- Катенька… Я иду, - прошептал он бледными, как смерть, губами.
«Замолчи! Не трать силы», - одёрнул внутренний голос.
Павел в очередной раз с трудом переставил ногу. Холодный ветер с Финского залива пробирал до костей. Набережную давно не очищали от снега, в блокадном городе за чистотой улиц следить было некому. Минуту назад юноша оступился и едва не упал. Нельзя падать! Он должен донести Кате подарок.
Сегодня у неё День Рожденья, шестнадцать лет.
Павел поднял худую руку к груди и коснулся вздутия на пальто. Вот она, его надежда на будущее, спрятанная за пазухой от голодных глаз. Он отдаст её Катеньке, и они будут живы.
Только бы дойти…
Навстречу попадались немногочисленные прохожие, больше напоминающие тени.
Мать и отец Павла погибли под бомбёжкой месяц назад, неделю спустя не стало младшей сестры. Осталась только любимая девушка.
Вот, наконец, её дом…
Двор-колодец был пуст, только у парадного лежал на снегу какой-то мешок.
Павел подошёл ближе, и вдруг мешок шевельнулся. Человек!
Торопясь, насколько позволяли слабые ноги, юноша проковылял к несчастному.
Тело человека свело судорогой, он выгнулся, уронив на снег нечто похожее на кусок мыла. От движения сбился закрывавший лицо шарф. Девушка.
- Катя!!!
Павел споткнулся и упал рядом с ней, задев плечом. Девушка открыла глаза.
- Ты, - скорее выдохнула, чем сказала, она. – А я тебе гостинец несу.
И умерла.
- Катя…
Он плакал без слёз, лежа в обнимку с ней на снегу. Перед его лицом валялся похожий на мыло кусок чёрствого хлеба. Катенька несла ему угощение и умерла.
Он медленно встал на колени, вынул из-за пазухи свою ношу и положил рядом с краюхой.
Его подарок любимой в блокадном городе, умирающем от голода и болезней. Лучшее, что он мог достать, обменяв на золотые часы.
Кусок насквозь промёрзшего сала.