человека, все расставившего на свои места.
Это была явная несправедливость-Павел отлично знал, что она к этому штампу не имела раньше никакого отношения.
-Вот у вас-инженеров всегда так, что-нибудь да напутаете, это уж обязательно.
-Так значит, правду говорят, что вы инженеров не любите,- с деланной улыбкой сказала Нина.
Сходясь с людьми, Нина всегда испытывала непреоборимую юношескую потребность в дружелюбии с их стороны.Была, правда, одна категория людей, которых она узнавала с первого взгляда и называла не иначе как "мои ненавистные".Стоило ей, придя на завод, лишь взглянуть на сидящую за своим столиком Нонну Архиповну, ее будущую начальницу,- на ее обесцвеченные перекисью водорода, пересушенные пышно взбитые локоны, увидеть движение, каким она подняла голову ей навстречу,-как Нина тут же сказала себе "моя ненавистная".И не ошиблась...
Павел поднял на нее твердый немигающий взгляд, сказал непреклонно:
-Вот запускают спутники, космические корабли,- так вы, Нина Александровна, думаете, что все расчеты да чертежи инженеры делают?
-А кто же, по-вашему?
Он презрительно скривил губы.
-Уж я-то знаю! Двадцать лет проработал на производстве.
Если все подряд делать, что инженер нацарапал - гарантированный брак.Вот хотя бы этот штамп возьмите.Отчего его не могли сработать?Тут ошибка в конструкции.Вот это отверстие - его же не достать ни одним инструментом.А какая тяжесть и громоздкость.Можно было вдвое легче сделать.И всего-то - провести два дополнительных паза.Я уже прикинул.
-Из вас, Павел, вышел бы замечательный инженер.Почему бы вам не подучиться?Есть же много возможностей.
-Будет об этом.А то еще не успеем, выговор схлопочете.
-Вот что, Нина Александровна, сходи, узнай насчет материала,- обратился он к ней уже на "ты".-На складе придется материал выбивать, как у нас говорят, - и не удержался,- "инженеры", говоришь.Да вот Харитонов, к примеру, какой он инженер?Грубиян он.Нацепил институтский значок,а сам...рабочих матом кроет.С такими грубиянами коммунизма не постороить,хоть поставьте в цехах станки из чистого золота,хоть наводите какую угодно эстетику,плавательные бассейны да пальмы.
-Иван Петрович работает в своей должности уже много лет.Работа у него нелегкая.Он вспыльчивый, скорый на расправу,-но зато отходчивый.
Нина вспомнила, как Харитонов рассказывал о своей маленькой Наташке:"Белая-белая, как молоко, а глазами черная,в меня, и ресницы черные и длинные как метелки".
-Человека узнать нужно, прежде чем о нем говорить.
Ландышев только покрутил головой.Слушать про хорошего Харитонова он не собирался.
Нина отправилась в снабжение, к маленькому черноволосому начальнику, занимающему обширные подземные апартаменты в подвальном помещении под гальваническим цехом, пропахшие едкими запахами кислот, щелочей, металлической пыли и сырости.
Начальник снабжения, едва выслушав Нину, сердито замахал на нее руками и закричал, что по этому заказу инструменталка уже весь материал выгребла, и больше им ничего не положено.
- Но ведь это не обычный штамп, Борис Вениаминович.Я знаю, что вы вчера были в кабинете у директора и в курсе, что из-за этой позиции второй день стоит сборка.
Реакция снабженца превзошла все ее ожидания.
-Был, был, был!И сказал вашему Алексею Петровичу все, что я о нем думаю.Но на меня смотрят как на фокусника, а я кур и кроликов из шляпы не умею вытаскивать.Я начальник снабжения, а вы еще смеете мне грубить.
-Но я же не грубила.
-Нет, грубили.Директором грозили.
-Поймите, если я выдам вам бронзу, мне не хватит на другие цеха!-говоря это, он вытащил из верхнего кармана роскошную толстую авторучку с золотым перышком и с нескрываемым отвращением поставил широкий корявый росчерк на протянутой Ниной бумаге.
-Вот, нате вам, берите свою бронзу, если вам не стыдно, -с этими словами он царственно откинулся на спинку драного стула.
На лестнице Нина столкнулась с табельщицей Валентиной.
-Что, Нина Александровна, забегали, зашевелились после вчерашнего, смотрите, а то выговор вам влепим, радость вы моя,- Валентина разговаривала в этой несносной манере не только с коллегами, но и со своими часто меняющимися ухажерами.Видно, была под впечатлением тех фильмов, героини которых отличались солдатскими ухватками и вызывали непреодолимую любовь к себе со стороны представителей противоположного пола тем, что прорабатывали и перевоспитывали несознательных членов коллектива на собраниях.
-Что, Валя, снег на улице?-спросила Нина, глядя на ее запорошенный снегом фиолетовый мохеровый платочек, потемневшие колечки выбившихся на висках волос и на свежие красные щеки.
-Снег, такой хороший снег, так и сыпет, так и бьет в лицо.Густой-густой, белый-белый. Уже настоящий, не растает.Моя бабушка говорит, в эту зиму будет много снега.
Оформлять эскиз на придуманную Ландышевым оснастку для штампа Нина отправилась в родное техбюро, где под рукой всегда был справочник с таблицей допусков и нормалей.
После мутного искусственного цехового освещения Нина удивилась мягкому белому свету в широком окне.
Столы разбежавшихся по участкам технологов, застеленные бумагой и занавешенные с боков, по распоряжению Нонны Архиповны, старыми ватманами(чтобы не просматривались ноги), пустовали.
В комнате ничего не изменилось - стеллаж с документацией, зеркало в углу, новый блестящий чайник и серовато-зеленый стебель алое на подоконнике.
Но комната почему-то выглядела обновленной и праздничной.
Нина вдруг догадалась, что это ощущение исходит от окна.
Ведь сегодня с самого утра идет снег, а она и забыла.
Белые хлопья падали через все огромное окно, и текучий проникновенный свет, процеженный сквозь снежное голубоватое сито, затягивал взгляд как крутящийся омут.
И усевшись за своий стол,отвернувшись от окна, Нина как бы лопатками ощущала позади себя его прозрачность и свет,-падающий за окном сильный густой снег,так что голова даже немного кружилась, и перед глазами плыло от раздробленного этого, равномерно-напористого движения.
-Виктор, как продвигается мой заказ?
Фрезеровщик Виктор, крепкий коренастый парень с бровями, сходящимися на переносице и косым ножевым шрамом на круглом выпуклом подбородке, не глядит на нее, медлит с ответом.Из-под его темного, раскрытого на груди халата виднеется ветхая выцветшая тельняшка.
Виктор перебирает на своей полке тонкие неровные прутки в черной шершавой окалине.Рядом уже несколько нарезанных заготовок, выросшая с утра блестящая гроздь мелких деталей - гаек, винтов и болтов.Под станком курится еще не остывшая стружка, с виду мягкая как елочная канитель, в действительности же твердая и острая как бритва.
-Вам дали сталь не той марки, - наконец ответил он, по-прежнему избегая ее взгляда.
-Но в сопроводительном как раз то, что я просила.
-Бывают ошибки.Я и без сопроводительного листа любую марку определю.Вот смотрите.
Он взял одну из заготовок, повертел в пальцах, бросил на рельсы между кулачков станка, зажал и чиркнул фрезой.Из-под фрезы, обдирающей увесистую болванку, посыпался рыжий звездопад.
-Видите какая искрА?По цвету искры, а еще по форме и длине можно определить марку стали.
-Попробуем вашу оснастку сделать из того, что есть.А я вас, между прочим, в пятницу видел.В вестибюле нового конструкторского бюро на улице Горького.Вы спускались по лестнице, а я как раз поднимался, поздоровался с вами, но вы ничего не ответили, даже не взглянули в мою сторону.Так гордо мимо прошли.А что вы там делали?
- Извините, я вас не заметила.А вы что там делали, смею спросить?-засмеялась Нина.
-Я так и подумал, что не заметили.Я в вечерний техникум приходил на занятия,он в том же здании находится.
-А у меня муж в КБ работает.
- Так вы к нему приходили,- Виктор пристально поглядел ей в глаза.- Этого мне только не хватало!
-Почему так?
-Как почему?Я только-только собирался влюбиться в вас.
-А в замужних нельзя?
-Почему же, можно.Если вы разрешаете,- он опять заглянул ей в глаза.-Без взаимности неинтересно.Сухо.
-Некоторым нравится.Ну, Виктор, спасибо вам за беседу.Так вы сделаете оснастку?
-А я могу надеяться?
-Разве что на подобные разговоры.
Вид у цехового обольстителя был явно рассерженный, и после обеда Нина послала к нему за готовой оснасткой самого Ландышева.
Во второй половине дня Ландышев принес оснастку для штампа -завернутые в газету, еще теплые, лоснящиеся от машинного масла вспомогательные детали.
-Вы бы могли оформить рационализаторское предложение в БНТ.
Он ухмыльнулся.
-Уж если буду оформлять, Харитонова в соавторы не приглашу, ни, тем более, дружка его Ковалева.Сам справлюсь.
-При чем здесь Ковалев?
-Очень даже при чем.Я ведь его хорошо знаю.Еще с пятидесятых.Мы с ним вместе работали -он, как и здесь, старшим технологом.Под началом Ковалева работал один техник, парень серьезный, башковитый, не в пример иному инженеру с высшим образованием.Мы с ним придумали одну стоящую штуку и хотели подать заявку на авторское изобретение.Никому ничего не говорили, оставались в цеху после работы, порой до одиннадцати вечерили, больше полугода.Ковалев пронюхал, стал кружить вокруг нас.Неделю после смены оставался, пытался выяснить, что да как.А потом говорит, берите меня в соавторы.У меня в БНТ
друг хороший.А вы как ступить не знаете, к кому да чего, сами ничего не добьетесь.Я ни в какую.Так он на напарника моего стал нажимать - и вот подают нам целый список, а там не только Ковалев, но и начальник цеха, и конструктор из отдела, которого мы ни разу в глаза не видели.Дурачье, говорят, соглашайтесь, тут ведь не только сработать, а и выбить, пробить надо уметь.Мы ж и денег добьемся побольше.Я рабочий, что мне сделают? Уволят, я дорогу перейду,- там другой завод.Возьмут с распростертыми объятиями.А напарник мой -другое дело, не было у него диплома.Обработали они его.Говорят, везде так делается.И вот мой паренек стал меня уговаривать: что, мол, нам больше всех надо?Я молчу, а сам думаю, нет, шалишь, не на такого напали.А вслух соглашаюсь.
Так мне новый инструмент выдали, на праздник фотографа прислали, чтоб на доску почета меня повесить.Одним словом, вышел я у них в передовики.
Только мой портрет так и не вывесили в проходной.Фотограф пленку испортил.Случайно засветил.
А перед этим прошло на заводе общее собрание, на котором присутствовал сам замминистра, из Москвы.
На этом собрании я попросил слова.Поднялся на трибуну, да перед всем собранием, перед заводским начальством и замминистра выложил начистоту историю с нашим изобретением. Ковалев сидел как раз в президиуме, так со стыда чуть под стол не залез.Кто-то из дружков его подал с места голос, мол, долой с трибуны клеветника.Но тут же и примолк, так как замминистра стал что-то в блокнот записывать.
Ковалева тогда в несколько дней с завода выставили, с выговором.И недели через три, месяц даже не минул,-вызывает меня к себе в кабинет Каськов, замдиректора по режиму, из отставников, и говорит мне:"Такие проходимцы как Ковалев нам не нужны.Но и таких как ты, не ставящих ни во что честь родного коллектива,-тоже терпеть не будем.Подавай, Ландышев, по собственному желанию".
-И вы ушли?
-Нет.Хотя меня каждую неделю полтора месяца вызывали в отдел кадров и советовали уволиться.
-А потом?
-Потом у нас в цехе сменилось все руководство.И отдел кадров сразу оставил меня в покое. Каськов при встрече -тот даже здороваться стал, спрашивал, что да как.А когда я сам потом заявление подал, уговаривал меня остаться, говорил, такие специалисты как я нужны заводу позарез.Верите ли, еще завернул:"Я ведь тебя, Ландышев, тогда отстоял".
Ландышев говорил спокойно, неторопливо, обстоятельно, лишь тяжело раздувались крылья его прямого короткого носа, да еще заметнее выделялась на посветлевшей радужке
левого глаза черная отметина, словно второй зрачок или след от крохотной пульки.
Нина не удержалась от вопроса: -Что это у вас на глазу?Травма была?
-Слева? Это от рождения, вроде родинки.Меня не беспокоит, глаз видит нормально,- усмехнулся он.
-Давайте работать, Нина Александровна.Хотя вам что, у вас зарплата идет.Вы не обижайтесь, я не про вас лично, но все ребята говорят -когда в контору ни зайдешь, итээры сидят, лясы точат, кто чего купил, да кто чего хочет купить, или ногти маникюрят.Даже смотреть противно.
-Но я, кажется, и не заставляю вас ничего рассказывать,-Нина выдержала его взгляд.-Давайте работать.
Павел опиливал стояк, делая точные, с виду неторопливые, даже медлительные, экономные движения.И говорил приглушенным голосом, не прерываясь, словно вовсе и не обращая внимание на свою слушательницу, не глядя в ее сторону.То гасла, то вспыхивала на миг запрятанная где-то в глубине его существа особенная настороженность, недобрым огоньком освещающая весь его облик.
- Я еще в ремеслухе от всех отличался.Был у нас старенький мастер Никита Кириллович, так он про меня говорил:"Не видал я еще, чтобы ребенок так за профессию хватался, как ты, Павел.Беру от тебя работу и просто сердце радуется".Даже усыновить меня хотел, приводил к себе домой со своей старухой знакомить.Жил он бедно, но чисто,- сказал Павел с одобрением.-А я ему говорю:"Может я еще вас в отцы не возьму".Но не усыновил он меня, умер вскоре от рака желудка.
-Он мне часто говорил:"Трудно тебе в жизни будет, Павел".
Это оттого, что я в училище с начальством воевал.
В детдоме, где я вырос, нас учили справедливости.Все были очень дружные, большие всегда стояли за слабых и маленьких.А в училище начальство попалось неважное, жульничанья много было.Завхоз нас обворовывал, директор с завучем заставляли дома у себя работать-копать огород, дрова пилить или сарай чистить.Всех заставляли, по-очереди.Я тоже пошел. А когда мы закончили работу, потребовал, чтоб нам заплатили.Так меня чуть из училища не выгнали, дело пришили.Мастер мой отстоял меня перед педсоветом.Тогда он мне и сказал:"Трудно тебе будет, с таким характером.Я всю твою жизнь наперед вижу.Учиться ты не пойдешь.Не пойдешь учиться, потому что работу любишь".Я часто эти слова его вспоминаю.Хороший, правильный был человек…
-Вы не знаете, Нина Александровна, как я помню всю свою жизнь.Мне тридцать шесть, так я с трех лет все помню, когда в детдом попал.Летом, еще до войны, наш детдом выезжал за город, на днепровский лиман, и мы, ребятишки, весь день купались и валялись на песке.А вечером играли в "казаки-разбойники": разбивались на два лагеря, и нужно было завладеть знаменем противника или пленного взять.Только вот родителей нисколько не помню.Я в детдом в тридцать третьем попал, во время голода.А с тех пор-все помню.
В войну наш детдом эвакуировали на Урал.Поездом везли, потом пароходом.Есть было нечего, только тем и питались, что украдем.Как остановка-бабы на пристани еду выменивают на всякое барахло, или продают за большие деньги.Мы тогда одеты были хорошо, не оборвались еще.Так что мы делаем?Выйдем на пристань, вроде гуляем, а сами распределяем между собой кто что хватает.Капитан парохода жалел нас.Даст гудок- мы что наметили, похватаем, а он не ждет положенных пять-десять минут, а сразу за нами трап убирает и отчаливает.Так до места и добрались, а то бы попухли с голоду.
Ландышев сидел, подперев щеку рукой.
Вздохнул, закрепил оснастку с будущей матрицей и начал наносить риски.
- В детдоме я всегда верховодил.Вечно что-то организовывал - побеги, налеты на сады.И никакие заборы, никакие собаки были мне не помеха.
Во время обеда, как суп получим, так ложки в суп сразу запустим, смотрим, что кому попалось.Тот кусочек картошки выловит, другой, случалось, огрызок мясца со дна достанет. Потом менялись, даже продавали.Я везучий был, мне мясо чаще всех попадалось.Суп я съедал, а мясо припрятывал и собакам скармливал.Приручу цепного пса едой да лаской, а потом налет устраиваем.
Помню, в Краснодарском детдоме это было,-я ведь три детдома сменил, отовсюду сбегал,-сосед наш выращивал в своем саду персики и абрикосы на продажу.И была у него
собака-злющая как и он сам, больших денег стоила.До меня наши ребята ничего с ней поделать не могли.А я за неделю с псом этим столковался.И вот забрались мы ночью в сад, человек двадцать, да весь урожай персиков дочиста унесли.Утром хозяин эту собаку на яблоне вздернул, прямо на цепи, перед нашими окнами.А вечером другую привел.Он трех или четырех собак из-за меня перевешал, так и провисели они все лето у нас перед глазами…
-Да, везучий я был.После дождя в городе деньги всегда находил.
Нина разглядывала его подвижное лицо, суховатый лоб, уже начавшие редеть надо лбом, прямые русые, все время рассыпающиеся волосы.Ландышев, рассказывая, напускал на себя то саркастическое, то грустное, то кроткое выражение, работая всеми лицевыми мускулами -только глаза с коричневой отметинкой жили на лице совсем обособленной, непричастной к его рассказу неповторимой жизнью.
-На первом курсе в училище я ходил в ударниках.Мы, ремесленники, были прикреплены к заводской столовой и обеды получали по талонам.На дежурство в столовую назначали лишь самых примерных.Мы помогали разносить блюда, мыли посуду, чистили картошку-а нам за то лишнюю порцию хлеба дадут, да борщ погуще,- большое дело по голодному времени.
На раздаче стояла тогда тетя Шура, полная такая женщина, скорее от болезни, чем от еды, немолодая уже, в валенках всегда ходила, даже летом.
Она и на раздаче стояла, она же и деньги получала, вместе с талонами.К концу обеденного перерыва у нее набирался полный карман денег на халате, поверх плюшевого пальто.
И вот однажды зимой был мороз градусов сорок.В столовой все в зимнем сидят, в очереди давка, пар от котлов, пар со двора, когда дверь открывают.Раздача была не отгорожена, так что все теснятся вокруг тети Шуры.А мы, дежурные с красными повязками на рукавах, всех ближе.Вот улучили мы момент, когда она кашу насыпала, дружок меня заслонил - раз, я и вытащил у нее из кармана все деньги.
Она поначалу не заметила, потом схватилась за карман, стоит так, молчит, вдруг рванула на груди халат, пошатнулась да и рухнула всем телом на грязный пол.
Стали ее в чувство приводить, она села, смотрит перед собой неподвижно.Тут все зашумели, толпятся, кричат:"Дверь запирайте!Шура, вставай, обыскивай всех подряд, а то в тюрьму угодишь".
Тетя Шура поднялась, ничего не сказала - и пошла тяжело ступая, к выходу, при общем молчании.
Вечером мы с другом пошли к ней домой, она неподалеку жила, в деревянном доме. Постучались.Она вышла:"Чего вам, ребята?Ключ от столовой принесли?"А мы ей протягиваем пачку денег-все до последнего рубля.
Сказали, что нам ребята передали,- и попросили никому не рассказывать.
Она долго на нас смотрела, потом опять за сердце схватилась."Ой, ребятки, спасибо вам, вы же меня от смерти спасли.Я уже руки на себя хотела наложить".Со слезами нас благодарила.
Павел замочал.Потом выдохнул, укоризненно качая головой.
-Только слова своего она не сдержала.На другой день пошла и выдала нас следователю. Потому что поняла- мы взяли.Больше некому было.
-И быть бы мне настоящим вором и бандитом, если бы не тот следователь, капитан милиции. Он с нами подолгу говорил, и делу нашему хода не дал, даже в училище не доложил.Жаль, фамилии его не помню.
-Я и свою-то фамилию иной раз забываю.
-Вы шутите,-улыбнулась Нина.
-Настоящая моя фамилия Петренко.А Ландышев-это фамилия моего друга, побратима, с которым мы из первого детдома сбежали, а потом вместе по стране колесили на площадках товарняков, да на крышах вагонов.
Нина впервые видела перед собой человека, живущего под чужой фамилией.
Он внимательно, близко посмотрел ей в лицо.
-Вы, наверное, думаете, черт его знает, кто этот Ландышев на самом деле.А я и сам не знаю, кто я на самом деле.Одно точно - характер у меня детдомовский.
Моя первая жена умная женщина была, с образованием, сама была дочка начальника цеха. Тоже говорила мне, вроде того мастера: трудно нам с тобой будет, ты в семье не жил, не получится у нас с тобой жизни.Так оно и вышло, хоть она и любила меня.Я ей говорю, давай свадьбу справим, ведь раз в жизни.Знаешь, говорит, делать свадьбу на всех-разорение, а не всех звать -обидятся.Да, говорю, много будет-я всех своих товарищей хочу позвать.Так свадьбы и не было.Первое время жили ничего.Сын был.Звонок- так я его звал.Оттого, что утром будил всех, голосом звонкий был.Дальше хуже пошло.Однажды ссора вышла, взял да уехал.
-Почему вас зовут Пашка-музыкант?
-Это потому, что я в самодеятельности на трубе играю.Я с детства музыку полюбил.Рядом с нашим детдомом проходила дорога на кладбище.Бывало, как услышу похоронный оркестр-все игры бросаю.И думал я тогда так:вот ходят музыканты среди людей, и никто не знает,что они бессмертные.Потому что если они умрут, кто будет играть у них на похоронах?..
Ландышев глянул на золотые наручные часы.
-Вот что,Нина, мы сегодня после работы прихватывать не будем, и так сделали больше половины.У меня времени нет,репетиция у нас сегодня.Вы приходите на концерт меня послушать.
-Как уже конец смены?
-Через восемь минут.Так что ты иди, собирайся.
Ландышев выглядел усталым, погасшим и, возможно, уже сожалел о неожиданно нахлынувшей на него жажде высказаться.
Нина берет в руки и разглядывает почти законченную деталь с отполированной до зеркального блеска фигурной выемкой.Даже без измерений, просто на глаз видна была артистичность этой работы, точность кривых линий, вогнутых плоскостей, плавность переходов между ними.
-Чувствуется, что вы любите свою работу,Павел.Все в вашей жизни как и предсказывал вам старый мастер.
-Ну пока,-коротко отозвался он,-так что я пошел мыть руки.
Хотя Нина весь прошедший день была охвачена бессознательным радостным предвкушением снега и той минуты, когда она выйдет, свободная, вечером из проходной, честно отработав свой дневной хлеб,- едва сделав первый глоток уличного воздуха, она остановилась в растерянности, пораженная происшедшей с утра переменой-все вокруг, на сколько мог захватить глаз, было перенасыщено скользящей, оседающей, стремительно летящей, низвергающейся белизной.Обширный заводской двор, с кажущимися приземистыми издали корпусами, узкая аллея тонких молодых рябин и низко подрезанного, теперь заваленного снегом кустарника,-все было неузнаваемо, более выпукло, округло, объемно, все выглядело подвижным, текучим.Белый покров на кустах и ветках деревьев вздымался, ширился на глазах и дышал.Самозабвение, самоуглубленность белого в собственную белизну. Понятное, невыразимое.
Это было как сон, приснившийся на рассвете за миг до пробуждения,который никак невозможно вспомнить, хотя ним, кажется, живет и трепещет еще каждая клеточка
тела.И чем упорнее пытается пробиться к нему память- тем стремительнее рушатся, почти мгновенно расплываясь, образы, формы и краски.И потом долго еще дремлет в смутных глубинах души волнующее, настойчивое желание куда-то вернуться,что-то понять.Внезапное ощущение незаконченности, незавершенности.
По нескольким недовольным замечаниям типа "вот встала" и "нашла где мечтать", и брошенным в ее сторону насмешливым взглядам, Нина поняла, что стоит на пути выливающегося из дверей проходной людского потока.Тогда она отошла в сторону и вдруг вспомнив, как делала в детстве, сняла варежку, захватила с перил
заводского крыльца снега в ладонь и сжала, чтобы почувствовать его мягкость и атласную нежность.
Осторожно подняла голову, запрокинув лицо, и тут же задохнулась, ослепла от разом обрушившихся жгучих острых покалываний.Несколько раз сморгнула, вновь посмотрела вверх и, немного привыкнув, увидела над собой клубящуюся, рассыпающуюся белесую мглу, выхватила из нее взглядом несколько возникших прямо у нее на глазах точек, и проследила, как, снижаясь, они быстро росли, распускаясь в белую пушистую звездочку и затем, стремительно приближаясь к земле, смешивали свою белизну с той, что была внизу, увеличивая ее пышность, не достигая ее, а вдруг исчезнув, словно подрезанные невидимым ножом.
Она вздохнула полной грудью, ощущая беспричинную радость оттого, что не пропустила, увидела эти чистые сумерки и бесконечно падающий не то снег, не то утративший свою волновую лучистую природу, крошившийся, осыпавшийся с неба свет.
Уличные фонари, склонившие над дорогой свои овальные личики в тусклых окладах, наливались сиреневатой, все проясняющейся голубизной.Сквозь сумерки
пропечатывались прозрачные, смуглые окна свободно раскинувшихся в глубине квартала пятиэтажных домов.
Она не торопясь шла к автобусной остановке по заснеженной улице, освещенной бесчисленными лунами уже раскалившихся фонарей, - молодая женщина в темном пальто и белом вязаном берете,- и пушистый густой снег тут же заметал ее следы.